Ткач Кошмаров. Книга 6

Глава 8

Дорога до ее личных покоев в королевском дворце промелькнула как в тумане. Я не замечал ни роскоши интерьеров, ни почтительных поклонов слуг.

Стража у знакомой резной дубовой двери, украшенной гербом Поларов, узнав меня, молча расступилась, пропуская без доклада. Я вошел без стука, распахнув створки с такой силой, что они с грохотом ударились о стены.

Юлианна подняла на меня взгляд, в ее глазах мелькнуло легкое, мгновенное удивление, быстро сменившееся привычной, насмешливой искоркой. Она медленно, с подчеркнутой неспешностью, отложила книгу на маленький столик рядом.

— Лейран? Какими ветрами, и в таком состоянии? — ее голос был ровным, но в нем слышалась плохо скрытая издевка. — Надеюсь, ты явился не за очередной порцией сокровенных знаний?

Я подошел ближе, остановившись перед ней в двух шагах.

— Вопрос, — выпалил я, отбросив все церемонии и условности. Мне было не до них. — Всего один вопрос. Проводники. Ты сказала, что они — несовершенные, ущербные Аватары, которые всего лишь часть силы мастера, вынесенная вовне, а не отдельное, самостоятельное существо. Значит, проводники — тоже часть силы мастера?

Она внимательно посмотрела на меня, ее насмешливое выражение сменилось на мгновение аналитическим, изучающим.

— В общих чертах — да. Почему этот вопрос волнует тебя именно сейчас, с таким жаром?

— Потому что если проводник — это просто часть мага, его Поток в особой форме, то его сила… его стадия развития… — я говорил быстро, почти тараторя, выстраивая цепь умозаключений прямо вслух, — она должна учитываться в общем зачете силы самого мага? Так? Если у мага уровень, скажем, Ока Бури, но при этом проводник на стадии Ледника, то их общий потенциал, их совокупная мощь…

Юлианна медленно поднялась с кресла, ее глаза сузились. Она поняла, к чему я клоню.

— Теоретически… да. На самых верхних уровнях, в сфере Проявления Жизни, сила Аватара неразрывно сливается с силой творца. Но мы говорим о низших мирах, о Тихой Звезде. Примитивные системы измерения…

— Системы измерения не имеют значения! — перебил я ее, и в моем голосе прозвучала несвойственная мне резкость. — Имеют значение только факты. Если проводник является неотъемлемой частью мага, а не посторонним существом, то его стадия должна считаться за стадию самого мага. Маг уровня Ока Бури с проводником на Леднике по своей совокупной мощи и, что важнее, по своему развитию, по пройденному пути, эквивалентен мастеру Сдвига Тверди. Так?

Она замерла, глядя на меня с странным выражением — в нем было и уважение к догадке, и некое предчувствие бури, которую эта догадка могла вызвать.

— С формальной точки зрения… да, — медленно произнесла она. — Такая трактовка возможна. Но, Лейран…

Я уже не слушал. Я повернулся и зашагал обратно к двери, мой разум уже лихорадочно работал, перекраивая всю картину, выстраивая новые, головокружительные расчеты.

Если это так… если это правда… то недостающие двести пятьдесят тысяч Сдвигов Тверди уже не были недостижимой фантазией.

Юлианна откинулась на спинку кресла. Казалось, она прокручивала в голове некие архаичные правила, тайные договоренности высшего мира, известные лишь избранным.

— Прямо сейчас я не могу дать тебе официального, скрепленного печатью ответа, — наконец произнесла она. — Мне нужно навести справки, посоветоваться с… определенными источниками. Но… — она сделала паузу, подбирая слова, — исходя из самой сути, из внутренней логики условий, скорее всего — да. Если проводник является неотъемлемой, сросшейся частью мага, его персональным, уникальным проявлением силы, а не артефактом или прирученным зверем, то его уровень, в принципе, можно и должно считать уровнем самого мага. — Ее глаза, темные и проницательные, сузились, в них вспыхнул острый, почти хищный, испытующий интерес. — Я начинаю догадываться, куда ты клонишь, Лейран. Это гениально и безумно. Ты хочешь каким-то образом развивать не самих людей, а их проводников. Резко, лавинообразно ускорить прорыв именно их, обойдя природные ограничения носителей.

Я кивнул, мысленно уже отмечая этот первый, критически важный допуск, этот плацдарм, с которого можно было начинать атаку на неприступную крепость под названием «невозможно».

— Но напомню тебе, как человеку, состоящему при мне официально и, хочу надеяться, понимающему свою ответственность, — ее голос стал тверже, в нем зазвучали стальные нотки власти, — прямое, грубое использование силы уровня Проявления Жизни для целевого вмешательства в развитие тех, кто не достиг и не познал эту сферу, категорически запрещено. Ты не можешь просто взять и силой, словно насосом, накачать проводника случайного солдата до стадии Сдвига Тверди.

— Я понимаю ограничения, — ответил я, и это была чистая правда. Я уже видел ту невидимую, но прочнейшую стену, о которую можно было разбиться вдребезги. — И я также прекрасно понимаю, что пытаться лично, вручную, по очереди качать двести пятьдесят тысяч отдельных человек — даже если бы это волшебным образом стало разрешено — заняло бы у меня, при самых оптимистичных подсчетах, десятки лет. У меня просто нет такого количества времени.

На ее идеально подведенных губах дрогнула тень холодной, почти невидимой улыбки.

— Что ж, я не буду спрашивать, какая именно дьявольская идея посетила твой вечно неспокойный ум. Часто твои озарения пугают больше, чем открытые конфликты. Просто помни о правилах. И о последствиях их нарушения. Они будут необратимы. — Она снова взяла в руки книгу, давая понять, что аудиенция подходит к концу. — Кстати, о времени. Запрошенная тобой неделя отдыха и размышлений почти истекла. Приготовься, в ближайшие дни тебе предстоит новое задание.

— Я буду готов к отбытию, — коротко кивнул я, уже поворачиваясь к выходу, чувству, как в голове выстраиваются первые контуры грандиозного и отчаянного плана. — Но свою оставшуюся неделю я использую по полной программе.

Я вышел из ее покоев тем же быстрым, решительным шагом, что и вошел. Вернувшись в поместье, я прошел прямо в кабинет, захлопнул за собой тяжелую дубовую дверь.

На столе все еще лежали в беспорядке исписанные листы с теорией и конспектами лекций. Я сгреб их в стопку и отодвинул на самый край, освобождая пространство. Достал чистые листы бумаги, взял самый остро заточенный карандаш, проверив его грифель пальцем.

Комната погрузилась в гробовую тишину, нарушаемую лишь настойчивым скрипом грифеля по шероховатой поверхности бумаги и потрескиванием догорающих углей в камине. Воздух был густым и неподвижным, пахло пылью, старой древесиной и чернилами.

Идея, рожденная отчаянной необходимостью и острой догадкой, уже начинала обретать четкие, пусть и призрачные, формы в моей голове.

Я не мог напрямую, в лоб, качать людей, как насосом. Это был прямой путь к самоуничтожению. Но я мог… создать систему. Условия. Своего рода ускоритель, катализатор.

Если проводник — это часть силы своего носителя, его сгущенная воля и энергия, то его рост зависит от двух ключевых факторов: от объема и качества энергии, которой он питается, и от сложности, интенсивности задач, которые он вынужден решать.

Война предоставляла бесконечный, неиссякаемый поток и того, и другого. Но это был хаотичный, стихийный, неэффективный и кровавый процесс. Мне нужен был контроль. Мне нужен был механизм.

Мои пальцы быстро, почти без остановки, выводили на бумаге сложные схемы, переплетения энергетических потоков, математические формулы, рассчитывающие резонансные частоты, диаграммы потенциального роста.

Я проектировал не новое оружие и не тактику для очередного сражения. Я проектировал глобальный, невидимый тренировочный полигон. Это была авантюра, граничащая с чистым безумием. Но это был единственный, последний шанс успеть. Шанс, который я должен был использовать, даже если бы он грозил испепелить меня самого.

###

Ровно через семь дней, когда последние листы с расчетами догорали в пламени камина, превращаясь в хрупкий пепел, ко мне в кабинет без стука вошел Дарган. Он замер на пороге, его взгляд скользнул по моему лицу, затем по аккуратно прибранному столу.

— Тебя зовут, — коротко бросил он, не задавая лишних вопросов. Его поза была напряженной, плечи подняты. — От Юлианны. Личный курьер в ливрее ждет у главных ворот. Кажется, дело срочное.

Я медленно кивнул, отложив карандаш. Идея оформилась в общих, пусть и дерзких, чертах, но для ее реализации требовались колоссальные ресурсы и, что важнее, возможность проводить масштабные, но абсолютно незаметные эксперименты в полевых условиях. Возможно, новое задание предоставит такую лазейку.

Я вышел из поместья, и вскоре уже стоял в знакомых покоях принцессы.

— Отдых закончен, Лейран, — начала она без предисловий. — У меня для тебя задание, и на этот раз тебе не придется координировать действия неумелых генералов или выслеживать наемных убийц в тылу врага. Твоя задача на этот раз — дипломатия. Чистая, церемониальная и крайне опасная.

Я молча поднял бровь, давая ей продолжить, скрестив руки на груди.

— Ты отправишься на нейтральную территорию для проведения переговоров с представителями альянса Холодной Звезды, — она выдохнула, и в ее дыхании прозвучало легкое напряжение. — Среди них, без тени сомнения, будет протеже Зер Гана, так что действуй соответственно своему новому статусу, но не забывай о субординации. Тема переговоров — бомбы нулевого Потока.

Она сделала паузу, оценивая мою реакцию. Я сохранял каменное, бесстрастное выражение лица, хотя внутри все на мгновение замерло, будто погрузилось в ледяную воду.

Она говорила о самом страшном, абсолютном оружии, что было создано за всю историю. Оружии, которое десятилетиями, как хрупкий щит, удерживало нас от сползания в тотальную, бессмысленную войну на уничтожение.

А еще, похоже, о том самом шансе, что был мне так нужен.

— Никто не хочет применять их первым, — продолжила Юлианна, ее пальцы нервно постучали по подоконнику. — Все, у кого есть хоть капля разума, понимают, что после первого же взрыва начнется цепная реакция, которая оставит от наших некогда великих стран лишь пепелища. Поэтому сейчас, пока еще не прозвучал тот самый первый выстрел, нужно обсудить ограничения. Меры регулирования использования, взаимный контроль над производством, хранением и перемещением зарядов. Создать правила для сумасшедших, играющих с огнем.

Я не удержался от скептической, короткой усмешки, сухой и беззвучной.

— Если какая-либо из сторон, ваше высочество, действительно решит нанести удар с применением бомбы нулевого Потока, — сказал я, и мой голос прозвучал непривычно громко в тишине комнаты, — никакие правила, договоры или меры контроля ее не остановят. Это иллюзия, театр для успокоения толпы и собственных нервов. Все, что можно будет регулировать на практике — это лишь скорость, с которой мы все, до последнего человека, превратимся в пыль на ветру.

Юлианна тяжело, по-стариковски вздохнула, и в ее глазах, обычно таких насмешливых, мелькнула неподдельная, глубокая усталость, которую она редко позволяла себе показывать.

— Я знаю. Ох, как я знаю это, Лейран. Но эти переговоры, эта видимость стабильности и контроля… Иногда именно она, эта химера, удерживает не в меру амбициозных правителей от принятия того самого рокового, идиотского решения. Если они будут знать, что за каждым их шагом следят, что любое движение заряда будет замечено и вызовет немедленный, зеркальный ответ… возможно, это добавит им ту самую крупицу благоразумия, которой так не хватает.

Я понимал ее логику. Правда, был шанс, что мне для исполнения стремительно раскручивающегося теперь в голове плана, продолжения того, что я

— Хорошо, — согласился я без лишних слов. Противоречить в этом было бессмысленно. — Я отправлюсь.

###

Рассвет застал нашу делегацию у трапа, отливающего серебром. Это был целый плавучий город, вырезанный из черного дерева, отполированного до зеркального блеска, и укрепленного полосами матовой, не отражающей свет стали.

Корабль, носящий пафосное имя «Непоколебимый Свет», был вдвое больше и грознее того судна, на котором я почти восемь лет назад плыл в Холодную Звезду под прикрытием, скрываясь в тени принцессы.

Теперь же я шел как официальное, хоть и вызывающее споры, лицо, военный советник кронпринцессы, второй человек в делегации.

Я стоял на прохладном камне причала, наблюдая, как делегаты от всех стран-союзников Яркой Звезды поднимаются на борт по широкому трапу. Воздух гудел от приглушенных, напряженных разговоров, меня, однако, никто трогать и окликать не смел.

Ну, почти никто.

— Лейран иль Аранеа, — раздался слева от меня знакомый голос, ставший за годы более низким и хриплым, лишенным юношеской неуверенности. — Давно не виделись.

Я медленно повернулся и встретился взглядом с принцем Барионом иль Полар.

Он изменился до неузнаваемости. Из того нервного, неуверенного в себе юнца, которого я когда-то почти случайно спас от покушения на Львиной Арене, вырос статный, плечистый мужчина с твердым, прямым взглядом и властной, привыкшей к управлению осанкой.

Его одежда была нарочито скромной для члена королевской семьи, но сшитой из такой тонкой шерсти, что она переливалась на свету, а у пояса висел изящный, смертоносный клинок, рукоять которого была инкрустирована мелкими, но чистейшими кристаллами Потока.

Но самое главное — от него теперь исходила ощутимая, спокойная и сконцентрированная мощь. Средняя стадия Острова Пепла. Даже с «Великой Гармонией» в арсенале такой стремительный прогрест за эти годы требовал недюжинного врожденного таланта и железной воли.

— Принц Барион, — кивнул я, слегка склонив голову в формальном приветствии. — Вы явно не теряли времени даром. Поздравляю с достижением. Остров Пепла — это серьезно.

— Без твоей «Великой Гармонии», пусть она и принесла столько хаоса, это было бы невозможно в такие сроки, но спасибо, — ответил он без ложной скромности. — И без моего решения поддержать Юлианну в свое время, конечно. Мое чутье на перспективные, хоть и рискованные союзы, снова меня не подвело. — Он бросил короткий, оценивающий взгляд на огромный, готовый к отплытию корабль. — Идем? Капитан Ториан, говорят, человек педантичный и не любит задержек даже от королевских особ.

Мы поднялись по широкому, упругому трапу.

Палуба «Непоколебимого Света» была настолько широка, что на ней, казалось, могла бы развернуться кавалерия. Под ногами отдаленно, но мощно вибрировали сердце корабля — двигатели, готовые привести эту величественную махину в движение. Повсюду сновали матросы и офицеры в безукоризненно белой форме, их движения были выверены и эффективны, лица сосредоточенны.

Наш путь лежал через бескрайний океан, к полулегендарным островам Кагуручири — крошечным клочкам суши, затерянным между двумя враждующими материками. Единственному месту, где можно было с видимостью спокойствия обсуждать детали нашего взаимного, гарантированного уничтожения.

###

Моя каюта на «Непоколебимом Свете» была, несомненно, роскошна по меркам даже флагманского корабля. Однако ее удоствами я почти не пользовался и наружу, чтобы насладиться досугом, предоставляемым возможностями корабля, почти не выходил.

По сути я не видел естественного солнечного света с самого момента отплытия. Пять долгих дней и ночей я провел, погруженный с головой в расчеты, лишь изредка прерываясь на отдых.

План, родившийся из самого дна отчаяния, теперь постепенно обретал черты сложнейшего, многоуровневого инженерного проекта. Мои пальцы были перепачканы черными и синими чернилами, глаза горели от непрерывного напряжения, но где-то на глубинном уровне я понимал, что на этот раз никаких глобальных предпятствий не будет. Все, что мне было нужно — это лишь время на подготовоку.

Изредка, чтобы развеяться и чтобы показать себя людям, а на корабле присутствовало и немало простых граждан самых разных стран: урналистам, слугам, техникам — я покидал свою каюту, совершить своего рода ритуальный выход.

Как первый советник принца Бариона, мое длительное отсутствие могли счесть за пренебрежение обязанностями или, что было неизмеримо хуже, за слабость, за попытку скрыть уязвимость.

Я выходил в общую столовую, брал с блестящего стола тарелку питательной похлебкой, механически кивал знакомым и незнакомым делегатам, обменивался парой ничего не значащих, сухих фраз с самим Барионом о предсказуемости океанской погоды или о досадной задержке рейса.

К сожалению, делегация Холодной Звезды, как выяснилось из последних сообщений, опаздывала на двое суток, и неписаные законы дипломатического протокола требовали нашего строго одновременного прибытия на Кагуручири.

Эти вылазки были необходимой, но досадной тратой драгоценнейшего времени, каждого мгновения которого мне катастрофически не хватало для работы. Я буквально физически чувствовал на себе взгляды других делегатов, слышавших обо мне или наведших справки — полные жгучего любопытства, глухого недоверия, а иногда и откровенного, животного страха.

На пятый день, глубокой ночью, когда даже шум шагов по палубе на верхних уровнях затих, я сидел, уставившись в одну точку на сложнейшей диаграмме переплетения энергетических потоков, пытаясь мысленно смоделировать их устойчивое взаимодействие.

В каюте царила почти абсолютная тишина, нарушаемая лишь размеренным, низким гудением двигателей где-то в глубинах корабля и периодическим скрипом корпуса, с давлением рассекающего темные океанские волны.

И вдруг я замер, затаив дыхание, которого, по сути, мне и не требовалось.

Этого было не слышно ушами. Это была вибрация, идущая извне, сквозь многослойную сталь корпуса, сквозь саму толщу воды, сквозь все физические преграды. Глубокий, низкочастотный, настораживающий гул, исходящий из непроглядной темноты океанской бездны прямо по курсу.

Он нарастал с пугающей, неестественной скоростью, несясь прямо на нас, расширяясь и заполняя собой все окружающее пространство. Это никоим образом не было похоже на какое-либо естественное явление — ни на миграцию гигантских глубоководных существ, ни на отдаленный подводный оползень.

Это была аура. Чудовищно мощная, сконцентрированная и абсолютно чуждая. Она шла сквозь толщу воды, игнорируя сопротивление среды, как горячий нож идет сквозь масло, и ее чистая сила была такова, что даже мое энергетическое тело, привыкшее ко многому, ощутило резкий, ледяной ожог.

Я поднялся из кресла, все мое существо, каждая частица внимания, была прикована к холодному стальному полу под ногами. Гул нарастал, превращаясь в сокрушительный, оглушающий рокот, от которого начали вибрировать уже даже сами кости корабля.

Кто-то или что-то невероятной, запредельной силы стремительно приближалось к «Непоколебимому Свету» из темноты океанской бездны.

Я вылетел из каюты, как призрак, проносясь по узким, слабо освещенным коридорам, ведущим на верхнюю палубу. Мои ноги едва касались металлического пола.

За мной, тяжело дыша и с лицом, искаженным смесью страха и решимости, бежал Барион, на ходу натягивая на себя парадный мундир, а следом — несколько других, более смелых или более чувствительных делегатов, те, чей уровень владения Потоком позволял им хотя бы краем сознания ощутить надвигающуюся, необъяснимую бурю. Мы высыпали на холодный, продуваемый ледяным ветром ночной помост.

— Лейран, что, черт возьми, происходит? — выкрикнул Барион.

Его голос, обычно уверенный, сейчас был сдавленным и едва перекрывал нарастающий, идущий из глубин гул, исходящий теперь не только из воды, но и, казалось, из самого воздуха, сгущавшегося вокруг корабля.

Я не ответил, не тратя драгоценные секунды на слова. Вместо этого я мысленно раскинул свою сеть восприятия. Тысячи невидимых, тончайших нитей устремились вниз, в глянцевую черноту, пронзая толщу темной, холодной воды на сотни метров. И почти мгновенно, с болезненной ясностью, наткнулись на ЭТО.