Ткач Кошмаров. Книга 6

Глава 3

Пока армия кипела вокруг, готовясь к перегруппировке, я стоял на небольшом возвышении у края лагеря и наблюдал за суетой. Вид десятков тысяч человек, спешно перестраивающих свои порядки по новому, более здравому плану, навевал на меня волну холодных, отстраненных размышлений.

Все это — вся эта война, вся эта новая реальность, в которой сила Потока стала доступна каждому, кто был готов за нее ухватиться — была прямым следствием моего вброса на Ассамблее Потока.

Я был архитектором, который спроектировал фундамент, ушел, и вернулся, чтобы увидеть, как другие возводят на нем свои, зачастую уродливые, сооружения.

Вспомнились сведения, которые я узнал после пробуждения. Картина вырисовывалась ироничная и по-своему величественная.

После моего добровольного заточения в том энергоизолированном коконе в лаборатории Серканы, вокруг него разгорелся нешуточный, хотя и тщательно скрываемый от публики, дипломатический скандал.

Ведущие державы, чьи мастера участвовали в моем «аресте», внезапно осознали, что обладают уникальным артефактом, который невозможно вскрыть. Никакие известные им методы — ни режущие Буйства уровня Раскола Земли, ни кинетические тараны массивными грузами, ни точечные энергетические разряды, способные расплавить танковую броню, — не могли пробить оболочку, сплетенную Ананси из чистой, переплетенной воли и энергии, без риска уничтожить меня внутри.

Я был словно орех со стальной скорлупой и нежнейшим, ценнейшим ядром, которое все жаждали достать, но не могли, не разнеся все к чертям.

Рассматривался даже план просто распилить меня, как кусок дорогой, но бесхозной породы, и поделить содержимое, изучить хотя бы тело. Но после нескольких неудачных попыток, едва не приведших к цепной реакции и разрушению половины исследовательского корпуса Серканы, стороны вновь сели за стол переговоров.

Ирония ситуации была восхитительной: они схватили меня, чтобы получить мои секреты, но теперь до этих секретов им было не добраться, вот только и оставлять меня после всех вложенных в поимку усилий никто не хотел.

В итоге, после недель напряженных, полных взаимных упреков и скрытых угроз споров в душных кабинетах, было достигнуто хрупкое, временное соглашение. Мой кокон, как объект высочайшего стратегического значения, переходил под опеку и охрану Королевства Яркой Звезды, как моей «родины».

Условие было простым и категоричным: как только я очнусь, Яркая Звезда обязана немедленно уведомить всех участников первоначального договора, и тогда они сообща, коллегиально, вернутся к схеме коллективного надзора, по сути, снова заключив меня в клетку.

Так меня, недвижимого и безмолвного, с почестями и под усиленной охраной перевезли в главный исследовательский институт королевского клана Полар. И там я пролежал четыре года.

Четыре долгих, неподвижных года, пока мир за стенами стерильной лаборатории менялся без моего прямого участия, но по траектории, которую я сам и задал. И именно эти глобальные изменения, этот хаос, который я посеял, в конечном итоге и спасли меня от унизительной участи вечного подопытного кролика для сонма жаждущих знаний держав.

Пока я медитировал, перестраивая свою связь с Потоком, ломая и собирая заново саму свою суть, взрывное, лавинообразное распространение моих же методик, обнародованных на Ассамблее через Курта иль Регула, привело к тектоническому сдвигу в глобальном балансе сил.

###

Мы с Лоэном стояли на командном пункте, сооруженном на скалистом уступе, с которого открывался панорамный вид на всю долину. Камни под ногами были холодными и шершавыми, а ветер на этой высоте гудел в ушах.

Внизу, подобно разлившейся реке из стали, плоти и концентрированной энергии, двадцать ударных групп армии Яркой Звезды начали свое движение. Они расходились широким, продуманным веером, каждая по своей заранее определенной траектории, исчезая в складках местности, оврагах и лесных массивах. С высоты это напоминало работу гигантского, безупречного механизма.

И я не мог отвести взгляд от одного повторяющегося, гипнотизирующего элемента этой грандиозной картины. Почти у каждого воина, от рядового бойца, сжимающего свою потоковую винтовку, до командира на броневике, рядом плелся, бежал или летел проводник.

Призрачные кошки с горящими глазами, полупрозрачные львы с оскаленными пастями, хищные птицы, парящие в воздухе, ящерицы с колючими гребнями и огромные насекомые, светязиеся Потоком.

А у некоторых, обычно у офицеров среднего и высшего звена, за основными проводниками тянулись, словно свита, целые выводки мелких, но ярких энергетических искр — отблесков.

Это было зрелище, от которого перехватывало дух, и глубоко внутри шевелилось странное, почти забытое и абсолютно иррациональное чувство — гордость.

Да, я видел нечто подобное вчера над полем боя Бамрана и Конфедерации. Да, я отлично знал из отчетов, что моя технология расползлась по миру, как вирус.

Но видеть воочию две сотни тысяч человек, движущихся в бой в сопровождении созданий, которые когда-то были лишь безумной, отчаянной мечтой калеки из побочной ветви Регулов… Мой мозг все еще отказывался полностью принять и обработать этот масштаб.

Все это гигантское, меняющее сам ландшафт мира явление выросло из одного-единственного кустарного, рискованного ритуала, проведенного в библиотеке родового особняка отчаявшимся шестнадцатилетним парнем, который был готов на все лишь бы просто иметь возможность стать чем-то большим.

И вот теперь, годы спустя, плоды того юношеского отчаяния решали судьбы целых континентов, перекраивали карты и определяли, кто будет жить, а кто — умирать в этом новом, странном мире.

— Ты примешь участие в битве? — Голос Лоэна, грубый и деловой, вернул меня к реальности, к холодному ветру и каменному уступу.

Я медленно повернул к нему голову, мои глаза встретились с его прищуренным, оценивающим взглядом.

— Как вы, наверное, знаете из своего брифинга, мне это запрещено.

— Знаю, — кивнул он, его взгляд скользнул по моей фигуре, будто пытался рассмотреть мою энергетическую структуру. — Но я до сих пор не понимаю, почему. Кто и на каком основании может что-либо запрещать тебе в разгар мировой войны? Уж явно не Его Величество и не Ее Высочество.

На моих губах появилась кривая, безрадостная ухмылка.

— О, я не могу дождаться того дня, когда смогу, наконец, ответить вам на этот вопрос во всех деталях. И, поверьте, это будет крайне зрелищный ответ. Для всех причастных.

Лоэн коротко, хрипло хмыкнул.

— Тогда, может, хотя бы уже приступишь к выполнению своих других обязанностей?

— Конечно, — я кивнул, а затем оттолкнулся от каменного уступа и шагнул в пустоту.

Мое тело, не утруждаясь преодолением гравитации каким-либо видимым усилием, просто взмыло вверх, набирая высоту с такой умопомрачительной скоростью, что скала и одинокая, суровая фигура Лоэна превратились в крошечную, неразличимую точку внизу. Вскоре я снова парил в ледяной, безмолвной вышине, но на этот раз над другим, еще не взорвавшимся полем грядущей битвы.

Внизу, подо мной, расстилалась лесисто-горная местность бывшего государства Варкания. Теперь от него не осталось ничего, кроме названия на старых картах.

С высоты, на которой я парил, эти места выглядели как гниющая язва, а не просто шрам от недавних боев. Воздух здесь все еще наполнял едковатый запах гари и распада, поднимавшийся от тысяч неубранных тел и сожженной техники.

Я смотрел на выжженные леса, где обугленные стволы деревьев торчали, как сломанные спички, на разбомбленные городки и деревеньки, где от зданий остались лишь остовы несущих стен, и в голове сама собой выстраивалась неумолимая логическая цепь, звено за звеном, ведущая от моего триумфа к этому всепоглощающему хаосу.

Практика Великой Гармонии, название, придуманной каким-то газетчиком еще во время Ассамблеи приклеилось и уже не отлипло. Практика, доступная каждому.

Казалось бы, что может быть благороднее и прекраснее? Я сломал многовековые оковы аристократии, разорвал их монополию, подарил реальную, осязаемую силу самым униженным и обездоленным, тем, кого всю жизнь считали просто расходным материалом.

И что же они, эти новые мастера, сделали с этим даром, обрушившимся на них как манна небесная? Обрушили хрупкую, отлаженную веками экономику целого мира, разумеется.

Это ведь было так очевидно, стоило лишь на минуту отвлечься от высоких идеалов и подумать о приземленных, бытовых последствиях. Я мысленно рисовал картину: вчерашний грузчик в порту, чья спина гнулась от неподъемных ящиков, или дворник, сметающий грязь с улиц, или же затюханный конторский клерк, перебирающий кипы бумаг.

За пару месяцев упорной, фанатичной практики по моим методикам он выходит на уровень Штиля, и это в худшем случае, ощутимо усиливая свое тело, или даже достигает Ряби, учась направлять энергию в мускулы.

Его физическая сила, выносливость, скорость — все это взлетает на порядок, а то и на два. И он, полный новой уверенности, приходит к своему начальнику, справедливо, с его точки зрения, требуя: «Плати мне вдесятеро больше. Я теперь один заменяю десять таких, как я был вчера. Моя эффективность взлетела до небес».

А откуда платить-то, скажите на милость? Денежный станок не начинает крутиться быстрее от того, что люди вдруг стали сильнее и быстрее. Бюджеты предприятий, целых городов и государств трещат по швам, не выдерживая подобных запросов.

И вот уже по всей планете, от столиц до самых глухих провинций, прокатывается волна массовых увольнений, забастовок, требований. Зачем работать за прежние гроши, когда можно все свое время посвятить практике и стать еще сильнее, подняться до Течения, до Буйства Стихий, а там, чем черт не шутит, и до Сдвига Тверди?

Социальный лифт, о котором они и мечтать не смели, вдруг заработал на полную мощность, и все, кто мог, ринулись в него, бросив свои станки, конторы, поля и фермы.

Но главный парадокс, который я с холодным интересом наблюдал, заключался в том, что те, кто все же остался на своих местах, стали настолько невероятно полезны, что окончательно подорвали рынок труда.

Один человек теперь мог делать то, что раньше могли лишь десятеро. И после того, как девять уволились, а один остался, работодатель, чтобы сохранить хотя бы его, действительно начинал платить ему десятикратно.

Но это лишь усугубляло системную проблему — общий спрос на человеческий труд катастрофически падал. Зачем нанимать сто человек, если со всей работой справятся десять, но усиленных Потоком? Если платить им не в десять, а, скажем, в пять раз больше, или даже в три, то экономия выходила нешуточная.

Экономика не выдерживала такого когнитивного диссонанса — невиданный рост производительности на фоне обвального падения занятости.

И вот он, закономерный, предсказуемый результат: миллионы сильных, здоровых, уверенных в себе людей, обладающих реальной сверхчеловеческой силой, сидят без работы, без денег, без перспектив. А сильный, голодный и при этом обладающий могуществом человек — это готовая к детонации пороховая бочка.

Они не хотели мириться с подачками в виде мизерных пособий по безработице. Это было унизительно для их нового статуса мастера Потока, пусть и низкого уровня. Они требовали своего места под солнцем, власти, денег, уважения — всего того, что, как им теперь казалось, мир им задолжал за их обретенную силу.

Варкания была лишь одним из первых и самых ярких примеров, учебным пособием по тому, как не надо поступать. Здесь консервативное правительство, состоявшее из старой аристократии, которая еще не осознала новых реалий, попыталось силой, с помощью старой, неэффективной в новых условиях жандармерии, подавить первые массовые выступления новоявленных мастеров.

Это была роковая, фатальная ошибка. Нельзя тушить разлившийся бензин водой, а они лили ее ведрами. Череда восстаний по всему миру, которые впоследствии историки и журналисты назвали «Бунтами Потока», в Варкании смели старую власть за неделю.

Вот только ничего нового построить на руинах старой страны революционеры не смогли. Потому что на коленке организованная власть быстро становилась жертвой новых бунтующих, не способная обеспечить то, за что сама боролась.

И теперь от Варкании не осталось ничего. Теперь за ее земли воевали Яркая и Холодная Звезды. А я в этой военной шахматной партии стал, по сути, игроком.

Медленно я раскинул свою сеть. Тысячи, десятки тысяч незримых энергетических нитей, тонких как сама мысль и абсолютно необнаружимых, устремились вниз, к ударным группам Яркой Звезды.

Теперь я не просто видел поле боя как набор цветных пятен и движущихся точек. Я ощущал его всю, каждую складку местности, каждый изгиб оврага, каждую вибрацию энергии, поднимающуюся от тысяч источников внизу, как гигантскую, пульсирующую тактильную карту, проецируемую прямо в мое восприятие.

Нити не были физическими, их практически невозможно было засечь стандартными сенсорами. Они подключались к командирам подразделений, к тем, кто принимал тактические решения на местах, к капитанам, майорам, полковникам.

Мое восприятие мгновенно расширилось, многократно умножилось, сливаясь с только что созданной сетью. Теперь я был не просто одинокой точкой наблюдения в небе, а самой битвой, ее нервной системой.

Я чувствовал, как первая группа скрытно продвигается по старому высохшему руслу реки, как их сапоги мягко ступают по гальке, а проводники замирают, улавливая малейшие вибрации.

Я видел через нити, прикрепленные к ее командиру, молодому полковнику с нашивкой Регулов, как вторая группа обходит с фланга, используя густой хвойный лес как прикрытие, их маскировочные Буйства рябили в моем восприятии.

И я так же четко, с пугающей детализацией, видел ответные, скрытые движения Холодной Звезды, их энергетические сигнатуры, шаги и дыхание.

Их командиры, как я и ожидал, были не глупы и хорошо подготовлены. Они тоже, очевидно, разгадав первоначальный замысел Гепарита, отказались от монолитного построения.

Их силы, подобно стае ядовитых змей, рассредоточились по территории, намереваясь заманить мифического «Кита» в подготовленный мешок и разорвать на части, атаковав с нескольких направлений одновременно.

Но я видел все их маневры, каждый их шаг, как если бы они маршировали по парадному плацу при ярком солнце. И теперь у меня были все возможности их наконец одолеть после уже трех недель бессмысленного раскачивания качелей под руководством Гепарита.

Я просигналил командиру первой группы проверить левый фланг, послать туда разведдозор. Его разведчики, уже усиленные проводниками-совами и рысями, вскоре заметили неестественную тишину и сгустившуюся энергию, скрывающуюся в руинах небольшой деревеньки. Группа замерла, а затем плавно изменила направление, обходя город с севера.

Другой импульс — и командир второй группы, опытный майор, тут же узнал, что мобильная группа врага пытается его обойти. Он, не медля ни секунды, развернул свои самые мобильные отряды и сам подготовил встречную, сокрушительную контр-засаду на выходе из лощины.

Так оно и пошло, минута за минутой. Я был дирижером гигантского, кровавого и безумно сложного оркестра, где каждый инструмент был живым человеком или по крайней мере отрядом.

Мои незримые нити мягко подталкивали, предупреждали об опасности, направляли к слабому месту, синхронизировали атаки. Я вел свои группы по оптимальным, часто неочевидным траекториям, обходя готовящиеся ловушки, наводя их на узкие, уязвимые места в растянутом построении врага, сводя на нет все тактические хитрости и преимущества Альфардов, заранее купленные кровью их разведчиков.

И вот, спустя менее часа после начала движения, когда солнце поднялось выше и стало припекать выжженную землю, оно случилось. Не случайная перестрелка разведчиков, а первое запланированное и неотвратимое столкновение основных сил.