Ткач Кошмаров. Книга 6

Глава 1

Воздух на высоте был холодным и разреженным, но мое энергетическое тело, лишенное потребности дышать, регистрировало лишь легкое покалывание — следствие маскировочных Буйств, которые я удерживал с автоматической, почти бессознательной точностью.

Я был невидимкой, призраком, парящим в ледяной синеве над адом. Каждый миг этой невидимости требовал точного распределения энергии, словно я держал на кончиках пальцев десятки невидимых нитей, но для меня это уже было также естественно, как когда-то было дыхание.

Внизу, на изуродованном ландшафте, раскинулось полотно бойни. Десятки тысяч крошечных, с моей точки зрения, фигурок сшибались в гигантском, безумном танце.

Это было далеко от тотального истребления — тактическая разведка боем, прощупывание слабых мест. Но от этого она не становилась менее смертоносной. Каждую минуту десятки этих фигурок переставали двигаться, их крошечные свечения Потока гасли, как раздавленные светляки, оставляя после себя лишь темные пятна на истерзанной земле.

Мое восприятие улавливало общую картину с пугающей четкостью. Армия Бамрана, выстроившаяся в глубокие эшелонированные порядки, методично выдавливала противника.

Их мастера Потока работали как хорошо смазанный механизм: первые ряды создавали сплошную стену из сгущенного Потока, принимающую на себя удары. Вторые — выпускали сконцентрированные сгустки энергии, которые проносились над головами своих и врезались в ряды Конфедерации, оставляя после себя кратеры и разорванные тела. Третьи поддерживали остальных, обеспечивая постоянное усиление скорости и выносливости для всей линии.

Горная Конфедерация отвечала хаосом и яростью. Их бойцы, пользуясь естественными укрытиями и большей индивидуальной подготовкой, практиковали тактику коротких, убийственных контратак.

Группы по три-пять мастеров выскакивали из-за скальных выступов, их энергия на мгновение разряжалась, создавая взрывную волну, сносящую несколько рядов бамранцев, после чего они откатывались назад под прикрытием своих.

А над всем этим, уже ближе ко мне, но все еще на недосягаемой для обычных бойцов высоте, сражались титаны. Мастера Сдвига Тверди. Их было человек пятьдесят с каждой стороны. Здесь в ход шли невероятные мощь и скорость.

Один из бамранских мастеров, чье Пепельное Тело выглядело как десятиметровый исполин в латных доспехах, парировал удар двуручного меча, выкованного из энергии его противника из Конфедерации.

Удар был так силен, что сгусток сжатого воздуха, образовавшийся от столкновения, донесся до меня как глухой хлопок, заставив мою маскировку на мгновение задрожать. Мне пришлось немного подкачать дополнительную энергию в Буйства, чтобы компенсировать возмущение.

Второй вражеский мастер, чье тело было обвито клубящимися энергетическими змеями, пытался зайти с фланга, но был встречен сдвоенным залпом потоковой артиллерии с земли. Снаряды из сконцентрированного Потока, предназначенные для поражения наземных целей, были для него лишь досадной помехой — он рассеял их взмахом руки.

Но этот миг нерешительности стоил его напарнику еще одной серии сокрушительных атак от латного исполина. Я отметил про себя слаженность действий бамранской артиллерии — они явно тренировались взаимодействовать с мастерами Сдвига Тверди, рискуя попасть по своим, но выгода от такой координации перевешивала риски.

Гул битвы был постоянным, давящим фоном. Рев проводников — от рыкающих кошачьих и до щелкающих членистоногих — сливался с дикими криками ярости и предсмертными хрипами. Земля стонала от взрывов, воздух вибрировал от столкновений невероятных сил.

Я различал отдельные детали — как боец Конфедерации, укрывшийся за скалой, отчаянно пытался остановить кровотечение на своей руке, как молодой бамранский офицер отдавал приказы, его лицо искажено не страхом, а холодной концентрацией.

А я парил в безмолвной, холодной вышине, всего лишь наблюдатель, калькулирующий эффективность убийства и тактическую целесообразность смерти.

Каждый погасший огонек жизни внизу был всего лишь статистикой, каждый тактический маневр — лишь данными для анализа. Каждый взрыв оставлял после себя ослепительную вспышку и клубящееся облако пыли, смешанной с энергетическими остатками.

И пока я наблюдал, как гаснут жизни, в моем сознании, холодном и аналитическом, начала вызревать неприятная, липкая мысль.

Сам того не желая, я стал архитектором этого ада.

Вспомнились лица старейшин на Ассамблее Потока — их шок, их ярость, когда Курт обнародовал мои методики. Я мог мысленно воспроизвести каждый момент: как бледнели их лица, как сжимались кулаки, как в их глазах читалось не просто возмущение, а животный ужас перед потерей контроля.

Я хотел сломать многовековую монополию аристократии на силу, демократизировать Поток, дать шанс каждому. И я преуспел. Слишком хорошо.

Эти десятки тысяч мастеров внизу, сражающиеся друг с другом, были живым доказательством моего успеха. Раньше такая битва была бы невозможна — элита была слишком малочисленна и берегла себя.

Теперь же сила стала доступным товаром, и ценой за это стала массовость смерти. Война окончательно превратилась в тотальную мясорубку, и спусковым крючком был я.

Но разве был я действительно виноват? Они ведь сами выбрали этот путь. Они схватились за оружие, которое я предложил, не задумываясь о последствиях.

Изобретатель не отвечает за то, как глупцы используют его инструменты. Я дал им знание, возможность. То, как они его применили — их выбор. Их политические амбиции, их старые обиды.

Я всего лишь открыл дверь. Я не толкал их внутрь.

Логика была безупречной, железной. Я мог выстроить ее в своей голове, как крепостную стену. Но из-за этой стены доносился едкий, трупный дым осознания другой правды.

Этот дым пропитывал все мое существо. Он был запахом гари, пыли и крови, поднимавшимся с поля боя, и метафизическим смрадом моего собственного решения.

Я начал все это не ради благородных идеалов свободы или равенства. Не ради прогресса Тихой Звезды как такового. Я сделал это ради себя. Только ради себя.

Все эти высокопарные речи о демократизации силы были всего лишь красивой упаковкой для отчаянной попытки выжить. Когда я стоял перед Чужаками, запрашивая повышение ранга планеты, меня волновала не судьба человечества, а исключительно моя собственная шкура.

Этот глобальный катаклизм, эта мировая война, эта бойня, разворачивающаяся у меня под ногами — все это было побочным эффектом моего отчаянного рывка к спасению.

Я поджег мир, чтобы согреть свои окоченевшие руки. Я бросил весь мир в топку, чтобы получить шанс, всего лишь шанс, исцелиться от мутации, пожиравшей меня и Ананси. И теперь я наблюдал за горением, притворяясь бесстрастным аналитиком.

И от этого осознания, холодного и неумолимого, как ледник, на душе стало гадко. Не чувство вины — нет. Чувство глубокой, всепроникающей грязи.

Я был не тираном, отдающим приказы, и не пророком, несущим новое слово. Я был садовником, который, желая вырастить одно единственное лекарственное растение, без раздумий выжег для него дотла весь лес, уничтожив все остальные ростки и всех обитателей этой экосистемы.

Внизу латный исполин из Бамрана нанес свой решающий удар, расколов Пепельное Тело своего противника надвое. Энергетический взрыв ослепительно яркой вспышкой озарил поле боя, отбрасывая длинные, искаженные тени от скал и тел.

Куски рассеянной энергии, похожие на раскаленный пепел, медленно падали на землю, прожигая все, к чему прикасались. А я продолжал парить в безмолвии, наблюдая, как мое наследие пожирает само себя, и пытаясь убедить себя, что я всего лишь сторонний наблюдатель, а не тот, кто подложил фитиль к этому пороховому погребу.

Мое арахнидообразное тело где-то далеко в безопасности, мое сознание здесь, в небе, но мое влияние было вон там, в каждой смерти, в каждом акте насилия, совершенном теми, кто обрел силу благодаря мне.

Я наблюдал за этим еще несколько минут, пока чувство внутренней грязи не стало слишком уж едким. Это зрелище уже не давало мне ничего нового — тактика, уровень бойцов, расстановка сил. Все это я уже усвоил.

Каждый новый взрыв, каждый смертельный крик лишь повторяли уже увиденное, усиливая тошнотворное осознание собственной роли в этом спектакле смерти. Смысла оставаться не было. Никакого.

Без единого звука, без всплеска энергии, что мог бы выдать мое присутствие, я развернулся в воздухе и рванул прочь. Просто движение, стремительное и без усилий, как падение камня, только направленное горизонтально.

Скорость, которую я развил, была за гранью понимания тех, кто остался там, внизу. Для мастера Сдвига Тверди, даже находящегося на стадии Острова Пепла, я был бы всего лишь мелькнувшей в небе зарницей, которую можно было бы списать на играющий в глазах мираж.

Ландшафт внизу превратился в смазанные зеленые и коричневые полосы, леса и реки мелькали, едва успев отпечататься в сознании. Я пролетал над дымящимися руинами деревни, над колонной беженцев, бредущих по разбитой дороге, над свежим братским кладбищем, где солдаты в запыленной форме еще закапывали очередной ряд тел.

Вскоре впереди показался новый лагерь. Не десятки тысяч, а двести. Двести тысяч свеч Потока, сливающихся в ослепительное, пульсирующее светило энергии. Армия Яркой Звезды.

С высоты это выглядело как гигантский, дышащий организм — ровные ряды палаток, дымки костров, перемещающиеся отряды, и над всем этим — плотное, почти осязаемое сияние объединенной энергии.

Я снизил скорость, гася инерцию не физическим торможением, а серией микроскопических Буйств. Мое появление на земле рядом с главным шатром было столь же внезапным, сколь и бесшумным. Ни облачка пыли, ни хруста грунта. Просто возник из ничего, отбросив маскировку, и теперь стоял в двух метрах от охраны.

Стражи у входа, двое мастеров на уровне Позднего Течения, вздрогнули, их руки рефлекторно сжали рукояти мечей. Их пальцы побелели от напряжения. Они не видели моего подхода, не чувствовали моего присутствия до самого последнего момента.

Я видел, как по их спинам пробежала дрожь, как напряглись мышцы шеи. Они знали, кто я, но инстинкты, выточенные годами тренировок, кричали об опасности.

— Пропустите, — произнес я без интонации, не глядя на них.

Они замерли на мгновение, затем, почти механически, отступили в стороны, опустив головы. Я проигнорировал их, отодвинул тяжелый полог из толстой кожи и вошел внутрь.

Шатёр был огромным, больше походил на крытый павильон. В воздухе витал запах выделанной кожи, пергамента и слабого, но устойчивого аромата возбуждающих трав, которые военные алхимики подмешивали в воду для высшего командования — стимулятор для поддержания бодрости во время долгих советов. В центре, над массивным столом с разложенной картой, склонилась знакомая фигура.

Принц Гепарит иль Полар. Младший брат Юлианны, сухой и подтянутый мужчина с лицом, которое, казалось, было высечено из гранита. На нем была не парадная форма, а практичный полевой мундир с нашивками главнокомандующего.

Он поднял голову, и его взгляд, холодный и тяжелый, уперся в меня. В его глазах не было ни капли тепла или радости от моего появления. Лишь глухое, вынужденное признание моего существования, с которым ему приходилось мириться, как мирятся с внезапной зубной болью или надоедливым шумом за стеной.

— Аранеа, — произнес он своим ровным, бесцветным голосом, от которого по коже мог бы побежать мурашек, будь она у меня. — Я не ожидал тебя так скоро. Отчет по Бамранскому фронту был запланирован на завтрашнее утро.

— Планы меняются, когда информация теряет актуальность, — ответил я, не выразительно, просто констатируя факт. — Дела на фронте Бамрана стабильны. Никаких стратегических подвижек. Их артподготовка иссякает, резервы введены, но Конфедерация держится крепче, чем предполагала ваша разведка. Еще как минимум несколько дней ничего не изменится.

Гепарит секунду изучал мое лицо, словно пытаясь найти в них скрытый смысл или обман. Его собственный Поток, уровень прочного Ледника, был сдержан и спокоен, но я чувствовал его легкое, контролируемое раздражение, исходящее от него волнами. Не найдя ничего, что могло бы его заинтересовать, он удовлетворенно, коротко кивнул.

— Хорошо. Это дает нам время закончить со всем без оглядки на Конфедерацию.

Он больше не смотрел на меня. Его внимание полностью вернулось к карте. Он наклонился над столом, его пальцы с длинными, ухоженными ногтями обхватили тонкий штифт, и он начал делать пометки на пергаменте, двигая фигурки, обозначающие дивизии, с холодной, безэмоциональной точностью.

Я стоял в нескольких шагах, безмолвный призрак, чье донесение было выслушано и отложено в сторону, как прочитанная и ненужная более депеша, наблюдая, как он двигает фигурки. Минуту. Другую.

В шатре было тихо, если не считать скрипа пера о пергамент и ровного, чуть напряженного дыхания принца. Я отмечал про себя каждое его движение и каждый маневр, который он инсценировал на карте.

Все было ровно так плохо, как я и предполагал.

Наконец, он отложил штифт в сторону и выпрямился, проводя ладонью по лицу, и в этом жесте читалась усталость, которую он никогда не показал бы при подчиненных. Кажется, он уже забыл о моем присутствии.

— Правда ли вы все еще намерены переходить к тактике «Кит»? — спросил я. Мой голос прозвучал ровно, без эмоций, просто уточняющая ремарка, нарушившая тишину шатра.

Эффект был мгновенным и взрывчатым. Гепарит резко обернулся, его скулы залились густым багрянцем.

Каменная маска слетела, обнажив кипящую под ней ярость. Его пальцы впились в край стола, оставляя на полированном дереве легкие царапины.

— Ты! — он рывком пересек палатку и оказался передо мной, его палец, твердый и костлявый, ткнул мне в грудь. — Я тебе уже говорил, Аранеа! Да, по воле моей сестры тебя всунули сюда советником! Но это ничего не значит! Твое место — стоять в стороне и смотреть! Смотреть, как я, законный главнокомандующий, веду эту армию к победе! Твое дело — докладывать то, что видишь, координировать войска во время маршей и не лезть в мои распоряжения! Понял?

Он шипел эти слова, его лицо было так близко к моему, что я видел крошечные лопнувшие капилляры в его глазах и чувствовал запах дорогого кофе и возбуждающих трав в его дыхании. Его собственный Поток, обычно сдержанный, на мгновение вырвался наружу, создавая вокруг него легкое дрожание воздуха.

— Если вы атакуете клан Альфард в лоб, вы проиграете, — произнес я так же спокойно, как если бы сообщал о погоде, не отступая и не меняя тона. — Ваш «Кит» упрется в их центр, а фланги сложатся, как клещи. Вы потеряете треть армии в первые часы.

Этот ледяной тон, эта абсолютная уверенность, похоже, подлили масла в огонь. Ярость Гепарита достигла апогея. Его рука, все еще сжатая в кулак, дрогнула, и я видел, как он сдерживает порыв ударить меня по-настоящему.

— Ты думаешь, я не вижу их построения? — его голос сорвался на хриплый шепот, поленный ненависти. — Ты думаешь, я, потомок двадцати поколений королей, не понимаю элементарной тактики? Они ждут лобовой атаки, да. Но они не ждут, с какой силой она обрушится на них! Моя гвардия проломит их центр, как скорлупу!

— Будь Холодная Звезда под контролем Октанта, как десять лет назад — у вас бы получилось. Но Альфард — не Октант. Они — настоящие воины, вероятно, сильнейший клан планеты. Ваша гвардия завязнет в их Главах намертво. Неужели ваши генералы вам не докладывают о том, насколько опасны Альфард на поле боя?

— Мои люди! — он буквально выкрикнул эти слова, и снаружи, за пологом, послышалось нервное покашливание охранников. — Вот именно, Аранеа, МОИ ЛЮДИ, а не твои чертовы пауки! И вообще я не стану слушать существо, которое даже человеком-то не является!

— Это существо, — напомнил я ему, — предоставило вам карты дислокации и планы Альфарда, добытые там, куда ваши лазутчики не сумели бы проникнуть и за год. И теперь это же существо говорит вам, что вы идете в ловушку.

Этот последний довод, казалось, не убедил его, а лишь окончательно взбесил. Его ярость нашла выход в приказе.

— Вон! — прохрипел он, с трудом контролируя голос, но уже достаточно громко, чтобы быть услышанным за пределами шатра. — Сию же секунду исчезни с моих глаз! И не смей возвращаться, пока я сам не позову! Марш!

Он отшатнулся от меня, как от чего-то заразного, и снова повернулся к столу, демонстративно показывая спину. Его плечи были напряжены, дыхание все еще сбившимся. Схватил со стола кубок с вином и залпом осушил его, рука заметно дрожала.

Я повернулся и вышел из шатра под взглядами охранников, которые, судя по их вытянутым лицам и избегающим взглядам, слышали каждое слово. Они молча расступились, и я прошел между ними.

На мгновение замер, позволяя холодному ветру, несущему запах пыли, пота и металла, охалдить кожу. Лагерь кипел жизнью вокруг меня: где-то чистили оружие, где-то грузили ящики с боеприпасами на повозки, как автоматические, так и запряженные мутантными вьючными животными, чьи низкие гортанные крики врезались в общий гул.

Затем я направился прочь от главной палатки, к другому, менее заметному шатру, стоявшему чуть в стороне, в тени развернутого полевого генератора, чье ровное гудение было привычным фоном.

Стражи здесь были свои — двое бойцов в алых с серым мундирах Регулов, с нашитыми на плечи гербами в виде вздыбленного льва. Они узнали меня, их взгляды стали внимательными, выжидающими.

Но они молча, с почти синхронным движением, отсалютовали, ударив себя в грудь, и отодвинули тяжелый полог. Я вошел внутрь.

Палатка Лоэна иль Регула была куда скромнее, но дышала практичностью и уверенной силой. Не было позолоты, лишь прочные складные столы, заставленные картами, испещренными пометками, и прочное кресло, в котором сидел сам хозяин.

В воздухе витали знакомые запахи — кожи, оружейного масла и крепкого спиртного, почти медицинского спирта. Лоэн, военачальник в этом походе, был мужчиной в годах, с сединой на висках и лицом, испещренным шрамами, которые не смогли скрыть даже лучшие целители.

Один из шрамов, тонкая белая линия, пересекал его левую бровь, придавая его взгляду постоянное выражение легкого прищура. В его мощной, иссеченной старыми ранами руке он небрежно держал тяжелый стакан с янтарным виски.

Его взгляд, холодный и оценивающий, поднялся на меня. В нем не было ни капли тепла или семейственной приязни. Недовольство, которое я видел, было направлено не на мое появление.

Но Лоэн иль Регул был, прежде всего, прагматиком. Он закинул большую порцию виски в горло, поставил стакан на стол с глухим стуком и проигнорировал свои личные чувства, как отбрасывают мешающий плащ перед боем.

— Ну? — его голос был низким и хриплым, как скрип камней. — Что сказал Его Высочество? Принял он к сведению твои… наблюдения?

— Он не отступится от плана массированного удара, — ответил я, останавливаясь перед его столом, моя энергетическая форма отбрасывала слабую тень на разложенную карту. — Никакие уговоры на него не подействовали. Более того, мне было приказано удалиться и не возвращаться.

Лоэн тяжело вздохнул, его мощная грудь медленно поднялась и опустилась. Его пальцы, толстые и покрытые старыми мозолями, снова обхватили стакан, но он не стал пить, лишь водил им по кругу, оставляя влажные следы на полированном дереве. Он смотрел на эти круги, будто ища в них ответ.

— И ты уверен, что это провал? — спросил он, все еще глядя на стакан, избегая моего взгляда. — Полное самоубийство? А не просто… высокий риск?

— Тактику «Кит» против текущей диспозиции Альфардов может придумать только тот, кто жаждет славы больше, чем победы, — мои слова прозвучали резко, но без эмоций, как приговор. — Их построение — классическая «чаша». Они оттянули центр, укрепили фланги высотами и замаскированными артиллерийскими позициями. Гепарит поведет свой «Кит» прямиком в пасть. Это самоубийство, без сомнений.

Лоэн мрачно хмыкнул, короткий, отрывистый звук, но не стал спорить. Он знал, что я прав. Он видел те же карты, те же донесения разведки, которые я добыл. Он был ветераном слишком многих кампаний, чтобы не видеть очевидного.

— У нас нет выбора, — отчеканил он, наконец подняв на меня взгляд. В его глазах читалась усталость и горечь старого солдата, вынужденного подчиняться приказам бездарного политика, который видел в войне лишь путь к личной славе. — Он главнокомандующий. Его слово — закон. Даже если этот закон ведет десятки тысяч наших людей на убой. Честь и долг…

Я наклонился вперед, чтобы мой голос был слышен лишь ему в этом замкнутом пространстве, за плотными стенами шатра.

— Честь и долг не требуют слепого следования за безумцем. Выбор есть всегда. Вопрос лишь в цене. И поверьте, — я сделал крошечную паузу, — по вздорному принцу, взлетевшему к верхушкам власти лишь благодаря тому, что его старшие братья оказались недостаточно живучи, никто особо скучать не будет. Ни в армии, ни при дворе.