Телохранитель Генсека. Том 6

Глава 8

— Где труп⁈ — взревел Ельцин, забыв о нашем присутствие в кабинете.

Секретарь Ельцина из бледного стал зеленым, но взял себя в руки и доложил:

— Уже отправили в Москву. Из прокуратуры сообщили.

«Перехватить надо было. Но поздно, поздно… шта они сами мозгами не шевелят? Уже хвосты поджали?», — подумал Ельцин, как-то сразу сгорбившись.

— Думаю, на этой оптимистической ноте мы и закончим наше совещание, — я усмехнулся, слегка хлопнул ладонями по столу и встал.

Зайцев поднялся раньше меня, быстро покинув кабинет, а Малышев все-таки криво улыбнулся, с презрением глянув на Ельцина. Я вышел из кабинета и сразу наткнулся на Кобылина. Тот, слегка нагнувшись к бледному помощнику, что-то тихо говорил ему. Увидев меня, Кобылин хлопнул его по плечу.

— Ладно, Серега, не дрейфь! — утешил он парня, а я только сейчас обратил внимание на то, как они похожи — так бывают похожи друг на друга отец с сыном или братья. — Все будет путем. Передавай привет матери. Скажи, я постараюсь заехать сегодня в гости. Сто лет вас всех не видел, соскучился.

— Хорошо, дядь Федь, — ответил прилизанный молодой человек. — Мама будет рада вас видеть. И бабушка тоже обрадуется.

Я не стал задавать вопросов, быстро покинул приемную. Понятно, что прожив полжизни в Свердловске, Федор имел здесь не только формальные, но и массу родственных, дружеских и просто деловых связей.

— Итак? — я с ожиданием посмотрел на Кобылина, когда дверцы машины с резким стуком захлопнулись.

— Все как вы и предполагали, Владимир Тимофеевич, — Кобылин скривился.

— Федор, я ничего не предполагал, я просто попросил вас выяснить, где находится семья Ельцина в данный момент, — одернул его.

— На озере Рица, — ответил Кобылин. — Борис Николаевич их отправил примерно неделю назад на отдых — в Пицунду.

— Ясно. Выясни у друзей, знакомых, родственников Ельцина все, что только можно. Даже тех, кто рядом с ним на горшке в детском саду сидел, найди и проведи опросы. Но чтобы до конца командировки ты знал все, вплоть до расположения родинок на его туше, — дал задание Кобылину и хотел распорядиться отвезти меня в гостиницу, но раздалась настойчивая телефонная трель.

Снял трубку и на автомате произнес:

— Медведев слушает…

— Владимир Тимофеевич, немедленно возвращайтесь в Москву, — услышал сухой голос Удилова. — Леонид Ильич собирает срочное совещание.

Я посмотрел на крыльцо обкома. На ступенях, возле дверей, Зайцев о чем-то беседовал с Веселовским. Я вышел из машины, присоединился к ним.

— Геннадий Николаевич, вы когда назад? — спросил подполковника Зайцева.

— Да прямо сейчас, — ответил Зайцев. — Мероприятия на АЭС закончены, в Свердловске остается группа для оказания помощи команде из Генпрокуратуры, а основной состав возвращается. Если вы с нами, то вам надо поторопиться.

— Не опоздаем. Мы вообще все делаем быстро, — усмехнулся я.

На что Веселовский, изогнув бровь, заметил:

— Это уже все поняли, Владимир Тимофеевич!

И подумал: «Буквально от больших неприятностей ты нас отвел, Медведев. Но интересно, откуда у тебя была информация о том, что взрывные устройства подменили на настоящие?»

Да, вопрос, конечно интересный, и как на него отвечать, я пока не знаю. А задавать его будут часто.

— Подполковник Соболев тоже летит? — уточнил я. — Его ожидаете?

— Нет, — ответил Веселовский. — Подполковник Соболев остался в Свердловске по долгу службы и согласно своей должности. Как человек, который курирует контрразведывательное обслуживание на объектах энергетического комплекса, он будет участвовать в работе комиссии. А расследовать чрезвычайное происшествие на Белоярской АЭС, я так понимаю, будут долго. Это еще не говоря о принятии мер.

И он первым спустился по ступеням, направляясь к автомобилю. Я вернулся в салон нашей «Волги».

За автомобилем Зайцева и Веселовского Федор следовал, как привязанный, выдерживая дистанцию между машинами в три метра.

Я смотрел в окно автомобиля на просыпающийся Свердловск. Даже не смотря на работающую печку, в салоне чувствовалась зимняя стужа. За окном градусов пятнадцать мороза. Заканчивался первый месяц весны, но здесь не было даже намека на оттепель.

Город просыпался. Фонари еще горели, но их тусклый свет уже растворялся в первых отблесках восходящего солнца. Люди уже стояли на остановках, пряча лица в воротники, переминаясь с ноги на ногу. Торопились к утренней смене на заводы и фабрики, спешили в институты, конторы. Их жизнь шла в прежнем ритме…

В окнах домов, как и в зданиях, где располагались объекты социальной сферы, тоже горел свет. Привычная, размеренная жизнь огромного города-завода.

Глядя на знакомую до боли картину, я думал о том, как хрупко все…

Люди, закутанные в свои шарфы, думали о насущном — об опоздании, о семье, о дефиците какого-нибудь товара. Они строили планы на вечер, на выходные, на жизнь. И даже не подозревали о том, что этот день едва не стал совсем другим. Тонкая пленка повседневности, кажущаяся такой нерушимой, могла порваться в одно мгновенье. И только потому, что Ельцин захотел на чужой беде в рай въехать.

Уже сидя в самолете, продолжал думать об Ельцине. То, что Борис боится потерять Корнилова — ежу понятно. Свой человек на посту председателя УКГБ ему жизненно необходим. Это глаза и уши. Через таких, как Корнилов, Ельцин держит под контролем ситуацию в области и не только, но самое главное — обеспечивает себе тыл. Без него Борис Николаевич будет уязвим, уже хотя бы потому, что в ближайшее время исполняющим обязанности начальника УКГБ назначат заместителя Корнилова. А это у нас Войцицкий Эдуард Павлович. Если можно так сказать, то Войцицкий — это такой чекист до мозга костей, служака, человек, который тянет всю оперативную работу на себе. И, насколько я знаю эту сволочь Ельцина, он сейчас попытается сделать все, чтобы переложить вину с генерала Корнилова на Войцицкого, представив того как главного виновника чрезвычайного происшествия.

Мне надо решать вопрос с Ельциным и быстро.

Этот инцидент на Белоярской… Пусть даже формально, по документам, Борис Николаевич здесь белее снега. Ни одного приказа, ни одной резолюции. Дистанция выдержана Ельциным безупречно.

Но и он, и уж тем более я, понимаем, как устроена власть. Она держится не на протоколах и отчетах. Настоящая власть в доверии, в негласных договоренностях и, самое главное, в круговой поруке.

Когда же твой ставленник оказывается в эпицентре такого скандала, брызги летят и на тебя. И самым «забрызганным» у нас окажется еще один товарищ с Урала. Рябов — секретарь ЦК, который как раз и курирует оборонную промышленность. Человек, буквально за уши протащивший Ельцина на свое место. Но он человек честный, насколько я знаю. Тоже много читал его мемуаров, когда в той, гуляевской жизни, пытался понять, как этот малограмотный, хамоватый, запойно пьющий Ельцин стал президентом России. А Рябов в своих воспоминаниях написал: «Я открыл Ельцина и очень жалею об этом».

Но — это в той жизни, которую я уже прожил. Сейчас же Рябов вряд ли отмоется, потому что его же протеже будет топить его всеми способами. Чуть только потянуло душком скандала — все, считай, ты вылетел из обоймы…

Ельцин понял это мгновенно. Именно поэтому так мешком осел на стул, словно ноги перестали держать его. И его ярость — она вызвана не гневом, а страхом потерять контроль и оказаться беззащитным перед обстоятельствами и, что важнее, перед Москвой. То, что он будет бороться за свою личную вертикаль власти, это как дважды два.

А вот люди, которые могли погибнуть, это фон. Это досадные помехи, которые приходится учитывать — пока. Когда Ельцин стал президентом — в моей прошлой жизни — на людей он уже не оглядывался.

Почему-то вспомнился другой Борис — Немцов, которого одно время считали преемником Ельцина. Я хорошо помнил его попавший в сеть телефонный разговор с Яшиным и Пархоменко, во время событий на Болотной площади: «Состав завтрашнего митинга очень сильно отличается от всех предыдущих. Это трусливые „белые воротнички“, такие хомячки из интернета. На митинге на Чистых прудах десять процентов были политически мотивированы, а девяносто процентов были абсолютно такие овощи, которые типа возмущены, что их нае***и. Они кретины, они мне памятник должны поставить вместо Дзержинского на Лубянке. На Болотной будут такие пингвины боязливые. Я считаю, что нам нужно сделать так, чтобы их не тронули. Иначе они от нас отвернутся и скажут, что мы их как пушечное мясо использовали»…

Дальше он очень нецензурно высказался о своих соратниках, и очень наглядно показал, как деньги «делают» власть. Цинизм его речи зашкаливал.

Тогда я невольно сравнивал отношение Немцова к народу с тем, что было при Брежневе. Советское уважение к рабочему человеку, да просто к людям, осталось в прошлом. Именно тогда я это понял окончательно. Даже когда в восемьдесят девятом Борис Ельцин помочился на колесо самолета во время визита в Соединенные Штаты, я еще не верил, что это насовсем. Еще теплилась надежда, что Союз вернется. Но — Ельцин переиграл всех…

Попробую предположить, какие шаги предпримет Ельцин сейчас? От обвинений в ЧП на АЭС он априори защищен, а вот вопрос с расследованием УСБ он попытается снять любой ценой. И за ценой не постоит, в этом не сомневаюсь.

Да, и надо сразу пресечь все попытки Ельцина свалить вину на Войцицкого, чтобы «отмазать» своего человека — генерала Корнилова…

Приземлились в Чкаловском, неподалеку от Звездного городка. Что порадовало — меня уже ждал Соколов.

— Владимир Тимофеевич, ну наконец-то я с вами встретился! — как-то даже по родственному обрадовался ростовчанин.

«Хорошо, хоть обниматься не полез», — подумал я, устало опускаясь на сиденье рядом с водительским.

— Новости есть? — спросил Соколова. — Только без лишних эмоций, Андрей. Докладывай сухо и по делу.

— Хотел бы сухо, но не получится, — майор вел машину так же, как делал все — безудержно, залихватски, и с чисто ростовским пофигизмом. Сам был свидетелем ростовских «ПДД» не раз. Водитель мог остановиться посреди шоссе с плотным потоком транспорта, развернуться, наплевав на сплошную полосу дорожной разметки, и поехать в обратном направлении.

— Все-таки постарайся не сильно растекаться «мыслию по древу», — я вздохнул, попытавшись вспомнить, когда последний раз ел?

— У меня тут вам хавчик припасен, — Соколов открыл бардачок и вытащил завернутый в промасленную бумагу бутерброд. — Что-то подумал, что в военном самолете бортпроводниц не предусмотрено, и кормить вас никто точно не будет.

Я надкусил: кто бы сомневался, с рыбой! Но вкус божественный! Помахал бутербродом, мол, продолжай, сам же впился зубами в еду.

— Ельцин как только приехал, сразу же направился на Старую площадь, — доложил Соколов уже поспокойнее. — Там он попытался встретиться с Капитоновым, но тот просто пулей от него сбежал. Как от чумного шарахнулся, и до конца рабочего дня больше не появился на своем рабочем месте. Ельцин прождал Ивана Васильевича в приемной около часа. После он зашел в Комитет партийного контроля. Там же, в здании ЦК, в соседнем подъезде…

Соколов прервался, чтобы высказать свое мнение о медленно едущем автомобиле впереди и о других участниках дорожного движения:

— Ну куда ты лезешь? Скорость прибавь! — прокричал он в открытое окно, но тут же повернул голову ко мне и продолжил:

— У Соломенцева тоже возмущался так, что в приемной слышно было. Потребовал, чтобы создали комиссию, но уже по партийной линии проверили работу Свердловского обкома и сделали независимую оценку строительных работ. Как я понял, тряс бумагами с разрешающими подписями. Еще что-то про клевету на предмет бани для работников обкома кричал. Это, как я понимаю, в пику нашей проверке, Владимир Тимофеевич?

— Ты прав, нападение — лучший способ защиты. Но продолжай, — я свернул бумагу, жалея, что бутерброд такой маленький и сунул ее в бардачок. — Что дальше?

— А дальше самое интересное! — Соколов обогнал пару автомобилей, выскочив на встречную полосу и вернувшись на свою прямо перед носом большегрузного «Камаза». — Он снова пошел в приемную Капитонова и не застав его, заглянул в отдел промышленности. Там у ответственного работника, который курирует Свердловскую область, взял папочку. Просмотрел тут же переписку, ответы, документы, постановления. Отдал папку своему помощнику. Но одну бумагу сунул в карман. А прежде внимательно так прочел. Даже в лице изменился. Я, как вы и приказывали, Владимир Тимофеевич, глаз с него не спускал…

Соколов обогнал медленно ползущие «Жигули», на этот раз по обочине.

— Так вот, когда он вышел из здания ЦК, бумагу эту порвал и бросил в урну. А я в ней рылся, как последний бродяга, но собрал почти всю. По крайней мере те куски, на которых был текст, все на месте. — И он достал из папки, лежащей рядом, лист картона, на который были наклеены обрывки записки.

Написано от руки с наклоном, как если бы писавший был левшой. На записке сверху стояли заглавные буквы «БН» и восклицательный знак. Я прочел вслух:

— «Ситуация осложнилась. Если можешь, отмени все. Если это невозможно, подчисти хвосты». И все? — уточнил у Соколова.

— Нет не все! — радостно сообщил он, но тут же сообразил:

— А, вы о записке? Да, там больше не было исписанных клочков. А так нет, не все. Дальше он позвонил Калугину, договорился о встрече в ресторане — в Арагви, но встречаться не стал, хотя там уже опера из Седьмого управления ждали, даже организовали прослушку. Калугин просидел минут пятнадцать и ушел. А Ельцин часа два покатался по Москве, один раз выскочил позвонить с телефона-автомата, потом сразу в аэропорт и на шестичасовой рейс в Свердловск.

— Кому звонил из автомата, выяснить, так понимаю, не удалось?

— Вот вы меня, Владимир Тимофеевич, сейчас даже расстроили, как это не получилось? Я подошел прямо к будке, и своими глазами видел, какой номер он набрал. А после отлета Ельцина выяснил, чей это номер. Ни за что не догадаетесь!

— Андрей, — я уже начинал терять терпение, — не место для театральных эффектов. Я даже догадываться не буду. Говори.

— Звонил в Заречье, на госдачу. Набрал номер помощника.

— Александрова-Агентова⁈ — вот здесь я напрягся.

— Нет, — ответил Соколов. — Звонил не прямо Андрею Михайловичу, а в секретарскую.

— Спасибо, Андрей, ты хорошо поработал, — поблагодарил майора.

До самого Заречья пытался просчитать, кому мог звонить Ельцин? В секретарской обычно одновременно находились три секретаря, причем дежурство было круглосуточным. Женщин я сразу отметаю. Дамы бальзаковского возраста, все семейные, все лично преданные Леониду Ильичу. Секретарей-мужчин двое. Но ими вертит Галина — самая старая соратница Леонида Ильича. И эти мальчики — им обоим по двадцать шесть лет, после МГИМО распределили в прошлом году — они у Галины и Александрова-Агентова на месте не сидят. Постоянно перемещаются по территории госдачи с поручениями. Кто еще бывает в секретарской, кроме этих шести человек и Андрея Михайловича, а так же генерала Рябенко? Сегодня после совещания это выясню.

В Заречье я сразу направился в кабинет Рябенко.

— Владимир Тимофеевич, быстро за мной. — генерал как раз выходил из кабинета, когда я подошел к двери. — Хорошо, что успел. Совещание вот-вот начнется.

Мы прошли в малый зал. Удилов уже был здесь. Тут же сидел Устинов, напряженный, пальцы барабанят по папке с бумагами. Рядом с ним Рябов. Яков Павлович смотрел в другую от Устинова сторону. Давно известно, что у них очень плохие личные отношения и я удивился, как это места Устинова и Рябова на совещании оказались рядом. Машеров тоже присутствовал. Но он, в отличии от Устинова и Рябова, сохранял полное спокойствие. А вот Капитонов, сидевший рядом с ним, был словно на иголках. Когда Непорожний — министр энергетики и старый друг Леонида Ильича — уронил авторучку, Капитонов вздрогнул. Пожалуй, лучше всех чувствовал себя Цинев. Он был собран, деловит и сейчас, не обращая внимания на присутствующих, просматривал документы в папке.

Не успели мы с Рябенко устроиться за столом, как раскрылась дверь и вошел Леонид Ильич. Я в который раз изменил свои представления о Генеральном секретаре. Сейчас в нем не осталось ничего от «доброго дедушки».

Я впервые видел Брежнева в такой ярости.