Ткач Кошмаров. Книга 6

Глава 19

На протяжении всего этого бесконечного бегства часть моего внимания, расщепленная между отблесками, рассеянными по всему миру, оставалась на прочной связи с происходящим. Через их глаза я наблюдал за реакцией мира на наш адский, затянувшийся марафон.

Паника, конечно, была, но локализованная и специфическая. Исчезновение почти полутора сотен нулевых бомб с двух стратегических складов Дассии и Диоклета не могло пройти незамеченным.

Войска в обеих странах были подняты по высшей тревоге, правительства обменивались гневными, зашифрованными посланиями, по новостным каналам передавали сбивчивые, уклончивые заявления. Но обыватели, рядовые солдаты и даже большинство высокопоставленных лиц не видели и не могли видеть главного.

Они не знали о существовании на планете существ уровня Проявления Жизни. А наша погоня, длившаяся уже больше двух недель, проходила для них совершенно незаметно, как будто нас и не существовало.

В основном мы летели на запредельной высоте, в разреженных слоях атмосферы, недоступных для обычного наблюдения. К тому же Сенк со своей группой и я сам активно использовали маскировку. Для всего внешнего мира мы были призраками, чье титаническое противостояние разворачивалось в абсолютной, беззвучной пустоте, не оставляя следов.

Единственным реальным, материальным следом, привлекшим внимание, стали несколько взрывов нулевых бомб в близости от земли, а также тот самый чудовищный раскол небес, когда Зер Ган явил миру свой Аватар Нова.

Но и то, и другое, к счастью, произошло над безлюдной, пустынной местностью, так что видело это совсем мало народу. Это породило волну спекуляций в маргинальных СМИ и узких научных кругах, но для широкой публики, озабоченной ценами на хлеб и сводками с замерших фронтов, это осталось всего лишь странной новостью на один день, быстро утонувшей в ворохе более приземленных военных и экономических сводок.

Куда большее и пристальное внимание всего мира было сейчас приковано к Кагуручири. Именно там сейчас решались настоящие судьбы. Переговоры о контроле над нулевыми бомбами, когда-то инициированные мной и ловко подхваченные Сенком, вошли в самую горячую, завершающую фазу.

Причина была проста. Согласно принятому ранее предложению Сенка, вес голоса каждой страны определялся количеством военных сил, которые она была готова держать у острова. И теперь, поддавшись этому давлению, почти все без исключения страны Тихой Звезды, участвующие в войне, прислали к Кагуручири свои самые боеспособные контингенты.

Остров и воды вокруг него превратились в гигантский, перенасыщенный муравейник из боевых кораблей, транспортных судов и невероятной концентрации мастеров Потока, критически значимой для всех остальных фронтов.

Вывод таких массовых сил с линии непосредственного соприкосновения практически парализовал активные боевые действия по всей планете, навязав всем вынужденное, хрупкое перемирие.

И в отсутствие самого Сенка, этого главного подстрекателя и дестабилизатора, который теперь с слепой яростью преследовал меня по пустошам, переговоры, наконец, сдвинулись с мертвой точки. Стороны начали медленно, но верно приходить к консенсусу.

Официально итоги еще не были объявлены, церемония подписания не назначена, но в самом воздухе на острове уже витало ощущение скорого и, возможно, по-настоящему исторического соглашения.

Проблема была в том, что все это могло рухнуть в любую секунду из-за махинаций Сенка и Зер Гана и никакие официальные договоренности на самом деле не значили ровным счетом ничего.

По крайней мере, пока Тихая Звезда еще оставалась низшим миром.

Я добрался до Кагуручири и замер в воздухе над островом, развернувшись к трем фигурам, неотступно преследовавшим меня все эти бесконечные дни. Мускулы моего энергетического тела ныли от перенапряжения, но разум был холоден и ясен.

Сенк, Элира и Шаонар застыли против меня, их силуэты вырисовывались на фоне бледного рассветного неба. Они дышали тяжело, с присвистом — долгая погоня не прошла даром даже для мастеров их уровня.

— Сколько ты еще собираешься бегать, Паук? — Сенк выплюнул слова, его голос был хриплым от сдавленной ярости и усталости. Он провел рукой по лицу, смахивая капли пота, смешанные с морской солью. — У тебя что, совсем разум помутился? Ты просто тянешь время до неизбежного!

Элира, стоявшая слева от него, молча поправляла прядь темных волог, прилипших ко лбу. Ее пальцы слегка дрожали. Шаонар справа тяжело опирался на посох из сгущенной крови, его грудь вздымалась неровно. Они оба смотрели на меня с немым гневом, за которым скрывалось то же измождение, что и у Сенка.

Я позволил себе медленный, размеренный вдох.

— Больше не собираюсь.

Эти слова повисли в натянутом воздухе. Я видел, как взгляд Сенка на мгновение стал расфокусированным, пытаясь осмыслить простую фразу. Недоумение, быстрая смена эмоций — подозрение, настороженность, а затем вспышка инстинктивной готовности к бою.

Они ждали новой уловки, очередного взрыва, внезапного рывка — чего угодно, кроме этой окончательной, почти безмятежной определенности.

И дождались. Вот только направлена она была не на них.

Пространство вокруг меня затрепетало, исказилось, будто гигантская невидимая рука сжала саму ткань реальности. Воздух зазвенел, наполнившись статическим электричеством. И тогда она явилась — Сепа в своей полной, не скрытой более форме.

Синеватая трехкилометровая сколопендра вывернулась из подпространства, ее хитиновые сегменты, испещренные мерцающими узорами, сомкнулись в идеально кольцо над островом.

Оно окружило меня, вращаясь с почти невесомой плавностью, испуская низкий, звенящий гул, который резонировал в костях и заставлял вибрировать молекулы воздуха. Свет, преломляясь в ее синеватом теле, отбрасывал на облака и воду внизу мерцающие, призрачные блики.

Пока они застыли, ошеломленные этим зрелищем, я уже действовал. Мои нити — тысячи невидимых щупалец чистого Потока — устремились вниз, к острову и акватории. Они пронзили волны, просочились сквозь броню кораблей-носителей, что мирно покачивались на рейде.

Каждая нить нашла свою цель — смертоносные грузы в трюмах, боеголовки нулевых бомб. Я ощутил их холодную, инертную массу, потенциальную энергию, готовую высвободиться в акте тотального уничтожения. Ментальная команда была проста, как выдох.

Активация.

Мир не взорвался. Он схлопнулся. Ослепительная, абсолютная белизна поглотила все — небо, море, силуэты кораблей и острова. Узор на теле Сепы, вся трехкилометровая сложнейшая вязь, вспыхнула, прожия сетчатку, как будто кто-то вгонял в зрачки раскаленные иглы. Я чувствовал, как по всему острову и на кораблях люди инстинктивно зажмуривались, отшатывались, падали на колени, уткнувшись лицами в палубы или землю.

И в этой немой, белой пытке началось великое поглощение.

Чудовищная энергия сотен нулевых бомб, уже рванувшая было наружу в акте тотального самоуничтожения, встретила силу, чей аппетит был безграничен.

Воздух завыл, закрутился в бешеную спираль, устремляясь к сияющему кольцу Сепы. Корабли, даже те, что не несли бомб, резко накренились, их мачты с треском ломались, не выдержав чудовищного давления. Стальные тросы лопались, как нитки.

Звук был невыносимым — низкочастотный гул, пронизывающий каждый атом, сливался с оглушительным треском ломающихся корпусов. Я видел, как на носителях, в самых их чревах, рвало палубы и переборки.

Вспышки пламени, куски металла, искалеченные тела — локальный ад, разыгравшийся в отдельных точках. Но это были именно что локальные катастрофы.

Большинство из обслуживавшего бомбы персонала были мастерами Бури или Ока Бури. Их инстинкты и натренированные рефлексы сработали быстрее, чем сознание. Вспыхивали барьеры из сгущенного Потока, тела обволакивались защитными техниками.

Кого-то отшвыривало, ломая ребра и вывихивая суставы, кого-то заваливало обломками. Но тот всепоглощающий, тотальный огонь, который должен был испепелить все живое в радиусе десятков километров, не пришел. Его вырвали у самого порога и втянули внутрь.

А Сепа… Сепа стала невыносимой для взгляда. Ее тело, вобравшее в себя энергию, способную перепахать лик планеты, светилось изнутри ослепительным сине-белым пламенем. От нее исходила такая мощь, что у меня самого, связанного с ней душой и телом, захватывало дух.

Затем все изменилось.

Сияние не стало угасать. Оно перешло в иную фазу. Вместо того чтобы сжиматься и конденсироваться, усиливая саму Сепу, энергия хлынула наружу. Из каждого сегмента ее гигантского тела, из каждой черты того сложнейшего узора, что я вырезал на ней в муках, повалил густой, переливающийся всеми оттенками лазури и серебра туман.

Это не был дым и не был свет. Это была плотная, тягучая субстанция из чистого, неискаженного Потока.

Он окутал все — залив, корабли, остров. И через мгновение начал конденсироваться. С неба пролился дождь. Но не из воды. Это были тяжелые, сияющие капли жидкой энергии.

Они падали на обломки кораблей, на оплавленные палубы, на поднятые вверх лица ошеломленных людей. Капли были теплыми, почти горячими. Они не обжигали, а проникали внутрь, сквозь кожу, сквозь одежду, сквозь сталь.

Я чувствовал, как промокаю под этим ливнем, ощущая, как моя собственная, истощенная до предела энергетическая форма жадно впитывает эту живительную влагу.

Преображение острова было стремительным и тотальным, словно невидимый режиссер ускорил естественное течение времени. Трава вздыбилась и пошла в рост с сухим, шелестящим звуком. Стебли утолщались, становясь жесткими и сочными, вытягиваясь вверх и выбрасывая новые побеги.

Новые листья на деревьях распускались на глазах, из бледно-зеленых превращаясь в изумрудные, достигая размеров ладони, а затем и больше. Сами деревья на склонах острова содрогнулись. Их ветви, прежде скрюченные морскими ветрами, распрямились с глухим хрустом, кора лопалась, обнажая свежую, светлую древесину, а кроны густели, образуя сплошной, тенистый навес там, где минуту назад был лишь редкий кустарник.

Воздух наполнился густым, почти осязаемым букетом — сладковатый аромат миллионов распускающихся цветов, пряная горчинка хвои, сырой, глубокий запах влажной, ожившей земли.

Люди замерли. Те, кто еще секунду назад лежал на обломках палуб с побелевшими от боли лицами, с костями, торчащими из ран, застывали в немом изумлении.

Сияющие капли дождя касались их кожи и впитывались, оставляя за собой ощущение проникающего тепла, будто изнутри кто-то запускал невидимые механизмы исцеления. Я слышал — нет, чувствовал — тихий, влажный хруст срастающихся переломов, видел, как рваные раны стягивались по краям, как начиная струиться плоть, оставляя после себя лишь чистую, новую кожу. Ожоги бледнели, шелушились и исчезали.

Человек в разорванной форме, с воронкой от осколка в боку, судорожно хватая ртом воздух, вдруг замирал, его дыхание выравнивалось, становилось глубоким и ровным, а в глазах, еще секунду назад затуманенных агонией, вспыхивало осознание.

Никто не кричал. Не бежал. Все, от простого матроса до адмирала, стояли, сидели или лежали, подставив лица под этот невероятный, животворящий ливень, их взгляды были прикованы к небу, где сияло исполинское кольцо Сепы.

Море вокруг острова переживало свою метаморфозу. Прозрачная голубая вода сначала помутнела, затем вспыхнула изумрудным оттенком, а через мгновение стала густой, почти черной бирюзой.

Водоросли, обычно скрытые в глубине, взметнулись к поверхности длинными, салатово-бурыми лентами. Они извивались, сплетаясь в плотный, шевелящийся ковер, испускающий фосфоресцирующее свечение. Вся акватория залива теперь напоминала чашу с жидким светом.

Но самый поразительный эффект этот дождь оказывал на проводников. Они, будучи чистой энергией в материальной форме, отзывались на ливень с невероятной силой.

Струи сияющего Потока проникали сквозь стальные палубы, сквозь бетон бункеров, сквозь любые преграды, находя своих «сородичей». Повсюду — в каютах, на мостиках, в трюмах — проводники начинали светиться изнутри.

Их формы становились ярче. Размеры стремительно менялись.

Лев, всего минуту назад бывший размером лишь с крупного дога, вдруг выпрямился, его грива стала пышной и золотой, а холка сравнялась со спиной лошади. Ястреб, сидевший на перилах мостика, взмахнул крыльями, и их размах перекрыл весь проход между надстройками, отбрасывая огромную тень. Змея, обвивавшая запястье своей хозяйки-медика, вдруг стала толщиной в ее бедро и длиной в несколько метров, ее чешуя заиграла переливающимися бликами.

Их хозяева, сначала ошеломленные, почти сразу понимали — происходит нечто, лежащее за гранью любого известного им учения, любого мифа.

Это был шанс. Миг, который больше не повторится. Без слов, без приказов, повинуясь единому инстинкту, они замирали на месте, закрывали глаза, сосредотачивая все свое сознание на тончайших нитях, связывающих их с проводниками.

Они направляли в него свою волю, свой дух, помогая усваивать этот неиссякаемый поток чистейшей силы, становясь катализаторами собственной эволюции.

И вот, с одного из эсминцев союза Яркой Звезды, сквозь общую какофонию растущей мощи — шелест листьев, вздохи исцеления, низкий гул насыщаемой энергии — пробился четкий, стабильный и мощный импульс.

Аура проводника одного из офицеров, что всего минуту назад была на крепком, но все же уровне Ока Бури, резко изменила свою структуру. Она сжалась, кристаллизовалась, обрела новую, незыблемую твердость, словно в ее центре сформировалось крошечное, но невероятно плотное ядро.

Это был прорыв. Первый, но, я чувствовал, далеко не последний. Кто-то только что, под этим сияющим ливнем, вступил в сферу Сдвига Тверди.

Сенк понял все в одно мгновение. Его взгляд, еще секунду назад полный яростного недоумения, стал абсолютно пустым и холодным, а затем в нем вспыхнула такая концентрация чистой ненависти, что казалось, воздух вокруг него должен закипеть.

Он не кричал. Он прошипел, глядя на меня исподлобья.

— Ты… не позволю!..

Его руки рванулись вперед, и из распахнутых ладоней вырвались уже не просто сгустки тьмы. Это была концентрированная пустота, смешанная с фиолетовым, ядовитым свечением, которое шипело и разъедало само пространство на своем пути, оставляя за собой мерцающий шлейф искаженной реальности. Запах озона и гнилой плоти ударил в нос, едкий и тяжелый.

Но я уже не был тем изможденным беглецом. Пока Сепа проливала свой животворящий ливень, пока я симулировал слабость, через нашу углубленную связь в меня тек могучий, неиссякаемый поток силы.

Моя энергетическая форма, хотя и не восстановилась полностью от повреждений, теперь снова могла на полную использовать свою энергию. А ее внутри меня сейчас было впятеро больше, чем до начала этого безумного марафона.

Я не сдвинулся с места. Я встретил его атаку не уклонением, а щитом, сплетенным на лету из тысяч переплетенных нитей. Каждая нить вибрировала, пропитанная сложным переплетением Буйств.

Тьма и яд врезались в сияющую, плотную паутину. На миг пространство между нами вспыхнуло ослепительным белым светом — беззвучным, но оттого еще более жутким. Ядовитые потоки начали бурлить и рассеиваться, превращаясь в безвредный, быстро тающий в сияющем дожде пар.

— Элира! Шаонар! — голос Сенка сорвался на крик, полный отчаяния и ярости. Он отскакивал, его руки уже выписывали новые сложные знаки, собирая следующую, еще более мощную атаку. — Кончай его! Сейчас же!

Элира отозвалась мгновенно. Ее пальцы сомкнулись в причудливой фигуре, и пространство вокруг меня сжалось, стало вязким и тяжелым. Бесчисленные невидимые лезвия сжатого воздуха, каждое острое как бритва, сформировались из ничего и устремились ко мне со всех сторон, пытаясь разрезать на куски.

Одновременно Шаонар испустил из своего посха короткий, багровый импульс. Он ударил в мою ауру, и я ощутил, как он впивается в нее, как пиявка, пытаясь высасывать силу.

Я рванулся вверх, не уклоняясь, а ломая атаку. Из всего моего тела вырвалась взрывная волна из нитей Потока — сферический импульс, который разбросал и разорвал ветряные лезвия с сухим, хрустящим звуком ломающегося стекла.

В тот же миг я окутал себя сложным, многослойным Буйством изоляции. Оно сформировало вокруг меня невидимый кокон, который отсек мертвящее прикосновение техники Шаонара. Его багровый луч уперся в барьер и пополз по нему, не в силах найти зацепку.

И тогда в атаку перешел я. Мои нити тысячи щупалец атаковали всех троих одновременно. Одни сплетались в обширные, липкие сети, чтобы опутать и замедлить верткую Элиру. Другие, заостренные до немыслимой тонкости, яростно долбили по плотному барьеру тьмы, что выстроил вокруг себя Сенк. Третьи пытались найти брешь в кроваво-красной защите Шаонара, выискивая малейшие слабые места.

Я использовал Буйства сотнями, переключаясь между ними с скоростью мысли. Я был центром паутины, которую они не могли разорвать, узлом, в котором сплелись все нити этого боя.

Скрыть такую битву, тем более что мы парили не слишком высоко над землей, уже было невозможно. К тому же густой дождь из Потока, который продолжала изливать Сепа, создал настолько плотное и насыщенное энергетическое поле, что поддерживать маскировку, продолжая сражаться, не мог даже я.

Наши фигуры, прежде бывшие невидимыми призраками для тех, кто внизу, проступили в сияющем мареве. Сначала как размытые, искаженные тени, движущиеся с немыслимой скоростью, затем — все яснее и отчетливее.

И сама Сепа, трехкилометровое сияющее кольцо, парящее высоко в небе, стала видна во всей своей немыслимой, божественной и ужасающей мощи.

Сначала на кораблях и на острове воцарилась гробовая, ошеломленная тишина, которую нарушал лишь монотонный шум проливного энергетического ливня. Затем ее сменил нарастающий, как прибой, гул тысяч голосов.

Десятки, сотни тысяч людей — солдат, моряков, мастеров, дипломатов, медиков — замерли, задрав головы, уставившись в небо.

Они видели четыре фигуры, сражающиеся на уровне, по их представлениям недоступном для людей. Они видели, как клубы живой тьмы сталкиваются с сияющими сетевыми барьерами, как лезвия сжатого ветра рассекают воздух со свистом, слышимым даже сквозь гул дождя, как багровые лучи гаснут, наталкиваясь на непробиваемые сферы. Они видели гигантскую синеватую сколопендру, извергающую реки силы, и меня в центре этого хаоса, одного отбивающегося от трех невероятных противников.

Масштаб происходящего им было сложно даже просто осознать. Это была уже даже не битва мастеров Потока, это было столкновение стихий, явлений природы, развернувшееся у них над головой. И все их внимание, весь ужас, весь восторг и непонимание оказались прикованы к нам.

Я отбивался, вращаясь в центре вихря атак. Каждое движение, каждый импульс Потока был рассчитан лишь на одно — создать буфер, удержать этих троих как можно дальше от Сепы.

Я был живым, подвижным барьером, сотканным из собственного энергетического тела и бесчисленных щупалец воли. Расчет был прост и жесток: каждый полученный удар был приемлемой ценой, лишь бы ни одна из их атак не прорвалась к трехкилометровому сияющему кольцу, извергавшему спасительный ливень.

Мое сознание, однако, как всегда, было расщеплено. Пока я парировал, уворачивался и блокировал, также я следил за тем, что творилось внизу.

Изначальный, взрывной рост числа прорывов был впечатляющим. Я чувствовал, как десятки, затем сотни, тысячи, а потом и десятки тысяч проводников по всему острову и на кораблях формируют свои Ледники.

Их ауры, прежде пластичные и текучие, затвердевали, обретая новую структуру. Число прорвавшихся пересекло отметку в сто двадцать тысяч и продолжало ползти вверх.

Но затем рост начал замедляться. Сначала почти незаметно, словно машина, теряющая обороты, потом все очевиднее. Стремительный взлет сменился пологим, почти горизонтальным плато.

Проблема была ясна как день. Возможность — это одно, а реализация — совсем другое.

Дождь давал им неиссякаемый источник топлива, целый океан чистого Потока. Но он не давал им знаний, не давал понимания. Многие мастера, те, кто не принадлежал к кланам, не изучил вопрос достаточно подробно, не ожидая подобной небесной манны, не был готов к прорыву ментально — просто упирались в невидимую стену.

Они не понимали, что делать дальше. Как сжать эту бушующую энергию в стабильное ядро? Как удержать его, не позволив ему выйти из-под контроля и разорвать проводника изнутри? Они нежились в океане силы, но тонули в собственном невежестве. Даже в этих идеальных условиях недостаток понимания становился непреодолимой стеной.

Такими темпами я бы не успел. Дождь не мог идти вечно. Колоссальный запас силы Сепы, поглощенный из сотен бомб, был все же конечным. Превратить текущие сто с небольшим тысяч в необходимые двести пятьдесят уже вряд ли получится.

Решение пришло мгновенно, рожденное холодной логикой. Если они не знают как — им нужно показать. Объяснить. Прямо сейчас. Прямо здесь.