Телохранитель Генсека. Том 6

Глава 7

Корнилов, будто ошпаренный, понесся вперед, по коридорам. Мы за ним. Открыв дверь, генерал замер на пороге. Пахнуло оружейным маслом и… медом? Я подвинул генерала плечом, первым прошел в арсенал. На столе у Саныча — чашка с чаем и открытая банка с медом. В банке торчит ложка. Прикоснулся к чайнику — горячий. Недавно заварили.

Сам Саныч висел в шкафу, рядом со своим пальто, которое он уже никогда не наденет. Один криминалист фотографировал труп, второй снимал отпечатки. Следователь прокуратуры за соседним столом быстро строчил на бланке протокола осмотра места происшествия шариковой ручкой.

Подняв на меня взгляд, он нахмурился и попросил:

— Не мешайте работать. Покиньте, пожалуйста, помещение.

Но я все-таки задал вопрос:

— Вы уверены, что это суицид?

— Я ни в чем не уверен и не могу делать никаких предварительных выводов. Вскрытие покажет. Пока же… сами видите.

Я вышел.

Корнилов так и стоял в дверях. «Саныч, ну как же так… мы же с тобой на выходных твой день рождения собирались отметить», — думал он.

Прочитав его мысли, я сразу отмел причастность начальника УКГБ по Свердловской области к попытке взорвать АЭС. Да, он человек Ельцина и в той жизни, которую я прожил в теле Владимира Гуляева, Корнилов неплохо устроился. Когда Ельцин стал президентом России, генерал занял должность заместителя председателя комитета по драгоценным металлам и драгоценным камням — Роскомдрагмета. Он обеспечил безбедную жизнь своим потомкам поколений на пять. Человек Ельцина. Но он не знал ни о подмене зарядов, ни об убийстве начальника арсенала.

В том, что это убийство, я тоже был уверен. Ну не может человек, только что собравшийся попить чайку с медком, вдруг встать и под влиянием порыва залезть в шкаф, чтобы повеситься на собственном шарфе.

Газиз, стоявший здесь же, рядом с Кобылиным, громко произнес:

— Зачем вешаться? Столько оружия — и вешаться? Не понимаю.

Я вышел из кабинета и подошел к Зайцеву.

— Геннадий Николаевич, что по Свердловску-19? — спросил его.

— Отменили учения. Сверху команду дали, после того как доложил о ситуации на АЭС, — ответил он. — Приказано обеспечить охрану и розыскные мероприятия на станции. Чем мои бойцы сейчас и занимаются.

Нам здесь делать было нечего. Кивнув своим, чтобы следовали за мной, направился к выходу.

Пока ехали в гостиницу, я обдумывал другую трагедию — со взрывом на Чернобыльской АЭС. Майкл Горби в той, моей другой жизни, в восемьдесят шестом году использовал людскую беду в Чернобыле на полную катушку.

На волне аварии Горбачев остановил строительство всех атомных электростанций. Причем остановил не на время выяснения причины Чернобыльской аварии, а навсегда. Башкирская АЭС, Балтийская атомная станция в Калининграде, Крымская атомная станция в городе Щелково — это далеко не полный список… Недавно построенная Крымская АЭС была законсервирована перед самым запуском, даже ядерное топливо было завезено. А дальше все это благополучно разворовалось…

Выигрыш в плане пропаганды у Горбачева был огромным. Горбачев не брезговал ничем. Он говорил о том, что ядерная энергетика неэффективна, убыточна и просто опасна. Остановил гигантский завод «Атоммаш» в Волгодонске, прекратив производство реакторов для АЭС. Он вещал с трибун, что гласность побеждает косность, и что раньше, при застое, все скрывали от людей, а теперь этого не будет. Люди, потрясенные трагедией, верили каждому его слову. А Горби попросту оставил страну без перспективы развития в области атомной энергетики.

Вспомнился писатель Алесь Адамович, который тогда в поддержку инициатив Горбачева, кричал на совещании в ЦК: «Мы, нерожденные белорусские дети, мы не просим, мы требуем: остановите наконец атомную энергетику! Кто дал в руки этим циничным атомщикам атомную бомбу? Да, каждая АЭС — это атомная бомба, и она убивает не один раз, а постоянно, загрязняя радиоактивными отходами нашу землю и лишая нас будущего». А за его спиной одобрительно кивал головой Горбачев. Совещание транслировалось по Центральному телевидению…

В том, что Ельцин знал о готовящейся провокации, я не сомневался. Но на всякий случай сказал:

— Федор, выясните, где в данный момент находится семья Ельцина. Прямо с утра этим займетесь.

— Сделаю, — ответил Кобылин.

— Нет, все равно не понимаю, — пробормотал Газиз.

— Что ты не понимаешь, Газик? — я облокотился на спинку сиденья, повернувшись к Абылгазиеву.

— Не понимаю, почему повесился? Он так правильно собрал заряды, так хорошо подогнал взрыватели. Так удобно в рюкзаки положил. Видно, любит оружие. Любил… — поправился он. — Почему повесился? Не понимаю, почему не застрелился?..

— Я тоже не понимаю, Газиз. Но посмотрим, что скажут следователи, — ответил ему.

В обкомовской гостинице мы занимали три двухместных номера. Приехав, сразу поинтересовался на вахте, во сколько вернулись мои парни. Ответили, что уже два часа, как на месте. Поднявшись в номер, сразу отправил Газиза за остальными.

Доклад не порадовал.

— Дом в Уктусских горах по документам проходит, как государственное имущество, — доложил Карпов. — Строится как санаторий для работников обкома. Немного нагнали страху на бухгалтерию и строителей. Не то, чтобы страху, но забегали. На первый взгляд все гладко…

— Но это только на первый, — перебил его Даниил. — В любом случае надо завтра плотно заниматься накладными, отчетностью.

— Сделайте упор на сауну, — напомнил я. — Марсель, ты завтра все-таки проинспектируй этот «санаторий». Съезди, посмотри на месте. Газиз, завтра совместно со свердловскими товарищами, проведите ревизию арсенала. Особое внимание обратите на документацию. Учет, хранение, наличие — отсутствие. Кому выдавалось и что выдавалось. Наверняка вылезут какие-то недочеты, огрехи. Надо составить полную картину. По нашему повешенному я уже сразу могу сказать, что спишут на суицид.

— Ага, сел попить чайку, посмотрел на шкаф и тут моча в голову стукнула: а не пойти ли мне повеситься? — усмехнулся Кобылин. — Что-то не верится мне в такое.

— Согласен, но сам знаешь, все зависит от заключения судмедэксперта. Если напишет, что суицид, то дело возбуждать никто не будет. — я посмотрел на часы. — Ого! Завтра работы невпроворот. Часов до шести утра спим и чтобы головы у всех были светлые!

Однако выспаться мне не дали. Проснулся от настойчивого стука.

— Кому там морду набить? — проворчал с соседней кровати Кобылин, деливший со мной номер.

Я подошел к двери и рывком открыл ее. В коридоре стоял молодой человек в костюме и при галстуке. Не смотря на раннее утро, он был гладко выбрит и тщательно причесан.

— Что случилось? — спросил, все еще не проснувшись.

— Извините, Владимир Николаевич, вас срочно требуют в обком. Борис Николаевич прилетел час назад и собрал совещание по поводу ЧП на Белоярской АЭС.

Быстро собравшись, мы с Кобылиным вышли из гостиницы.

— Пожалуйста, вот машина, — молодой человек услужливо открыл дверцу «Чайки».

— Нам выделили автомобиль для инспекции, так что мы на своей, — ответил ему и прошел к «Волге».

— Интересно тут все закручивается, — заметил Кобылин, когда мы тронулись с места.

— Ничего удивительного, нападение — лучший способ самозащиты. Сейчас посмотрим, как это работает в исполнении Ельцина, — я скривился, вспомнив публичные разносы, которые Ельцин устраивал в прямом эфире. Со мной тоже наверняка попытается провернуть этот номер.

Снял трубку с телефона и позвонил Удилову. Тот был на связи, вряд ли после вчерашнего доклада Веселовского и Соболева он уходил с работы.

— В двух словах доложи, что реально происходит, — потребовал генерал-лейтенант.

— Разворошил змеиное гнездо, если в двух словах. Вадим Николаевич, у меня к вам просьба… — и я быстро изложил суть дела.

— Хорошо, сделаем, — ответил Удилов.

— Только надо чтобы все было быстро, иначе помешают, — предупредил его.

— Настолько все серьезно? — в голосе председателя КГБ слышалось беспокойство. — Как только доложили о ЧП, в Свердловск сразу вылетела команда из Генпрокуратуры. Я распоряжусь. Ну и Веселовский, и Соболев уже доложили, однако я хочу услышать твое мнение.

— Тщательно спланированная провокация, которая в последний момент сорвалась, — доложил я. — Если бы не это обстоятельство, то всю Свердловскую область накрыло бы. И не только ее, учитывая ветреную погоду.

В обкоме я поднялся по лестнице, а Кобылин остался внизу, задержавшись у стола дежурного милиционера.

Щеголеватый молодой человек проводил меня до приемной, услужливо открыл двери кабинета и, пропустив меня, тихо притворил их. Я не успел открыть вторые двери, как в тамбур между ними ворвался шум. Говорили все сразу, но когда я вошел в кабинет, наступила тишина.

— А вот и самый главный участник ЧП пожаловал! — Ельцин нависал над остальными, упираясь кулаками в стол.

Поза начальника, распекающего своих нерадивых подчиненных. Только вот за длинным столом сидели старшие офицеры и генерал Корнилов. Тут же был еще один человек, чье лицо я помнил по своей прежней жизни.

Как-то, листая Википедию, зацепился взглядом за классически красивую внешность. Помню, тогда подумал, что ему бы в кино сниматься, эдакий советский инженер-рационализатор, горящий своим делом. Когда же прочел о нем, то просто зауважал. Вадим Михайлович Малышев, директор Белоярской АЭС. Поднялся до своей должности с простого инженера технического отдела, где работал еще с начала строительства атомной электростанции. Он всегда старался, чтобы станция работала стабильно и безопасно. Не боялся брать на себя ответственность и принимать сложные решения в кризисных ситуациях. Малышев ценил профессионализм и умение работать в команде. За Белоярскую АЭС, которой руководит этот человек, можно быть спокойным. Чего стоила декабрьский пожар в машинном зале, который, благодаря Малышеву, потушили даже не смотря на то, что система пожаротушения замерзла.

— Это вы себя имеете в виду, Борис Николаевич? — я прошел к столу, отодвинул свободный стул и сел, не обращая внимания на то, как побагровело лицо Ельцина.

«Не уедешь ты живым с Урала, и не таких ломал», — подумал Ельцин, сверля меня тяжелым взглядом. Я смотрел ему в глаза, чем выводил его из равновесия еще больше. Борис Николаевич отлепил кулаки от стола, развернулся к шкафу, распахнул дверцы и нашему взору предстала батарея бутылок. Он взял одну из них, плеснул в стоящий рядом стакан, заполнив его примерно на треть, и закрыл дверцы. Выпил залпом. Повернувшись, произнес:

— Вам не предлагаю, не заслужили. Вот объясните… Если бы это взорвалось, какие были бы последствия? Я вас спрашиваю, Вадим Михайлович!

Малышев, видимо уже не раз сталкивавшийся с манерой Ельцина вести совещания, ответил совершенно спокойно:

— В случае одновременного взрыва трех взрывных устройств, образцы которых мне показал полковник Зайцев и которые были своевременно изъяты у подчиненных генерала Корнилова привело бы к нарушению герметичности кожуха реактора, так же к выводу из строя системы охлаждения и, как максимум, если бы не были приняты своевременные меры, к расплавлению активной зоны реактора и выброса в атмосферу радиоактивных продуктов деления величиной…

Я тут мысленно поаплодировал Малышеву: так точно описать ситуацию, и при этом фактически обозначить расстановку сил, надо уметь.

— Что вы мне тут лекцию зачитали? Давайте по русски и для всех, — потребовал Ельцин.

— Прошу прощения, Борис Николаевич, но боюсь, что по-русски будет нецензурно, — ответил Малышев, на лице которого неуловимо мелькнула улыбка.

«Интеллигент вшивый, ты мне за каждое свое зубоскальство ответишь», — подумал Ельцин и я вдруг вспомнил, что Малышева он отправил на пенсию сразу же, как стал президентом после развала Союза. Но — это не здесь, не в этой жизни.

Интрига с попыткой взрыва реактора поражала своим цинизмом. Это смерти, это переселение людей, это удар по экологии, это беда, последствия которой расхлебывали бы десятилетиями. И срыв Олимпиады-80, в которую уже вбухано столько государственных средств, стал бы самым минимальным ущербом. Но людское горе, слезы матерей и жен, умирающие дети — этого было бы не искупить никакими деньгами… Я смотрел на Ельцина и не понимал, кем надо быть, чтобы пойти на такое преступление? А в том, что он причастен к попытке взрыва, я уже не сомневался.

— Вы тут что, зарницу устроили? В войнушку решили поиграть? — Ельцин переключился на подполковников и Зайцева. — Почему не поставили в известность местное руководство?

— А может, вам сразу выложить весь план операции надо было? Чтобы вы заранее подготовились и потом «героически» захватили условных террористов? — Зайцев начинал закипать. — А если реальные террористы проникнут? Хотя… с вами и реальных не надо, сами справляетесь, — и он хмуро глянул на генерала Корнилова.

«Юрий Иваныч мне нужен, а его точно теперь с должности снимут», — прочитал я в голове Ельцина.

— Учения были запланированы еще в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году. План учений и сроки их проведения были согласованы с покойным Юрием Владимировичем Андроповым, — доложил Корнилов. — Я вас лично проинформировал, Борис Николаевич, и вы мне сказали, что из-за кадровой чехарды в Москве отменять учения не стоит. И дату сами назначили.

«Заткнись, мудак, — подумал Ельцин, — и себя потопишь, и меня»…

— Применение боевых зарядов вы тоже с Юрием Владимировичем согласовали? — в голосе Веселовского звенело ледяное презрение.

— Начальник арсенала был психически неустойчив. У него произошел нервный срыв на почве личных проблем. Осознав, что он сделал, майор Ушаков свел счеты с жизнью. — Корнилов даже подался вперед, стараясь, чтобы его слова звучали правдиво.

Я посмотрел на генерала и, так же склонившись через стол, задал вопрос:

— Вы понимаете, генерал Корнилов, что сейчас вы расписались в своей профессиональной несостоятельности? Психически неуравновешенный человек с суицидальными наклонностями, с проблемами в семейной жизни, мало того, что руководил арсеналом, так он еще и занимался подготовкой имитаторов взрывных устройств и подменил их на боевые заряды?

Корнилов побледнел, от былого «аристократизма» не осталось и следа. Теперь его лицо напоминало маску из античного театра, отнюдь не веселую.

— Майор Ушаков буквально неделю назад проходил психологическое тестирование и отклонений обнаружено не было. Возможно, он сделал это под влиянием момента.- сразу же сдал назад Корнилов, подумав: «Эх, Саныч, Саныч, да кто ж тебя в петлю-то сунул? Ну сто лет с тобой хлеб делили, на рыбалку ездили. Да кто угодно бы повесился — поверил бы, но что ты такую глупость сделать можешь…».

Я посмотрел на подполковника Соболева. Он молчал, потел и хмурился, его мысли, как маятник, качались от вопроса «кто виноват?» к вопросу «что делать?».

А вот мысли Бориса Николаевича мне были интересны: «Поторопился я комиссию вызвать. Не представлял, что может сорваться в таком продуманном плане. И ведь подгадал под учения Альфы. Спасибо Капитонову, предупредил. Но этот спутал все карты. Думал, он с проверкой по хозяйственным делам и строительству едет, а он вон куда полез. И ведь Калугин пообещал, что задержит его вылет. Как он вообще попал на тот самолет, которым летели Зайцев и два этих клоуна?», — и он посмотрел на меня с нескрываемой ненавистью.

Но тут же справился с эмоциями и улыбнулся.

— Тааак, шта-аа я тут понимаю, — заговорил он совсем другим, примирительным, тоном, — все мы виноваты, все недоработали, не согласовали. Естественно, что цена такой несогласованности была бы очень высокой. Но не произошло же ничего? Ведь в последний момент не сработало? Ну и главный виновник сам себя наказал… — Ельцин бросил взгляд на пустой хрустальный стакан из-под коньяка, сглотнул, и продолжил:

— Па-а-этому я предлагаю вот шта-аа… — он почесал нос. — Сейчас тут московские специалисты поработают, дадут рекомендации. А я так понимаю, что ваши бойцы, Геннадий Николаевич, — Ельцин посмотрел на Зайцева и выдавил из себя улыбку, — уже помогают службе охраны станции? Вот и хорошо. Если имел место быть суицид, то никакого смысла начинать расследование.

Он нажал кнопку селектора и рявкнул:

— Сергей, зайди.

Двери распахнулись и на пороге возник прилизанный молодой человек, разбудивший меня утром.

— Так, Сергей, где тут у нас результаты судмедэкспертизы? Из прокуратуры должны были доставить, — Ельцин мысленно уже потирал руки, что удалось сгладить ситуацию.

— Борис Николаевич, — голос у помощника Ельцина дрожал, было видно, что он боится своего шефа до ужаса, — только что звонили из прокуратуры. Они не стали отправлять заключение судмедэксперта. Час назад тело было изъято сотрудниками Генпрокуратуры СССР.

Ельцин кулем осел на стул.