Удовольствие, приди! Том 1

Глава 15

Безмолвие. Густое, тягучее, словно сам воздух застыл в ожидании. Руины чертогов Малины служили прямым доказательством — раздавленные колонны, обугленные бумаги, осколки стекла, мерцающие в кровавом свете Первого Круга. Здесь всего пару дней звучали смех и шепот адвокатов дьявола, звенели бокалы с вином, выдержанным в пламени преисподней. Теперь лишь ветер, горячий и едкий, перекатывал по полу обломки ещё свежих воспоминаний.

Марбаэль стоял среди этого хаоса, неподвижный, как статуя. Его золотые одежды, расшитые рунами вечности, не шевелились — будто даже воздух боялся нарушить его размышления. Он медленно провел пальцем по трещине в колонне, ощущая под кожей шероховатость камня, впитавшего в себя отголоски магических взрывов. Копоть оседала на его когтях, а среди обломков поблескивали осколки бутылок — возможно, тех самых, из которых недавно пили адвокаты дьявола и отмечали свое первое успешно закрытое дело.

— Порой хаос… бывает полезен, — произнес он наконец. Голос его звучал мягко, почти задумчиво, но в каждом слове чувствовалась натянутость. — Маленькие тараканы, устроившие этот беспорядок, напомнили мне кое-что важное.

Его пальцы сжались в кулак, и в тот же миг по полу поползли ледяные узоры. Кристаллы, синие, как глубинные льды забытых миров, расползались по трещинам, сковывая следы битвы, запечатывая память о мятеже под слоем вечного холода.

— Скука. Апатия. Безвыходность. — Он поднял глаза к небу, где плыли багровые тучи, пропитанные воплями грешников. — Они должны стать еще сильнее. Чтобы никто… никто на ближайшие тысячелетия даже не подумал посягнуть на мою власть.

И тогда пространство перед ним дрогнуло.

Сперва — лишь легкая рябь, будто от падения невидимой капли. Потом — золотистый свет, пробивающийся сквозь саму ткань реальности. Портал развернулся, как свиток, и из него хлынуло сияние — не адское, не земное, а нечто иное. Оно не слепило, но заставляло глаза слезиться, будто пытаясь втолковать непостижимое. Это был свет порядка, закона, не терпящего отклонений.

Голос, доносящийся из портала, звучал одновременно и тихо, и громко, будто слова возникали прямо в сознании, обходя уши:

— Марбаэль. Был зафиксирован всплеск маны, использованный для манипуляции душами. Объяснись.

Князь Первого Круга медленно сгорбился в поклоне, и тяжелые цепи, оплетающие его плечи, тихо звякнули, словно вздохнули. Золотые звенья, испещренные древними печатями, мерцали в отблесках портала, напоминая о тысячах лет несокрушимой власти.

— Все улажено, Всевышние. — Его губы растянулись в холодной, безупречной улыбке, в которой не было ни капли тепла — только точный расчет, обретенный с веками. — Нарушители устранены.

Слова повисли в воздухе, обретая вес неоспоримого факта. Портал дрогнул, свет на миг вспыхнул ярче, будто оценивая сказанное, а затем — сжался в тонкую нить и исчез, оставив после себя лишь легкое дрожание пространства.

Марбаэль выпрямился.

Вокруг больше не было руин, ни копоти, ни осколков. Чертоги Малины снова стали тем, чем и должны были быть — безупречным ледяным залом, где каждый угол, каждый завиток узора от прошедшей битвы на обломках говорил о неумолимом порядке. Остатки пола, стен, сводчатого потолка — все теперь было высечено из прозрачного льда, вечного и нерушимого. В его глубинах мерцали отражения еще недавно ярких воспоминаний, застывшие, как насекомые в янтаре.

Царило спокойствие.

Холодный воздух был неподвижен, словно замер в почтительном молчании. Ни звука, ни дуновения — только бесконечная, кристальная пустота.

Марбаэль повернулся и медленно пошел прочь. Его шаги были бесшумны, а на идеально гладком льде не оставалось ни следа. Только длинная тень, падающая от его фигуры, тянулась за ним, черная и бесформенная, будто пятно иной реальности, не подчиняющейся законам этого места.

Впереди его ждали коридоры, залы, бесчисленные покои его владений — все такие же безупречные, все такие же… пустые.

Но теперь, в этой пустоте не осталось даже намека на мятеж.

В ледяной темнице закона Упадка Марбаэля царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь редким потрескиванием вечного льда под напором адского холода. Стены из прозрачного, как слеза ангела, льда отражали бледные силуэты пленников, будто заточенных в бесконечном зеркальном лабиринте. Адвокаты дьявола сидели, прижавшись спинами к ледяным стенам, их пальцы побелели от холода, а дыхание превращалось в мгновенно замерзающий туман.

Борис лениво перевернулся на спину, его пушистый живот подрагивал от мурчания, а лапы безвольно болтались в воздухе:— Вась, ну скажи честно — пока ты тут тусовался один, ничего полезного не подметил?

Малина задумчиво свела брови, ее острые когти замерли в воздухе, будто она только что осознала нечто важное.

— Стойте-стойте. А где ты был, пока мы тут все дрались? Тебя же не было, когда печать Марбаэля сработала.

Асмодей медленно коснулся подбородка, его тень, неестественно вытянутая в мерцающем свете темницы, дрогнула.

— Да. И теперь, когда ты об этом заговорила… Я помню, как видел его в последний раз, смахивая со шкафа.

Все сразу, синхронно, как по команде, повернули головы к Борису.

Кот вздохнул так глубоко, будто его заставляли рассказывать самую нудную историю в мире, да еще и без обещанной награды в виде жареной рыбы.

— Ну, если вам так интересно…

Он перевернулся на живот, устроился поудобнее, свернув хвост кольцом вокруг лап, и начал, лениво облизывая усы:

— Когда меня смахнул со шкафа Асмодей, то я сразу угодил в ваш разрыв пространства. Там было темно, скучно и очень голодно. Потом откуда-то вылез трехголовый зверь и сказал, что я нарушил границы.

Серафима прищурилась, ее крылья нервно подрагивали:

— И?

— Ну, я его победил.

— КАК?! — хором воскликнули все, и даже ледяные стены, казалось, содрогнулись от этого взрыва недоверия.

Борис пожал плечами, его хвост начал неторопливо подергиваться.

— Ну… укусил за лапу, он завыл, я прыгнул ему на спину, поцарапал все три морды — обычное дело. Потом из него что-то выпало, я этого коснулся, открылась дверь, ну я и выпрыгнул обратно.

В темнице воцарилась мертвая тишина. Даже вечный холод, казалось, замер в недоумении.

Василий уставился на кота блестящими от удивления глазами:

— И… где ты оказался?

Борис лениво облизал лапу, тщательно вычищая шерсть между когтей.

— На руинах чертогов. Там никого не было — только Марбаэль стоял и любовался своим ледяным бардаком. Вся эта позолота, знаешь ли, под копотью смотрится не так пафосно.

Люцилла склонила голову, и её рога отбросили причудливые тени на ледяную стену:

— И ты… просто пошёл за ним?

— Ага. — Кот зевнул, обнажив острые клыки. — Шёл долго. Шёл очень нудно. Потом захотел есть. Еды не было. Я шёл, шёл, шёл…

Асмодей прикрыл лицо ладонью, но по дрожащим плечам было видно, что он сдерживает смех:

— Пока не заскучал.

— Ну да. — Борис потянулся, выгибая спину. — А потом бац — и я здесь. Всё просто.

Малина медленно моргнула, её волосы, казалось, приподнялись от возмущения:

— Ты… пробрался в тюрьму Марбаэля, потому что ЗАСКУЧАЛ?!

Борис ухмыльнулся во всю морду, довольный произведённым эффектом:

— Ну, а как ещё сюда попасть? По приглашению, что ли?

Все замолчали. Даже вечный лёд вокруг, казалось, затаил дыхание. Только где-то вдалеке капля за каплей падала талая вода, отсчитывая секунды всеобщего оцепенения.

Василий потер виски, его пальцы оставили красные полосы на бледной коже:

— Ну… Марбаэль пытался меня сломать через скуку. Шахматы, бесконечные разговоры, алкогольные дегустации… — Он вскинул руку, и растрепал свои и без того взъерошенные волосы. — Но сейчас у нас нет даже этого. Без внешних стимулов мы…

— Станем овощами, — мрачно закончил Асмодей, постукивая заостренными ногтями по ледяному полу. Каждый удар оставлял крошечные трещинки, которые тут же затягивались.

Азариэль неожиданно ухмыльнулась, и ее клыки блеснули в холодном свете:

— Забавно. Ты сам же доказал, что его законы можно нарушать — перемещался между уровнями этой тюрьмы, будто ходил по принадлежащему тебе дому.

— Да, но тогда я был… — Василий замялся, его взгляд скользнул по собственным рукам, словно он впервые за долгое время видел их.

— Душой без тела, — подхватил Асмодей, развалившись поудобнее. Тень от его рогов легла на стену, как корона из шипов. — Теперь ты привязан к плоти. А плоть в аду — это как гость на вечеринке, где все говорят на неизвестном языке. Твои «читы» больше не работают.

Борис вдруг подпрыгнул, его шерсть встала дыбом:

— Стоп! Если Марбаэль — владыка скуки, то что если… — Его хвост закрутился спиралью, кончик нервно подрагивал. — …мы устроим тут вечеринку? Создадим собственный закон! Закон Праздника и сушеной камсы!

Малина хлопнула в ладоши, и эхо разнеслось по ледяным стенам:

— Я всеми руками и крыльями за! Только вот… — Она оглядела пустую камеру, и ее взгляд сразу поник. — Где взять хотя бы одну бутылку адского пива? Или пару демонических закусок? И чертовской музыки бы не помешало…

Все переглянулись.

Люцилла медленно подняла руку. Ее пальцы сжались в кулак — и вдруг из складок ее платья, сотканного из теней, выпала… бутылка адского вина, черного как сама бездна.

— Я… э-э-м… всегда ношу с собой пару бутылок. На случай катастрофы.

Асмодей закатил глаз, а бровь дернулась в раздражении:

— Катастрофа уже здесь. В виде нас.

Серафима вздохнула и подняла руку. Между ее пальцами вспыхнули искры, и воздух затрещал от энергии.

— Если уж веселиться… — она щелкнула, и рядом появились мерцающие световые шары, переливающиеся всеми цветами греха.

Лед вокруг начал незаметно таять — не от тепла, а от самой идеи неповиновения. Капли падали на пол, и каждая звучала как камертон, настраивающий реальность на новый лад.

Асмодей пристально разглядывал Бориса, его золотистый зрачок подозревающее сжался, будто смотря насквозь. В воздухе повисло напряженное молчание, нарушаемое лишь тихим потрескиванием ледяных стен.

— Слушай, пушистый… — наконец заговорил демон, медленно обводя пальцем контур кота, — Ты уверен, что рассказал нам всё?

Борис беззаботно играл с хвостом и пытался его укусить, промахиваясь и причмокивая:

— Мур. А что такого? Пространственный разрыв, зверюга, ледяная тюрьма… Обычный вторник.

— Да? — Асмодей резко наклонился вперед, его тень накрыла кота, как капкан. — А почему тогда… — он щелкнул пальцами, и в воздухе вспыхнул синий огонек, — твой хвост до сих пор пахнет маной высших миров?

Тишина.

Даже Люцилла перестала наливать вино, и часть рубиновой струи застыла в воздухе, обледенев.

Борис замер с невинным выражением лица. Его зрачки расширились до круглых лун:

— Э-э-м… Может, это мой новый шампунь?

— Шампунь? — Асмодей ядовито усмехнулся, обнажая клыки. — Тот, что делают из слез ангелов и звездной пыли?

Василий медленно поднялся, его сапоги звякнули по льду в такт нарастающему напряжению:

— Погодите. Ты говоришь, этот меховой комок…

— Не просто «побывал» между мирами, где был открыт туннель для быстрого возвращения множества душ, — перебил Асмодей, — а принес оттуда кое-что ценное. — Его взгляд упал на едва заметный блеск в шерсти у Бориса на животе. — Покажи.

Борис вздохнул так театрально, будто его заставляли расставаться с последней котлетой, и нехотя поднял лапу. Из-под шерсти показался крошечный кристалл, мерцающий всеми цветами радуги и еще парой таких, которых никто из присутствующих никогда не видел.

— Ну… может быть, я его… немного прихватил? — пробормотал кот, отводя взгляд. — На память.

Кристалл пульсировал в его лапе, словно живой.

Асмодей замер. Даже его дыхание остановилось.

— Это… — прошептал он. — Осколок Первородного Закона.

Борис виновато прижал уши, его хвост теперь слабо подрагивал:

— Ну он же такой блестящий был! И так красиво катился… И вообще, никто его не подбирал! Я просто… э-э-м… спасал его от потерянности!

Лед вокруг них вдруг затрещал с новой силой, трещины побежали по стенам, словно паутина судьбы. Где-то в глубине темницы раздался глухой удар — будто что-то огромное и древнее пробудилось и приступило к сражению с неизвестными пленниками в других частях тюрьмы закона Упадка.

— Поздравляю, — прошипел Асмодей, его голос стал опасным и тихим, как шелест крыльев смерти. — Теперь мы не обычные заключенные. Мы — живая мишень для всего Пантеона.

В этот момент кристалл в лапах Бориса вспыхнул ослепительным светом, залив ледяную темницу радужным сиянием. Тени затанцевали на стенах, принимая странные, угрожающие очертания. Воздух наполнился гулом, словно сама реальность застонала под тяжестью пробудившейся силы.

— Ой, — только и успел пробормотать Борис, перед тем, как кристалл начал медленно подниматься из его лап, повисая в воздухе. — Кажется, он… немного активный?

Люцилла инстинктивно прикрыла глаза рукой:

— «Немного»? Это же чистый хаос в концентрированном виде!

Кристалл завис в центре камеры, его грани переливались, отражая лица потрясенных заключенных.

— Всем, думайте о вечеринке и развлечениях! — прокричал Асмодей, но его голос уже тонул в нарастающем гуле, который напоминал то ли рев океана, то ли смех безумного бога.

Он и не догадывался, что двести воскресших душ, заточенных в соседних камерах, тоже это услышали.

И повторили.

Кристалл над головой Бориса взорвался — но не огнем и осколками, а волной чистого, необузданного желания.

Ледяные стены дрогнули — и вдруг покрылись росписями: гирляндами из адского пламени, граффити с похабными рунами, светящимися в темноте. Потолок растрескался, и оттуда хлынул дождь… искрящегося абсента.

Где-то вдалеке, сквозь толщу льда, заиграла музыка — странная, пульсирующая, будто ритм самого Хаоса.

Борис, широко раскрыв глаза, наблюдал, как его лапы сами собой начали отбивать такт.

— Э-э-м, ребят… — мяукнул он. — Кажется, мы только что переписали правила игры.

Асмодей, уже с бокалом пылающего вина в руке (откуда?!), мрачно ухмыльнулся:

— Поздравляю. Мы стали чем-то больше мишени.

— Мы теперь гвоздь программы, — закончила за него Малина и пустилась в пляс, оставляя за собой следы из раскаленных пентаграмм.

Пространство исказилось, будто кто-то взял реальность и резко встряхнул, как коктейльный шейкер. Ледяные стены заплыли, теряя форму, превращаясь в барную стойку из черного мрамора с прожилками адского огня. Потолок испарился, а на его месте возник гигантский диско-шар, свисающий на цепях из сплавленных грехов. Колонны дрогнули и переродились в стойки с напитками, где бутылки сами наполнялись разноцветными жидкостями, пузырящимися странным светом.

Пол затрясся под ногами, преображаясь на глазах. В одном углу он покрылся красным бархатом, таким мягким, что по нему хотелось пройтись босиком. В другом — рассыпался зеркальными плитками, готовыми отразить любые, даже самые безумные танцевальные движения. А посередине вдруг расцвел ковер из лепестков роз, свежих и ароматных, словно их только что сорвали в райском саду (что в аду выглядело особенно кощунственно).

Воздух сгустился от звуков и запахов. Грохот баса, которого физически не существовало, бил прямо в грудную клетку, заставляя сердца стучать в такт. Ароматы жареных крылышек с адским соусом и мятного мохито с шипящими пузырьками греха витали повсюду, смешиваясь с запахом расплавленного золота и серы. А над всем этим — хохот, оглушительный, освобождающий: двести душ одновременно осознали, что лучший бунт против вечности — это безумная, яркая, греховная тусовка.

Где-то в этом хаосе Борис, уже с бокалом в одной лапе и камсой в другой, удовлетворенно мурлыкал:

— Ну вот, теперь это действительно вторник.

А ледяные стены, что еще минуту назад были тюрьмой, сейчас сверкали в свете диско-шара, как конфетти из забытых обещаний.