Удовольствие, приди! Том 1

Глава 6

И снова адская тропа. Ведущая к поместью, куда их повел Асмодей, она была вымощена черными камнями — не просто треснувшими, а разбитыми в хлам, будто поработали кулаки чудовищной силы. Из трещин сочилась густая, тёмная субстанция, похожая на кровь, которая в местах успела засохнуть, но всё ещё пахла горелой плотью и отчаянием. Или это был запах Ада? Кто его знает.

Воздух здесь витал тяжёлый, как непрощённый грех. Он давил на плечи, казалось, лип к коже и шептал что-то невнятное прямо в сознание. Возможно, это были голоса тех, кто до этого пришёл сюда и так и не ушёл.

Василий шагал впереди, напряженный, как струна. Его демоническая сущность, ещё не полностью проснувшаяся, но уже начавшая бунтовать, сжималась внутри него при каждом шаге, словно предупреждая: «Стой. Не иди. Тут смерть». Но Василий шёл. Потому что взялся за это дело, и собирался иди до конца.

Борис, обычно невозмутимый, теперь прижимался к его плечу, шерсть на загривке кота стояла дыбом, усы подрагивали. Всё его кошачье великолепие сейчас, казалось, наполнено какой-то первобытной тревогой, будто он чувствовал каждую каплю боли, пропитавшую дорогу.

И вот Адвокаты дьявола уже стояли у ворот. Массивных, кованых, украшенных шипами, которые, казалось, сделаны из костей пальцев. Ворот настолько высоких, что складывалось впечатление будто они разделяли сам ад на две части и возвышались перед гостями, словно последний рубеж перед безумием.

Но не они заставляли кровь стынуть в жилах.

На перекладине ворот, распятые за руки, висели две женщины. Их тела были искусно изуродованы — не до неузнаваемости, нет. Это было сделано с извращённым вкусом: красота осталась, но её исказили болью. Их длинные волосы, некогда светлые, теперь спутались и пропитались кровью, как будто кто-то специально хотел сохранить образ матери, любимой, святой — и одновременно сделать её символом муки.

Глаза — широко раскрытые, застывшие в вечном страхе, но в них всё ещё читалась боль. Боль, которую нельзя забыть. Боль, которая становится частью тебя, если ты слишком долго смотришь.

А вокруг них, как дымчатые призраки, витали души детей. Маленькие, почти прозрачные, они рыдали беззвучно, их крошечные ручки тянулись к матерям, которых уже нельзя было спасти. И все же они не могли уйти. Скорбь по потере удерживала их здесь, как паутина — мух.

— Что за чертовщина… — прошептал Василий, но его голос сорвался, как будто даже слова отказывались служить ему в этом месте.

Асмодей, стоявший чуть поодаль, смотрел на это без тени эмоций. Его лицо было холоднее зимнего клинка, а взгляд — темнее самой глубокой ямы в преисподней.

— Так демоны любят украшать свои владения, — сказал он сухо, будто рассказывал о дизайне интерьера. — Чистые души, особенно детские, не могут покинуть Ад, если привязаны к чему-то... или к кому-то. Их страдание питает это место. А для владельца — это знак могущества.

Борис медленно провёл лапой по морде, словно пытаясь смыть увиденное.

— Это не просто ужасно. Это… — он замолчал, не находя слов.

— Это Ад, — закончил за него Асмодей. — И то, что вы видели раньше, было лишь его веселой обёрткой. Как рождественский подарок, который взрывается в лицо.

Василий сжал зубы. Внутри все клокотало, но не от страха — от ярости. Гнев, смешанный с чем-то более древним. Жаждой справедливости? Местью?

— Ты привёл нас сюда, зная, что нас ждёт?

Асмодей вздохнул, как человек, которому уже надоели вопросы.

— Демоница, которая владеет этим поместьем, — моя бывшая невеста. Она… должна быть снисходительна ко мне. По крайней мере когда-то была.

— Снисходительна? — Борис язвительно фыркнул, кивая в сторону распятых. — По ним этого не видно.

— По крайней мере, в худшем случае, она точно не убьёт нас сразу, — Асмодей пожал плечами. — Мы успеем придумать, как обернуть ситуацию в свою пользу.

Василий посмотрел на ворота, потом на души детей, потом на Асмодея.

— В худшем случае мы просто уничтожим демоницу.

— О, нет-нет, — Асмодей покачал головой. — Вот тут ты не понимаешь. Люцилла не просто демоница. Она — одна из Владычиц Скорби. Ее сила в страдании других. И если вы попытаетесь играть в героев…

Он не договорил. Ворота с глухим скрежетом начали открываться сами, будто кто-то внутри давно ждал их.

Изнутри потянулся холодный, пропитанный болью ветер. Он пах как старое горе и новые раны.

— …то станете частью ее коллекции.

Тьма за воротами сгущалась, будто живая.

Борис вздохнул, как будто собирался на работу в понедельник утром.

— Ну что, адвокаты… Вперёд, в самое пекло?

Василий сделал шаг.

— Вперёд.

Территория поместья была усеяна тенями, которые шептались, смеялись и плакали, переплетаясь в жутком хороводе. Воздух был густым от запаха ладана и тления, а под ногами хрустели кости, будто гравий.

Малина шла позади всех, её крылья нервно подрагивали, как у мотылька, пытающегося улететь от пламени.

— Зачем нам вообще так рисковать? — спросила она, глядя на спину Асмодея. — Мы могли бы спокойно разбираться с мелкими долгами, не лезть в пасть к таким тварям.

Асмодей не обернулся, но его голос прозвучал четко, как удар клинка:

— Потому что тогда вы ничем не отличались бы от обычных чертей. А мелких чертей сильные демоны давят, даже не замечая. Если хотите осуществить свои планы — вам нужна сила. А сила в Аду приходит только двумя путями: покровительство или победа над врагом.

— И чтобы испытать судьбу, мы сразу полезли к одной из самых опасных Владычиц? — Малина скривила губы, но в её голосе уже не было сарказма, только холодная констатация факта.

Дворец Владычицы Скорби возвышался перед ними — черный, как ночь без звёзд, с башнями, увенчанными остриями, на которых висели окаменевшие в страданиях призраки. Дверь, массивная и покрытая рунами, казалась последним рубежом перед настоящим кошмаром.

Борис остановился и посмотрел на Василия.

— У нас нет четкого плана.

Василий задержал взгляд на двери, потом на своих руках — уже не совсем человеческих, но и не демонических до конца.

— Планы — для тех, кто может позволить себе ждать, — сказал он и толкнул дверь. — Мы же меняем правила.

Дверь со скрипом поддалась, открывая темноту, которая, казалось, ждала их миллионы лет.

И они шагнули внутрь.

Дворец Люциллы был воплощением извращённой эстетики. Стены, выточенные из чёрного обсидиана, отражали свет тысяч блуждающих огней, застывших в воздухе, словно пойманные в ловушку души. Пол, выложенный мозаикой из костей, скрипел под ногами, а с потолка свисали живые люстры – демонические существа с вырванными позвоночниками, из которых лился мертвенный свет.

По мере продвижения вглубь дворца, воздух становился гуще, пропитанный сладковатым запахом разложения и дорогих духов. Вдоль коридоров стояли статуи, застывшие в мучительных позах – некогда живые существа, превращённые в камень собственными страхами.

Кто-то когда-то говорил, что дом — это крепость. Для Люциллы же это галерея ужасов. И они вошли в её экспозицию.

Каждый шаг по коридорам дворца звучал как удар надгробной плиты.

И вот прозвучал радостный голос хозяйки:

— Асмодей... Как трогательно видеть тебя вновь. И в таком... жалком состоянии.

Голос Люциллы был звонким, как хрустальный бокал, наполненный кровью. Сладострастным, как первый оргазм после вечности одиночества. Он обвил каждого из них, как шёлковая верёвка, которая вот-вот затянется на горле.

Асмодей, стиснув зубы так, что едва не раскрошил эмаль, поднял голову, в его глазе метались молнии, которые даже здесь, в сердце Ада, говорили, что он может быть опасен.

— Люцилла. Где ты? — его голос стал ядовитым.

Ответ пришёл сразу же, как будто она уже ждала этого вопроса веками:

— Я жду тебя в своем тронном зале, мой павший принц. Вместе с твоими... компаньонами-игрушками.

Слово "игрушками" она произнесла так, будто хотела смаковать каждый слог, будто пробовала его на вкус, прежде чем проглотить.

С каждым шагом внутрь дворца Адвокатов дьявола окружали видения — не просто картины, а плотная, живая реальность, созданная силой Люциллы. Она знала, как играть с разумом. Она была мастером этой игры.

Василий видел себя старым, одиноким, лежащим на полу, забытым всеми, даже самим временем. Его тело было покрыто ранами, а в глазах — только пустота. Никто не пришёл. Даже смерть не взяла его. Просто оставила гнить.

Борис, обычно невозмутимый и дерзкий, оказался заперт в клетке, маленькой и холодной, где его лишили всего — свободы, формы, голоса. Он мяукал, просил, царапал решётку. Но никто не слышал. Он был ничем.

Малина и Серафина тоже столкнулись со своими страхами лицом к лицу: Малина — с собственной беспомощностью, когда её крылья оказались сломаны, а магия — истощена. Серафина — с зеркалом, в котором отражалась женщина, которую она ненавидела больше всех на свете… потому что это была она сама.

Но они шли вперёд.

Не потому что были героями.

А потому что хотели стать сильнее.

И потому что если остановиться — страх станет хозяином их тел.

Тронный зал открылся перед ними во всей своей ужасающей красоте. Огромное пространство, увенчанное куполом, сплетённым из переплетённых тел — живых? Мёртвых? Кто знает. В центре возвышался трон — не из золота, не из алмазов, а из скрученных душ. Они стонали, плакали, просили, но не могли двигаться.

И на нём восседала она — Владычица Скорби Люцилла.

Её красота была противоестественной, как идеал, доведённый до безумия. Длинные серебристые волосы струились по плечам, как жидкий металл, будто она могла ими задушить или искупать в блаженстве. Кожа отливала перламутром, словно у глубоководного существа, которое никогда не видело солнца, но знает, как убить одним легким движением.

Глаза — два бездонных озера расплавленного золота — смотрели на них с холодным интеллектом и безумием, перемешанными в коктейль, от которого хотелось сойти с ума.

— Даже ангелы не сравнились бы с тобой... — невольно вырвалось у Василия.

Малина и Серафина синхронно ткнули его в бок. Точно, как две ведьмы, внезапно объединившиеся против одного общего врага — мужского глупого восхищения.

Лицо Люциллы расплылось в блаженной улыбке. Она медленно скрестила ноги, и тонкая ткань её платья скользнула вниз, обнажая безупречные бедра. Не вызов. Не секс. Это было что-то большее. Это была демонстрация власти. Контроля.

— "Вы настолько жалкие... что это даже возбуждает меня," – её голос дрожал от наслаждения. – "Особенно ты, Асмодей. Наконец-то ты занял положение, которое заслуживаешь."

Её пальцы впились в подлокотники трона, тело слегка выгнулось. Казалось, она вот-вот достигнет пика наслаждения, просто наблюдая за ними.

Люцилла получала удовольствие от страха, от слабости, от того, как гости пытались сохранять лицо, но чувствовали, как внутри всё трескается.

Она — Владычицей Скорби.

И этот зал — её алтарь.

А они — новое блюдо для жертвоприношения.

И она ждала, когда они попытаются сопротивляться.

Потому что сопротивление делает боль ещё слаще.

И все же Адвокаты дьявола не опустили глаз. Не дрогнули. Не упали на колени. Даже не моргнули. Их лица остались холодными, как лезвия, и такими же острыми.

Битва только начиналась.

И начал её Борис.

Он осмотрел тронный зал — с потолка капала тьма, по стенам стекал страх, а в воздухе плавала магия, будто тяжёлый туман, пропитанный безумием.

— У вас тут слишком душно, — громко чихнул кот, прикрыв нос лапой. — И чересчур много драматизма. — Он ткнул лапой в сторону Люциллы. — Может, перейдём к делу?

Василий кивнул, скрестив руки на груди, его голос был спокойным, но внутри него уже закипала буря.

— Мы пришли, чтобы списать долги Асмодея и объявить его банкротом.

Люцилла закатилась таким звонким смехом, что с потолка посыпались крошечные осколки костей. Каждая из них, падая, шептала имя того, кто когда-то умер здесь.

— О, милые глупцы! — Она вытерла слезу, которая тут же испарилась в воздухе, как будто даже слёзы этой женщины были частью какой-то древней магии. — Я так рада его падению, к которому вы приложили руки, что даже предоставлю вам долгие мучения перед бесславной кончиной.

Адвокаты дьявола синхронно повернулись к Асмодею, как четыре разъярённых судьи, готовых вынести приговор.

— Что ты натворил, раз она тебя так ненавидит? — прошипел Василий, в его голосе звучала сдержанная ярость.

— Не видать нам покровительства, да? — добавила Малина, а её крылья напряглись, как перед ударом.

— Только не говорите, что мы зря рисковали жизнями, — возмутился Борис, его хвост задергался, как метроном в бешеном ритме.

Асмодей почесал затылок, как будто это было подходящее время для задумчивости.

— Ну… возможно, у нас получится все же как-то договориться? Или вернуть мое имущество, что она забрала при расторжении помолвки?

— Имущество? — бросила Малина, сверкая глазами. — У твоей бывшей? Ты и правда жалок.

— Бракоразводные процессы вообще не наша тема, — подметил Василий. — Когда за тобой коллекторы каждый день гоняются не до этого.

Люцилла сладко потянулась, как кошка, готовящаяся к трапезе. Её движения были медленными, завораживающими, словно она знала, что они уже не могут уйти.

— Покровительства не будет, — прошептала она. — Помощи вы не дождётесь. А приняла я вас с такой радостью потому, что…

Её губы растянулись в широкой улыбке, обнажив идеальные клыки.

— …теперь вы все станете частью моего Закона Греха. Пополните коллекцию в виде новых экспонатов!

В воздухе раздался громкий хлопок, как будто реальность разорвалась пополам. Пространство вокруг них исказилось, будто их окружили тысячи зеркал, отражающих не тела, а души. В каждом отражении — их страхи, слабости, скрытые желания.

— Что за Закон Греха? — насторожился Василий, чувствуя, как его внутренний демон начинает биться внутри, как птица в клетке.

— Магическое пространство, милый, — прошептала Люцилла, как будто говорила с ребёнком, который вот-вот заплачет. — Тысячелетиями я буду наблюдать за вашими муками. Ведь все вы — ничтожества, озабоченные лишь собственным удовольствием. Будь вы другими, то и долгов бы не набрали.

— Эй! — зашипел Борис. — Я кот! У меня вообще не может быть долгов!

— А я ангел! — добавила Серафина, вздёрнув подбородок.

— Бывший , — поправила Люцилла с ледяной вежливостью.

Василий вздохнул, как человек, которому уже до смерти надоели демоны, адские игры и бывшая невеста его клиента.

— Ну что, коллеги, похоже, нас только что…

Но он не успел договорить.

Магия Люциллы поглотила их, как волна накрывает песчаный замок — легко, красиво, беспощадно. Пространство рухнуло, и каждый из Адвокатов дьявола почувствовал, как их разрывают на части. Не физически — хуже. Магия Люциллы разрывала их суть, чтобы собрать заново, по своему образцу.

Последнее, что они услышали перед тем, как сознание начало уплывать, был довольный шёпот Люциллы:

— Приятных мучений, мои дорогие должники…

И мир погас. На короткое время. Чтобы потом возродиться снова, обернувшись во тьму. Глубокой, плотной, как смерть без надежды на воскрешение.

Василий очнулся не в теле, а в воспоминании. Не просто картинке — нет. Это было хуже. Это была его жизнь, вывернутая наизнанку, разложенная по полочкам боли и позора.

Он стоял в серой комнате. Серые стены. Серый потолок. Серое небо за окном. Даже лампочка моргала скукой. Он знал это место. Это был его дом. Его прошлое. Жизнь, от которой он убегал, даже не понимая, что бежит.

Скучная. Пустая. Бессмысленная.

Каждый день был копией предыдущего: работа, еда, телевизор, сон. Никаких целей. Никаких желаний. Просто существование. Он помнил, как разрывался между жизнью, которая его убивала, и страхом перед тем, что может быть хуже. Он не знал, чего хочет. Кем быть. Что изменить. Он просто... существовал.

И теперь эта пустота вернулась, чтобы его сожрать.