Телохранитель Генсека. Том 6

Глава 3

Не думал, что придется заниматься еще и этим персонажем. Почему-то считал, что он — следствие перестройки. Мне казалось, что после того, как отправили Майкла Горби «поднимать целину» в Еврейской автономной области, больше нет прямой угрозы Советскому Союзу. Но, как выяснилось, Ельцина не стоило сбрасывать со счетов. На ум пришло сравнение с лосем.

Лось в лесу не опасен для тех же грибников, например. Одно правило — убраться с его дороги как можно быстрее. Из глубин памяти всплыло воспоминание настоящего Медведева. Когда он охранял Леонида Ильича, видел такого — на охоте. Красавец, метра два с половиной от копыт до кончика рогов. Старый, мощный. Обычно лоси коричневые, а этот был черным, он аж лоснился. Брежнев тоже полюбовался, и не стал стрелять.

— Такого красавца убивать грех, — сказал тогда Леонид Ильич. — Рука не поднимается выстрелить.

Обычно лось прет вперед, и кто не успел отскочить с его пути, тот будет сбит или раздавлен. Лось просто растопчет и вряд ли заметит препятствие. Даже волки убираются с его дороги, чтобы случайно не попасть под копыта. Эдакий лесной ледокол. Так и Ельцин — будет переть к цели, наступая на всех, кто мешает.

Хотя, зря я сравнил его с лосем. Лось все-таки животное благородное, в отличии от Ельцина…

Хлопнула входная дверь и тут же раздался крик:

— Папа дома!!!

Я вышел в прихожую.

Леночка скидывала одежду прямо на пол. Светлана сделала замечание:

— Лена, повесь шубку на вешалку.

— Лида подберет, — фыркнула Леночка. — Это ее работа.

Мы с женой переглянулись. Я нахмурился и строго произнес:

— А ну-ка отставить барские замашки! Чужой труд надо уважать. Лида — наша помощница, а не прислуга.

Вечером, когда Лидочка ушла домой, я зашел в детскую. Светлана сидела на Таниной кровати со спицами. Таня что-то писала, а Лена просто болтала ногами в воздухе, лежа на ковре.

— Девочки, давайте почитаем книжку? — предложил им.

— Ура! А какую? — это Леночка.

— А про что? — это Таня.

— Про жизнь, — ответил им и снял с полки «Хижину дяди Тома», но Света встала, молча забрала книгу у меня из рук и поставила на место.

— Лучше эту вот, — и она подала томик Тургенева. — Думаю, «Муму» больше подойдет.

Я не стал спорить, открыл книгу и начал читать:

— «В одной из отдаленных улиц Москвы в сером доме с белыми колоннами, антресолью и покривившимся балконом жила некогда барыня, вдова, окруженная многочисленной дворней»…

— А что такое «дворня»? — Тут же спросила младшая дочь.

— Дворней при крепостном праве называли прислугу в доме, — «блеснула эрудицией» Таня. — Папа, я уже читала эту книгу, я буду природоведение делать.

— Нам уйти в зал, чтобы не мешать тебе? — предложил дочери.

— Вы мне и не мешаете, вот ну нисколечко, — и Таня, открыв коробку цветных карандашей, стала что-то рисовать в тетради.

Леночка, прижавшись ко мне, с интересом слушала. Иногда задавала вопросы, если встречалось непонятное слово. Когда закончил читать рассказ, Леночка с возмущением спрыгнула с кровати.

— Я бы эту барыню саму утопила! — закричала она. — Бедная собачка! И этот Герасим какой-то дурак! Не мог сразу уйти с собакой⁈ Почему потом-то⁈

— Ты знаешь, я тоже всегда задаю себе этот вопрос, — ответил ей. — Видимо, рабство было настолько в крови у Герасима, что он даже в мыслях не мог ослушаться приказа. Но сейчас нет рабов, и любой труд человека ценен. Ты поняла?

— Да. Папа, а хорошо, что дедушка Ленин устроил революцию и расстрелял всех барыней и барынов из «Авроры», — заявила младшая дочь.

Светлана усмехнулась, с иронией глядя на меня.

— «Барынов»… — передразнила Таня. — Ты еще скажи «баранов». Правильно говорить «баринов».

— Вообще-то правильно говорить «бар», — заметил я.

Лена подскочила к сестре, заглянула в ее тетрадь.

— Фу, какая у тебя муха страшненькая получилась, — фыркнула она.

— Это жук, — возразила Таня.

— Муха, муха, муха! — дразнила ее Леночка.

— Жук, — твердо сказала Таня. — Пап, ну сам посмотри! — Она встала из-за стола и принесла мне тетрадь. — Ну ведь жук же? Мы насекомых проходим по природоведению.

— Крылышки сделай зелеными, и у тебя получится очень симпатичный жук. Бронзовка. — утешил ее. — Помните, как весной они красиво сверкают под солнцем?

— И очень любят сирень, — заметила Светлана. — А теперь прекратите споры и спать.

Когда девочки улеглись, и мы тоже лежали в кровати, я спросил Свету:

— Почему ты забрала у меня «Хижину дяди Тома»? Книга вполне подходит девочкам по возрасту.

— Знаешь, Володя, моя мама… светлая ей память… — Света всхлипнула, но тут же продолжила:

— Я не очень любила читать, но мама просто заставляла. Потом я сама втянулась. А книги, сам знаешь, какой дефицит. И если удавалось достать что-то редкое, мама тут же несла мне. Как-то ей дали на два дня роман Кронина — «Замок Броуди». Книжка толстая, но я все два дня не могла оторваться, так быстро прочла. Мне тогда лет двенадцать было. Как я рыдала, когда бедная Несси повесилась, провалив экзамен! Я была так потрясена, даже больше — просто раздавлена. И потом на каждом экзамене вспоминала о бедной девочке и сама тряслась от страха. Не хочу, чтобы мои дочери получили психотравму, дети — они слишком впечатлительны для той истории, которую описала Гарриет Бичер-Стоу в «Хижине дяди Тома».

— Это ты зря, Свет. Таня слишком критична, она умеет отличать реальную жизнь от авторской фантазии. А Леночка, скорее всего, решила бы угнать «Аврору», чтобы освободить всех негров в Америке, — я притянул жену к себе, поцеловал ее.

— Скажешь тоже, угнать «Аврору», — Светлана рассмеялась, видимо, живо представив эту картину.

— Кажется, Леночка очень легкомысленно отнеслась к судьбе крепостных. Ее больше интересует угон крейсера. — усмехнулся я. — Не накручивай. Давай спать, завтра вставать рано.

Но я ошибался. Утром, только Лида переступила порог, Леночка кинулась к ней, обняла за талию и воскликнула:

— Лидочка, я так счастлива, что ты не крепостная и тебе не надо топить собак!

Я закатил глаза, а Светлана, со смехом глянув на меня, подколола:

— Ну что, воспитатель? Съел?

Они вышли за дверь — торопились в школу. А вот я немного задержался — объяснял Лиде, что никаких собак топить не надо. Уже собирался выходить из дома, как зазвонил телефон.

— Володя, — услышал я в трубке голос генерала Рябенко. — Прежде чем поедешь на Лубянку, загляни в Заречье. Леонид Ильич хочет тебя видеть.

— Хорошо, выезжаю, — ответил я и положил трубку.

У подъезда меня ждала служебная «Волга», водитель был незнаком.

— Старший лейтенант Кобылин, — представился он. — На Лубянку, Владимир Тимофеевич?

— Нет, сначала в Заречье. И как вас зовут? — Я усмехнулся, вспомнив рассказ Чехова.

— Федор, — ответил Кобылин, выруливая на Кутузовский проспект. — Тепло наступит совсем скоро, мухи уже просыпаются, — и он махнул рукой, выгоняя из салона насекомое.

«Муха, жук», — вспомнил я вчерашний спор девочек. «Я устал, я мухожук», — сразу всплыла в памяти шутка, придуманная неизвестным мне юмористом в гуляевской реальности.

Приехав на госдачу, я застал Леонида Ильича в столовой. Виктория Петровна и генерал Рябенко тоже были здесь.

— Здравствуй, Володя. Завтракал? — сразу же поинтересовался Леонид Ильич. — Садись за стол.

— Спасибо, Леонид Ильич, только что дома поел. Что случилось? — я вопросительно посмотрел на Рябенко. Но мне ответила Виктория Петровна:

— Галя выпросила у отца концерт какой-то иностранной группы. А он, как всегда, не смог отказать, — и она бросила сердитый взгляд на Леонида Ильича. — Лучше бы на концерт Людмилы Зыкиной все вместе сходили.

— Витя, да что ж ты меня упрекаешь? Мне и самому интересно посмотреть, как эти негры поют, — слегка виновато ответил Брежнев. — Они еще в феврале должны были приехать, но там кто-то из ансамбля заболел, и пришлось перенести гастроли. — Леонид Ильич посмотрел на меня и пожаловался:

— А Витя ни в какую, на отрез отказывается с нами идти! Тут что хочу сказать, есть желание на концерт сходить? С супругой? А Александр Яковлевич пойдет с Витей на Зыкину. Так-то я Людмилу тоже люблю, хорошо поет, душевно, но — уже обещал Гале. — и он вздохнул:

— Совпало с концертом Зыкиной. Госконцерт не учел. Так с датами напутать — надо было постараться. Ну что, составишь нам с Галей компанию?

— С удовольствием, Леонид Ильич! — я действительно буду раз немного отвлечься, да и со Светой давно никуда не выбирались, но уточнил:

— Какого числа мероприятие? Тут у меня командировка намечается.

— Так вот, уже сегодня вечером. — ответил Рябенко. — А куда собрался на этот раз? Что за командировка?

— В Свердловск. Сигналов из области много, надо разобраться на месте, — ответил генералу.

— Покой нам только снится, — хмыкнул Рябенко и продекламировал несколько строк из стихотворения Блока:

— «И вечный бой! Покой нам только снится сквозь кровь и пыль… летит, летит степная кобылица и мнет ковыль»…

«Что-то со вчерашнего вечера литературные темы не прекращаются, даже новый водитель, и тот… Лошадиная фамилия…», — подумал я, вспомнив о Кобылине, ожидающем в машине.

— Ельцин-то в чем провинился? — удивился Леонид Ильич. — Ну, сельское хозяйство у него не очень. Запустил, конечно, а так-то вполне благополучная область.

— Урал — опорный край державы, — произнес генерал Рябенко, но, в отличии от Соколова, буквально вчера сказавшего то же самое в шутку, у Рябенко эта фраза прозвучала торжественно.

— Саша, ну за столом-то можно обойтись без лозунгов? — поморщилась Виктория Петровна.

— А что, устойчивое выражение, — тут же нашелся Рябенко. — Кузбасс — это всесоюзная кузница, Кубань — это всесоюзная житница, а Кавказ — это всесоюзная здравница! — Александр Яковлевич очень похоже спародировал Этуша, сыгравшего товарища Саахова в фильме «Кавказская пленница».

Леонид Ильич от души рассмеялся. Он закинул голову и хохотал пару минут.

— Спасибо, Саша, насмешил, — поблагодарил друга Леонид Ильич, вытирая выступившие от смеха слезы.

— Леонид Ильич, приятно видеть вас в хорошем настроении, но если ко мне вопросов больше нет, я пойду — дел много, — мне действительно надо было ехать. В дороге хотел мысленно восстановить все, что помню об Ельцине — что-то, связанное с предстоящей поездкой на Урал не давало мне покоя.

Брежнев не стал меня задерживать, и я, покинув столовую, быстро вышел из здания.

— Теперь на Лубянку? — уточнил Кобылин.

— Да, Федор, — кивнул я и задумался.

Я не мог вспомнить, что такого случилось в Свердловске и области, что вызвало сверлящее беспокойство. Память — уникальная штука. Когда я только попал сюда в семьдесят шестом году, помню, очень страдал из-за отсутствия возможности погуглить ту или иную информацию. Но, постепенно, мозг адаптировался к новым условиям и оказалось, что я не слишком плаваю в истории без доступа к интернету. Нужные факты, фамилии, даты вспоминались в нужный момент. Не всегда сразу же, но все-таки вспоминались. Но сейчас у меня было чувство, что я бьюсь лбом в закрытую дверь, хотя точно знаю, что к этой двери есть ключ. Нужно найти хоть какую-то подсказку — одного слова будет достаточно, чтобы подтолкнуть память в нужном направлении.

Неприятное чувство. Слово вертится на языке, а вытащить не могу. Как заноза в сознании. Перебираю варианты — все не то. Совсем уж память подводить стала, хоть в отставку подавай. Хотя нет, это я погорячился.

Вот ведь как все устроено? Мой собственный мозг — это гигантский склад или, если хотите, архив. Полки до потолка, забитые папками, делами, цифрами, лицами. Миллионы терабайт информации. Все там лежит, ничего не теряется. Каждый протокол, каждая резолюция, каждая дурацкая шутка из девяностых и нулевых, все анекдоты, которые я слышал хотя бы краем уха, и содержание всех книг, которые прочел, и всех фильмов, которые видел. Объем памяти человека, как утверждают ученые, безграничен. Теперь, вытаскивая из головы сведения, которых я, по сути, не должен помнить, я им верю. Очень похоже на правду.

Но кто тот «идиот-архивариус», который придумал систему каталогизации? Все есть, но ничего нельзя найти, не зная системы, по которой этот архив работает. Нужно одно «досье», а мозг подсовывает тебе другое. И ты стоишь посреди этого бесконечного хранилища своего подсознания, и понимаешь, что просто потерял ключ от нужного шкафа. Не пароль, не код доступа, а примитивный железный ключ, который куда-то провалился. Обычное слово, которое тут же вытащит целый пласт воспоминаний. И ведь знаю, что где-то под рукой, а ухватить не могу.

Эффект «вертится на языке» — точнее не скажешь…

Ладно. Надо успокоиться. Перестать ломиться в закрытую дверь. Архивариус-мозг сейчас побурчит себе под нос, походит между стеллажами и сам найдет нужное. И обязательно в тот момент, когда я этого буду меньше всего ждать. Например, когда буду пить чай. Или в совершенно левом разговоре вдруг всплывет слово-подсказка.

Визг тормозов вырвал меня из раздумий.

— Машина старая, — недовольно поморщился Кобылин. — Я хотел вашу взять, но в гараже пошли на принцип. Видите ли у них приказ не давать мне новую технику.

— Что случилось? — поинтересовался я.

— Да вон, картина маслом: взаимодействие силовых структур — как оно есть на самом деле, — и он презрительно скривился.

Я открыл дверцу, привстал и расхохотался: думал, что только в анекдотах такое бывает! Перегораживая движение транспорта, как два барана уткнулись друг в дружку ГАИшная «Волга» и милицейский УАЗик. Железо помято, асфальт в осколках фар. Гаишник, красный от злости, стоял рядом со своей машиной и старался перекричать трех милиционеров. Милицейский наряд не оставался в долгу и мне показалось, что дело закончится потасовкой.

— Устроили представление, — проворчал Кобылин. — В театр можно не ходить, — сказал он. — Не беспокойтесь, Владимир Тимофеевич, сейчас объедем этих клоунов.

Когда проехали мимо участников дорожно-транспортного происшествия, в открытое окно до нас донеслось:

— Я ж тебе сигналил! Мигалка работала! Ты куда попер на встречную⁈

— Какую встречную⁈ — орал в ответ кто-то из милиционеров. — Я по своей полосе! Это ты на встречку вильнул. У тебя-то права есть вообще⁈

— Вы в отделение езжайте и там будете протоколы друг на друга составлять! — крикнул им Кобылин и, водружая мигалку на крышу нашей «Волги», пробурчал себе под нос:

— Чума на оба ваши дома…

Я вдруг понял, что не давало мне покоя в связи со Свердловском. Вот то самое слово, которое является ключом к воспоминанию. Едва не рассмеялся: все-таки литература — великая вещь!

А Кобылин заинтересовал меня. Он совершенно не похож ни на Васю, ни на Николая. Те — молодые ребята в начале карьерного пути, а этот прямо матерый мужик.

— Тебе сколько лет? — задал вопрос.

— Тридцать семь, — ответил водитель. — Смущает, что я до сих пор в старших лейтенантах?

— Совершенно не смущает, если не хотите, можете не рассказывать, за что понизили в звании и перевели в гараж, — я пожал плечами.

— Да что скрывать? Дал в морду Калугину. Мудак конченый. И мстительный. Понизили сразу на два звания и перевели с оперативной работы. Год уже катаюсь на этой старушке. Приехали, Владимир Тимофеевич, — сказал он, выруливая с Мясницкой во внутренний двор здания КГБ.

Я быстро прошел в здание, миновал проходную и уже в коридоре, в крыле, которое занимало УСБ, услышал чей-то сочный баритон.

Когда вошел в кабинет, Соколов, стоявший ко мне спиной, продолжал петь:

— Шаланды полные кефали…

— Кто про что, а вшивый про баню, — скривившись, прокомментировал Карпов.

— Почему про баню? Про рыбку, — беззлобно огрызнулся Соколов, оборачиваясь. — Простите, Владимир Тимофеевич, песня привязалась, всё утро не могу отделаться, — объяснил он, совершенно не смутившись.

— Бывает, — ответил я, поприветствовав остальных.

Действительно, бывает. Вот так привяжется строчка из песни или какая-то фраза, и ты ее гонишь, но эта, по большому счету, глупость, всплывает снова и снова. У меня так со вчерашнего вечера: «Я устал, я мухожук»… Тоже из моей прошлой жизни — когда я был Владимиром Гуляевым, видимо, переусердствовал с изучением мемов в интернете. Вот интересно, не помню ни одного разговора со своей прошлой женой, а этот мусор так и лезет в голову.

И сейчас, слушая, как Карпов докладывает, что удалось выяснить по Свердловскому обкому в общем, и конкретно по Борису Ельцину, я не мог отвязаться от этой навязчивой фразы. Что ж, неудивительно, бред — он сразу ложится на подсознание, минуя контроль разума.

Борис Ельцин — самая одиозная фигура. С ним поначалу связывали огромные надежды. Вот, пришел человек из народа, настоящий мужик, работяга. Огромный, мощный, он подавлял своим весом — как реальным, так и политическим. Ельцин казался глыбой — в отличии от партийных бонз тех лет, либо старых, как засыпающий на ходу первый зам председателя президиума Верховного Совета Василий Кузнецов, либо скользких, как тот же Майкл Горби. Ельцина тогда считали человеком, который говорит то, что думает, и делает то, что говорит. Ему прощалось все. Ну мужик, ну загулял, ну выпил, в реку упал — с кем не бывает, все мы люди…

Чем все это закончилось, лучше не вспоминать. В советское время я гордился своей страной, но в ельцинские времена я испытывал жгучий стыд — и не только я один. Пожалуй, в России, да и во всем бывшем Советском Союзе — в том будущем, которое я уже один раз прожил — найдется очень мало людей, которые не проклинали бы Ельцина. Хотели «настоящего мужика» во главе страны, а получили пьяное быдло…

— Владимир Тимофеевич… — Карпов что-то спросил.

Я вздрогнул, выплывая из воспоминаний.

— Прости, Андрей, задумался. Повтори вопрос? — попросил его.

— Зачитать папочку на Свердловский обком? — повторил майор Карпов.

— Выборочно. Прочти то, что на твой взгляд наиболее интересно. Я позже перечитаю еще раз. Но пока хотелось бы послушать непредвзятое мнение, — объяснил свою просьбу.

— А у вас мнение предвзятое? — тут же вставил Соколов. — Уже сталкивались с Ельциным?

— Лично не сталкивался, — ответил ему, и ведь не соврал.

— Собственно всё, на что жалуются… — тут Карпов замялся, но быстро подобрал корректную формулировку, — неравнодушные граждане, можно предъявить любому первому секретарю обкома любой области. Но мы с Даниилом проанализировали накладные…

— Это ты анализировал, а я просто посчитал. Сравнил объем работ с объемом закупленных материалов. Так бы и не нашел ничего, но очень интересная графа попалась на глаза. — Даня вскочил со своего места, метнулся к столу Карпова и, наклонившись через его плечо, прочел:

— Брус оцилиндрованный, двести шестьдесят кубометров, — Даниил поднял голову и воскликнул:

— Ну вот вы хоть убейте меня, я даже представить не могу, куда его пристроят в здании обкома!

— В двадцати четырех этажном здании, — уточнил Газиз.

— Да хоть в сто этажном небоскребе — не нужен там оцилиндрованный брус, — заметил Марсель.

— Избушку наверху сделают, — хохотнул Соколов. — На самой крыше, вместо этого… как его у буржуев называют?

— Пентхауса, — подсказал Карпов.

— Сомневаюсь, что этот «пентхаус» построили на крыше. Скорее всего, в каком-нибудь живописном месте под Свердловском из этих бревен давно сложили приличный домик в пару этажей, — заметил я. — С видом на Уктусские горы, например. Остальное не выбивается из общей номенклатуры строительных материалов?

— Тут по брусу хочу добавить, — Карпов нашел нужную накладную и прочел:

— Брус оцилиндрованный из ангарской сосны. Поставлено с Красноярского края. Тот же мастер-строитель интересуется, почему брус заказали в Красноярске, почему нельзя было привезти свой, уральский лес, и что за объект строится… — Карпов нашел нужный «сигнал» и удивленно поднял брови:

— Вы были правы, Владимир Тимофеевич, в Уктусских горах. Этот же человек, — Карпов взял в руки документ, прочел фамилию: — Акимов Алексей Фомич, сигнализирует еще об одном интересном моменте. В рамках проекта здания обкома в цокольном этаже построена сауна, облицованная мрамором, с хамамом, выложенным метлахской плиткой. Стоимость плитки для хамама впечатляет, как и квадратные метры, которые занимает сауна. И, кстати, облицовка двадцати четырех этажей мрамором тоже влетела в такую копеечку, что просто диву даюсь.

— А что удивляться? — Андрей Соколов глянул на щуплого Карпова с высоты своего роста. — Там такие гиганты! Уралмаш, Уралхиммаш, Нижнетагильский металлургический комбинат, Уралвагонзавод, в конце-концов — крупнейший танковый завод в мире! Для Урала этот «Член КПСС» — капля в бюджете, да хоть золотом бы его облицевали, — Соколов присел на край стола Карпова. Тот поджал губы, ноздри его раздулись и побелели, но он просто молча выдернул из-под Соколова папку и переложил ее на другой край стола, подумав: «Раздолбай — это диагноз». Да, выдержка у Карпова железная.

— Сауна в обкоме, а что дальше? Пьянка? Проститутки? — презрительно скривился Марсель.

— Ты прав, Марс, — я был солидарен с майором Азимовым в его мнении, сауна в обкоме это даже не хамство — это цинизм. Видимо, уже в конце семидесятых Борис Ельцин путал свой карман с государственным. Я предполагал это, но не знал наверняка. Теперь знаю.

Обратился к Даниле-мастеру:

— Даня, а кто в ЦК курирует Свердловскую область и лично Бориса Ельцина?

Даниил быстро отстучал тонкими пальцами по клавиатуре и ответил:

— Иван Васильевич Капитонов.