Ткач Кошмаров. Книга 6

Глава 10

Наш корабль причалил к длинному деревянному пирсу острова Кагуручири с глухим стуком. Никто уже не смотрел на хронометры, проверяя, соблюден ли бессмысленный протокол одновременного прибытия.

Главным и единственным было как можно быстрее доставить старейшину Альриша к квалифицированным медикам. Как только трап со скрипом опустился на выщербленные доски причала, группа матросов и двое целителей из нашей делегации, уже стоявшие наготове, бережно понесли его на носилках в сторону комплекса низких белых зданий, видневшихся среди зарослей пальм и яркой тропической зелени.

Инфраструктура на нейтральном острове и впрямь была подготовлена на высшем уровне — включая прекрасно оснащенный лазарет, способный принять и стабилизировать даже мастера уровня Раскола Земли.

Я остался на причале. Воздух был густым, обволакивающим и влажным, пахло морской солью, цветущими тропическими растениями с пьянящим ароматом и свежеокрашенным деревом пирсов.

Спустя несколько долгих, напряженных часов, проведенных в ожидании и мелком ремонте корабля, на горизонте наконец показался силуэт корабля Холодной Звезды.

Он был несколько меньше и приземистее нашего, более угловатый, с темным, почти матово-черным корпусом и приземистыми, квадратными надстройками, напоминавшими крепостные башни. Он подошел к соседнему пирсу с тихим, но ощутимо мощным гулом своих подводных двигателей, не издавая ни сигналов, ни предупреждений.

Барион кивнул мне и группе других высокопоставленных делегатов. Мы выстроились у нашего причала, образуя официальную, хотя и слегка поредевшую, группу для встречи.

Трап с вражеского корабля опустился с тихим шипением пневматики, и первым сошел высокий, сутулый мужчина в строгом мундире адмирала флота Холодной Звезды. Но все взгляды, включая мой, сразу же, неудержимо перешли на фигуру, появившуюся следом.

Принцесса Хеда Арок иль Альфард. Ее стройная, гибкая фигура была облачена в практичный, но богато отделанный серебряной нитью темно-синий костюм военного кроя, а волосы цвета воронова крыла были убраны в тугую, сложную прическу.

Ее лицо с тонкими, почти острыми чертами было бесстрастной маской, а взгляд холодных, цвета зимнего неба глаз медленно и оценивающе скользнул по нашей группе, будто он вычислял слабые места.

— Принцесса Хеда, — произнес Барион, делая шаг вперед. Его голос был ровным и вежливым, но в нем не было и тени подобострастия. — Добро пожаловать на Кагуручири.

Мое внимание, сканирующее их свиту, выхватило из толпы, выходящей за ней, две характерные ауры.

Сенк стоял чуть поодаль, прислонившись к поручню трапа с видом полного безразличия, и на его тонких губах играла та же ехидная, самодовольная ухмылка, что и во время нашего боя над облаками. Он поймал мой взгляд и медленно, преувеличенно отчетливо, подмигнул, будто мы были старыми приятелями, встретившимися в таверне.

А чуть позади него, почти затерявшаяся среди более рослых членов свиты, стояла молодая девушка. На вид ей было не больше двадцати, с безмятежным, почти детским лицом и светлыми, словно выгоревшие на солнце льняные пряди, волосами, заплетенными в сложную, причудливую косу.

Но от нее исходила та же сконцентрированная, глубокая и упорядоченная мощь, что и от Сенка — безошибочный уровень Ростка Фантазии. И судя по гербу на ее скромном, сером платье — скрещенным ледорубам на фоне горы — она была из королевства Диоклет.

Вторая по силе и влиянию страна в их союзе, владычица южных льдов и рудников. Интересно. Очень интересно, что именно их мастер такого уровня присоединилась к свите принцессы Хеды.

— Вы прибыли первыми, — заявила она без предисловий в ответ на вежливость Бариона. — Это что, заявка на главенство? Попытка с ходу задать тон и показать нам, кто здесь настоящий хозяин положения? Потому что если так, то ваша поспешность говорит мне лишь о двух вещах: либо о глубочайшей неуверенности в своей позиции, либо, что существенно хуже, о намерении сорвать эти переговоры еще до их формального начала.

Барион не дрогнул под этим напором. Он стоял прямо, его плечи были расправлены, поза спокойной и уверенной, но не вызывающей, без малейшего намека на агрессию.

— Принцесса Хеда, мы столкнулись с непредвиденными и крайне опасными обстоятельствами в пути, которые потребовали безотлагательного медицинского вмешательства для одного из ключевых членов нашей делегации, — его голос был ровным, веским, не оставляющим места для сомнений в правдивости слов. — Наше раннее прибытие продиктовано суровой необходимостью, а не каким-либо стремлением к доминированию. Соблюдение протокола, безусловно, важно, но жизнь и здоровье человека для нас всегда в приоритете. Уверен, на вашем месте вы поступили бы абсолютно так же.

— Непредвиденные обстоятельства? — Хеда изогнула тонкую, скептическую бровь. — Как же удобно. И что же это за столь грозные обстоятельства, которые позволили вам проигнорировать базовые нормы дипломатического этикета?

— Нас атаковал Нулевой Замерший. Крупная акула, — Барион не опускал глаз. — Мы были вынуждены вступить в бой, чтобы защитить корабль и экипаж, и в ходе схватки один из наших старейшин получил серьезное ранение. Его прямо сейчас оперируют в островном лазарете. Тушу чудовища мы, кстати, взяли на буксир — при желании вы или ваши эксперты можете лично удостовериться в природе угрозы.

Хеда на мгновение замолчала, ее идеально составленное бесстрастное выражение лица дрогнуло, она была явно застигнута врасплох настолько бескомпромиссным аргументом. Ее взгляд на секунду потерял свою стальную уверенность, замешательство промелькнуло в глубине серых глаз.

Барион мастерски использовал чистую правду как щит и как меч, не оставляя ей пространства для маневра или язвительных комментариев. Она не могла открыто оспорить сам факт нападения Замершего, не выглядя совершенно неадекватной и необоснованно агрессивной.

И тогда лицо Хеды преобразилось. На ее тонких, бескровных губах расцвела улыбка — холодная, выверенная до миллиметра, искусственная, но уже без тени прежней открытой агрессии.

— Принц Барион, — она слегка, с чисто расчетливой учтивостью, склонила голову. — Приношу свои извинения за это недоразумение. Я не разобралась в ситуациии и позволила себе вспылить. Вне всяких сомнений, это — неподобающее поведение с моей стороны. Позвольте мне загладить эту вину. Я приглашаю вас и господина Аранеа отужинать со мной сегодня вечером в моих личных апартаментах. В неформальной, частной обстановке, я надеюсь, мы сможем отбросить досадные предрассудки и обсудить предстоящие переговоры в более спокойном и конструктивном ключе.

Барион и я обменялись быстрыми, почти мгновенными взглядами. Его лицо выражало скрытое, но безмерное облегчение и молчаливое одобрение. Это был не просто выход из тупика, это был неожиданный шанс, тактическая победа, которую нельзя было упускать.

— Мы будем искренне рады принять ваше любезное приглашение, Ваше Высочество, — ответил за нас обоих Барион, его голос вновь обрел привычную дипломатичную плавность и уверенность.

— Прекрасно, — улыбка Хеды стала чуть шире, но не теплее. — Тогда до вечера. Детали вам передаст мой секретарь.

###

Вечером, точно в назначенный час, нас провели в личные покои принцессы Хеды — просторную комнату с высоким потолком, отделанную светлым деревом и легкими шелковыми тканями. Раздвижные двери из матового стекла были открыты, открывая вид на залитый лунным светом тропический сад, откуда доносился настойчивый стрекот цикад.

Пока безмолвные слуги в безукоризненно белых перчатках расставляли на столе тончайший фарфор и сверкающий хрусталь, мы с Барионом стояли у открытой двери, держа в руках бокалы с темным, почти черным красным вином, которое пахло кожей и спелыми ягодами. Хеда присоединилась к нам, ее собственный бокал был наполнен чем-то светлым, почти прозрачным, с едва уловимыми пузырьками.

— Ваши войска под Варканией продемонстрировали возросшую тактическую гибкость, — заметила Хеда, делая небольшой, церемонный глоток. — Тактика «Акульей стаи» была для нас неожиданной и болезненной. Признаю, наши штабисты просчитались, недооценили скорость вашего маневра.

— А ваш фланговый контрудар у скал Хельгара был исполнен с невероятным изяществом, искренне меня поразившим, — парировал Барион. — Мы потеряли два полных, хорошо подготовленных батальона, прежде чем смогли перегруппироваться и отыграть позиции. Но, полагаю, это были лишь разведывательные бои, прелюдия. Основные массы еще даже не вступили в игру по-настоящему, не так ли?

— Это всецело зависит от того, ввели ли вы всех своих игроков, — вступил я в паузу, чувствуя, как терпкое вино оставляет теплый, бархатистый след на языке. — Или же вы, как я подозреваю, приберегаете что-то еще, что дремлет на юге. В ледниках, возможно?

Взгляд Хеды на мгновение стал острее, сфокусированнее, но учтивая, холодная улыбка не покинула ее губ.

— Королевство Диоклет всегда было нашим верным и надежным союзником и, разумеется, они с готовностью заключили с нами союх. Но вы, конечно, из ваших источников знаете об их… традиционной, я бы сказала, врожденной сдержанности. Они не бросаются в омут с головой. Они предпочитают выжидать и действовать наверняка, когда чаша весов уже склонилась.

Мы продолжали в том же духе еще добрых полчаса — сухая, почти академическая дискуссия о передвижении войск, статистике потерь, тактических успехах и локальных провалах. Никакой личной неприязни, только обмен комментариями трех шахматистов, оценивающих сложную шахматную доску, где фигурами были жизни тысяч людей.

Было почти невероятно осознавать, что эта же женщина, сейчас такая собранная и рациональная, несколькими часами ранее на причале пыталась разжечь конфликт на пустом месте.

Наконец, ужин был накрыт. Мы заняли места за полированным деревянным столом. Хеда во главе, я и Барион по обе стороны от нее. Беседа за ужином потекла в том же размеренном, учтивом ключе — отстраненно, с легким, но постоянным подтекстом взаимного изучения.

Мы пробовали одно изысканное блюдо за другим — легкие закуски из местных морепродуктов с цитрусовыми нотами, наваристый прозрачный бульон с ароматными травами, жаркое из незнакомого нежного мяса с тушеными островными корнеплодами.

Разговор касался экономических санкций, логистических маршрутов, даже культурных особенностей и архитектурных стилей наших стран, но всегда, неизменно, с подтекстом войны и ресурсов.

Наконец, слуги принесли десерт. Передо мной и Барионом поставили по широкой фарфоровой тарелке с воздушной, идеально подрумяненной меренгой, уложенной легким облаком и щедро посыпанной тертым горьким шоколадом. Сладкий, соблазнительный аромат ванили и карамели витал в воздухе.

Перед Хедой же слуга почтительно поставил небольшую фарфоровую пиалу с аккуратно нарезанными свежими фруктами — сочными ломтиками манго, нежной папайи, ягод личи и прочей экзотикой.

— Приходится себя строго ограничивать, — сказала она, с легкой, почти дежурной гримасой указывая на нашу пышную меренгу. — Королевская фигура, знаете ли, требует постоянных жертв и дисциплины. Надеюсь, вы не против, если я полакомлюсь этим незамысловатым ассорти? — Она изящным движением пальца указала на свою скромную фруктовую тарелку.

— Разумеется, ваше высочество, ни малейших проблем, — вежливо кивнул Барион, уже погружая десертную ложку в хрустящую сладкую пену с довольным видом.

Я отломил небольшой кусочек меренги — она таяла на языке, сладкая, невесомая, с хрустящей корочкой и мягкой сердцевиной. Барион рядом тоже ел с видимым удовольствием, его поза была расслабленной после нескольких бокалов вина и сытного ужина, плечи опущены, выражение лица спокойное. Но затем, краем глаза, я заметил первые, едва уловимые признаки неладного.

Сначала его шея и скулы покрылись густым, неравномерным румянцем, нездоровым и пятнистым, как при внезапной лихорадке. По лбу и вискам выступили крупные капли пота, хотя в комнате, благодаря потоку воздуха из сада, было свежо и прохладно.

Его дыхание стало чуть слышным, поверхностным и прерывистым, будто ему не хватало воздуха. Он перестал есть, просто уставившись в свою наполовину пустую тарелку, и его пальцы с такой силой сжали ручку десертной ложки, что тонкий серебряный металл начал деформироваться с тихим, но отчетливым скрипом.

Тревога зажглась во мне холодным, цепким огнем. Я мысленно, со скоростью молнии, пролистал все, что мы ели и пили за этот вечер. Вино? Нет, он пил из того же хрустального графина, что и я. Все общие блюда? Я тщательно сканировал их своими невидимыми нитями восприятия на протяжении всего ужина, выискивая малейший след известных мне токсинов, алкалоидов, солей тяжелых металлов, биологических агентов — абсолютно ничего.

Даже воздух в комнате, который я постоянно мониторил, казался чистым, пах лишь цветами, едой и легким озоном. Это было не отравление в классическом, убийственном понимании. Это было что-то тоньше, изощреннее.

Мой взгляд скользнул к Хеде. Она наблюдала за Барионом с тем же учтивым, слегка отстраненным выражением, что и весь вечер, но в уголках ее сжатых губ, в мельчайшей искорке в глубине зрачков, таилась едва заметная, хищная искорка ожидания и глубочайшего удовлетворения.

Она знала. Она не просто ждала этого — она была режиссером этой сцены.

— Принц Барион? — ее голос прозвучал с нарочито-мягкой, притворной заботой, идеально имитируя беспокойство. — С вами все в порядке? Вы выглядите… нехорошо. Может быть, вам прилечь? Или вызвать корабельного врача?

Вместо внятного ответа Барион резко, почти опрокидывая тяжелый стул, отодвинулся от стола и встал. Его движения были порывистыми, неуклюжими, лишенными привычной ему грации воина.

Он сделал шаг в ее сторону, его глаза были широко раскрыты, в них читалась не боль, а непонимание и нарастающая паника. И в этот момент мой взгляд, чисто машинально, упал ниже его пояса.

Там, под тонкой тканью дорогих брюк, отчетливо и неприлично вырисовывался мощный, болезненный на вид бугор. Эрекция была настолько сильной, внезапной и неадекватной в той обстановке, где мы находились, что это не оставляло никаких сомнений — на Бариона подействовал не яд, а кое-что более изощреное и пикантное.

Мысль ударила с кристальной, почти оскорбительной ясностью, и я мысленно выругался, проклиная собственную узколобость. Афродизиак. Конечно. Я потратил годы на изучение нейротоксинов, гемотоксинов, цитотоксинов — всего арсенала веществ, что могут убить, парализовать или необратимо вывести из строя.

Но вещества, предназначенные исключительно для стимуляции либидо? Они никогда не входили в сферу моих практических интересов. Они считались либо инструментом низкопробного шантажа, либо изысканным, но безвредным развлечением для пресыщенного высшего света, но никак не серьезным оружием в арсенале дипломата или воина.

И их химическая сигнатура, их тонкое, комплексное воздействие на нейроэндокринную систему были слишком неуловимы, чтобы мои заточенные под смерть методы сканирования могли их засечь. Это был подлый и по-своему гениальный ход.

Хеда при виде Бариона, который продолжал медленно, как сомнамбула, надвигаться на нее с остекленевшим, невидящим взглядом и той неприличной, отталкивающей выпуклостью на брюках, притворно, но весьма убедительно ахнула и отпрянула к спинке своего резного кресла, прижимая длинные пальцы к горлу.

— Принц Барион! — ее голос дрожал от искусственно воспроизведенного, но технически безупречного ужаса. — Что вы задумали? Опомнитесь, умоляю вас! Это безумие! Господин Аранеа, остановите же его, ради всего святого!

Ее взгляд, полный наигранной паники, скользнул по мне, сидящему неподвижно, как изваяние, и в его глубине на мгновение промелькнуло искреннее, неподдельное недоумение, даже раздражение.

Но я не двигался. Я лишь наблюдал, мой аналитический ум работал с холодной скоростью. Барион делал медленные, неуверенные, словно пьяные шаги. Его тело было напряжено до дрожи, каждая мышца, казалось, боролась сама с собой, разрываемая противоестественным импульсом.

На его лице, залитом потом и краской стыда, читалась настоящая агония — дикое, неконтролируемое животное влечение, наложенное на ясное, мучительное осознание всего кошмара происходящего.

Его честь, его долг, его годами взращиваемая дисциплина сражались с химическим пожаром, залитым в его кровь. Он был не в себе, но не полностью безумен, и, пожалуй, это было даже более ужасно.

— Еще один шаг, принц, — голос Хеды стал тише, но приобрёл стальную, не допускающую возражений твердость, и ее пальцы сжали подлокотник кресла так, что костяшки побелели, — всего один шаг, и я закричу так, что моя стража ворвется сюда в мгновение ока. Представьте себе, как это будет выглядеть со стороны: наследник Яркой Звезды, пытающийся наброситься на принцессу-соперника во время частного ужина. Война, принц, вся эта бойня на фронтах, покажется вам детской игрой в песочнице по сравнению с тем политическим и династическим скандалом, который разразится после этого. Ваше имя будет опозорено навеки.

Я вздохнул, смотря на Бариона, который все еще пытался побороть охвативший его химический пожар. Его тело дрожало мелкой дрожью, капли пота катились по вискам, смешиваясь с румянцем стыда на щеках. С наслаждением наблюдать или участвовать в этой гротескной комедии дальше не было ни малейших сил, ни желания.

— Мне надоел этот дешевый фарс, — произнес я, тяжело вздохнув.

Мои пальцы едва заметно шевельнулись, и в воздухе вспыхнула тончайшая, почти невидимая паутина энергетических нитей Буйств. Она мгновенно обвила Бариона с ног до головы, как кокон, сковывая каждое его движение с непреодолимой силой.

Одновременно я набросил на него каскад простейших, но эффективных Буйств для подавления воли и полной мышечной блокады. Он замер на месте, как статуя, его глаза, остекленевшие от животной похоти и бессильной ярости, уставились на меня, но он не мог пошевелиться даже пальцем, не мог издать ни звука.

Хеда отпрянула так резко, что ее стул с грохотом отъехал назад. Ее безупречная маска учтивости и ложной тревоги разбилась вдребезги, обнажив чистую, нефильтрованную злобу и потрясение.

— Ты!.. — ее голос сорвался на визгливый шепот, а затем вырвался наружу полной яростью. — Почему на тебя не подействовало? Ты ел! Ты съел даже больше него!

Я медленно, с преувеличенной, почти театральной неспешностью, снял с левой руки тонкую кожаную перчатку. Затем я поднял обнаженную ладонь и позволил ей рассыпаться на сотни мерцающих, как светлячки, частиц Потока, которые тут же угасли в воздухе, не оставив и следа.

— Ты явно плохо слушала папу перед отправкой сюда. Я — энергетическая сущность. У меня не может быть стояка, дура!