Телохранитель Генсека. Том 6

Глава 23

Сахаров со своей супругой жили в том же доме, что и Руфь Боннэр. Буквально в соседнем подъезде. И, подъехав к дому на улице Чкалова, мы застали их не в постели, как предполагалось, во время дневного сна. Парочка «борцов с режимом» стояла на широком тротуаре в колодце внутреннего двора в окружении журналистов, неподалеку от живописной арки.

— Твою ж в дивизию мать… — тихо выругался я.

— Ну что, подождем? — предложил Кобылин.

— В любом случае придется ждать, Карпов с прокурорскими еще не подъехал, — я посмотрел в сторону лже-Боннэр, упивающейся вниманием прессы. — Давайте подойдем пока, послушаем, что они говорят. Кстати, а кто дал разрешение на эту пресс-конференцию?

— Скорее всего, никто, — заметил Соколов. — Когда они спрашивали? Но это, вообще-то, нарушение.

Мы вышли из машины и встали рядом с немногочисленными зрителями этого «бесплатного представления». Среди них я заметил двух сотрудников седьмого управления. А среди журналистов с удивлением увидел Мастерса.

— Этот то как здесь оказался? — у Соколова глаза стали, что называется, по полтиннику. — Его же должны были выслать? После того шоу, которое он устроил?

— И хорошо, что не выслали, — ответил майору Соколову, — компромата больше будет. И отношение к нашим «правозащитникам» тоже сформируется соответствующее…

Академик Сахаров стоял, сунув руки в карманы светлой куртки, из-под которой был виден воротник белой рубашки и галстук. Его жена красовалась в длинном пальто, темного цвета, из кашемира. Шарфик подобран в тон шляпке — вишневый. Перчатки на ней того же оттенка. Сумочка небольшая, на двух длинных ручках. Висела на локте. Было видно, что собирались специально для встречи с журналистами.

— К сожалению, несмотря на имеющиеся подвижки в области гласности, и привлечение общественности к освещению острых вопросов радиационной безопасности, мы должны с прискорбием констатировать, что продолжаются необоснованные преследования и репрессии в отношении правозащитников — неравнодушных советских людей, которые хотят знать правду, — вещал Сахаров скрипучим старушечьим голосом.

— Как он это произнес? Без остановки и ни разу с дыхания не сбился? — тихо, но так, чтобы слышали мы с Кобылиным, пробурчал Соколов.

— Мистер Сахаров, вы только что вернулись из Свердловска, вы были на Белоярской АЭС? Вас везде пропустили? — задал вопрос представительный мужчина, но продолжить не смог — его перебила лже-Боннэр.

— Какую газету вы представляете? — тут же уточнила она. — На кого вы работаете?

— «Какое твое есть право?» — усмехнулся я.

— Что? — тут же переспросил Кобылин.

— Да так, вспомнил кое-что, — не объяснять же ему, какие ассоциации в моей памяти вызвала фраза «на кого вы работаете». — Калька с американского выражения. Даже не надо мозги ломать, где она до шестьдесят второго года отсиживалась. Ладно, слушаем дальше…

— Я представляю газету «Corriere della Sera», Италия, — ответил солидный и, к слову, совершенно ничем не напоминающий итальянца, журналист.

— По поводу нашей вынужденной поездки под конвоем КГБ мы уже дали официальное коммюнике от имени Московской Хельсинкской группы, — безапелляционно заявила супруга Сахарова. — Я думаю, в вашей редакции оно должно было быть, и вы, прежде чем идти на пресс-конференцию, должны были с ним ознакомиться и не задавать таких провокационных вопросов.

— Но позвольте, на пресс-конференцию нас пригласили… — растерянно произнес журналист. — Причем молодой человек, который мне звонил и представился секретарем академика Сахарова, сообщил, что будут сделаны важные заявления. Пока ничего важного мы с коллегами не услышали.

— У меня нет секретаря! Вас ввели в заблуждение, — Сахаров был на грани истерики. — Мы, пожалуй, пойдем. Вы провоцируете нас, вы разве не видите, что кругом вертятся агенты КГБ⁈ Мне нечего вам сказать!

— Может, вы тогда расскажете, кто находится рядом с вам? — выкрикнул молодой человек, в котором я узнал спеца из Второго главного управления.

— Это моя жена, Боннэр Елена Георгиевна, ветеран и инвалид Второй мировой войны, — с гордостью заявил академик.

— Вы в этом уверены? — снова раздался тот же голос.

Лже-Боннэр сначала побледнела, потом пошла красными пятнами.

— Адик, нас провоцируют, пойдем отсюда, — она взяла Сахарова под руку и рванулась к подъезду, но ей преградил путь советник юстиции Арапов.

— Гражданка Боннэр, вы не явились в прокуратуру, проигнорировав три врученные вам повестки, — сказал он громко, но при этом как-то очень спокойно и весомо. — Как говорится, если гора не идет к Магомеду, то мы пришли сами. Пройдемте с нами и побеседуем по поводу некоторых вопросов, которые к вам возникли.

— Я никуда не пойду! — заорала лже-Боннэр. — Это провокация! Это репрессии! Это новый тридцать седьмой год!

Я кивнул Соколову и Кобылину. Они оттеснили журналистов и, аккуратно взяв под локотки брыкающуюся женщину, провели ее к нашей «Волге». Все это под вспышки фотоаппаратов.

Сахаров припустил следом и попытался сесть в машину.

— Куда вы, Андрей Дмитриевич? — я отодвинул его от дверцы. — Идите домой, у вас сейчас ведь дневной сон. Зачем нарушать режим?

«Волга» отъехала, Сахаров кинулся вслед за машиной, споткнулся, упал. Сел прямо на асфальт и заплакал.

— Люся… — прорыдал он.

Интересно они друг друга называют, подумал я, «Адик», «Люся»…

— Расскажите, в чем причина задержания мадам Боннэр? — подскочили ко мне журналисты. — За ее правозащитную деятельность? Это преследование за правду?

— Товарищи и господа, в интересах следствия я не могу разглашать информацию. Скажу только, что задержание никаким образом не имеет отношения к защите прав, — ответил им на ходу, направляясь к машине, в которой приехали Арапов с Карповым, но остановился и добавил:

— Точно так же, как любые слова гражданки Боннэр не имеют отношения к правде.

И я, игнорируя посыпавшиеся со всех сторон вопросы, сел на заднее сиденье рядом с советником юстиции.

— Откуда у вас так вовремя оказались три проигнорированные повестки? — поинтересовался, когда выехали на Садовое кольцо.

— Сразу после «концерта» на аэродроме первая, вторая после клеветнических заявлений журналистам в Свердловске, и третью отправил после того, как первые две были проигнорированы, — ответил Арапов. — Но вы должны понимать, товарищ полковник, что в случае с этой дамочкой у вас должны быть просто железобетонные доказательства ее вины.

— Доказывать будет следственная группа, — ответил я, — а мы просто предоставляем материалы, Павел Львович. Кстати, сейчас по приезду на Лубянку, вы с этими материалами и ознакомитесь.

Спустя полчаса, внимательно прочитав документы из папки по делу Мясниковой и, сверив тут же снятые с лже-Боннэр отпечатки пальцев с имеющимися в папке, Арапов без колебаний выписал постановление на арест.

Я поднялся к Удилову.

— Вадим Николаевич, команду пригласить журналистов на задержание дали вы? — спросил прямо, хотя это было понятно и так. — У меня вопрос: почему не поставили меня в известность?

— Не успел, Владимир Тимофеевич, — ответил Удилов. — У меня, знаете ли, всегда все идет по плану. Я никогда не рискую. Даже если со стороны это выглядит как риск, на самом деле каждое действие — результат анализа и расчета. Также я не имею склонности к импровизациям. Но вы в который раз провоцируете меня именно импровизировать. Мне показалась интересным ваше предложение по поводу показательного суда над лже-Боннэр и пришлось действовать быстро.

Удилов встал, сложил документы в кожаную папку.

— А вам все-таки надо работать системно, Владимир Тимофеевич. Распыляетесь. Обратите на это самое пристальное внимание.

— Приму к сведению, — ответил я.

— Пообедаете со мной? — предложил он, поставив папку на полку шкафа.

Не стал отказываться и, когда уже сидели в комнате отдыха, и ждали официанта, я задал вопрос, который волновал меня в этой истории больше всего.

— Микоян должен был знать Мясникову еще по делу «Четвертого рейха». Причем, знать лично и достаточно близко. В чем дело? Почему он настаивал на поездке настоящей Елены Боннэр в Ирак и почему он ничего не предпринял, когда вместо нее приехала другая женщина? Тем более, его старая знакомая? Неужели это все сойдет ему с рук?

— Микояна использовали втемную. И Мясникову он, конечно же узнал. Но ничего не сделал по той же самой причине, по которой не побоялся Сталина, вытащив своих детей из той ямы, в которую они попали. Даже не учитывая двойное убийство и самоубийство, им светило как минимум десять лет без права переписки.

Удилов взял со стола бутылку минеральной воды, наполнил стакан и сделал несколько глотков, прежде чем продолжить.

— Все вопросы к его сыновьям. Мы давно за ними наблюдаем, и за Вано, и за Серго. Знаете, Владимир Тимофеевич, в который раз убеждаюсь, что предателей бывших не бывает. Как, впрочем, и преступников…

— Чекисты тоже бывшими не бывают, — улыбнулся я.

— Абсолютно правильно мыслите, Владимир Тимофеевич, абсолютно правильно, — Удилов одобрительно покачал головой и замолчал — вошел официант, толкая перед собой столик на колесах.

Обедал Удилов не просто скромно, а даже аскетично. Я бы очень удивился, будь это не так. Рыбный суп, макароны по-флотски, черный хлеб. Вместо салата разрезанный вдоль огурец и рядом солонка с крупной серой солью.

Но я тоже не гурман, а в общем-то всеяден. И с удовольствием расправился со своей порцией супа, вспомнив рыбные дни в столовых во времена моей учебы в Минской школе КГБ. Тогда я, молодой Владимир Гуляев, почему-то не любил эти супы из кильки в томате с рисом или другой крупой. Сейчас же съел с огромным удовольствием.

— Вы на ужин все-таки успейте к Леониду Ильичу, — напомнил Удилов. — А лучше — до ужина. И в дело Мясниковой больше не лезьте. Нашли, вычислили — честь вам и хвала, но дальше займитесь уже наконец своими прямыми обязанностями.

— Понял, Вадим Николаевич. Мне самому достаточно мерзко было во всем этом копаться, — ответил я, нисколько не покривив душой.

Когда я вернулся в УСБ, в общем кабинете было тихо. Только Даниил стучал по клавиатуре, даже не обратив на меня внимания. Не стал его отвлекать, прошел в свой кабинет. Сел в кресло и, сцепив пальцы на затылке, задумался.

Что я помню о смерти Брежнева в ноябре тысяча девятьсот восемьдесят второго года? Не сглазить бы, в этой альтернативной реальности, даст Бог, проживет он подольше.

В той жизни, которую я уже прожил, все случилось утром десятого ноября.

Вечер девятого ноября Леонид Ильич провел на своей даче, в Заречье. Приехали дети, и он весь вечер находился в кругу семьи. После ужина и просмотра программы «Время» Генсек пошел спать, а затем заснул под демонстрацию документальных фильмов.

Утром десятого ноября телохранитель, зашедший в спальню, обнаружил, что Генеральный секретарь скончался во сне. Причиной, как потом констатировали медики, стал оторвавшийся тромб.

Проблемы с сердцем у Леонида Ильича были давно, это ни для кого не секрет. Но все-таки, он казался людям вечным. Как, впрочем, и жизнь при нем.

Вспоминая это, я задал себе вопрос: можно ли говорить о существовании отдельной «эпохи Брежнева»? Думаю да.

Он находился у власти восемнадцать лет. И это время сложилось в целую эпоху для миллионов людей, шагнувших из социализма в перестройку, «лихие девяностые» и дальше…

Однако ключевые достижения того времени носили фундаментальный характер. Именно при Брежневе был осуществлен качественный скачок в укреплении обороноспособности страны.

Я качнулся на кресле, встал, прошел к окну. Обеденный перерыв, по площади шли люди, обычные, советские граждане. Спешили по своим делам. Тут же туристы, много приезжих. Подумал, что сейчас этим людям ничего не угрожает.

Вспомнилось, что именно в эти годы были приняты на вооружение комплексы С-300 и «Тунгуска», проект АПЛ «Акула» и межконтинентальные баллистические ракеты Р-9А, УР-100, Р-36, Р-29, перехватчики МиГ-31 и ракетоносцы Ту-160, ракеты Х-22 — разрушительное оружие против авианосных групп НАТО.

Если бы Леонид Ильич мог знать, как, где и против кого в той «гуляевской» реальности будут применяться эти ракеты, тромб бы, наверное, оторвался раньше.

Простые люди еще много лет… да что лет — десятилетий будут с теплотой вспоминать то, что прорабы перестройки «окрестили» застоем. Досыта нахлебавшись «новой жизни», в нулевых годах это время будут называть по другому: золотой век СССР, время стабильности. Будут говорить, что был почти коммунизм. Действительно, именно при Леониде Ильиче казалось, что вот, еще чуть-чуть, еще полшага — и коммунизм наступит.

Одним из главных достижений Брежнева стала масштабная жилищная программа. За восемнадцать лет его правления новое жилье получили сто шестьдесят два миллиона человек. Было кооперативное строительство жилья. Но вот понятие «ипотека» отсутствовало как класс.

К моменту смерти Генсека заработная плата в среднем по стране выросла до ста восьмидесяти рублей. А вот стабильность цен и тарифов была нерушимой.

Инфляция была минимальной и первый значительный скачок цен случился в восемьдесят втором году, как раз после смерти Леонида Ильича.

Культурная жизнь тоже не стояла на месте. Фильмы, снятые в то время стали классикой.

Впрочем, сейчас я могу говорить — в это время. Поскольку сам нахожусь здесь и сейчас.

И мне еще предстоит сходить на премьеру кинокартины «Москва слезам не верит», которая получит «Оскар», наряду с фильмами «Война и мир» и «Дерсу Узала».

И все это будет похерено, разграблено, спущено в унитаз ненасытными «новыми хозяевами жизни». Причем начало этому было положено прямо у постели только что умершего Брежнева — в той, другой моей жизни.

Итак, кто у нас там был? Андропов. Он прибыл на дачу сразу же и первое, что сделал — устроил обыск. Он был уверен, что очень серьезный компромат на многих членов высшего руководства хранится именно здесь. Андропов распорядился изъять личный портфель Брежнева. Об этом я читал в воспоминаниях реального Владимира Медведева, телохранителя Генсека, которого мне, волей провидения пришлось заменить.

Также возле постели, где лежало еще не остывшее тело Генсека, состоялся очень циничный разговор между Устиновым, Андроповым и Громыко. То, что следующим Генсеком будет Андропов, решили там же.

Все это вспомнилось как-то сразу, встало пазлами в общую картину.

Андропов вывел на сцену Горбачева, Рыжкова и многих других.

Сейчас история пошла по другому пути, и Андропов ушел со сцены раньше. Так же его «команда» была потом буквально вычищена Цвигуном.

Но… я близко пообщался и с Горбачевым, и с Ельциным. И мне точно известно, что Борис Николаевич сам никогда не провел бы столь тонкую интригу, как выход государствообразующего субъекта из состава Советского Союза.

Но вот кто за ним стоит? Раньше я был уверен, что это Андропов. Я ошибался…

По стеклу полновесно застучали капли весеннего дождя. Люди на площади открыли зонты. Черные, синие, серые у мужчин, разноцветные у женщин. Взгляд зацепился за большое пятно красных зонтов, которые раскрылись над группой туристов. Наверняка кубинцы. Они тяготеют к ярким цветам.

Улыбнулся, глядя на это буйство красок и вдруг почему-то вспомнилось, что в девяностые годы появилось выражение «красный пояс».

Так называли регионы, во главе которых стояли губернаторы, сохранившие верность принципам социализма и своим принципам. Они пытались хоть как-то противостоять разрушительным реформам, или, хотя бы, ослабить их, сгладить последствия для населения.

Новые «хозяева жизни» методично убирали их из власти. Всеми способами, не брезгуя заказными делами и физическим устранением, если не получалось иначе.

Дольше всех, насколько я помню по прошлой жизни, продержался Тулеев, губернатор Кузбасса. Но он подал в отставку после пожара в торговом центре «Зимняя вишня».

А предпоследним был Александр Суриков на Алтае. Его не могли убрать никак. И тогда против «красного губернатора» с чьей-то подачи выдвинули популярного «алтайского мужика» Евдокимова.

Народ голосовал не за реального человека, а за сценический образ «иду из бани, морда красная»… Кстати, его тоже просто использовали, пообещав помощь, инвестиции, команду специалистов. Только так удалось разбить один из последних оплотов здравого смысла в бывшем СССР.

И, вспомнив это, я громко хлопнул ладонью по подоконнику… Эврика!

Кажется, я знаю, кто дергает за ниточки, не брезгуя ничем. И кто стоял за развалом Союза в той жизни, которую я уже прожил.

И догадываюсь, кто сейчас готов пойти на любые меры для достижения своих грязных целей.

У кого в руках деньги — у того и власть… В девяностые и нулевые у этого человека будет много денег. А пока у него много возможностей и большие связи. Почему я не вспомнил о нем раньше? Наверное, потому что читал о нем лишь однажды — именно в связи с Михаилом Евдокимовым.

Сведений о нем не было в интернете. Он не мелькал в газетах и на телевидении. Он был почти невидим тогда, невидим и сейчас.

Как это и полагается «серому кардиналу».