Удовольствие, приди! Том 1

Глава 23

Темнота между Кругами оказалась неожиданно… уютной. Василий шагал по узкому мосту из спрессованных тщеславий, где под ногами вместо досок лежали старые диссертации, переплетенные с разорванными дипломами. Борис шел рядом, его лапы бесшумно ступали по корешкам книг с золотым тиснением.

— Знаешь, Борис, — Василий внезапно остановился, глядя в бездну, где внизу мерцали огоньки забытых амбиций. — Если, по вашим словам, Азариель решила стереть мои воспоминания — значит, так надо. Я не буду копаться в прошлом, как студент-недоучка в чужих конспектах.

Кот замедлил шаг, его зеленые глаза сузились.

— Ты уверен? Это же твоя жизнь.

— Моя жизнь — это то, что происходит сейчас. — Василий потрогал свою пришитую руку, которая уже начала приобретать нормальный цвет. — А прошлое… Пусть остается там, где ему место.

Борис хмыкнул, но ничего не ответил. Впереди мост начал расширяться, превращаясь в огромные мраморные ворота с выгравированными именами всех, кто когда-либо считал себя гением.

Второй Круг встретил их тишиной библиотеки перед экзаменами. Повсюду возвышались здания из белого камня, каждое — точная копия знаменитых университетов мира, только с готическими шпилями и витражами, на которых вместо святых были изображены профессора, читающие лекции скелетам. Между зданиями сновали демоны в академических мантиях, на ходу что-то доказывая самим себе.

У ворот их уже ждал высокий мужчина в серебристых одеждах, которые переливались, словно сотканы из лунного света. Его длинные белоснежные волосы были замысловато уложены в сложную конструкцию, напоминающую одновременно корону и морской узел, а лицо — слишком гладкое, почти фарфоровое — казалось неестественно бесстрастным. Бледные, почти прозрачные веки медленно опускались и поднимались, открывая глаза без зрачков — два молочных озера, в которых пульсировал холодный свет.

— Проходите, проходите, — произнес он, и его голос, напоминающий шелест древних страниц, странным образом звучал одновременно и рядом, и где-то в глубине сознания. — Новые студенты? Или просто заблудившиеся грешники? — уголки его гроздьевидных губ слегка дрогнули в подобии улыбки.

Борис с пренебрежением бросил, выгибая спину:

— Мы тут по делу. И вообще, кто вы такой, чтобы… — его голос внезапно прервался, когда фигура перед ними сделала плавный шаг вперед.

В этот момент воздух вокруг странного существа заколебался, и из-за его спины, будто из ниоткуда, поднялись полупрозрачные щупальца чистого света. Они извивались в воздухе, оставляя за собой серебристые следы, похожие на строки невидимого текста.

Малина резко схватила Василия за рукав, ее пальцы впились в ткань:

— Охренеть… Это же… — ее голос сорвался на шепот.

— Князь Кальварис, — закончила за нее Люцилла. — Повелитель Второго Круга.

В воздухе повисло напряженное молчание, нарушаемое лишь едва слышным шуршанием — то ли страниц невидимой книги, то ли шевелением тех самых световых щупалец.

Василий медленно отвел взгляд к выходу, его глаза быстро оценивали расстояние до арки, через которую они вошли. Мышцы напряглись, готовые к рывку.

— Бежим? — прошептал Борис, его хвост взъерошился, а уши прижались к голове. Вся его поза выражала готовность к немедленному отступлению.

Но прежде чем они успели сделать шаг, щупальца Кальвариса плавно, почти небрежно окружили группу, образуя мерцающую клетку из света. Они не касались пленников, но каждый инстинкт кричал, что попытка прорваться будет иметь ужасные последствия.

— Как грубо, — вздохнул князь, и его дыхание пахло старыми фолиантами и чем-то металлическим. — Я ведь даже не успел предложить вам… поступить в мою академию. — Последние слова он произнес с такой сладкой интонацией, что по спине у всех пробежали мурашки.

— В какую еще академию? — нахмурился Василий, но его голос звучал менее уверенно, чем обычно. Он невольно потер свою пришитую руку, которая вдруг начала ныть.

Кальварис улыбнулся — его губы растянулись неестественно широко, обнажая идеально ровные жемчужные зубы, на которых играли блики от световых щупалец:

— В единственное учебное заведение Ада, где учат по-настоящему важным вещам. Искусству власти. Науке подчинения. И… — его взгляд, тяжелый как свинец, скользнул по каждому, заставляя невольно съежиться, — как выжить, когда весь Ад против вас.

Борис нервно облизнулся, его кошачьи зрачки расширились:

— А…, а столовая там есть? — его голос дрогнул, выдавая страх, который он пытался скрыть за привычной бравадой.

— Борис! — шикнула Малина.

— Что? Это важный вопрос! — попытался оправдаться кот, но его хвост все так же нервно подергивался.

Кальварис рассмеялся и медленно провел пальцем по воздуху, а там, где прошел его длинный ноготь, вспыхнули серебристые искры, складывающиеся в изящные буквы: «Эгоэон» — название его академии.

— Вы ожидали сражения? — его губы искривились в утонченной усмешке, в которой не было ни капли тепла. — Как предсказуемо. Но я предлагаю нечто более… изощренное. — Он сделал паузу, наслаждаясь их замешательством.

Один из его световых щупалец плавно протянулся к Василию, но не для атаки — оно изящно развернулось в воздухе, превращаясь в сверкающий свиток, опечатанный черным перламутром. Печать пульсировала, как живая, а по поверхности свитка бежали серебристые буквы, складывающиеся в слова, которые тут же исчезали, не дав себя прочесть.

— Весь второй круг — моя академия. И либо вы здесь на правах учеников, либо должны доказать, что ваши убеждения — не просто детский лепет перед истинным величием. — Его белые глаза вспыхнули, как раскаленное серебро. — Либо так, либо дальше вы не пройдете.

Медальон на его груди дрогнул, и из него донесся слабый стон.

— Вы станете лишь пылью на вечных пересдачах.

Борис фыркнул:

— Звучит как ловушка.

— Нет, — Кальварис мягко покачал головой. — Это шанс. Гордыня — не грех, если она оправдана. Докажите, что ваша правда заслуживает существования в моем мире.

Он сделал шаг в сторону, и за его спиной открылся вид на гигантский амфитеатр, где демоны в мантиях спорили, не повышая голоса, но каждое их слово заставляло воздух дрожать. На стенах висели портреты бывших студентов — некоторые сияли золотом, другие были покрыты черной тканью.

— Вы боретесь за справедливость? Прекрасно. Здесь вы научитесь делать это изящно. — Его щупальца обвили свиток, протягивая его Василию. — Что скажете, адвокат? Готовы ли вы играть по правилам истинной власти?

В глазах Кальвариса читался не вызов, а любопытство — словно он уже видел миллион исходов этой игры и теперь просто наблюдал, какой выберут они.

Где-то в глубине академии прозвучал колокол, и его звон разлился по округе, заставляя книги на полках сами собой раскрываться, а чернила в перьях — закипать.

— Время делать выбор, — прошептал князь, и его голос вдруг стал таким же звонким, как этот колокол. — Будете ли вы менять систему изнутри… или умрете как все ничтожные бунтари?

Он указал на статую у входа — изваяние демона с разбитыми крыльями, на постаменте которого красовалась надпись:

«Он думал, что правда сильнее красноречия.»

Колокол Эгоэона ещё вибрировал в воздухе, когда Малина, разглядывая свою маникюр, первая нарушила тишину:

— Сколько? Год обучения?

Асмодей, до этого молча ковырявший пальцем дыру в своём смокинге, вдруг оживился:

— Подождите-ка. Если мы поступаем… — Он повернулся к Кальварису, — Это значит, будут экзамены? Лекции? — Его глаза загорелись. — А балльная система оценок?!

Князь Гордыни медленно моргнул своими белесыми глазами:

— Конечно. С еженедельными испытаниями и возможностью… исключения. — Его щупальце еще раз небрежно указало на статую разбитого демона.

— Отлично! — Асмодей потирал руки. — Я всегда мечтал получить красный диплом! Хотя, — он осекся, — здесь он наверное… чёрный?

— Золотой, — поправил Кальварис. — Из чистого самомнения.

— Мы согласны. — Ответил Василий. — Но готовы ли ты к тому, что твоя идеальная система даст трещину?

Князь рассмеялся:

— Я слишком горд для того, чтобы даже допустить возможность вашего превосходства. Пройдете ли вы второй круг или останетесь здесь на веки, меня не волнует, ведь ничего не измениться. Я здесь лишь встречаю новых студентов.

Кальварис щёлкнул пальцами, и перед ними появилась огромная книга с кожаным переплётом:

— Подписывайте контракт. Мелочь, но… — Его глаза сверкнули. — Без возможности расторжения.

Когда последняя подпись была поставлена, стены академии дрогнули.

— Добро пожаловать в Эгоэон, — прошептал Кальварис, исчезая в облаке серебристого дыма. — Ваши кельи ждут.

…

Общежитие оказалось роскошным — если не считать того, что все надписи на дверях были зеркальными, а кровати представляли собой каменные плиты с выгравированными списками прошлых неудачников.

Малина, оказавшаяся в одной комнате с Василием, уже развешивала платья в шкафу, который шипел на неё латинскими цитатами.

— Год, — пробормотал Василий, разглядывая учебный план, где первым пунктом значилось «Основы самолюбования». — Всего год.

Борис устроился на подушке с вышивкой «Ты недостоин»:

— Главное — не забыть, зачем мы здесь.

— Мы даже не осмотрелись толком, — пробормотал Василий, швыряя пергамент на пол. Тот тут же сам вернулся на место, обиженно шурша. — Год обучения, а мы даже не знаем, где тут туалет.

Малина, разбирающая свой гардероб, замерла.

— Ты действительно думаешь, что проблема в туалетах? — она повернулась к нему, скрестив руки. — Весь Второй Круг — это закон греха Гордыни Кальвариса. Мы уже дышим им. Если не найдём способ противостоять, даже не заметим, как он нас поглотит.

Василий задумался, потирая подбородок. Внезапно его лицо озарилось улыбкой.

— Ты гений.

— Я знаю, — автоматически ответила Малина, затем нахмурилась. — Почему?

— Закон греха подпитывается гордыней, да? — Василий вскочил, начав расхаживать по комнате. — Значит, нам нужно… УНИЗИТЬ ДРУГ ДРУГА!

Малина застыла на секунду, затем рассмеялась так, что даже её шкаф перестал ворчать.

— Ты… ты серьёзно? — она схватилась за лицо, но смех не утихал. — Это самый идиотский план за всю историю идиотских планов!

Темнота в келье стала плотнее, словно сама тьма затаила дыхание, наблюдая за происходящим. Василий стоял перед Малиной, его тень, удлиненная мерцающим светом адских факелов, полностью накрыла ее. В воздухе витал густой аромат — смесь пота, кожи и чего-то неуловимого, чисто адского.

— Я абсолютно серьезен. — Каждое слово было обжигающе четким, как удар хлыста.

Малина сделала шаг назад.

— Подожди… ты же не собираешься… — ее голос дрогнул, когда Василий начал расстегивать ремень. Металлическая пряжка звякнула, звук эхом разнесся по каменным стенам.

— Соси.

Его голос прозвучал низко и густо, как мед, стекающий с лезвия. Не приказ — констатация факта.

Малина медленно подняла взгляд, и в ее глазах заплясали огоньки. Губы, алые, растянулись в сладострастной усмешке.

— Ох, Василий… — Она провела языком по верхней губе, оставляя влажный блеск. — Ты правда думаешь, что ты здесь будешь унижать меня?

Его пальцы впились в ее волосы — густые, пахнущие гарью и запретными травами — резко запрокидывая голову назад.

— А разве нет? — Он наклонился, и его дыхание, горячее, обожгло ее кожу. — Ты на коленях. Ты дрожишь. Ты сделаешь то, что я скажу.

— Дрожу? — Малина вновь рассмеялась. Ее пальцы, с острыми черными ногтями, скользнули по его бедрам, оставляя на коже едва заметные царапины. — Это не страх, милый. Это предвкушение.

Она потянулась к нему, намеренно медленно, заставляя его ждать. Ее дыхание, прохладное, как подземный склеп, обдало его кожу мурашками.

— Ты хочешь моей покорности? — Ее губы, мягкие и смертельно опасные, почти касались его кожи, лишь чувствуя, как он напрягается от этого мучительного ожидания. — Но что, если это ты станешь моей игрушкой?

Василий резко выдохнул, его пальцы сильнее впились в ее волосы.

— Попробуй.

Малина улыбнулась — и действительно попробовала.

Он дёрнулся, когда ее язык, шершавый и невероятно гибкий, скользнул вдоль него, ловя каждый его вздох, каждый подавленный стон. Ее слюна, густая и чуть горьковатая, оставляла на его коже мерцающий след.

— Ну что, Василий… — Она оторвалась на секунду, и капля прозрачной жидкости повисла на ее подбородке, сверкая в тусклом свете. — Кто здесь беспомощен?

Его рука дрогнула в ее волосах.

— Ты… играешь с огнём.

— Я дьяволица, дорогой. — Ее пальцы сжали его уже без намёка на нежность, ногти впились в плоть. — Огонь — это моя стихия.

И снова ее рот закрылся вокруг него, уже без игры, без намёков — только власть, только контроль. Ее щеки втянулись, создавая вакуум, от которого у Василия потемнело в глазах.

Василий зарычал, его тело напряглось, мышцы пресса дрожали от напряжения. Но она чувствовала — он уже не командует. Он отдаётся.

— Вот видишь… — Малина приподнялась, оставляя его мокрым, дрожащим, на грани. Ее губы блестели, а на языке еще дрожала капля слюны. — Ты хотел унизить меня?

Ее пальцы медленно прошлись по его животу, чувствуя, как его мышцы вздрагивают под прикосновением.

— Но это ты сейчас едва стоишь.

Он схватил ее за подбородок, его глаза пылали адским огнем.

— Это ещё не конец.

— О, я на это и надеюсь. — Она снова улыбнулась, уже зная, что победила. — Потому что если ты думаешь, что этим всё закончится… То ты сильно недооцениваешь меня.

Ее губы снова скользнули вниз, и на этот раз она взяла его полностью, до самого горла, заставляя его выгнуться в немом крике.

Тьма в келье сгустилась, стала плотной, как черный шелк, обволакивающий их тела. Воздух наполнился густым ароматом — жаром кожи, привкусом адреналина и чем-то еще, неуловимо демоническим: запахом серы, смешанным с дорогими духами, что Малина украла когда-то.

Она замерла на коленях, ее пальцы — изящные, с ногтями, черными, как ночь в Бездне — обхватили его. Кожа под ее ладонями пульсировала, горячая, как лава, а каждый ее вдох заставлял платье трепетать, обнажая то бледное плечо, то изгиб груди.

— Ты… чертовски вкусный для адвоката, — прошептала она. Язык скользнул вдоль него, медленно, словно пробуя на вкус каждый сантиметр.

Василий резко вдохнул, его пальцы дрожали, будто пытаясь удержать контроль.

— Снова... Возьми глубже.

Она послушалась. Опустилась ниже, пока его естество не коснулось самого горла. Его стон прорвался сквозь сжатые зубы, низкий, животный, и Малина почувствовала, как ее собственная плоть откликается — горячая волна прокатилась по животу, заставив сжаться бедра.

Платье Малины, сотканное из маны, сползло с плеча, обнажив ее грудь. Но этого никто из них не заметил, им было не до этого.

Василий наклонился, его дыхание обожгло ее лоб.

— Ты… такая красивая, когда унижаешься.

Слова ударили, как плеть, но вместо боли — только жар, разливающийся по всему телу. Она застонала, губы сжимаясь вокруг него туже, язык скользя по тому самому чувствительному месту, что заставило его выгнуться дугой.

— Да… вот так…

Его рука опустилась на затылок, направляя ритм. Контроль — жесткий, но не жестокий. Ровно настолько, чтобы она чувствовала.

И ей это нравилось.

Жар пульсировал внизу живота, влага стекала по внутренней стороне бедер, смешиваясь с тенью, что клубилась у ее ног.

— Я… не думала… что это будет так… — она оторвалась на секунду, губы блестели, как мокрый рубин.

— Грязно? — он усмехнулся, но в глазах уже не было насмешки — только темный, ненасытный голод.

— Возбуждающе.

И снова ее рот сомкнулся вокруг него, теперь быстрее, увереннее. Каждый ее движениe вырывал у него стон, каждый вздох — проклятие.

Тьма вокруг них ожила. Тени на стенах извивались, шептали, смеялись — насыщались.

А где-то далеко, за толстыми стенами, Борис орал что-то про печенья и грозился поджечь библиотеку.

Но здесь, сейчас, в этой келье — существовали только они.

И трещина в мироздании, что расходилась все шире.

— Теперь твоя очередь, — выдохнула она, отрываясь от него. Ее губы блестели, а в глазах плясали адские искры.

Василий не заставил себя ждать. Его руки, сильные и уверенные, впились в ее талию, переворачивая, прижимая к каменной плите кровати. Камень был холодным, но ее тело — пылало.

— Ты права. Это унизительно, — прошептал он, проводя ладонью по изгибу ее спины, медленно, как будто изучая каждый позвонок. Его пальцы скользнули ниже, к бедрам, сжимая их с властной нежностью. — Но черт возьми, как это приятно.

Малина подалась вперед, ее ягодицы приподнялись в немом приглашении. Кожа там была горячей, почти обжигающей, а между ног — уже мокрой от желания. Она чувствовала, как его пальцы скользят по ее внутренней поверхности бедер, проверяя, насколько она готова.

— Василий… — ее голос дрогнул, но не от страха. От предвкушения.

— Молчи, — он наклонился к ее уху, его губы коснулись кожи, зубы слегка сжали мочку. — Просто прими это.

И в тот момент, когда он вошел в нее, мир вздрогнул.

Не просто физически — магически.

Стены кельи содрогнулись, с полок посыпались древние фолианты. Где-то в коридорах академии потухли светильники, окутав все в густую тьму. А в своем кабинете Кальварис вдруг уронил перо, его щупальца беспомощно повисли в воздухе.

— Что это было? — прошептал он, но ответа не последовало.

В келье не осталось места для мыслей.

Только жар, разливающийся по жилам, как расплавленный металл.

Только ритм — жесткий, неумолимый, заставляющий Малину впиваться пальцами в камень.

Он двигался внутри нее с властной силой, каждый толчок заставлял ее тело выгибаться, каждый уход — стонать от нехватки.

— Да… вот так… — его голос был хриплым, губы прижались к ее плечу, оставляя следы, которые завтра станут синяками.

Малина повернула голову, их взгляды встретились, и в этот момент что-то щелкнуло.

Не в комнате.

В них.

Ее ногти впились в его предплечья, оставляя кровавые полосы, но он только зарычал в ответ, ускоряясь.

— Ты… ты чувствуешь это? — она едва могла говорить, ее голос срывался на высоких нотах.

Он не ответил. Ответом был лишь новый, еще более глубокий толчок, от которого ее сознание помутнело.

И когда волна накрыла ее, Малина закричала, ее тело напряглось, выгнулось, а потом — обмякло, дрожа в последних судорогах удовольствия.

Василий не останавливался. Он пригвоздил ее к кровати последним, отчаянным движением, его собственное тело содрогнулось в кульминации.

Тишина.

Только тяжелое дыхание, смешанное с недоумением.

— Что… что это было? — прошептала Малина, все еще дрожа.

Василий медленно отстранился, его глаза горели новым пониманием.

— Это, — он провел пальцем по ее губам, — начало нашего обучения в демонической академии.