Пограничник. Том 11: В гнезде "Пересмешника"

Глава 22

Было холодно.

Ледяной воздух неприятно обжигал легкие при каждом вдохе. Изо рта выходил облачками белого теплого пара.

Уже давно рассвело. Солнце, поднимавшееся над горами, залило Каменный мешок своим желтоватым светом. Красивые тени усеивающих долину камней развернулись в другую сторону.

Только «Темняк» все еще оставался мрачным. Лежал в тени скал и огромной горы. Только к полудню солнце заглянет туда на какое-то время.

Я взошел по бугристой, сухой дорожке на снайперскую позицию. Там, среди покрытых утренней изморозью скал, ждал боец из отделения Алима.

Он пошевелился, обратил ко мне укутанное по самые ноздри сонное лицо.

— Здравия желаю, товарищ старший сержант, — прозвучал его приглушенный шарфом голос.

Боец был молод. В голосе его все еще оставалось что-то по-мальчишески звонкое. Подростковое. Видимо, свежий призыв, и свой восемнадцатый день рождения он встретил едва ли полгода назад.

— Один здесь сидишь? И давно?

— Уже второй час.

— Почему с тобой никого не послали?

Боец не ответил, казалось, стараясь сохранить тепло. Вместо этого только пожал плечами.

Я тоже ничего не сказал. Стал осматривать позицию.

Лазить тут на карачках, пытаться отыскать какие-то следы, было совершенно бесполезно. Солдаты, всю ночь менявшиеся на этой позиции, затоптали все, любые отпечатки, что могли бы дать мне хоть какую-то зацепку.

Кроме того, здесь, в горах, было много твердой почвы, на которой просто ничего не отпечатывалось. Более рыхлую же быстро развеивал ветер.

— Вы тут ничего не найдете, товарищ старший сержант, — сказал вдруг снайпер, наблюдая за тем, как я осматриваю землю, кусты и скалы вокруг стрелковой точки.

— Это почему же? — спросил я, не отвлекаясь от дела.

Боец вздохнул.

— Потому что творится тут какая-то чертовщина… Вы ж сами видали тот черный силуэт, нет? И Алим тоже видал. И теперь… Теперь они с Сумкиным уже навсегда пропали. Как и другие, кто этого Джинна в горах видал.

Боец снял с варежки откидной клапан, освободил пальцы. Убрал с окуляра замаскированной винтовки какую-то песчинку.

— А ты, значит, в Джинна веришь? — спросил я прямо, отодвигая размашистую лапу можжевелового куста, росшего под скалой.

— Я… Ну… — Боец замялся, захваченный врасплох моим вопросом. — Да… Да не то чтобы… Просто…

— Просто что?

— Просто… А как еще это дело объяснить? Не может же быть так, чтобы человек никаких следов не оставлял? Чтобы увлекал за собой бойцов, а они даже не пикнули! Не знаю я, товарищ старший сержант, что это такое может быть… Но знаю, что люди так тихо ходить не умеют.

— Или же они очень хорошо умеют скрывать свои следы, — вполголоса проговорил я.

— Чего? — не расслышал парень.

— Почему не доложили об этой тропе?

Я задал этот вопрос строго, командирским, требовательным тоном. А все потому, что отыскал за кустами, вдоль скалы, уходящую вниз узенькую козью тропку. Дальше тропа расширялась, но проходила аккурат по кромке травянистого, но почти отвесного, уходящего далеко вниз склона.

— Так… — испугался парень, — Так она у нас и на картах не отмечена…

Я глянул на снайпера. Тот скуксился под моим взглядом и даже, зачем-то, придвинулся поближе к лежащей на камнях винтовке. Посмотрел на меня виновато, совсем по-щенячьи.

— Почему не отмечена?

— Потому как… Потому как бесполезная она. Там дальше только родник, где за раз можно наполнить фляжки воды, а дальше осыпь. На прошлой неделе, когда мы тут дежурили, Алим да еще несколько парней думали попробовать спуститься по осыпи вниз. Да так и не смогли. Крутая. Можно и шею себе свернуть.

Я нахмурился.

Парень потупил взор и добавил:

— Потому и решили, что бесполезная…

— Так… Ясно…

Не говоря больше ни слова, я стал продираться между скалой и кустарниками. Внимательно смотреть под ноги, стараясь выхватить нечеткие линии чужих следов.

— А вы… Вы куда, товарищ старший сержант? Я ж говорю! Бесполезная она!

— Будь здесь.

Я продвигался по тропе. Она была каменистой, неудобной. Тут и там попадались обрывистые ямы, которые тяжело было переступить, а под их склонами собиралась сырая, не высушенная ветром земля. Иногда — мерзлая грязь.

Пройдя метров двадцать вниз, я заметил первую зацепку — отчетливый отпечаток армейского сапога как раз в очередной такой ямке.

Я спустился, принялся осматривать след. Он вел в сторону позиции. А еще имел характерную форму подошвы советского кирзача.

— Либо кто-то из бойцов спускался набрать воды из родника, — проговорил я себе под нос, — либо…

Я поднялся от следа. Принялся спускаться дальше.

На сухой, твердой земле сложно было отыскать хоть какие-то отпечатки подошв или волочения тел. Тот, который я нашел только что, оказался везением. Да только непонятно, будет ли от этого толк.

Тропа оканчивалась небольшой, неровной площадкой. Справа открывался прекрасный вид на Каменный мешок, а слева большие, округлые камни у основания отвесной скалы мочил тихий родник.

Родник этот пробивался откуда-то из недр горы, стекал по замшелым камням и крохотным водопадиком спускался к небольшой, кристально чистой лужице, чье дно было усыпано бело-серой галькой.

Почва вокруг родника оказалась сырой. И тут я уже нашел еще кое-что.

Повсюду, здесь и там, можно было различить характерную мозаику различных следов. Полного я не нашел ни одного. Лишь очертания подошв, редкие отпечатки резинового протектора. Но их было много.

Но самое главное — в одном месте трава, растущая у края тропы, оказалась примятой. В другом сырую, полнящуюся мелкими камнями землю будто бы соскребли. Словно бы какое-то животное пыталось вырыть тут нору.

Однако и эти находки оказались не столь значительными, как то, что я обнаружил в следующий момент.

В сырой земле, примятой чьим-то отпечатком, виднелась…

— Гильза калибра девять миллиметров… — проговорил я, выковыривая из грязи маленький желтенький цилиндрик.

Почувствовал, как холодная, расчетливая ярость просыпается в груди.

Тут стреляли. Но выстрела мы не слышали. Значит, использовали приспособления для тихой стрельбы.

Я внимательно пошарил взглядом вокруг, стараясь найти… вторую гильзу. Несколько минут у меня ушло на то, чтобы хорошенько проверить тропу и прилегающий ковер низенькой травы.

Второй гильзы не было. Либо я ее просто не нашел, либо ее забрали, что маловероятно, либо стреляли только один раз.

Могли ли они захватить двоих пограничников, но убить только одного? Однозначно могли. Возможно, те странные потертости на земле — следы сокрытия крови.

Но почему одного? Что стало со вторым? А еще… Кто именно оказался жертвой этих боевиков?

Что ж. На эти вопросы у меня ответа не было. А вариантов, напротив, была масса.

Возможно, один из пленных сопротивлялся, и от него решили избавиться. Возможно, боевики поняли, что с двумя захваченными не уйдут. А может быть…

— Может быть, они хотели что-то узнать, — прошептал я задумчиво. — Что-то выпытать.

«И он не согласился, — промелькнула в голове мысль, — Алим не согласился выдавать информацию. Это было бы в его духе».

Холодная ярость клокотала в груди, но я быстро усмирил ее, очистив голову от лишних мыслей.

Потом встал.

Я осмотрел край площадки и обрыв. Почти отвесный и очень сложный обрыв. Спуститься безопасно, да еще и неся на себе пленных, здесь было просто невозможно. Если только у группы не было альпийского снаряжения…

Кроме того, я искал тело, от которого могли избавиться. Но, к сожалению, ничего не нашел.

«Это не обычные духи, — подумалось мне, — а может быть — и вовсе не духи».

Когда я решил проверить край платформы и направился к нему, то почти сразу замер на месте.

— Сукины дети… — выругался я.

Солнце немного поднялось, выглянув из-за скалы. Тонкая проволока датчика цели, что пересекала тропу сантиметрах в двадцати над землей, красиво заблестела в его лучах.

«Значит, они знали, что мы будем искать. И оставили нам подарочек», — подумал я.

Растяжка оказалась хитрой. И очень опасной. Снять ее вручную было невозможно. Все потому, что с одной стороны проволоки я заметил замаскированную травой гранату, стоящую на скобе под своим весом.

Более того, аккуратно приподняв маскировочную травку, я заметил, что под ней была еще одна, закопанная в землю. Обе гранаты лишили предохранительных колец, соединив болтом, вогнав скобу одной под скобу другой. К тому же, на противоположной стороне проволоки оказалась и третья граната, бережно спрятанная за камнями.

Такая конструкция не подразумевала никакой возможности безопасного обезвреживания. Перережь проволоку — и одиночная граната немедленно сдетонирует. Если попробуешь снять ее — сдетонируют все три. Хитро.

Я поднялся. Отыскал какую-то палку и воткнул ее в сырую почву тропы, обозначая проволоку. Потом просто перешагнул растяжку.

«Но зачем? Зачем тратить время на такую сложную конструкцию? — подумал я. — Зачем рисковать и в полной темноте ставить самодельную мину, если можно просто уйти? Вас ведь и так никто не заметил».

Все это походило на какую-то… Игру.

Я аккуратно, глядя себе под ноги, прошел дальше, туда, где раньше бежала эта тропа, а теперь зиял обвал.

Как только убедился, что дальше идти безопасно, и поднял глаза, увидел…

— Это еще что?..

На самом видном месте — сухой ветке какого-то давно мертвого крохотного деревца, чьи корни размыла вода, а стволик повис вниз головой на остатках корней, — висел странный амулет.

Проверив, не заминирован ли он и не ведет ли к ветке какая-нибудь едва заметная леска, я снял амулет с деревца.

Потом глянул вниз, в обвал.

Тропа тут превращалась в узкое горлышко, а большие куски земли и камней лежали далеко внизу.

Спустя метров семь тропа продолжала свой бег.

— Здесь они вряд ли стали бы спускаться, — сказал я, осматривая пропасть. — Скорее всего, там, по другому склону.

Тела предположительно погибшего пограничника не было и там.

Впрочем, я не удивился, что не смог найти его. Уж где точно эти сукины дети мастера, так это в сокрытии следов.

А потом я глянул на амулет. Он представлял из себя настоящий кабаний клык. Причем обработанный. В основании зуба зияло аккуратно проделанное отверстие от шнура. А сам клык казался затертым, будто бы его давно носили.

— Интересное кино… — прошептал я и сунул находку в карман.

— Как я и думал, ты ни черта не найдешь, Саша! — кричал Муха, держась за ствол КПВТ, чтобы не свалиться с брони на ходу.

БТРы медленно продвигались по достаточно широкой, каменистой дороге Тракта. Их массивные колеса гребли по небольшим булыжникам, составлявшим «дорожное полотно» маршрута.

Казалось, Тракт здесь был не чем иным, как древней горной рекой, русло которой до краев засыпали камнями.

— Растяжка, гильза и амулет — это уже многое! — ответил я, перекрикивая бьющий в глаза ветер.

Муха посерьезнел. Потом покосился на бойцов, сидящих на десантном и моторном отсеке. Убедившись, что они не наблюдают за ним, сплюнул за борт, на каменную дорогу.

— Давай смотреть правде в глаза, Саша, — сказал он, придвигаясь ближе, чтобы не орать. — Ты нашел гильзу. Значит, кого-то из пленных они расстреляли. Возможно, избавились и от второго… Понимаю, один из пропавших — твой друг. И понимаю…

Муха замолчал, сглотнул.

— Понимаю, насколько тяжело терять друзей и товарищей… и…

— Здесь что-то не так, — покачал я головой. — Кто и зачем оставил этот клык?

— Может, потеряли? — Муха пожал плечами.

— Нет, Боря. Его оставили намеренно. Причем на очень видном месте. Так, чтобы нашли.

Муха хмыкнул.

— Что ж это за диверсанты такие, что умело заметают следы, но намеренно оставляют улики? Это ж какая-то бессмыслица!

Я задумчиво засопел. Уставился вправо.

Там бежала зеленая, бугристая от холмов долина. Тут и там лежали белые, словно видневшиеся из-под плоти кости, камни. Торчали угловатые, неправильных форм скалы.

Мы шли по кромке «Каменного мешка». Еще чуть-чуть — и зайдем в Темняк, в котором еще стояли, казалось бы, сумеречные тени.

— А может, это кто из пленных оставил? — задумался Муха. — Может, пытался таким образом оставить какой-то след?

— Н-е-е-т, — протянул я. — Слишком на видном месте он висел. Так, чтобы его точно нашли. Захваченным погранцам бы такого не разрешили…

Муха вздохнул. Потом глянул на время и поправил подсумок с рацией. Достал гарнитуру.

— Всем машинам! Это «Ветер один»! Доложить обстановку! Повторяю, доложить обстановку!

Некоторое время Муха молчал. Я же просто наблюдал за тем, как каменистые равнины «Мешка» скрываются за большими скалами. Мы приближались к «Темняку».

Муха, по-видимому, удовлетворившись докладом, заговорил:

— Всем машинам, говорит «Ветер один». Максимальная боевая готовность. Скоро будем входить в Темняк. Через полкилометра пойдем медленным ходом. Дальше — со щупами. Возможно минирование. Повторяю, возможно минирование. Держите ухо востро, братцы. В случае обнаружения противника, огонь по усмотрению.

Муха отложил гарнитуру.

— Все еще надеешься, что твой друг живой? — спросил он, заметив, что я задумался.

— Я не привык надеяться, — ответил я. — Возможно, он жив. Возможно, нет. Но если мне попадется человек, виновный в пропаже Алима, я церемониться не буду.

Муха вздохнул. Серьезно покачал головой.

— Прям как с Муаллим-и-Дином?

— Как с Муаллим-и-Дином.

Муха поджал губы. Но смолчал. Вместо этого он достал свой командирский планшет и карту. Показал мне обведенную цветным карандашом отметку.

— В Темняке сумерки наступают рано, — сказал он, — по темноте двигаться опасно. Придется сделать еще одну остановку тут. Занять оборону.

Я с интересом глянул на карту.

— Вот, здесь, под этой скалой, — продолжил Муха, указывая мне карандашом. — Стаканов говорил, местные называют ее «Скалой Кабана». Ну или Клыком. Под ней и остановимся.

— Как-как? — нахмурился я, — как называют?

— Противник слева! В горах! — внезапно заорал Смыкало, сидевший у моторного отсека.

Не успел он замолчать, как раздался сухой, хлесткий звук выстрела.

Я видел, как Смыкало с огромной силой откинуло назад. Как он перекатился через голову и рухнул с брони на землю.

— Взвод! — заорал Муха, шаря взглядом по скалам, — к бою!

— Всем с машины! В укрытие! — крикнул я и, схватив автомат, спрыгнул с БТР.