Удовольствие, приди! Том 1

Глава 7

Люцилла добавила специй.

И его скучная жизнь превратилась в ад.

Стены сжимались, будто живые.

Кровать прогнулась под ним, как гроб.

В зеркале вместо лица — пустая маска, из глазниц которой сочилась густая, тёмная кровь.

А голоса… голоса шептали, проникая прямо в мозг:

— Ты никто.

— Ты ничего не значишь.

— Даже Ад тебя выплюнул.

— Ты не герой.

— Ты даже не демон.

— Ты просто ошибка.

Каждое слово вонзалось глубже лезвия.

Каждая секунда растягивалась в вечность.

Это были не просто воспоминания.

Это был суд.

Тем временем Асмодей, Малина и Серафима висели в невидимых путах магического пространства, будто трофеи на стене охотника. Их силы медленно вытягивались, словно кто-то наслаждался редким вином, смакуя каждый глоток.

Малина медленно открыла рот, наблюдая за мучениями Василия.

— Чёрт… — её голос дрожал от возбуждения. — Я готова кончить прямо сейчас. Чувствую каждую каплю его страха, каждую дрожь… — Она закусила губу, её пальцы судорожно сжались. — Настолько мокро, что аж противно.

Серафима, обычно холодная и невозмутимая, с отвращением отвела взгляд.

— Ты просто тварь.

— А ты — бывший ангел, — Малина оскалилась. — Значит, тоже опустилась до уровня твари.

В глазах Серафимы вспыхнул бледный свет — последние искры божественности, ещё тлевшие в глубине её падшей души.

— Мы должны ему помочь. Он там один. Если не вмешаемся — он сломается.

Асмодей казался спящим: полуприкрытые глаза, расслабленная поза, ровное дыхание. Но когда он заговорил, его голос был ледяным и чётким:

— Пусть мучается. Возможно твоя бездумная "инвестиция" станет нашим ключом к спасению.

Малина цокнула языком.

— Этого бы не случилось, расскажи ты нам все сразу.

— Может быть.

— Ты… ты вообще понимаешь, что мы хотели тебе помочь?

— Конечно. — Его губы дрогнули в подобии улыбки. — Но в первую очередь вы все равно думали о себе.

Серафима напряглась.

— Ты издеваешься? — её голос дрожал от ярости. — Ты, по сути, заманил нас сюда, обманул, а теперь заявляешь это?

— Именно. — Асмодей едва заметно улыбнулся, и в его глазе вспыхнул холодный блеск. — Боль — отличный инструмент. Иногда для мести. Иногда… для пробуждения силы. Когда человек сталкивается со своим самым страшным кошмаром, он либо ломается… либо становится чем-то большим. А гений умудряется совместить в своем плане и то, и другое.

— Ты хочешь, чтобы его душа разрушилась?! — в голосе Серафимы прозвучало отчаяние.

— Нет. — Демон лениво потянулся, будто обсуждал погоду. — Я хочу, чтобы она переродилась.

— Ты…

— Я демон. — Его улыбка стала шире, обнажая острые клыки. — Этим всё сказано.

Малина захихикала, проводя языком по губам.

— Ох, Серафима… Скоро ты всё поймёшь. В Аду не привязываются. Не дорожат. Здесь только используют или делают ставки. Асмодей сделал свою еще до того, как прийти к нам.

Асмодей вздохнул театрально, скрестив руки на груди.

— Именно, поэтому Василий — единственный, кто может дать Люцилле то, чего она хочет. Даже если вы сейчас этого не понимаете… просто доверьтесь.

...

Внизу, в самом сердце Закона Греха, Василий проваливался в пучину своих страхов.

Он снова и снова переживал моменты, когда хотел сбежать. Исчезнуть.

Он видел, как люди проходят мимо, не замечая его. Как друзья забывают его имя. Как мир продолжает вращаться, даже если он перестаёт дышать.

Он был невидимкой.

Он был пустотой.

Он был забыт.

Но вдруг…

Что-то изменилось.

Он остановился.

Взглянул в зеркало.

Увидел свою боль.

Свой страх.

И вместо того, чтобы сдаться…

Он зарычал.

— Нет.

— Я не хочу быть спасителем.

— И не хочу быть героем.

— Мне плевать на эту серую жизнь.

— Мне просто…

— …просто…

— ПОРА КОРМИТЬ КОТА!

Пространство затрещало.

Суть закона пошла трещинами.

Голоса стихли.

Из самой глубины дворца, Люцилла нахмурилась. Она сидела на троне из стонущих душ, её перламутровая кожа слегка мерцала в свете заполненным болью. Она наблюдала за происходящим сквозь тонкие завесы магического пространства — и впервые за долгие века Ада её бровь приподнялась от удивления.

— Что… это? — её шёпот был похож на шорох змеиной чешуи. Пальцы, тонкие и бледные, сжались в воздухе, будто ловя невидимые нити судьбы. — Он… сопротивляется?

Тишина раскололась — её голос взорвался, наполняя пространство яростью и восторгом:

— Я повидала много душ. Многие кричали. Некоторые умоляли. Один даже пел. Но никто не боролся так, как он.

— Такой жалкий, такой слабый… а всё равно дерётся.

— Какая прелестная человеческая душа.

Она поднялась, и её платье — живое, сотканное из маны — зашевелилось, будто чувствуя и предвкушая чужие страдания.

— Если ты хочешь победить Закон, человеческая душа… тебе нужно стать больше, чем просто сильной. Тебе нужно стать чем-то другим.

И Закон Греха сжал Василия в своих тисках с новой силой.

Василия снова поглотил кошмар. Не в воспоминаниях, не в страхах — в аду внутри ада .

Пространство вокруг него стало плотным, как кровь. Стены извивались, как внутренности гигантского зверя. Воздух был тяжёлым, пол — скользким от чего-то липкого и горячего. Возможно, это была его собственная боль, вытекающая наружу.

И тогда они появились.

Демоны.

Маленькие, но безумно изощрённые. Каждый — воплощение какой-то одной формы мучений. Один рвал плоть, другой вытягивал мысли, третий заставлял сердце биться так, что оно хотело разорваться.

Они набросились на Василия, как стая голодных крыс на умирающего.

Первым пришёл демон с лезвиями вместо пальцев. Он вспорол ему живот, медленно, аккуратно, следуя каждому нерву. Кровь лилась, но не по каплям — она вырывалась, будто хотела убежать от хозяина.

Затем пришёл душевный терзатель, с лицом, которое постоянно менялось — то мать, то любимая, то сам Василий в старости. Он шептал ему в ухо, что он никому не нужен. Что он никто. Что он всегда будет один.

Третий — разрушитель надежды. Он показывал Василию картины будущего: где его друзья бьют ножом в спину, где его жизнь становится лишь фоном для чужих историй.

Каждый удар, каждый порез, каждый взгляд — это было больше, чем физическая мука. Это была смерть души.

И в самый отчаянный момент, когда он уже готов был сдаться, когда его сознание начало распадаться, как бумага в огне…

Он увидел.

Гаражи. Серое небо. Почувствовал холодный ветер, который пробирал до костей. И посреди всего этого — кот .

Чёрный, с белыми кончиками лап. Сидит, как ни в чём не бывало, на железном ящике. Смотрит прямо на него. Глаза — не кошачьи, а слишком осмысленные. Слишком глубокие.

Василий тогда только вернулся с работы. Пустой. Усталый.

Для него это был обычный день, как тысячи других. Он даже не заметил кота поначалу. Просто шел мимо.

Но тот мяукнул .

Не просто мяукнул. Это был звук, который разрезал тишину его существования. Простой, но важный. Он был живым.

Он протянул руку. Кот подошёл. Лизнул палец. И впервые за долгое время Василий улыбнулся. Без причины. Просто потому, что кто-то выбрал быть рядом.

Потом он взял его домой. Назвал Борисом.

И с того дня его мир стал чуть ярче.

Воспоминание пронзило его, как молния.

Он понял.

Чтобы выжить…

Он должен перестать быть человеком.

Не стать монстром.

А отбросить то, что делает его слабым.

Сомнения.

Беспомощность.

Веру в то, что можно просто «плыть по течению».

Всё это убивало его.

Всё это делало жертвой.

Если он хочет выйти отсюда…

Он должен стать кем-то новым.

Василий закрыл глаза. Почувствовал, как демоны рвут его плоть. Почувствовал, как душа начинает распадаться. Но вместо того, чтобы сопротивляться этому… он принял.

Позволил умереть части своей человечности.

И в момент...

Тишина.

Темнота.

А потом — вспышка.

Не свет.

Не тьма.

Чёрное пламя, рождённое из принятия, боли и потери.

Изнутри его нового тела начали вырываться тени, которые обвили демонов, сдавили их, разорвали на части. Его плоть заживала, но не как раньше — теперь она была другой.

Более плотной.

Более злой.

Более демонической .

Он открыл глаза.

Их цвет изменился.

Они стали черными, как ночь, с красными прожилками, как уголь, который ещё не догорел.

Он проснулся.

В тронном зале Люцилла замерла.

— Пришел, — прошептала она. — Потрясающе...

Её Закон Греха дрожал.

Пространство трещало.

Души на троне завыли от боли.

И в центре всего этого, из вихря тьмы, шагнул Василий .

И это уже был не тот человек, что вошёл сюда.

Он был другим .

Он был тем, кем стал после смерти части своей человечности.

— Я отказался от страха и сомнений, отказался от боли.

— Теперь я действительно — Адвокат дьявола.

Василий стоял посреди руин тронного зала, его тело покрывали шрамы, но не от пыток — от перерождения. Его глаза теперь горели красным огнём, а вокруг него клубилась чёрная магия, будто живая тень, следующая за каждым его движением.

Он поднял голову и посмотрел на Люциллу. Его голос был низким, хрипловатым, наполненным силой, которой раньше в нём не было.

— Я пришёл сюда говорить как человек. Был заточен как душа. Теперь же буду действовать, как настоящий адский адвокат на языке, который ты поймёшь.

Он разжал ладони — тени заплясали между пальцами, как живые.

— Сначала, я выбью из тебя всю дурь. Потом освобожу друзей.

Люцилла наблюдала за ним, как хищница за жертвой, которая внезапно научилась кусаться.

Её губы растянулись в опасной улыбке. Она медленно встала с трона, её платье из маны заскользило по полу, как волна, готовая поглотить всё на своём пути.

— Какой трогательный монолог, — прошептала она, спускаясь с возвышения. — Но герои, подобные тебе, быстро заканчивают. Особенно когда полагаются на эмоции после обретения истинной силы.

Василий вскинул руку, и из его ладони вырвался поток чёрного пламени, что прожигал реальность. Он ударил в трон, разнеся его на части, освободив души, которые испустили вздох боли и облегчения одновременно.

Люцилла легко уклонилась, её тело оставило после себя мерцающий след, как капля ртути, бегущая по стеклу. В следующее мгновение она уже была рядом, её ноготь, удлинённый до невероятных размеров, рассёк воздух и едва не вспорол Василию грудь.

Но он не отступил.

Он ответил взмахом своей тени, которая превратилась в клинок, способный ранить даже Владычицу Скорби. Удар пришёлся по её щеке — и из пореза потекла не кровь, а тьма, чистая и прекрасная.

— Ты смог причинить мне легкую боль, — усмехнулась Люцилла, прикасаясь к ране. — Но сможешь ли ты зайти дальше?

Она взмахнула руками, и пространство вокруг них исказилось. Стены начали пульсировать, будто сердце Ада. Из них вырвались цепи, покрытые рунами страдания. Они понеслись к Василию, стремясь сковать его.

Он заревел.

Гнев. Настоящий. Чистый.

Закон Гнева взорвался изнутри — цепи Люциллы расплавились, капая на пол раскалённой смолой.

Их силы были почти равны.

Мир вокруг них рушился.

Купол из переплетённых тел разорвался, осколки костей стали смертельным дождём.

Пол треснул, открыв бездну, из которой вырывались крики забытых душ.

Люцилла замерла перед ним. Её красота была ужасающей: кожа переливалась, как масло на лезвии, волосы стекали, как расплавленное серебро, глаза горели холодным золотом пустоты.

— Ты думаешь, что стал сильнее, потому что отказался от человечности? — прошептала она. — Но ты всего лишь ещё один должник, сосредоточенный на собственном удовольствии. Такие, как ты, никогда не побеждают тех, кто управляет самим страхом и сражается за нечто большее.

Она шагнула к нему.

Ближе.

Ближе.

Её грудь коснулась его. Дыхание обожгло шею.

— Давай посмотрим, насколько ты теперь действительно испорчен.

Она оттолкнула его, и задвигались так, словно танцевала — смертельно красиво, с каждым движением готовая рассечь его душу. Люцилла скользила, как тень, её удары были быстрыми и точными. Она использовала не только магию, но и своё тело, которое было оружием само по себе.

Сейчас...

Одно прикосновение могло сломать разум.

Одна улыбка — довести до безумия.

И Василий чувствовал...

Чувствовал возбуждение, нарастающее внутри, как волна. Он пытался сдержать его, но чем ближе она становилась, тем больше его сила утекала. Она стремилась по телу, не желая поддаваться магии демоницы, в одно место — вниз, в живот, в пах.

Люцилла остановилась, она заметила это и усмехнулась.

Магические цепи обвили запястья ослабшего Василия, затягиваясь с такой силой, что кости хрустнули. Она прижала его к стене, её губы оказались в миллиметре от его уха.

— Это конец, мой дорогой адвокат, — прошептала она. — Ты слишком долго был человеком… а демоном стал лишь недавно.

Василий закрыл глаза.

— Ты ошиблась в одном, — прошептал он. — Мои долги… не из-за жажды наслаждений. Не из-за гнева. Они из-за любви. Любви к моему коту. К Борису.

— ДА У МЕНЯ ПЕРЕД БОРИСОМ ВСЕМ ДОЛГАМ ДОЛЖИЩЕ!

Цепи лопнули. Тьма вокруг него взорвалась. И он ударил головой прямо в лицо Люциллы.

Их магическая сила вновь столкнулась. Разбивая пол. Разрывая реальность.

Тронный зал рушился.

Василий лежал сверху, его лицо было в крови, но глаза горели.

— Я не герой. Я не демон. Я просто мужик с котом. И не важно как повернётся судьба. Ведь если ты думаешь, что я позволю кому-то сделать с ним то же, что сделали со мной... Ты вообще не понимаешь, что такое любовь.

Люцилла улыбнулась. И рассмеялась.

— …интересно, — прошептала она. — Очень интересно.

Тронный зал рушился. Стены дрожали, потолок трещал, из щелей вырывались крики забытых душ. Воздух был насыщен магией, болью, желанием — и чем-то ещё. Чем-то древним. Чем-то опасным.

Василий прижал Люциллу, его дыхание обжигало.

Она смотрела на него — и улыбалась.

Не ядовито.

Не насмешливо.

Как хищница, наконец нашедшая достойного.

— Давно я так не хотела кем-то… завладеть, — прошептала она, дрожа от предвкушения. — Ты не просто стал сильнее. Ты остался настоящим.

Она приподняла голову и поцеловала его.

Это был не обычный поцелуй. Это была магия. Губы коснулись губ, язык обвил язык, и в этот момент Закон Похоти Василия проснулся, как дикий зверь, которого слишком долго держали на цепи.

Его тело охватила волна жара — не от боли, а от жажды. Он не мог остановиться. Он не хотел. Его пальцы впились в плечи Люциллы, его губы стали жестче, язык проникал глубже.

И тогда он потерял контроль. Руки разорвали тонкую ткань из маны платья, оставив её обнажённой.

— Возьми меня, — прошептала она, запрокинув голову, обнажая шею. — Возьми, если можешь.

Он не колебался.

Разорвав последние лоскуты, он вошёл в неё, глубоко, резко, безжалостно. Она вскрикнула от удовольствия.

Их тела теперь двигались в безумном ритме, будто битва, где победитель получает всё, а проигравший теряет даже свою душу, продолжалась. Каждый движение бедрами становилось ударом магии. Каждый стон — взрывом энергии.

Василий чувствовал, как внутри него растёт волна. Как его сущность, новая демоническая суть, смешивается с маной Люциллы. Он не просто занимался сексом. Он исполнял ритуал.

Люцилла смеялась между стонами. Её ногти впивались в его спину, оставляя полосы, из которых сочилась не кровь, а светящаяся субстанция — чистая магия, вырывающаяся из их соединения.

— Такого давно не было… — простонала она, запрокидывая голову. — Никто ещё не осмеливался взять меня так… как равный!

Она подняла руки, и вокруг них образовались цепи, но не для сковывания — для усиления. Они обвили их тела, передавая импульсы наслаждения, усиливая каждый оргазм, каждое движение, каждую эмоцию.

И тогда...

Произошел мощный выброс энергии.

Не просто магии.

А чего-то большего.

Пространство вокруг взорвалось.

Стены тронного зала разлетелись вдребезги, обнажив бездну за ними. Остатки пола под ними расплавились, превратившись в реку света и тьмы. Из воздуха вырывались вспышки, словно молнии между мирами.

Василий почувствовал, как его сознание... начинает терять себя. Он сливался с ней. Не физически — духовно. Он становился частью её сущности, а она — частью его.

Но он не боялся.

Потому что он выбрал это.

Потому что он понял одну вещь:

Похоть — не слабость.

Похоть — это сила.

Когда последний толчок сотряс их тела, когда их крики слились в один, когда сам Ад замер, чтобы услышать их окончательную капитуляцию перед страстью...

...их тела отбросило друг от друга.

Теперь они лежали на полу, обнажённые, истекающие магией, а не кровью. Их дыхание было тяжёлым, глаза — затуманенными. Но в них горел новый огонь.

Люцилла медленно села, её волосы спутались, кожа блестела от пота и энергии. Она улыбнулась, как будто только что выиграла войну, которую даже не ожидала начать.

— Ты… — прошептала она, — …просто поразителен.

Василий усмехнулся, его голос был хриплым, но уверенным:

— Я всё же Адвокат Дьявола.

— И я ещё не закончил.