Ткач Кошмаров. Книга 6

Глава 16

Они увидели это, разумеется. Глаза расширились, мышцы плеч и спины напряглись для мгновенного маневра уклонения. Они были готовы, их тела, отточенные годами практики, уже реагировали на угрозу.

В самый последний момент, когда бомба оказалась в геометрическом центре треугольника, я дёрнул за невидимую энергетическую нить, прикрепленную непосредственно к её сердечнику.

Принцип работы нулевой бомбы — это чудовищный, насилующий физику парадокс. В её корпус, созданный по подобию тканей Нулевых Замерших, закачивают такой чудовищный объём Потока, что он перестаёт быть энергией и начинает сливаться с металлом, впадая в состояние невероятно плотной, но крайне хрупкой псевдоматерии. Детонация — это срыв этого искусственного равновесия, мгновенный коллапс.

Мир вспыхнул белизной. Не огненным шаром, а абсолютно белым, беззвучным на первое мгновение светом, который выжег бы сетчатку любого смертного и растворил все тени в радиусе километра.

Затем пришёл звук — не грохот, а всесокрушающий, низкочастотный гул, от которого задрожали кости даже в моем энергетическом теле. Воздух превратился в твёрдую, неодолимую стену, ударившую в меня с силой падающего небоскреба, заставив моё и без того повреждённое тело снова затрещать по швам, вырывая новые клочья сияющей субстанции.

Земля далеко внизу под нами испарилась, оставив после себя огромную, дымящуюся воронку из расплавленного в стекло песка. Мощь этого взрыва, хоть и уступала легендарному «Малышу» с Земли, была того же порядка — стихийное бедствие, вызванное рукой разумного существа.

Как я и предполагал, Сенк, Элира и Шаонар не попали в эпицентр. В последнее мгновение они рванулись в стороны, как три щепки, отброшенные взрывом гранаты.

Их отбросило ударной волной, я видел, как их ауры задрожали, поглощая и рассеивая чудовищную энергию удара, но они явно выжили. Отделались энергетическим шоком, временной дезориентацией и, возможно, легкими внутренними повреждениями.

Чёрт. В глубине души я лелеял призрачную, почти детскую надежду, что хоть один из них, самый медленный или самоуверенный, не успеет среагировать.

Но нет. Мастера Ростка Фантазии — не пешки, которых можно так просто убрать с доски одним тактическим ходом. Легкое, едкое разочарование тут же сменилось холодным, привычным расчетом.

Я и не надеялся убить их таким прямолинейным образом. Бомбы я похитил не для этого. Это взрыв был лишь способом отвлечь и заставить потратить силы.

Тяжело, по старой привычке, вздохнув — рудимент, от которого не избавиться, даже не имея лёгких, — я еще раз мысленно окинул взором всю головокружительную глубину этой авантюры.

То, что я задумал на следующем этапе, было чистым, немыслимым безумием. Но отступать, поворачивать назад было поздно. Мосты были сожжены, объявлен остракизм, а позади — только смерть.

Я сконцентрировался, ощущая связь, прошивающую пространство до моего убежища, и призвал Сепу. Пространство передо мной затрепетало, зазвенело, как натянутая струна, и из сияющей пустоты возникла она — трёхсотметровая сколопендра, сотканная из чистого, холодного света.

Её сегментированное тело, состоящее из сотен переливающихся пластин, извивалось в воздухе, окружая меня гигантской, живой защитной лентой. Белые, почти слепящие энергетические пластины её панциря сомкнулись вокруг, создавая подвижный, дышащий бастион, готовый принять на себя следующий удар.

Вот только в реальности этот бастион не выдержал бы даже эха от атаки мастера Ростка Фантазии. К сожалению, Сепа никак не могла мне помочь в противостоянии с Сенком, Элирой и Шаонаром.

Однако я призвал ее не просто так. Используя нити в качестве иглы, а Поток в качестве туши, я начал покрывать ее панцирь сложным узором, таким, какой должен был однажды появиться на Кагуручири.

Параллельно я продолжил бегство. Правда, теперь полет превратился в сущий, непрекращающийся ад.

Воздух свистел и выл вокруг, а я продолжал вырезать сложнейший узор на сияющем панцире Сепы. Каждая линия, каждый извивающийся символ — это была не просто гравировка.

Это была многослойная схема фокусировки и канализации Потока, выжигаемая моими тончайшими энергетическими нитями прямо по ее живой, светящейся плоти. Процесс напоминал хирургическую операцию без анестезии, где скальпелем служил луч лазера.

— Держись, — пробормотал я, больше себе, чем ей, чувствуя, как по нашей глубинной связи прокатывается новая, усиливающаяся волна невыразимой агонии.

Это была не физическая боль в человеческом понимании. Это было ощущение, будто саму суть твоего существа рвут на части, пропитывая едкой метафизической кислотой и одновременно прожигая раскаленным до бела клеймом.

Сепа издавала пронзительные, скрежещущие визги, который резали слух даже сквозь оглушительный гул ветра. Ее трехсотметровое тело трепетало и изогибалось в мучительной судороге.

Сияющие сегменты ее панциря помутнели и потемнели в местах нанесения линий, их поверхность искажалась и пульсировала неровным, будто бы болезненным светом. Я чувствовал каждое ее мышечное сокращение, каждый импульс первобытного страха и глубочайшего недоумения, бьющийся в такт с моей собственной сжимающейся тревогой.

Она не понимала, зачем я, ее создатель и хозяин, причиняю ей такую невыносимую боль, и эта детская, чистая растерянность ранила меня изнутри почти так же сильно, как и ее собственные страдания.

Концентрация, необходимая для такой ювелирной работы, вкупе с постоянной необходимостью тащить за собой на энергетических буксирах три десятка нулевых бомб, каждая из которых тянула на несколько сотен килограммов мертвого, инертного веса, выжимала из меня все соки.

Наша скорость неумолимо падала. Преследователи, окончательно оправившись от первого взрыва и поняв тактику, снова начали настигать, как стая голодных псов, безошибочно чувствующих слабину в жертве.

Пришлось снова пускать в ход «отпугивающее средство». Снова я швырнул им навстречу еще одну бомбу, на этот раз левее, чтобы отсечь пытавшуюся обойти с фланга Элиру.

Уже знакомая ослепительная белая вспышка, на мгновение поглотившая звук, а затем оглушительный, разрывающий барабанные перепонки гул, в очередной раз встряхнувший воздух и заставивший содрогнуться даже Сепу.

В отличие от ядерного оружия, здесь не было ни радиации, ни долгосрочных радиоактивных осадков — только чистейший, неистовый выброс искаженного Потока, самой праматерии всего живого, обращенной в оружие абсолютного уничтожения, так что природе внизу под нами я никак не вредил, даже наоборот. Но сильно легче от этого не становилось.

Они снова отпрянули, их ауры вспыхнули яркими всплесками, но я видел — они уже не так уверены в себе, не так стремительны в атаке. Каждый такой взрыв заставлял их рефлекторно держать дистанцию, выжидать, тратить драгоценные силы на постоянную готовность к защите, а не на нападение.

И так продолжалось снова и снова, по мере нашего безумного пути. Пролетев, по моим субъективным ощущениям, уже добрую тысячу километров над мелькающими внизу лесами и горами, я почувствовал, как по спине Сепы пробежала последняя, завершающая линия сложного узора.

Вся схема была наконец готова. Сложный, переплетающийся в гипнотический лабиринт узор из линий замерцал на ее панцире зловещим, нестабильным сиянием, живой и готовый к активации.

Я перевел дух и отдал ей мысленный приказ, указав на нулевую бомбу. Простой, чудовищный по своей сути и единственно возможный в данной ситуации.

— Сепа. Сожри.

Она, всё ещё содрогаясь от отзвуков невыносимой боли, послушалась. Её гигантская, сияющая голова рванулась вперёд, массивные световые жвала сомкнулись вокруг одного из инертных металлических цилиндров, который я удерживал на энергетической нити.

Я отскочил в сторону, создавая критически важную дистанцию. Её тело, испещренное дымящимися и пульсирующими линиями только что завершенного узора, изогнулось дугой, напряглось, готовясь принять удар.

Не было ни взрыва в привычном понимании, ни огненного шара, разрывающего плоть. Внутри её сияющего тела, в самом его эпицентре, возникла точка. Точка абсолютной, выжигающей взгляд белизны.

Она была крошечной, не больше булавочной головки, но от неё исходила такая сконцентрированная, чудовищная мощь, что воздух вокруг нас затрепетал и зазвенел, как тысяча натянутых до предела струн, готовых лопнуть.

Затем точка расширилась. Мгновенно. Беззвучно на первом, решающем микроскопическом отрезке времени.

Вся энергия, заключенная в нулевой бомбе, энергия, способная стереть с лица земли небольшой город, не была выпущена наружу в разрушительном катаклизме. Она была заключена внутри оболочки её существа, сдержана, сжата и направлена внутрь тем самым узором, который я нанес, и который на мгновение стал идеальной, чудовищно прочной и в то же время невероятно хрупкой клеткой.

И эта клетку, не выдержавшую внутреннего давления, тут же её разорвало изнутри. Сила, которой некуда было деваться, разворотила её форму.

Сепа не взорвалась в обычном смысле, но ее разметало на множество сияющих, раскаленных осколков. Сгустков чистой, но теперь дестабилизированной энергии.

В обычной ситуации, в такой момент связь с проводником оборвалась бы, и его тело отступило бы в глубины тела хозяина для долгого восстановления.

Но узор, выжженный мной на её панцире, не дал этому случиться. Он не распался вместе с ней.

Каждый её осколок, каждая частица её рассеянной сущности, всё ещё была опутана, прошита невидимой, но неразрывной паутиной этих светящихся линий, которые теперь пылали ослепительным, яростным белым светом, удерживая её распадающееся сознание от окончательного растворения в хаосе, не давая ей «умереть».

Через нашу с ней связь, всё ещё держащуюся на этом узоре, хлынула боль. Не та, что была при нанесении линий, и даже не острая боль от самого разрыва.

Это было что-то запредельное, не имеющее аналогов в материальном мире. Ощущение, будто каждую элементарную частицу моего существа, каждую волну моей энергии одновременно растягивают на метафизической дыбе, прожигают до основания и тут же замораживают до температуры абсолютного нуля.

Её безмолвный крик, крик самой энергии, насильственно терзаемой и перемалываемой, оглушительным эхом отозвался в моём разуме, и мне пришлось сжать всю свою волю в тугой, несгибаемый кулак, чтобы не разорвать связь самому, не отшатнуться от этого кошмара.

И тогда, в самый пик этой агонии, узор начал работать по своему истинному, главному назначению. Пылающие линии стали воронками, насосами, каналами обратного хода. Они принялись с неумолимой силой втягивать обратно ту самую энергию взрыва, ту самую белоснежную, необузданную ярость, что мгновением ранее разорвала её на части.

Осколки Сепы, повинуясь неумолимому притяжению узора-магнита, начали притягиваться друг к другу, сталкиваться, сливаться. Сияющие, нестабильные обломки срастались, вытягивались, снова формируя очертания сегментов её тела, её жвал, её хвоста.

Она собиралась, восстанавливалась, используя для этого выброс Потока нулевой бомбы.

Процесс занял несколько минут, которые растянулись в субъективную вечность. Когда последний сегмент встал на место с почти слышным щелчком сложного механизма, я замер, анализируя результат.

Сепа была цела. И ее тело, еще недавно имевшее в длину три сотни метров, теперь выросло до трехсот тридцати. Рост был незначительным, всего десять процентов, но он был.

Теория работала. Проводник мог эволюционировать, поглощая и ассимилируя чужеродные катастрофические энергии, если его структура была должным образом подготовлена и стабилизирована.

Через нашу связь все еще эхом отдавалась та запредельная агония, что испытала она. Эхо этой боли отзывалось во мне холодной дрожью, заставляя внутренне содрогнуться.

Я ненавидел себя в этот момент, испытывая острое, гнетущее чувство вины. Но останавливаться было нельзя.

— Прости, — тихо, почти беззвучно прошептал я, глядя на ее сияющую, ставшую больше и монументальнее форму. — Следующую.

Сепа, повинуясь приказу, снова ринулась к одной из оставшихся бомб. Не было ни малейшего колебания, ни ментального вопроса — только слепое, пусть и выстраданное, доверие ко мне.

Она снова поглотила металлический цилиндр, и весь адский цикл повторился: ослепительная белая вспышка в ее ядре, мучительный разрыв на сияющие фрагменты под колоссальным давлением высвобожденной энергии, и затем — медленное, болезненное восстановление, в процессе которого она впитывала мощь взрыва, заставляя его работать на свое усиление и уплотнение.

Следующие несколько часов превратились в непрерывный кошмар наяву. Мы продолжали удирать, наш путь пролегал над безлюдными горными хребтами и высохшими руслами рек.

Сенк, Элира и Шаонар не отставали, их атаки становились все яростнее и изощреннее, теперь они координировались, пытаясь предугадать наши маневры. Каждый раз, когда они приближались на опасную дистанцию, мне приходилось жертвовать одной из бомб, швыряя ее им под ноги с расчетом на максимальную площадь поражения.

Ослепительные белые вспышки один за другим озаряли небо, каждый раз вынуждая преследователей рефлекторно отскакивать, тратить силы на экранирование, давая нам драгоценные минуты передышки.

Я видел, как на их лицах, искаженных концентрацией и гневом, росло недоумение — они не понимали, что я задумал, но уже интуитивно чувствовали, что происходит что-то опасное, противоестественное и фундаментально меняющее баланс сил.

А Сепа тем временем неуклонно росла. После десятой поглощенной бомбы ее длина достигла пятисот метров. Ее сияющая форма стала не просто длиннее, но и массивнее, мощнее, очертания стали более угловатыми, почти кристаллическими.

И я заметил ключевое, качественное изменение: когда в нее в очередной раз взорвалась бомба, ее тело разлетелось не на тысячи мелких осколков, как раньше, а лишь на несколько десятков крупных, монолитных глыб энергии.

Боль, передававшаяся через связь, была все такой же ужасающей, но сам факт говорил о многом. Ее структурная целостность, плотность и внутренняя устойчивость росли в геометрической прогрессии.

После двадцатой поглощенной бомбы она была уже шестьсот метров в длину. Ее панцирь сиял теперь с почти металлическим, отражающим свет отблеском, а линии узора на нем пылали таким интенсивным, сконцентрированным светом, что стали похожи на прожилки раскаленной добела лавы, текущей по ее телу.

Когда очередной внутренний взрыв прогрохотал внутри нее, произошло то, чего я еще не видел: ее тело не разорвало на куски. Мощный импульс лишь разломил его надвое, создав чистый, ровный разрыв по центру.

Но даже это катастрофическое разделение длилось недолго — две половинки, словно притягиваемые невидимыми магнитами чудовищной силы, тут же устремились друг к другу и слились воедино почти без задержки.

И тогда, после этого слияния, случилось то, чего я уже довольно долго ждал. Вместо того чтобы просто продолжить линейный рост в длину, Сепа вдруг вспыхнула ослепительно-белым светом, затмевающим все предыдущие вспышки.

Это сияние было настолько интенсивным и сконцентрированным, что на несколько долгих секунд полностью скрыло ее гигантские очертания в сфере чистой энергии. А когда свет начал рассеиваться, я увидел, как ее тело стало стремительно уменьшаться в размерах.

Оно не распадалось, не теряло субстанцию — оно сжималось, конденсировалось, становясь плотнее и компактнее с каждой секундой, как нейтронная звезда, коллапсирующая под собственной тяжестью.

Я наблюдал, затаив дыхание, ощущая лишь вибрацию собственного энергетического ядра. Сепа сжималась, как гигантская пружина. Шестьсот метров… пятьсот… триста… Ее гигантские, растянутые очертания таяли на глазах с пугающей скоростью, но то, что оставалось, заставляло окружающее пространство вибрировать с новой, низкочастотной и пугающей интенсивностью.

Когда процесс наконец завершился, передо мной в воздухе висела всего стометровая сколопендра, но от нее теперь веяло такой сконцентрированной, плотной мощью, что пространство вокруг дрожало, создавая легкую, но заметную глазу дымку, как над раскаленным в знойный день асфальтом.

Это был качественный, эволюционный скачок. Каждый сегмент ее тела сиял с холодной, сфокусированной интенсивностью, а линии узора на панцире пылали нестерпимым, почти слепящим белым светом, словно раскаленная добела в кузнечном горне сталь.

Она достигла уровня Зыбучих Песков. Ее энергетическое тело и та физическая мощь, что оно могло теперь генерировать, окончательно слились в единое, неразрывное и самодостаточное целое, наделив ее чудовищной, сокрушительной силой.

И это был только ее уровень. Я чувствовал колоссальный для этого уровня объем чужеродного Потока, заключенный в ней теперь, сравнимый с силой мастера средней стадии Раскола Земли.

Ну, разумеется, поверх этого накладывалась моя собственная энергия, которая служила каркасом, катализатором и стабилизатором на протяжении всего этого безумного процесса. Не будь ее, Сепу бы не просто разорвало на первых этапах — от нее не осталось бы и следа еще при первой же поглощенной бомбе.

Несмотря на этот ошеломляющий, почти невозможный успех, я сам едва держался. Двадцать раз подряд я мысленно проваливался вместе с ней в адскую бездну ее боли, ощущая, как рвется на части не только ее энергетическое существо.

Голова гудела от перенапряжения, форма моего Аватара плыла, теряя четкость и угрожая рассыпаться от колоссальных ментальных перегрузок. Темнело в глазах, которых у меня не было, — это было ощущение потери фокуса, распада связи с реальностью. Я был на самой грани, в полушаге от полного отключения сознания.

И этого — всего этого нечеловеческого напряжения и достигнутого результата — было катастрофически, удручающе мало.

Мой изначальный план, та грандиозная авантюра, ради которой я обрек нас обоих на эту многочасовую пытку, требовала на порядок, на два порядка больше мощности. Нынешний, впечатляющий сам по себе уровень Сепы, был всего лишь каплей в море того, что мне было необходимо.

Выбора не оставалось. Собрав в кулак последние жалкие остатки концентрации, я швырнул в неумолимо приближающихся преследователей сразу две последние оставшиеся у меня нулевые бомбы.

Не целясь, не рассчитывая траекторию, просто чтобы создать хоть какую-то энергетическую завесу, дистанцию, дать себе хоть крошечную передышку. Две ослепительные сферы абсолютного белого света вспыхнули позади нас почти синхронно, сливаясь в один сокрушительный, оглушающий гул, который заставил Сенка, Элиру и Шаонара резко отпрянуть, активируя свои самые мощные защитные техники.

— Продолжим, — прохрипел я.