Удовольствие, приди! Том 1

Глава 8

Когда-то в далёком прошлом, когда её имя ещё не звучало как предостережение, а было просто именем маленькой девочки, Люцилла сидела в тени отцовской башни. Там, где кожистые драконьи крылья заслоняли окна от света, а воздух пропитывался серой и слезами слуг, она читала — человеческие романы.

Контрабанду. Привезённую из мира живых редкими демонами, умевшими пересекать границу без дозволения. На пожелтевших страницах жили чувства, которых ей никто не обещал: любовь, пожирающая душу, страсть, ради которой ломали судьбы, жертвенность, сравнимая с падением в бездну. Она плакала над историями о героях, бросавших короны к ногам возлюбленных, о безумцах, бросавших вызов самим богам.

Люцилла мечтала.

Мечтала, чтобы кто-то полюбил её так — без остатка.

Чтобы умер за неё.

Или хотя бы выбрал бы её вместо всего мира.

Но Ад не прощал слабостей.

Здесь любовь была уязвимостью.

Честность — ножом в спину.

Её обручили с Асмодеем. Статным, чертовски обаятельным, с глазами, как расплавленное золото. Он — наследник могущественного Дома. Она — последняя кровь древнего клана, всё ещё цеплявшегося за «человеческие иллюзии». Брак по расчету. Её сердце в этом уравнении было лишней переменной.

Сначала она пыталась.

Искала в нём отблеск тех самых книжных героев.

Но Асмодей оказался просто демоном, для которого чувства были игрой в кости. Он посещал других, даже не скрывая, и снисходительно пояснял: «Всего лишь природа, дорогая».

Его слова разорвали её сердце.

Не в первый раз.

Но в последний.

Она убила отца — не в порыве ярости, а с ледяной точностью, когда он попытался уговорить её сохранить союз.

Потом научилась превращать эту ярость в силу.

Расторгла помолвку.

И поклялась на собственной крови, что однажды сотрёт Асмодея в прах.

Время текло, как расплавленное железо.

Люцилла росла в могуществе.

Стала Владычицей Скорби, чьё имя заставляло трепетать даже князей Тьмы.

Но внутри всё так же тлел огонь — не ярости, не ненависти, а жажды.

Она завидовала смертным.

Их лживым клятвам.

Их предательским страстям.

Их мучительной, бессмысленной любви.

Потому что даже боль, рождённая любовью, была живой.

А её мир давно окаменел.

...

Тронного зала больше не существовало.

Лишь обломки, плывущие в пустоте между мирами, да отголоски их криков, въевшиеся в саму ткань реальности.

Василий и Люцилла сталкивались как два урагана, встретившихся в эпицентре бури. Это не был просто секс — это была битва, акт творения и разрушения одновременно.

Первый выброс энергии швырнул их в подземелья дворца — туда, где души узников таяли от страха и тлеющей надежды. Василий придавил Люциллу к стене, её ноги сжались вокруг его талии, а пальцы впились в бёдра, оставляя кровавые следы, исчезающие быстрее, чем успевала зажить сама плоть.

— Ты… слишком многое можешь для человека, — прошептала она, ее голос срывался между стоном и смехом.

— Я давно перестал им быть, — прорычал он, входя в неё ещё глубже, ещё яростнее.

Новый всплеск магии — и они уже на вершине замка, где ветер выл между шпилями, словно предвещая гибель миров. Он опрокинул её на каменные плиты, поглощая ее с такой силой, что звёзды Ада, казалось, погасли на мгновение.

— Почему ты не сдаёшься? — крикнула она, и в её глазах горел вызов.

— Потому что ты ещё не сломана, — ответил он, кусая её шею, где под кожей пульсировала древняя магия.

Ещё один катаклизм — и они в сердце замка, среди прахa забытых писем, где когда-то молились её предки. Теперь здесь горели только они — два тела, два пламени, сплетённые в одно.

Они не говорили о любви.

Они не говорили о будущем.

Они рвали этот миг зубами, будто могли убить им друг друга.

...

Вдалеке, закованные в магические цепи, трое пленников наблюдали за происходящим сквозь дымчатую пелену из боли и усталости.

Малина, прикованная к стене, саркастично склонила голову, глядя, как Василий и Люцилла сливаются в яростном танце среди обломков тронного зала.

— Ну конечно, — фыркнула она. — Один наш адвокат решил всех спасти, но вышли — съемки в адском порно.

Серафима отвернулась, сжав кулаки.

— Это не шутки. Он на грани. Если не остановятся, сожгут друг друга дотла.

Асмодей, закованный между ними, наблюдал с холодным любопытством.

— Нет. Они не теряют себя. Они перерождается.

— О, да, просто восхитительно перерождаются! — язвительно парировала Малина. — Особенно когда его «новая форма» сейчас долбит твою бывшую невесту!

— Знаешь… — Асмодей прикрыл глаза, будто вспоминая что-то давно забытое. — Если бы мне лет сто назад сказали, что мой новый соратник будет трахать мою бывшую невесту на руинах её же трона… я бы, наверное, рассмеялся. А сейчас… просто чувствую себя лишним на этом празднике жизни.

— Может, займёмся чем-нибудь веселым и мы? — Малина игриво подмигнула ему.

— Только через мой труп, — пробормотала Серафима.

— По факту, ты уже успела умереть, — сухо напомнил Асмодей.

— Именно поэтому мне нужен покой, а не групповуха.

Борис, невесть откуда взявшийся рядом, лениво почесал за ухом.

— А я считаю, Васёк — молодец. Команде не помешает немного… разрядки.

— Ты — кот. Ты лишён права голоса, — отрезала Малина.

— Я — кот, который вас всех, между прочим, выручал! — возмутился Борис, важно поднимая усы.

— Ты просто громко мяукал в нужный момент.

— Кстати… — Асмодей лениво потянул цепи. — Где тут у вас этот ваш «адвокатский кодекс»? Или мы теперь должны сидеть и смотреть, как они решают свои «проблемы» без нас?

— Похоже, что да, — Серафима устало закрыла глаза. — Будем ждать, пока они закончат… или пока вселенная не треснет по швам.

— Вот так поворот, — Малина закатила глаза. — Спасителем мира оказался не меч, не магия, а банальная похоть.

— Ничего удивительного, — Асмодей усмехнулся. — В Аду всё всегда сводится к греху.

— Или к коту.

— Или к коту.

...

Василий и Люцилла лежали среди руин, обнажённые, истощённые, их тела были испещрены следами магии и взаимного уничтожения. Воздух трещал от остаточной энергии, как натянутая струна перед разрывом.

Василий закричал первым. Нечеловеческим голосом — будто само право, воплощённое в плоти, торжествовало победу.

Люцилла вскинула голову, её крик разорвал тишину — чистый, пронзительный, как звон разбитого хрусталя.

И тогда мир взорвался.

Чёрная и золотая молнии, сплетаясь, вырвались из их тел, сметая стены, испепеляя заточенные души, разрывая саму ткань Закона Греха Люциллы.

Тюрьма рухнула.

Цепи испарились.

И четыре адвоката, включая кота, грузно свалились в кучу посреди руин.

— Эй, ты мне на хвост наступила! — прошипел Борис.

— Это не я, это Серафима! — отмахнулась Малина.

— Врёшь! Это ты плюхнулась, как мешок с грехами!

— Я?! — Малина фыркнула. — Ты же ангел! Ты должна парить, а не валиться, как кирпич!

— Я падший ангел! — Серафима скрестила руки. — После падения у меня метаболизм нарушился.

— И не только он, — сухо добавил Асмодей, выкарабкиваясь из-под всех.

— Кто-нибудь объяснит, как мы вырвались? — Борис отряхнулся, стряхивая с шерсти крохотные обломки.

Асмодей медленно поднял взгляд на магическую сферу, где два измождённых тела всё ещё парили, обнявшись.

— Похоже, нас освободила критическая масса экстатической энергии.

— То есть, — Малина подняла бровь, — мы спасены, потому что наш коллега хорошо поработал ниже пояса?

— Впервые в истории Ада, — Асмодей кивнул, — секс стал спасительной благодатью.

— Второй, — Борис бодро поднял лапу. — Первый только я застал.

— Прошу, просто забудь — Серафима закрыла лицо руками. — Хотя после увиденного сегодня, я — падший ангел чувствую себя последней девственницей во вселенной.

— Это потому что ты не пробовала магический трах, — Малина игриво толкнула её локтем.

— Просто... не трогай сейчас меня... — отстранилась Серафима.

Василий поднялся с трудом, колени дрожали, но губы растянулись в победной ухмылке. Его тело, иссечённое свежими шрамами, казалось, поглощало окружающий мрак, становясь только крепче. Он протянул руку Люцилле, чьи пальцы сжали его ладонь с неожиданной нежностью.

— Ну что, коллега, — голос его звучал хрипло, но с неприкрытым удовлетворением, — можно сказать, я выиграл дело века.

— Дело? — Люцилла фыркнула, позволяя ему поднять себя. Её ноги подкосились, но она сразу выпрямилась, будто и не было только что смертельной схватки тел и душ. — Это было похоже на апелляцию в Верховном Суде Ада с последующим крахом всей системы.

Её пальцы скользнули по его груди, оставляя за собой мерцающий след, будто раскалённое перо выжигало тайный знак.

— Не ожидала такого финала, — призналась она, и в её глазах впервые за века мелькнуло что-то похожее на уважение. — Но… мне понравилось. Очень.

— Серьёзно? — Василий приподнял бровь.

— Ах, адвокат… — Она провела языком по зубам, будто пробуя на вкус его удивление. — Ты не сломался. Не стал моим рабом. Даже не убежал, как последний трус. Ты выстоял. Ты… дал мне то, чего я не чувствовала веками.

— И что же это?

— Неужели так трудно догадаться? Возможно боль, страх, жажду, даже эту жалкую человеческую страсть.

Василий рассмеялся, и его смех эхом разнёсся по руинам.

— Рад, что смог быть полезен.

Люцилла шагнула ближе. Её дыхание обожгло его кожу, а голос упал до шёпота, который слышали только они двое:

— Если будешь наведываться… сделаю тебя своим личным защитником. Адвокатом при дворе Владычицы Скорби.

— Ты… что, предлагаешь мне работу? Сейчас?

— А ты хотел букет и коробку конфет?

— Ну, предложение работы после того, как мы только что перевернули твой тронный зал… Это даже для меня ново.

Она рассмеялась — звонко, почти по-человечески, — резко притянула его за подбородок и оставила поцелуй на щеке, жгучий, как клеймо.

— Не переживай за поместье. Восстановлю. Может, добавлю бассейн с лавой. Или новую камеру пыток… для вдохновения.

Василий окинул взглядом руины, где ещё тлели остатки их страсти.

— Только предупреждаю: если сделаешь там микрозаймы, я стану твоим самым страшным кошмаром.

— Тогда теперь я знаю, как привлечь твое внимание в крайнем случае.

Их смех смешался воедино, разрывая тишину руин, как когда-то разорвал цепи Закона Греха.

Где-то позади раздались недовольные голоса. Команда адвокатов и кот приближалась. Выглядели они так, будто их только что вывернули наизнанку через магический фильтр.

— Ну что, закончили свои... э-э-э... переговоры? — Малина неловко потерла плечо, бросая на них оценивающий взгляд. — Мы там чуть не умерли от ожидания. И обрушения реальности.

— Зато спаслись благодаря вашему... сексуальному героизму, — Асмодей лениво махнул рукой, но в глазах читалось лёгкое раздражение.

— Говорит демон, которого бросила невеста прямо перед алтарём, — Люцилла ухмыльнулась, наслаждаясь моментом.

— Я не плакал, — Асмодей сделал вид, что поправляет манжет, — Я просто... тестировал, сохранилась ли у меня слезоточивость после того, как ты сожгла половину Ада.

Василий перевёл взгляд на свою команду — измученную, но живую.

— Ну что, коллеги? Какие планы?

Борис важно выпрямился (насколько это возможно для кота), расправив усы:

— Во-первых, нам нужны новые клиенты. Без демонических ловушек. Во-вторых, вернуться в офис. Желательно без внезапных оргий.

— И желательно без секса вообще, — Серафима подняла палец, глядя на всех с выражением "я серьёзно".

— Я против! — возразила Малина.

— Меня вообще в это не вписывайте, — вставил Асмодей.

Василий повернулся к Люцилле, в его взгляде читалось что-то между "прости за этот цирк" и "но мы же договорились".

— Значит, решено. Я теперь твой личный адвокат, буду иногда наведываться.

— Прекрасно, — Люцилла провела пальцем по его плечу, оставляя след, который на мгновение вспыхнул алым. — Жду с нетерпением.

Она сделала шаг назад, и тени начали обволакивать её, как живые.

— Но в следующий раз, дорогой... не забудь быть помягче.

Люцилла исчезла, оставив после себя лишь запах серы и лёгкое чувство неловкости.

Василий вздохнул, оглядывая свою команду.

— Ну что... идём обратно в офис?

— И по пути возьмем новую кофеварку, — пробормотал Борис.

— И никакого секса! — настоятельно добавила Серафима.

— Ну уж нет, — Малина ухмыльнулась, глядя на Василия.

Асмодей только закатил глаз, но улыбнулся.

И так, под аккомпанемент рушащегося Ада, они отправились вперёд — к новым делам, новым проблемами, возможно, новым судебным разбирательствам.

Ад. Пламенное Царство Жадности.

Только один из Семи Князей мог позволить себе дворец, где каждый кирпич — это застывший крик скупца, а золотые стены на самом деле — души, навеки заточенные в металл, обречённые шептать цифры и считать чужие богатства.

Дворец Аварии.

Чёрный мрамор, пропитанный кровью ростовщиков. Драгоценные камни, внутри которых пульсируют сердца тех, кто умер, не поделив наследство. Купола, усыпанные алмазами — слезами скряг, которые в последний момент пожалели даже на собственные похороны. Колонны, выточенные из костей банкиров, осмелившихся обмануть саму Смерть.

И в центре этого кошмара, на троне, сплетённом из векселей, кредитных договоров и завещаний, подписанных в предсмертной агонии, восседал он.

Ариман Златозубый.

Личность Жадности.

Владыка Накопления.

Пожиратель Богатств.

Тот, кто превращает алчность в религию.

Его тело не было огромным — оно было плотным. Плотным от накопленных сокровищ, грехов, обманов. Кожа переливалась, как ртуть в свете адских факелов, глаза пылали, словно слитки золота в горне. Каждое движение — звон монет, каждый вздох — шелест купюр.

Он развалился на троне, одной рукой сжимая бокал, наполненный кровью олигархов (тех, что не смогли откупиться), в другой держа свиток — последний отчёт, который заставил его золотые зрачки сузиться от интереса.

— Ну и дела… — прошипел он, и его голос звучал, как скрип несмазанных шестерней в гигантской денежной машине. — Кто-то… осмелился списать долги?

Тишина.

Даже адские факелы замерли, боясь привлечь его внимание.

И тут…

Двери с грохотом распахнулись.

Дворецкий — высокий, как долговая расписка, одетый в кожу тех, кто не смог вернуть занятое, — влетел в зал, едва не падая ниц.

— Господин Ариман! — он задыхался, словно его душила невидимая петля кредитного договора. — Тревожные вести! По всем уровням Ада разносятся слухи… об адвокатах дьявола! Они… они объявляют должников банкротами!

Ариман медленно поднял голову.

Его взгляд был тяжелее золотого слитка, упавшего на грудь.

Дворецкий затрясся.

— Повтори, — произнёс Князь, и в его голосе зазвенели ледяные монеты. — Кто… осмелился трогать МОИ долги?

Дворецкий глотнул, ощущая, как его горло сжимает невидимая петля долга.

— Они действуют стремительно, господин. Их методы… не просто эффективны. Они переписывают правила. Люцилла… проиграла. Её поместье — руины. Её власть — под вопросом.

Ариман задумчиво постучал золотым когтем по ручке трона, и каждый удар отзывался звоном монет, падающих в бездонный сундук.

— Она всегда была слишком… сентиментальна. Воображала, что можно править, опираясь на боль и слёзы, а не на холодный расчёт.

— Но это ещё не всё, — дворецкий почти шёпотом добавил, словно боялся, что сами стены донесут его слова до нежелательных ушей. — Слухи ходят... они используют Законы Греха… но не подчиняются им. Они… меняют их. Делают так, что долги исчезают, а обязательства рассыпаются в прах. Если это продолжится…

— Система рухнет, — завершил Ариман, и в его глазах вспыхнул огонь, похожий на отблеск плавящегося золота.

Он медленно поднял бокал, залпом осушил его до дна, и алые капли, похожие на расплавленные рубины, остались на его губах.

— Ты говоришь мне… что появился кто-то, кто обесценивает сам грех? Кто делает так, что цена преступления… не влечёт за собой расплаты?

Дворецкий кивнул, не смея вымолвить ни слова.

Ариман встал.

Его тень разрослась, поглощая зал, как чёрный туман, сотканный из сожжённых векселей и растоптанных клятв.

— Я терпеть не могу игроков, которые не понимают, что деньги — это святое. Я ненавижу должников, которые думают, что можно не платить. Но больше всего я презираю тех, кто входит в мой Ад… и пытается диктовать свои правила.

Тишина.

Даже пламя в канделябрах замерло, боясь пошевелиться.

— Эти… адвокаты дьявола, — произнёс он наконец, и каждое слово было похоже на удар молота по наковальне. — Они скоро узнают, что Жадность — это не просто грех.

Он разжал ладонь, и золотые монеты, которые он сжимал в кулаке, рассыпались в прах.

— Это закон. А законы… не прощают тех, кто их нарушает.