Ткач Кошмаров. Книга 6

Глава 11

Ее лицо исказилось от бессильной, всепоглощающей ярости, губы побелели, сведенные судорогой. Она отшатнулась назад, вжавшись в спинку кресла, и, запрокинув голову, пронзительно, на пределе легких, крикнула, обращаясь к двери:

— Сенк! СЕНК!

Прошло несколкьо секунд, прежде чем та распахнулась, и на пороге возникла фигура Сенка. Его пронзительный взгляд молниеносно скользнул по обездвиженному Бариону, по моей рассеянной в воздухе руке, по искаженному гримасой бешенства лицу Хеды.

На его собственном, обычно насмешливом лице сначала отразилось мгновенное недоумение, которое тут же сменилось стремительным, как удар молнии, осознанием.

Прежде чем я или кто-либо другой успел что-либо сказать, он резким, яростным шагом ринулся к Хеде и с размаху, со всей силы, отвесил ей оглушительную пощечину. Звук удара его ладони по ее щеке прозвучал подобно хлопку, оглушительно громкому в наступившей гробовой тишине.

— Тупая девка! — закричал он, его голос, звенящей от ярости сталью, резал напряженный воздух комнаты. Его ярость была не притворной, не расчетливой — она была подлинной, ядовитой, взрывной и направленной исключительно на собственную, нерадивую союзницу. — Я же сто раз говорил тебе не заниматься самодеятельностью! Я же предупреждал, чтобы ты не недооценивала его! Но нет, тебе же, черт возьми, нужно было блеснуть своей «гениальной» хитростью! Идиотка! Ты все испортила одним идиотским движением!

Я стоял неподвижно, пока Сенк выплескивал свою ярость на Хеду. Его слова были грубы и полны презрения, в них не было ни капли истинной заботы о ней или о судьбе переговоров.

Это был чистый, неприкрытый гнев провалившегося исполнителя, чей план пошел наперекосяк. Когда он наконец замолчал, тяжело переводя дух, я нарушил натянутую тишину своим спокойным, ровным голосом, который контрастировал с его истерикой.

— Вы закончили свой монолог? — спросил я, глядя на него без единой эмоции на лице.

Сенк резко повернулся ко мне, его лицо исказила кривая, нервная ухмылка, за которой явственно скрывалась ядовитая злоба.

— Закончил или нет, ничего ты здесь не докажешь, Паук-призрак, — выпалил он, и его пальцы непроизвольно сжались, будто ему хотелось вцепиться мне в горло. — Твои слова, какими бы складными они ни были, останутся лишь словами. У тебя нет доказательств.

В ответ я медленно, с преувеличенной театральностью, поднял руку. В моих пальцах, опутанный едва заметным сиянием энергетических нитей, находился тот самый кусок меренги, который не доел Барион. Я успел забрать его со стола, когда все внимание было приковано к принцу и его унизительному состоянию.

— Слова — всего лишь слова, это верно, — согласился я, слегка покачивая запечатанный десерт перед его лицом. — А вот вещественное доказательство, сохранившее все химические следы… это уже нечто иное. Интересно, что будет, если этот самый десерт прилюдно, перед всеми собравшимися на острове журналистами и наблюдателями, съест кто-нибудь из ваших же доверенных слуг? Или, быть может, я найду того самого повара, который его готовил, и очень вежливо с ним поговорю. Уверен, у него найдется что рассказать о специальных ингредиентах.

— Это… это можно будет обставить как подлог! Ты сам его подбросил! — прошипел Сенк, но в его глазах, несмотря на всю браваду, мелькнула быстрая, как молния, тень сомнения и страха.

— Не сомневаюсь, что вы приложите все усилия, чтобы представить дело именно так, — кивнул я, все так же спокойно. — Но вы и сами понимаете, насколько это глупо звучит. И представьте, какие именно слухи, обрывки фраз, грязные предположения поползут по этому острову, а оттуда — по всем информационным каналам мира, после того как я через сотни присутствующих здесь СМИ и информаторов распространю детальную, живописную историю о том, как принцесса Хеда иль Альфард пыталась опоить наследника Яркой Звезды сильнодействующим афродизиаком, дабы соблазнить его и сорвать жизненно важные переговоры. Интересно, как на это посмотрит ваш кронпринц Зер Ган? И что именно он сделает с тем, кто допустил такой чудовищный, и, что главное — совершенно неумелый, топорный провал, бросающий тень на всю его фракцию?

Лицо Сенка стало землисто-серым от бессильной злости и осознания полного поражения. Он понимал, что я загнал его в угол.

Публичный скандал такого масштаба и такого деликатного свойства был бы абсолютной катастрофой для их репутации, и кронпринц Зер Ган, известный своей безжалостностью, определенно не стал бы церемониться с виновником.

— Чего… чего ты хочешь? — выдохнул он, сжимая кулаки так, что его пальцы побелели.

Я не ответил ему сразу. Вместо этого я на мгновение сконцентрировался, и пространство вокруг нас с ним сжалось, окружившись плотной, абсолютно звуконепроницаемой паутиной из чистейшего Потока.

Шум океана, стрекот цикад, даже прерывистое дыхание Хеды — все исчезло, поглощенное барьером. Мы остались в звенящей, гробовой тишине, в нашем собственном микромире.

— Я хочу понять одну простую вещь, — сказал я, глядя ему прямо в глаза, в самую душу. — Зачем Холодной Звезде и лично вашему кронпринцу Зер Гану саботировать эти переговоры? Что конкретно выиграет ваш Чужак от того, что мы не договоримся об ограничении бомб нулевого Потока?

Сенк смотрел на меня с таким нескрываемым, физическим отвращением, будто я предлагал ему не просто предать, а надругаться над самой сутью его служения.

— Ты окончательно с ума сошел, Аранеа? — его голос был хриплым от сдерживаемой ярости. — Ты всерьез думаешь, что я, слуга кронпринца, просто так выложу тебе стратегические планы моего господина? Ты для него ничто. Пыль.

— Эта информация, вырванная из контекста, — ничто без деталей, — парировал я, сохраняя абсолютное спокойствие. — Простое «зачем» ничего не скажет мне о «как» и «почему». Это всего лишь обрывок, клочок. Но этот клочок может стать твоим единственным щитом от всесокрушающего гнева того, кому ты присягал на верность. Включи голову, Сенк. Провал этой жалкой, кустарной провокации уже свершился. Хеда действовала импульсивно и безрассудно, как капризный ребенок. И теперь вопрос: кто, по-твоему, предстанет перед кронпринцем в роли главного и единственного козла отпущения? Та, в чьих жилах течет королевская кровь Альфардов, или тот, кто был назначен старшим по этой миссии, кто должен был контролировать каждое ее движение и не допустить такого оглушительного позора? А я… я предлагаю тебе способ если не избежать удара, то хотя бы смягчить его. Скажи мне всего одно — «зачем». И этот инцидент никогда не выйдет из стен этой комнаты. Никаких скандалов, никаких утечек. И о том, что ты что-то там разболтал, тоже никто не узнает.

Я видел, как его скулы двигаются от напряжения, как он сжимает и разжимает кулаки, будто пытаясь размять онемевшие пальцы. Перспектива предстать перед Зер Ганом и ответить за самодеятельность Хеды явно пугала его до глубины души гораздо больше, чем мой прямой шантаж.

— Черт… Черт побери… — наконец выдохнул он, и его плечи, до этого бывшие напряженным бугром, бессильно опустились, словно из него выпустили весь воздух. Это было поражение. — Ладно. Черт с тобой, Паук. Слушай и запоминай. Кронпринцу… ему нужно затянуть выполнение условий, поставленных перед тобой. Если твоя жалкая Тихоя Звезда не выполнит все пункты до того, как ты, наконец, сдохнешь от своей мутации, тогда Феор, который когда-то поручился за тебя, будет обязан отдать кронпринцу некий… артефакт. Деталей не знаю, да и если бы знал, тебе бы не сказал.

Он помолчал, переводя дух, его голос стал тише, шепотом, полным мрачного предзнаменования, но от этого каждое слово звучало лишь зловещее и неотвратимее.

Больше он ничего говорить не собирался, но это и не было нужно. Все стало понятно и так. На самом деле, было даже странно, что я не догадался сам.

Самый верный, самый быстрый и самый надежный способ не позволить Тихой Звезде выполнить условия вознесения — спровоцировать тотальную войну. Войну с применением нулевых бомб.

Эти переговоры должны провалиться с грохотом. Должна начаться финальная бойня, которую уже ничто не остановит. Города должны обратиться в стекло и пепел, миллионы — лечь в землю.

Вот его истинный план. Устроить этой планете такое тотальное кровопускание, чтобы она не смогла восстановиться еще многие десятилетия. Зер Ган предпочел увидеть ее мертвой и никому не доставшейся, но при этом заполучить обещанное Феором сокровище.

Подозревать нечто масштабное и циничное — это одно. Понять, что в реалььности все еще масштабнее и еще циничнее — совсем другое.

Это была игра, осознал я, глядя на свои бледные руки. Но не та, что велась на полях сражений взрывами Буйств или в дворцовых интригах шепотом в темных коридорах.

Это была игра на доске, где фигурами были целые города с их миллионами жителей, а ставкой — сама возможность будущего для миллиардов жизней.

Мои противники не просто были готовы жертвовать пешками. Они видели в этом массовом, расчетливом умерщвлении единственный логичный и эффективный путь к своей цели.

И чтобы противостоять им, чтобы хоть что-то им противопоставить, мне придется играть по их же правилам, на их поле. Понимание этого оседало внутри тяжелым, холодным слитком, оттягивающим душу вниз.

Я остановился на краю дорожки, глядя на желтоватые, теплые огни нашего лагеря, мерцавшие вдалеке меж стволами пальм. Один путь был очевиден, прост и прямолинеен — стать настолько сильным, чтобы одной лишь грубой, неоспоримой мощью сокрушать любые подобные замыслы, как молот дробит стекло.

Но эта мысль была призрачной, почти детской фантазией, утешительной сказкой.

Забудем, что достижение такой силы практически невозможно в вакууме, без контакта с другими сильнейшими. Забудем даже, что рассуждать о таких далеких далях, имея в распоряжении лишь восемь месяцев, было дико глупо.

Даже если бы я действительно стал очень и очень сильным, против меня встали бы целые системы, многовековые империи, существа, десятки и сотни существ, чья сила, влияние и готовность переступить любую грань превосходили все, что я мог бы собрать или создать в одиночку.

Значит, оставался лишь второй путь. Единственно возможный. Научиться манипулировать миром, событиями и людьми так же хладнокровно и эффективно, как они.

Стать архитектором реальности, кукловодом, дергающим за невидимые для большинства нити, направляя потоки в нужное русло. Принять их методы. Использовать их же оружие.

И здесь, в глухой тишине тропической ночи, под стрекот невидимых цикад, я мысленно провел ту самую черту, тонкую, но непреодолимую. Единственным, что теперь будет отделялть меня от кронпринца Холодной Звезды и ему подобных — неприятие решений, которые приведут к бессмысленной, тотальной бойне, к уничтожению всего и вся, при условии существования альтернатив.

Я не стану отдавать таких приказов. Не стану нажимать на тот самый спусковой крючок, если буду видеть перед собой хоть малейший, самый призрачный шанс избежать этого.

Я принял это решение и собирался придерживаться изо всех сил. Взвесил его на внутренних весах, ощутил его тяжесть и холод и принял.

Но вместе с этой холодной, железной решимостью пришла и тревога, тонкая и острая, как лезвие бритвы. Она шептала мне на ухо: «Принципы — это роскошь, которую не могут позволить себе сильные».

А потом спрашивала: «Как скоро мне придется поступиться этими принципами, и какую именно часть себя, какую последнюю крупицу того, кем я был когда-то, я буду вынужден отрезать и выбросить за борт первым, чтобы попытаться спасти все остальное?»

Я разомкнул пальцы, и плотная, звуконепроницаемая паутина из чистейшего Потока, что окружала нас, мгновенно рассыпалась на мириады сверкающих, как звездная пыль, частиц, которые тут же угасли в спертом ночном воздухе.

Сенк стоял на том же месте, его взгляд, полный немой, бессильной ненависти, был прикован ко мне. Хеда наблюдала за происходящим с каменным, ничего не выражающим лицом, но по легкому дрожанию в уголках ее губ я видел, что она прекрасно понимала, насколько облажалась.

Я подошел к Бариону, который сидел на прохладном каменном полу, прислонившись спиной к стене. Его дыхание было все еще тяжелым и прерывистым, но взгляд, хоть и затуманенный, уже начинал фокусироваться — сознание, преодолевая химический барьер, понемногу возвращалось.

Я наклонился, взял его под локоть и помог подняться, чувствуя сквозь ткань мундира, как все его тело мелко и часто дрожит от остаточного нервного напряжения и того адского пожара, что все еще бушевал в его крови.

— Забери свое угощение, Сенк, — сказал я ровно, возвращая кусок меренги обратно на тарелку. — Надеюсь, этот жалкий фарс того стоил.

Не дожидаясь ответа или новых колкостей, я развернулся и, почти неся на себе ослабевшего Бариона, направился к выходу из покоев Хеды. Мы медленно, шаг за шагом, прошли по освещенным тусклыми магическими фонарями гравиевым дорожкам до его временных покоев в нашем секторе лагеря. У резной деревянной двери я передал его в руки двум встревоженным слугам из его личной свиты, которые тут же выскочили нам навстречу.

— Уложите его. Дайте чистой воды, но ничего больше. Если он не придет в себя и не уснет в течение трех часов, найдите меня немедленно, — отдал я короткое, но не допускающее возражений распоряжение, и по их быстрым, почти паническим кивкам было ясно, что они поняли всю серьезность ситуации.

Затем я направился в свою собственную, гораздо более скромную комнату в другом крыле того же здания. Дверь закрылась за моей спиной с тихим, но отчетливым щелчком, и я намеренно задвинул тяжелый металлический засов.

Обстановка внутри была до аскетичности спартанской — простая деревянная кровать с тонким матрасом, грубый письменный стол, один единственный стул. Я сел на край кровати, закрыл глаза, отключив визуальное восприятие, и полностью сместил фокус своего сознания.

Ощущение собственного энергетического тела растворилось, сменившись призрачным, многогранным, словно у насекомого, восприятием одного из девяти моих отблесков — того, что постоянно, как тень, следовал за Юлианной.

Мое зрение восстановилось в мягком полумраке богато обставленного кабинета в королевском дворце Полариса. Юлианна сидела за массивным дубовым столом, изучая при свете единственной настольной лампы с абажуром из зеленого стекла какие-то разложенные перед ней документы.

Маленький энергетический паучок-отблеск сидел неподвижно на резном карнизе высокой книжной полки прямо над ее головой. Она, конечно, знала о его постоянном присутствии, но принципиально игнорировала его.

— Юлианна, — прозвучал мой голос. — Это срочно.

Она вздрогнула, ее изящное аристократическое перо замерло над листом плотной бумаги. Она медленно, с явным недовольством, подняла голову, и ее взгляд, полный раздражения и усталости, устремился прямо на маленького сияющего паучка на полке.

— Я же тысячу раз говорила, что ненавижу, когда ты общаешься со мной через этих тварей, Лейран, — ее голос был резким, холодным. — Что случилось? Переговоры уже провалились, не успев начаться?

— Насколько для тебя лично, как для будущей королевы и как для Чужака, важен успех этих переговоров? — спросил я, намеренно игнорируя ее прямой вопрос и демонстративное раздражение.

Она отложила перо на стол с тихим, но выразительным щелчком, ее глаза, такие же проницательные, как и у меня, сузились. Она почуяла неладное, сдвиг в тоне, скрытую серьезность за моим простым вопросом.

— Что это за вопросы, Лейран? Что ты там задумал? — ее тон мгновенно сменился с раздраженного на осторожный, изучающий.

Я повторил свой вопрос, не отклоняясь от выбранной линии и не поддаваясь на ее попытку взять инициативу.

— Какой именно итог этих переговоров удовлетворил бы тебя больше всего? Полный и безоговорочный запрет на применение нулевых бомб? Жесткие, но выполнимые квоты и взаимный контроль? Или, быть может, тебе нужно нечто иное, что не прописано ни в одном официальном протоколе?

Юлианна на мгновение задумалась, ее длинные, ухоженные пальцы легко постукивали по полированной поверхности стола. Первоначальное раздражение в ее глазах постепенно сменилось холодной, отточенной расчетливостью.

— Идеальный итог? — она произнесла это слово с легкой, почти неуловимой усмешкой, полной скепсиса. — Чтобы эта бессмысленная, пожирающая ресурсы бойня мирового масштаба наконец-то закончилась. Как можно скорее и с минимальными для нашей стороны политическими, экономическими и, разумеется, человеческими потерями. Все остальное — детали, которые можно будет подогнать под нужный результат позднее.

— Это именно то, что я и надеялся от тебя услышать, — ответил я, и прежде чем она успела что-либо добавить, я резко и без предупреждения разорвал ментальную связь.

Сознание вернулось в мою комнату на Кагуручири с резким, почти физическим толчком, заставившим мое энергетическое тело на миг сжаться. За единственным узким окном ночная тьма уже начинала разбавляться первыми, жидкими оттенками серого, предвещавшими рассвет.

Настал первый день переговоров.

По мнению подавляющего большинства наилучшим их итогом стала бы возможность забыть о существовании нулевых бомб и продолжать воевать по-старинке, не беспокоясь, что в один момент тебе на голову упадет нечто, с чем ты никак и ни за что не сумеешь справиться.

По мнению Сенка, Зер Гана и, наверное, еще нескольких отбитых, наилучшим исходом переговоров стала бы тотальная эскалция конфликта двух союзов с массовым применением нулевых бомб обеими сторонами.

И только я, один человек на планете, считал, что эти переговоры могли закончиться не отрицательно или нейтрально, а положительно. Успехом масштаба целого мира.

Правда, для этого нужно было кое-что подготовить.