Там, на той стороне

Глава 14

ГЛАВА 14

I

Всю ночь Джонни снились кошмары. Самым худшим из которых тот, где Наоми провалилась в бездонный подвал, откуда слышались крики. Он безмолвно наблюдал, как она падает. Падает и ничего не может поделать. Джонни видел только ее лицо, которое даже во сне, отдавало бронзовым оттенком Калифорнийского солнца. Только вот, он помнил, как удивился, что у той Наоми из сна, с первой стороны над губой отсутствовала маленькая родинка. Когда настоящая Наоми улыбалась, то родинка съезжала немного в сторону, а когда же сердилась, то сползала вниз. Он запомнил это так же хорошо, как то, что к восьми часам каждого вторника, в его почтовом ящике лежал новенький выпуск журнала «Актуальное для детей», который он почему-то все еще продолжает выписывать. Однажды они даже прислали ему письмо-благодарность, под личным автографом самого основателя. Хотя тот и был мертв уже сорок три года. И если в случае с журналом это было что-то вроде привычки, то с Наоми… с Наоми все сложно.

И при чем здесь вообще Наоми и этот глянцевый журнал. Последнее время он часто о ней думает. Даже слишком часто, чего ему не следовало!

— П-и-и-и-и-и-к!

Часы оповестили, что в Уэллстоне сейчас шесть утра. Это значит, что он проснулся раньше обычного и провалялся в раздумьях, вместо того чтобы дрыхнуть. Интересно, какое время в Нью-Йорке? Черт… опять я за свое!

Желание помочиться, как внезапно включенный свет, прорвалось через занавес еще не до конца проснувшегося мозга. А совместно с утренним стояком, это ощущалось как болезненно пульсирующая бомба, которая вот-вот рванет. Самым тяжелым, было заставить себя расслабить мышцы паха. Их сковало от сильного притока крови. Джонни представил, он сделал это нарочно, как мощные волны набрасываются на берег. Они хватают все, что им удается достать своими пенистыми лапами и уносят с собой в черную мглу, слизывая верхний слой песка.

Черная мгла… та самая в которую провалилась Дж… Кажется дело пошло. Струя мочи становилась все мощнее и это вызвало в его теле порцию облегчения. Но как бы крепко он не держал член, она была непредсказуемой, иногда разделяясь на несколько тоненьких и тем самым заливая ободок. Ему никак не хотелось с утра пораньше драить унитаз. Поэтому он с большим усилием напрягся и быстро сел на него, опустив ободок, как это делают девочки.

Давление на стенки мочевого потихоньку спадало, он зевнул и понял, что начал снова думать о Наоми. Во всем виновата эта родинка, не иначе. Глупая милая родинка. Как маленькая царапинка на новеньком автомобиле. Он узнает ее из тысячи других даже если…

— Ну уж нет, я не стану думать о таких вещах со спущенными штанами! — проговорил Джонни сердито и надел брюки, предварительно стряхнув.

Через пол часа он уже стоял в коридоре одетый в полицейскую форму, приглаживал еще влажные черные волосы. Джонни нанес немного увлажняющего крем на руки и принялся усердно втирать его в кожу.

ПИТАТЕЛЬНЫЙ УХОД ДЛЯ ВАШИХ РУК. С ЭТИМ КРЕМОМ ВЫ ПОЗАБУДЕТЕ О СУХОСТИ КОЖИ!

Кажется, так говорилось в рекламе. На самом деле ему просто нравился запах. Что-то похоже на ваниль. Но сейчас он чувствовал еще что-то.

На удивление, с кухни доносился запах еды. Или ему это кажется? Джонни потянул носом. А ведь и правда.

— А вот и наш полицейский, — произнес мистер Рассел, перекладывая еще горячий тост на тарелку. — Бьюсь об заклад ты голодный, так ведь парень?

Он был гладко выбрит и расхаживал по кухне в розовом фартуке, одетым поверх рубашки, изредка прикладывая руку к спине.

Джонни молча стоял и смотрел на то, что казалось каким-то нереальным. Его удивило не то, как отец наливает ему кофе и разрезает тост на три ровных части, чтобы ему Джонни, было удобнее. Нет-нет… совсем другое.

Черт побери, папаша был трезвый. Впервые за столько лет, Джонни видел его таким. Ему проще поверить в пришельцев. Именно так и есть. Перед ним стоял совершенно трезвый человек, синие глаза его смотрели так же ясно, как фары автомобиля в темное время суток.

— Еда сама себя не съест, парень, — прозвучал над головой голос отца.

— А?

— Я говорю, не пора ли тебе задержать этого мистера? Я смотрю у него очень подозрительно-аппетитный вид. Самое время зачитать ему права.

Джонни ухмыльнулся и глянул в тарелку. И правда выглядело очень даже съедобно. Поджаренный хлеб приятно похрустывал на зубах, обмазанный растекшимся по тарелке желтком.

— Ты обрезал края?

— Ага, — ответил отец так, словно это было чем-то обыденным. — Ты никогда их не любил. Или что-то поменялось?

— Нет, я по-прежнему их не ем. Я даже не представляю сколько рук потрогало корку, прежде чем он попал на тарелку.

— Ну тогда все ровно, парень?

— Все ровно…

Джонни представил Николаса Эйверитт, стоящего на единственной ноге в армейской форме. Он ухмыляется прямо ему в лицо и говорит с зажатой во рту сигаретой:

— Все ровно парень! Твоя девочка Наоми в порядке, можешь мне поверить.

— Я насчет вчерашнего разговора…, — начал Джонни.

Отец нервно заходил на месте. Затем вытер руки бумажным полотенцем, сложил его в несколько раз и отправил в мусорное ведро.

— Не стоит нам об это говорить, парень.

Он боится. Это было видно по его лицу. Оно было таким растерянным. Он боится… этот некогда классный парень, Джонни-бой, боится. И не скрывает этого. Нет. Ему даже не стыдно. А наоборот, он делает это так, будто совершает некую добродетель.

Джонни вдруг осознал, как будто что-то ударило его сверху. Он боится за Джонни. Он хочет, чтобы и его сын боялся. Ну уж нет!

— Я пообещал одному человеку, что помогу во всем разобраться.

Мистер Рассел подошел к сыну так близко, насколько это возможно. Сейчас Джонни заметил в его глазах лопнувшие капилляры, а в углах рта длинные вмятины.

«Эти вмятины появляются с возрастом и называются морщинами Джонни», — сказал он голосом в голове. А может все дело в алкоголе… или в том, что он знает, но так не свыкся с этим.

—Я не думал, что это заметят, но … как сказал бы Фрэнсис, кто-нибудь всегда заметит. Даже если ты стоишь один посреди трассы и извиняюсь… ссышь, на единственный кактус в радиусе десяти миль, за тобой обязательно кто-то да наблюдает, Джонни. И этот кто-то не станет выписывать тебе штраф. Поверь мне, нет, он не станет. Так стало и с нами… Зачем мы только туда ходили, Джонни?

Он вдруг замолчал и принялся озираться по сторонам, будто его кто-то позвал. Затем настороженно посмотрел в окно, потом в коридор. Его пугал звук, который улавливал лишь он один.

— Пап, ты в поряде?

В поряде? Черт что с ним сегодня? Он хотел сказать в порядке, но зачем-то произнес это как водитель трака, везущий сотни галлонов пива из Колорадо.

В поряде!

— Да…

За секунду, выражение лица сменилось с испуганного на добродушное, как если бы он стряхнул с себя маску. При этом лицо стало бледным, а затем Джонни видел, черт, он видел, как оно покраснело и стало цветом спелого томата.

— Может добавки? — спросил отец.

— Н-н-н-ет, спасибо, — протянул Джонни.

Джонни понял, что больше не вытянет из него ни слова. Он обладал чутьем различать самые мелкие детали.

Взять хотя бы шерифа. Однажды он заметил, что тот обожает смотреться в зеркало. Он не раз видел, как тот упивается своей внешностью, подолгу разглядывая свое отражение. Но всякий раз, когда Купер проходил мимо, не удостоив себя и быстрого взгляда, девять из десяти, что он не в духе.

И сейчас, этой деталью были поджатые внутрь губы и взгляд пытающийся что-то скрыть. Или может стараться этого не замечать. Он не скажет ему больше ничего — вот что он значил. И это жутко бесило его. Он начинал ненавидеть собственного отца за то, что тот оказался слабаком.

«За эту ночь многое изменилось», — подумал Джонни. Он больше не сможет смотреть на него как на классного парня.

— Держи, — протянул мистер Рассел бумажный стакан с кофе. — В свое время я выпил не одну сотню таких стаканов.

— Угу, — пробормотал Джонни и не глядя схватил кофе.

Он вышел из дома, не попрощавшись, потому что понимал, что если скажет еще хоть слово, то попросту взорвется. Он выскажет все что думает. А потом… он не придумал что будет делать потом. И это его остановило.

Он шел по середине дороги и чувствовал безразличие. Безразличие к тому, устроят ли ему разнос, если он опоздает или вовсе не придет. Как будто внутри него что-то сдвинулось и весь механизм стал работать неправильно. А он привык чтобы все было тип-топ. Даже те улицы, мимо которых он проходил в тысячный раз, казались ему зловещими. Но это его не пугало, а напротив, он жаждал понять, что скрывается за этим зловещим молчанием.

Небо превратилось в сплошной темный занавес, готовящий для жителей Уэллстона очередной сюрприз. Хотя густые осадки в виде непрекращающегося дождя были для этого времени года, чем-то вроде закономерности.

Мимо промчался мальчишка на велосипеде с плетенной корзинкой на руле. Он ловко объезжал лужи, стараясь проехать как можно ближе. Колесо потемнело от воды и теперь оставляло на асфальте пунктирные линии.

Кажется, это был сын того самого владельца магазина, у которого отец закупался пивом. Он сделал пару кругов вокруг Джонни и несколько раз нажал на звонок. Звонок не работал как надо и Джонни услышал лишь похрустывание механизма. Но это не остановило его нажать еще с десяток раз.

— Сэр, всего три доллара и узнаете самые свежие новости и слухи.

На нем был дождевик, который судя по виду он не снимал никогда. Выцветший то ли от долгого ношения или от солнца, а может и от того и другого, он больше смахивал на клочки газет, налипшие поверх его летней курточки. Из-под капюшона торчал край панамки, из которой выбилась копна пшеничных волос.

— Самые свежие говоришь?

— Самые что ни на есть, сэр, — ответил тот и провел кулаком под носом, подтирая взмокшие ноздри.

— А как насчет чего-нибудь старого?

Мальчик задумался. В уголке его рта показался кончик языка. Он принялся в упор глазеть на Джонни, будто читал буквы с магазинной вывески.

— Такого я не слыхал.

Мальчик сделал еще один круг. Все-таки он не удержался и угодил в одну из луж, и остановился, не обращая внимая, что стоит в воде.

— Тогда извини малец, три бакса ты не получишь.

Мальчик неожиданно рассмеялся, совершенно безумным недетским смехом. Это было больше похоже на карканье, не схожее с чем-то человеческим.

Джонни отвернулся и зашагал от него прочь, как от чего-то ненастоящего. И только чуть поднявшись по уклону, где дорога огибала гору, он наконец избавился от жуткого смеха.

В участке его никто не ждал. Он прошел по пустому коридору. Тишина. Джонни по привычке прочитывал, почти уже не глядя, надписи на плакатах. Они висели еще с тех времен, когда он был совсем еще ребенком.

ОСТАНОВИМ РАСПРОСТРАНЕНИЕ НАРКОТИКОВ

Номер телефона

СООБЩИТЕ О ПОДОЗРИТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ.

Его любимый плакат, висел в самом неприметном месте. В углу. На нем изображен страж порядка, избивающий человека. Художник изобразил полицейского с шерстью и волчьим оскалом, а в руках он сжимал дубинку. Из карманов торчали толстые пачки купюр. Рисунок напоминал комикс семидесятых и надпись над ней гласила так:

ПОЛНОМОЧИЕ – НЕ ПРИВИЛЕГИЯ!

МЫ ПРОТИВ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЯ ВЛАСТЬЮ.

Краска почти везде выцвела, а в некоторых местах он и вовсе закрыт другими, более свежими объявлениями. Джонни глянул на человека, укрывающегося от ударов, его лицо уже сложно различить, одно сплошное желтое пятно, но именно сейчас он ясно видел на нем лицо своего отца.

«Никакой он не герой», — подумал Джонни и отвернулся от стены.

Большая стриженая под насадку голова дежурного торчала из-за стойки. Она не двигалась и Джонни подошел поближе, чтобы не пугать его на случай, если тот вдруг спит.

— Привет, Барри, а где все?

Барри лениво отодвинул газету, выражая всем видом недовольство и не поднимая головы произнес:

— Так похороны мэра, сэр или мэм, кем бы вы не являлись, — и уткнулся обратно в страницу с кроссвордами.

Джонни подождал несколько секунд и задал еще вопрос:

— А мне что делать? Это я Джонни!

Барри глянул на него по-новому, словно увидел впервые и улыбнулся. Он был рад видеть его. Как говорил отец, Барри Финли отличный друг и прекрасный семьянин, но заболтает самого дьявола. Поэтому да, Барри чертовски рад Джонни.

— А-а-а-а, Джонни!

Он слегка привстал со стула, словно решил еще раз убедиться, что это и вправду он.— Кажется ты опоздал. Но сегодня им не до тебя, уж поверь. Смотри, что тут у меня есть, он показал ему новый почти не тронутый кроссворд.

— Думаешь, занять себя им на весь день?

— Надеюсь, но что-то пока не особо ладится. Вроде бы вертится на языке, а все никак не могу вспомнить.

Барри посмотрел ему на руку и только сейчас Джонни осознал, что все это время держал стакан кофе, от самого дома.

— Ах да! — спохватился он. — Барри — это, кстати, тебе.

— Купил по дороге и не допил?

Джонни покачал головой.

— А что тогда?

Джонни не ответил.

Барри облизнул губы и приоткрыв крышку уже остывшего напитка, понюхал. Затем сделал глоток и погоняв по рту проглотил.

— Да иди ты! Это ж кофе твоего папаши! Его вкус я узнаю, будь там трижды нассано.

Он сделал еще глоток.

— Такой же мерзкий и холодный как раньше. Но мне он обосраться как нравился.

Барри поискал чем бы вытереть рот и взял со стола смятый комок бумаги.

— Тут, кстати тебе оставили. От самого помощника шерифа.

— Наоми?! — Джонни хотел уже было рвануть к тому месту, где обычно она сидела.

— Да иди ты! Нашу красотку променяли на хитрожопого сосунка. Вот ведь каков. Залез без смазки и уже зубы показывает. Знаешь, что этот гаденыш мне сказал сегодня.

Барри сделал еще глоток.

— Черт и вправду вкус молодости, ну ты это, передавай ему привет что ли… давненько я его не видел. Надо бы как-нибудь выпить по баночке другой. Уж нам есть что вспомнить.

Джонни развернул неаккуратно вырванный клочок из тетради.

Передай этому кретину, чтобы шел домой. Если еще раз опоздает, может не приходить. Марк Смит.

Джонни аж присвистнул от удивления.

— Такие вот дела, боец, — пробормотал Барри. — А еще он меня стариком назвал. Представляешь? Меня, Барри Финли.

Он потрогал усы.

— Я этому засранцу еще фору дам. У-у-у-х! Я покажу ему старика. Хотя, что я говорю, скоро наша Наоми вернется и все будет как прежде. А? Как думаешь? Вернется?

— Обязательно.

— Вот и я о том же.

Барри зевнул.

— Скука смертная. Робби раскидал всех наших по городу и теперь в участке только я, да уборщица.

— Ладно, Барри, я пожалуй, пойду. Передай нашему помощнику шерифа, что я завтра обязательно приду.

Он сделал сильное ударение на слове обязательно.

— Ага… Да погоди ты...

Он принялся водить пальцем по газете выглядывая поверх очков.

— А-а-а-а, вот же оно! Дом с душевнобольными по-простому, шесть букв?

— Дом чего?

— С д-у-ш-е-в-н-о-б-о-л-ь-н-ы-м-и! — прокричал Барри. — Так ты знаешь или нет?

Джонни смутил этот, казалось бы, простой вопрос. Он глянул на Барри. В нем было больше спокойствия, чем в мертвеце. Ну нет, Барри точно в этом не замешан. Кажется, у него уже разыгралась паранойя.

— Ну не знаю Барри, может попробуй… дурдом? — Хотя он знал, что это правильный ответ.

— Т-э-э-э-к!

Барри заскрипел карандашом.

— А ведь и правда подходит.

Барри звучно щелкнул языком.

Подходит!

II

— Дом с душевнобольными шесть букв, — повторял снова и снова Джонни, поднимаясь по крутой горе. Это отвлекало его от других, нелепых мыслей. Он уже не помнил, как вышел из участка и вместо того, чтобы как обычно пойти вниз по улице, а затем свернуть направо перед церковью, продолжил путь наверх. По пути ему ни встретилась ни одна живая душа. Даже козодои, эти загадочные птицы, с их странным пением, затихли, словно о чем-то подозревая.

Что-то надвигалось. Гораздо мощнее, чем сезонные дожди. Это ощущалось в воздухе, который отдавал запахом подгнившей травы.

Холм и вправду была круче, чем выглядела снизу, как и рассказывал отец.

Он пойдет туда и все увидит своими глазами. И пусть там будет хоть сам дьявол. Он не слабак. При этом слове ему захотелось сплюнуть. Он все увидит, а затем… затем он непременно что-то обязательно предпримет. Может даже позвонит Наоми, она уж точно подскажет, что с этим делать. А пока… пока он держался за редко растущие сухие деревья, от которых осталось разве что пару веток, торчащих из земли, чтобы ненароком не поскользнуться на пластах и не вляпаться в грязную жижу, которая утягивала его все больше и больше.

Он услышал вдалеке звон колокола, звучавший как насмешка над всем живым вокруг. Это прибавило ему уверенности, и он с удвоенной силой принялся карабкаться по холму. Его полицейская форма сплошь покрыта мутновато-рыжими каплями. Из-за налипшей грязи, он с трудом передвигал ноги. Наверняка, раньше был другой путь, ведущий к холму. К несчастью, ему об этом не известно.

— Шесть букв Джонни, — подбадривал он себя. — Всего каких-то чертовых шесть букв. — И ты найдешь ответы на все эти дурацкие вопросы.

Он уверен в этом.

И хотя на курсе криминалистики его учили не верить в предчувствие или интуицию, объясняя это неосознанным восприятием подсознательной информации, он все же старался не отвергать их. И с каждым футом пути, проделанным с большим трудом, Джонни никогда не считал себя достаточно способным физически, чтобы увлекаться спортом, и тяжелая одышка тому подтверждение.

Сейчас, он ощущал присутствие неведомой ему силы. Потусторонней силы. О которой говорил его отец. Она как быстро-разрастающаяся опухоль передалась ему, начиная поедать сознание. Ему казалось, что вместо того, чтобы взбираться, он скатывался все ниже и ниже. Он застрял в бесконечной гонке за высоту, а подтягиваясь на руках чуть выше испытывал ощущение того, что уже был здесь, таким повторяющимся и унылым выглядел его путь.

Но как только руки зацепились за неровные края верхушки холма, чувство растерянности тут же исчезло.

Джонни перекинул ногу через здоровенный валун и оседлал его, словно лошадь. Позади остался город, казавшийся несуразным. Это напомнило настольную игру «крестики-нолики». Дороги, пересекаясь между собой, образовывали клетки, из которых торчали дома. В этих клетках он прожил всю свою жизнь, не замечая, что для кого-то, он казался маленькой безобидной игрушкой. Которая вдруг стала интересоваться тем, что ей не положено.

Похоже ли это на заговор или все происходящее плод его воображения? Отец и вправду видел там, что-то такое из-за чего сломался и всю оставшуюся жизнь просуществовал, пытаясь избавиться от животного страха или он так прикрывал свою слабость? Вот что неимоверно терзало Джонни.

Ветер, пронесшийся с протяжным гулом по верхушки холма, сорвался с подножья и унесся вниз, туда, где начинались горы. За ними уже простиралась западная часть штата Невада.

Прямо перед ним начиналась территория лечебницы. Или как Джонни теперь ее называл коротко, дурдом.

Вместо старого ограждения, по всему периметру натянута высокая сетка из нержавеющей стали. Повсюду размещены предупредительные таблички, воспрещающие нахождение внутри периметра. Одна из табличек даже указывала на наличие мин, в чем Джонни сильно сомневался. До этого времени не было людей, кому было хоть немного дела, до заброшенного много лет назад здания. Да и навряд ли имелись любители испачкаться по уши в каше из глины и земли.

Вся территория внутри ограждения покрыта потрескавшимся от времени асфальтом. Тяжелое серое здание мрачно смотрело на Джонни. Высокие двери распахнуты настежь, из которых выглядывал мрачный темный коридор, а стены с выжженным от солнца позеленевшим кирпичом где-то частично, а где-то и полностью заросшим мхом, свидетельствовали о том, как неумолимо и беспощадно бежит время. Бесцветные окна трех этажей еще сохранили блеск, отражая в них небосвод.

— Лечебница доктора Адрианна Беннета, — прочитал Джонни через забор.

Ему представились толпы изможденных от непрестанного нахождения в закрытых стенах, обритых налысо больных людей, укутанных в смирительные рубашки. Совсем как в фильмах ужасах, в которых главному герою хоть и приходилось не сладко, но удавалось выбраться оттуда живым.

Имя Адрианна Беннет ему не знакомо, но он все же записал его в свой походный блокнот. Затем он добавил слово дурдом и принялся внимательно разглядывать.

«Все дело в буквах», — подумал он. Они будто стояли не на своем месте, делая его похожим на ругательство. Будто кто-то вместо того, чтобы сплюнуть, произнес это слово.

Джонни рассмеялся. Громко и раскатисто, не стыдясь и не ощущая почти ничего. Только легкое покалывание в скулах от чрезмерно раскрытого рта. Джонни смеялся так, словно делал вызов тому, кто или что обитало в угрюмом исполненном безмолвным существованием жилище. Его смех уходил стремительно вниз, а затем подхватываемый вихрем взлетал ввысь и возвращался изрядно потрепанным, отчего слышалось лишь короткое: – Ха!

Он вдруг вспомнил мальчишку на велосипеде и замолчал. Тот будто что-то знал, иначе… иначе он бы не стал смеяться.

Похоже смех и вправду пошел Джонни на пользу, он почувствовал себя свободнее, раскованнее. Он уже не замечал налипшие комья грязи на своих ботинках и брюках, а всю ненависть и презрение, что вызвал отец, он будто вытряхнул из себя вместе с истерическим гоготом.

Джонни был спокоен, как никогда. Ему захотелось позвонить Наоми, да он решил наконец это сделать, но черт возьми, как обычно оставил телефон дома. Значит его песенка еще не спета. Он вернется и закончит начатое. А пока…

Шесть букв. Ха! Кто вообще выдумывает эти слова.

На аккуратно-выкрашенную калитку была намотана цепь с большим сарайным замком и подергав сначала с осторожностью, а затем приложив немало усердия, хотя это бы слишком скудно описало то, с каким остервенением Джонни схватился пальцами за приваренные к дверце металлические трубки, служившие по всей видимости подобием ручки. Тот человек, что соорудил заграждение, был явно мастером своего дела. Кроме позвякивания цепи, да колебания сетки, он ничего не смог добиться. Перелезть через забор такой высоты, да еще и обтянутый на верхушке колючей проволокой, Джонни не смел.

— Слабоумие и отвага, — прошептал он в тот момент. — Слабоумие и отвага.

Попробуй придумать, что-нибудь получше. Что-нибудь такое, что облегчит тебе жизнь. Иначе ты зря протирал штаны на занятиях по криминалистике.

В сложной для вас ситуации, всегда следуйте инструкции, так учили его великие умы криминологии и судмедэксперты со страниц своих толстых учебников.

Оценить сложившееся положение. Джонни задумался. Что тут скажешь, он стоит перед запертой калиткой, на сколько это тянет?

Затем следует решить, насколько вы в состоянии что-либо предпринять.

Думай, Джонни! Он закатил глаза и принялся шарить по карманам. Блокнот, открытая пачка жвачки, записка от Марка, он бросил ее на землю, затем пару баксов наличными, и небольшой складной набор.

Это был невесть, что за набор, неопределенной марки и страны изготовителя с одним единственным символом похожим на цифру восемь. По всей видимости цифра указывала на количество инструментов, так решил Джонни. Он как-то пытался воспользоваться отверткой, но она погнулась, при легком нажатии. Единственное, что в нем действительно ценное и почему всегда было при нем, некое подобие зажимов, которые нередко применял для старого замка от входной двери, когда отец не в состоянии подняться с дивана от выпитого, забывая вытащить ключ с внутренней стороны.

Джонни приноровился с помощью длинных, тонких, не многим толще шпильки, «губок», кажется они назывались именно так, проникать в механизм и покручивая из стороны в сторону, открывать довольно нехитрый замок. Он решил провернуть тоже самое в полевых условиях.

Ему удалось вставить инструмент, полностью не надломив его и не погнув. Для этого ему пришлось изрядно потрудиться, стараясь в самый ответственный момент дышать как можно реже. И хотя замок разительно отличался, все же принцип у него один. Так во всяком случае думал Джонни.

Он принялся раскачивать зажимы из стороны в сторону, прислушиваясь к любым звукам. Послышался слабый щелчок. Один из двух крючков сдерживающий дужку замка поддался, отчего Джонни заулыбался.

Еще немного. Здесь главное не торопиться, а наоборот попридержать лошадей. Это была финишная прямая, в которой нужно выложиться на полную. Только не с помощью силы или выносливости, а стойкой выдержки и терпения. Он повернул «губку» обратно, затем снова вперед, но чуть медленнее. Он проделывал это десятки, нет сотни раз, пока не услышал долгожданный второй щелчок.

Джонни облегченно выдохнул и присел на корточки. Это была его личная маленькая победа, которую он отпраздновал тут же, закинув пластинку жевательной резинки в рот. Одна буква у него в кармане.

Калитка со скрипом открылась, и он ступил на дорогу, ведущую прямо ко входу. Ничего не произошло. Он сделал еще пару шагов. Опять ничего. Джонни осмелел настолько, что принялся бегать по пустому двору, распинывая в стороны засохшие листья от растущего неподалеку дерева, будто доказывая, что здесь совершенно безопасно.

Он шел, неровно переходя из стороны в сторону, подсмеиваясь над самим собой и над своей беспечностью.

«Будь здесь Наоми, наверняка начала бы ворчать», — подумал он.

Джонни еще ни разу в жизни не приходилось делать ничего спонтанно. Все его действия, движения, продумывались заранее, прежде чем что-либо сделать или сказать.

Лишь иногда, это было связано опять-таки с Наоми, в ее присутствии ему хотелось дурачиться и отвечать на ее подколы, но каждый раз сдерживал себя, не давая той, невидимой для окружающих стороне его характера, проявится наружу.

На одной из дверей с внутренней стороны висел лист бумаги, прижатый защитным стеклом с ввинченными в него парой мелких болтов и не дающий отсыреть. Сохранившаяся с давних времен заметка, а именно, датируемая шестьдесят пятым годом, была вроде памяткой для вновь прибывших «гостей».

Джонни медленно, почти по слогам прочитывал каждое написанное в ней слово.

К ОБЯЗАТЕЛЬНОМУ ИСПОЛНЕНИЮ!

Всем пациентам, прибывшим в утреннее время, а именно: с 6:00 до 10:00, незамедлительно явиться в кабинет номер 115, для подробного ознакомления с правилами учреждения и процедурами приема.

Ниже была еле видная надпись, сделанная механическим карандашом. Но Джонни все же удалось разобрать в этом грубовато-размашистом почерке отдельные слова.

Младшему медперсоналу отделения «С» запрещается разговаривать с пациентами и вступать в личностный контакт. В случае нештатной ситуации звонить по номеру (неразборчиво)

Подпись. Д-р А. Беннет

Джонни прихватил ногтем край листа и вытащил его из-под стекла. Бумага пожелтела и истончилась настолько, что едва не порвалась. На оборотной стороне машинным текстом во весь лист было указано расписание Отделения «Н»

6:00 АМ Пробуждение и личная гигиена

7:00 АМ Завтрак

8:00 АМ Личный осмотр

9:00 АМ-12:00 РМ Терапевтические сессии и групповые занятия

12:00 РМ Обед

1:00 РМ-3:00 РМ Отдых и рекреация

3:00 РМ – 5:00 РМ Продолжение терапевтической сессии.

5:00 РМ Ужин

6:00 РМ – 8:00 РМ Свободное время или индивидуальные занятия

8:00 РМ – 9:00 РМ Подготовка ко сну

9:00 РМ Отбой

Сбоку была сноска, написанная тем же уже знакомым почерком.

Расписание для отделения «С» уточнять в кабинете 115.

Подпись. Д-р. А. Беннет

Джонни заглянул вглубь здания. За толстой полоской тени, падающей от двери, из-за чего с улицы казалось будто внутри кромешная тьма, открывался вид на просторный холл.

Несколько кожаных диванов стояли друг от друга по сторонам. На столиках лежали неаккуратными стопками газеты и журналы.

На одном стояла разбитая, забитая доверху окурками, пепельница. Небольшой фонтан с плавающими когда-то деревянными утками заржавел и выглядел как старое испорченное корыто. По стенам и дверям, да даже на стойке, которая находилась в середине, развешаны игрушки. Провисшая почти до пола от паутины и пыли, бельевая веревка, с приклеенными к ней буквами, некоторые из которых отсутствовали, добавляла заброшенному месту еще больший хаос.

СЧАСТЛ ОГО РО ЕСТВА

Остальные буквы валялись на полу. Джонни собрал их и приделал обратно. Он чуть не укололся о тонкую иглу и решил впредь ничего здесь не трогать.

Он отошел на пару шагов назад и снова оглядел надпись.

СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА

Теперь в ней есть смысл, но какой? Надпись казалось еще более пугающей. С каким именно рождеством они поздравляют? И кого?

Он не стал больше оставаться здесь, слишком много пыли и разного рода мусора, занесенного ветром. Он двинулся дальше, ступая на скрипучий дощатый пол. Этот скрип отдавался с каким-то неприятным воем или плачем, но как ни старался Джонни ступать аккуратнее, ничего не выходило. Он словно шел по иссохшим, но еще живым существам. — У-а-а-у-х-х!

Еще один шаг и снова нарастающее долгое:

— У-а-а-а-у-х-х!

С середины холла, прямо за стойкой, начиналась широкая лестница, ведущая на второй этаж. Решетчатая дверь держалась на одной петле. Замок или засов в ней отсутствовали, хотя и первое, и второе, скорее всего когда-то были.

Преодолев последнюю ступень, Джонни помедлил. Мрачный темный коридор, с еле заметными силуэтами не то каких-то неподвижных фигур, не то предметов мебели, надвигали на Джонни неприятную тень сомнений, стоит ли вообще туда идти. Спертый запах непроветренных помещений и сырости сбивали с толку, а звук похожий больше на капли падающей воды, отдавался в голове целым боем.

— Пора открыть вторую букву, Джонни, — произнес он вслух и шагнул во мрак, придерживаясь за стену. Отсюда начиналось отделение «Н».

III

Через несколько минут, когда глаза начали привыкать к темноте и все, что было недоступно для его взора, теперь открывалось перед ним нечеткими, но понятными линиями, Джонни словно оказался под водой, касаясь каждого отдельного фрагмента, детали, изучая с неподдельным интересом окружение, которое было весьма скудным. Влажные стены казались податливыми под его руками и при каждом прикосновении сбрасывали с себя потрескавшуюся краску, подобно тому, как скидывает кожу змея.

Он шагал в темноту медленно, запрокидывая вперед ноги, на случай если вдруг наткнется на преграду. Дойдя до первой двери, которая служила входом в палату, он увидел табличку. Джонни стер рукавом куртки пыль, от которой у него зачесалось в носу и поднося поочередно к каждой букве палец, медленно прочел:

Имя пациента: Барбара Джонсон

Возраст 38 лет

Диагноз: Параноидальное расстройство личности. Склонность к суициду.

Дата и время посл. осмотра

10 декабря 1969 года 9:00 РМ

Сост. удовлетворительное

Дальше следовал список препаратов, назначенных все тем же доктором А.Б, но он пошел дальше. Через пару футов появилась новая дверь.

Такая же табличка, схожий диагноз и точно такая же дата осмотра с разницей по времени в минут десять. Дойдя до середины, так он считал, судя по кажущемуся подобию светлой полоски, пробивающегося света впереди, таких дверей он насчитал не меньше тринадцати. И все они были запреты, хотя он и не подумал бы туда войти.

Перебирая руками, Джонни ходил от стены до стены, в поиске выключателя. Конечно, за столько лет, здесь вряд ли что-то работало, но в этом случае он все же попытается.

Еще он прикинул, что ему сейчас действительно было нужно. Это ощущать в руке приклад пистолета. Он словил себя на мысли, что думает совсем как Наоми.

Хотя назовите хоть одну проблему, которая бы не решалась с помощью оружия? Все зависит от того, какой результат вы хотите получить.

Нет, вниз он не пойдет. Он всего лишь прогуляется по верхним этажам и убедится, что все не так плохо. А если что-то и найдет, то тут же убежит. Таков был его план. Не самый лучший, но весьма надежный.

Под ногами захрустело разбитое стекло и тут же Джонни наткнулся ботинком на кучу досок, сколоченных между собой, которые закрывали проход. Он притронулся к одной из них, она была шершавой и плохо обработанной. Джонни перешагнул через нее и встал всем весом на ногу.

Следующее, что он почувствовал-дикую боль в ноге. Как будто его укусила акула. Он вскрикнул, и тут же жесткая рука схватила его сзади и надавила на рот. От нее пахло рыбными консервами и древесной стружкой.

— Т-ш-ш-ш! — прошипел голос возле самого уха. — Если будешь дергаться, останешься без ноги.

Джонни застыл, силясь понять, что он боится больше всего. Потерять ногу или быть убитым подкравшемся сзади сумасшедшим.

— Я смазал гвозди нейротоксинами. Сейчас они попадут в кровь, и ты почувствуешь слабость, на какое-то время.

Джонни замотал головой.

Незнакомец стукнул его слегка по затылку обратной стороной ладони. Не так, чтобы в глазах появились пятна, но ощущение реальной угрозы пришло гораздо быстрее.

— Да тише ты! Я не собираюсь с тобой делать ничего такого, что тебе пришло в голову.Я лишь хочу помочь. Слышишь?

Голос казался ему старым, слишком старым для того, кто спокойно, почти на весу удерживает его за плечи.

Незнакомец усадил его на край досок и повозившись возле ноги, проговорил:

— Все ровно!

Он сказал это в какой-то знакомой манере.

— Не более чем царапина. Сейчас я вытащу твою ногу из ловушки, только впредь, не вздумай вопить. Понял?

Джонни кивнул. По телу уже пронесся приток крови, зараженной ядом, и он перестал ощущать что-либо. Ноги стали ватными, а кончики пальцев покалывало. Он увидел перед собой длинные седые волосы, перемотанные повязкой.

— Ну вот и все!

Старик, не говоря ни слова, взял Джонни под руку и потянул за собой. Он буквально протащил его через коридор, затем они куда-то свернули несколько раз и наконец остановились.

— Тебе повезло сынок, что ты встретил меня. И как тебе удалось обойти столько моих ловушек, в такой темноте? Ты едва не добрался до конца, чего бы я тебе не советовал. Хотя это не самое плохое.

Незнакомец включил фонарик на лбу и посветил вперед.

— Почти пришли.

Он указал на кирпичную стену. Джонни улыбнулся, сам того нехотя. Мысли казались далекими и недоступными его сознанию, они будто пролетали мимо, а он, цепляясь все пытался поймать хоть одну, но ничего не выходило и только лишь голос незнакомца, звучавший как из-под земли, глухой и отдаленный достигал своей цели.

— Что вы со мной сделаете?

Старик расхохотался.

— Думаешь, я один из этих сумасшедших?

Он толкнул дверь и перед ними появился тесный проход в хорошо освещенную комнату.

— Ты еще жив благодаря мне, сынок! На твоем месте я бы сказал спасибо.

Старик усадил Джонни в самодельное кресло и закрыл дверь изнутри на специальный засов, полукруглый стальной прут вдевался в кольцо-ушко и защелкивался на одной из торчащих неаккуратно посаженных на здоровенные болты крюки.

Он покопался в старом протертом с боков рюкзаке и достал фляжку.

— На-ка, вот, выпей, — он протянул ее Джонни, который загадочно улыбался и водил глазами пребывая в нирване.

Он залил себе порцию содержимого фляги в рот, губы его не слушались, словно они были накладными. Вкус как у любой дрянной выпивки.

— Нейтрализатор! Избавит от любой гадости, будь то несвежий бутерброд или же что-нибудь посерьезнее, например…, — он достал небольшую пробирку и поднял над головой. — Ботулотоксин! — прочитал он надпись. — Я много навидался на войне, но такого… Я и представить не мог, что в таком тихом месте происходили ужасные вещи. А знаешь кто во всем виноват? Ты пей-пей, штука полезная, делал для себя, на случай если попаду в собственный капкан. Как никак уже седьмой десяток пошел. Хотя… если подумать, то никогда не знаешь наверняка, где придется сложить голову. Эх! Правительство…

Джонни почувствовал приступ тошноты, который привел его в чувства.

— Что-то мне нехорошо.

Он встал и покачиваясь пошел к двери.

— Да ты с ума сошел? Ты же не Джон Уэйн, сынок? Хочешь, чтоб тебя распотрошили как свинью? Эти твари знают свое дело.

Он подтащил ведро к Джонни ногой и указывая рукой, произнес:

— Сейчас из тебя вся гадость и полезет.

Джонни почувствовал себя так, будто его схватили за горло и принялись выбивать содержимое желудка. Он издал резкий гортанный звук и утренний кофе с яичным сэндвичем вылились зловонным потоком черно-желтой вязкой массы.

— Давай-давай, не дрейфь! — подбадривал мужчина.

Когда все, что когда-то называлось едой осталось на дне ведра, Джонни почувствовал себя намного лучше. Дрожь ушла и теперь он мог спокойно осмотреться. Он глянул на незнакомца, теперь уже ясным взглядом.

Всем своим видом незнакомец походил на этакого бравого солдата. Выбритые виски и куртка цвета хаки с засученными по локоть рукавами. Джонни разглядел огромные шрамы на его предплечьях в виде жирных полосок. Кажется, это не ускользнуло от незнакомца и тот спрятал их за спину. Он нагнулся зачем-то и Джонни увидел свисающие с шеи армейские жетоны. Он достал что-то из металлической коробочки, что лежала под кроватью и покрутил в руках. Что-то похожее на самодельную сигарету.

— Ты же не против?

Джонни не был против. К нему пришла ноющая боль в ноге, которую приходилось терпеть. Он даже был немного расстроен. Эффект от ядов оказался для него и ужасающим и расслабляющим одновременно. Он будто выпил бутылку виски, но все же не был пьян. Теперь же это чувство улетучилось и осталась только боль. Тупая ноющая боль.

Незнакомец поджег самокрутку и по комнате раздался терпкий запах марихуаны.

Этот запах Джонни знал хорошо. Нет, он ни разу в своей жизни не пробовал подобного рода вещи, но его сосед по комнате в университете, Билл, умудрялся протаскивать дурь прямо в корпус. Поэтому да, ему этот запах знаком.

Старик сделал несколько небольших тяг, отчего кончик бумаги покраснел еще сильнее и протянул остаток Джонни.

— Ты не у себя в полицейском участке, а черт знает, где вообще, — произнес он так, словно оправдывая его на тот случай, если он все же согласится.

Джонни покачал головой.

Старик посмеялся.

— Салага! На, перевяжи тогда хотя бы рану.

Он кинул бинт и тот упал прямо на колени.

Незнакомец лег на кровать не сняв обуви. Его начищенные до блеска армейские ботинки туго затянуты и выглядели опрятно, как и вся форма.

Он принялся задумчиво смотреть в потолок, обклеенный голыми девушками из старых журналов «Плейбой», пока Джонни закрывал рану. Когда он закончил, незнакомец повернул в его сторону голову и проговорил.

— Ну что, Джонни? Теперь можно и поговорить. Ты удивлен что я знаю твое имя? Ха! Ну понятное дело. Да ты точная копия Джонни Рассела в ранние годы! Я-то тебя сразу признал. Он частенько терся у нас дома, когда Фрэнни был еще мальцом.

«Как я и сразу не догадался», — подумал про себя Джонни.

Хотя насколько он помнил, ходили слухи, что его нет в живых.

— Да не смотри ты на меня как на привидение, сынок.

Он сделал еще одну затяжку и метко сплюнул в ведро.

— Отец говорил, у вас нет ноги.

— Папаша твой и не соврал, — произнес мужчина.

Он расслабил шнурок ботинка и принялся вытаскивать из них брюки.

— Считай это небольшим уроком истории, сынок. Вот что бывает, когда одна страна сует свой нос в чужие дела другой, называя это мирным урегулированием. Для кого-то она закончилась… но не для меня.

Все, что находилось ниже колена являлось металлическим протезом, он соединялся почерневшей марлей и перетягивал остаток ноги жгутом. Старик покрутил культей в стороны, чтобы Джонни как можно лучше ее разглядел.

— Ну что, как тебе? Красавчик, не правда ли? Ты еще не видел шрам на животе, — произнес Николас Эйверитт, пряча ногу обратно в ботинок.

Джонни не впечатлила культя мужчины, на практике по криминалистике, он видел зрелище и похуже. Однажды ему пришлось наблюдать за вскрытием самоубийцы, который провисел на ремне несколько недель. Вот что действительно мерзко.

Больше всего его удивляло то, что этот мужчина здесь делает и почему до сих пор жив.

Николас Эйверитт закашлялся. Его легкое покашливание, постепенно переходящее в непрерывное буханье, становилось все раскатистей и уже походило на надрывный лай собаки. Он показал большой палец вверх и через мгновение новая порция содрогнула легкие.

Джонни заметил на его губах, а затем руках, кровь. Она была почти черной.

Он отпил из той же фляги, что угощал Джонни. Черт, он пил с ним с одной фляги!

— Вот так всегда…, — он покашлял, — как набросится на меня и хоть убей никак не хочет отпускать. Сукин сын. Единственный верный друг.

Мужчина опустил ноги на каменный пол.

— Ты мне скажи, как ты сюда попал, сынок?

Кажется, приступ стал потихоньку отпускать, и он лишь тяжело вздыхал.

— Это убийство… Фрэнсиса … мистера Эйверитт.

— Чертов козел закрыл дело?

Джонни кивнул.

— Самоубийство.

Николас Эйверитт расхохотался. Это слово рассмешило его пуще любого грязного анекдота.

— Вы были там, — произнес Джонни внезапно. Эта мысль, которая одиноко бродила в подсознании, наконец взорвала мозг, ему стало ясно, откуда на кровати кровь.

— А тебя не проведешь, салага. Хотя, разве я не имею права побыть в доме родного брата?

— В день убийства?

— Да какая разница. Ему уже не поможешь.

Он показал на металлический шкаф, стоящий возле кровати.

— Здесь все, что тебе нужно, сынок, ты же ведь за этим пришел? Только смотри, не лапай сильно. Я все еще хочу прижать к ногтю этого гада.

— А что насчет вас?

— Меня?

Мужчина усмехнулся.

— Поверь, Джонни-бой, я тебе не по зубам. Пока я здесь, город может спать спокойно. Звучит по-идиотски, но это горькая правда. Ты же хочешь выбраться отсюда?

— Только когда узнаю правду.

— Пр-а-а-а-вду? А-а-а-х, так вот, что ты ищешь! Так что ты сразу-то не сказал, я ж тут сижу не один десяток лет просто так, с целой кучей дерьма в голове и жду пока не появится кто-то вроде тебя и не потребует от меня всего, что я знаю! Да если б я знал хоть половину того, что здесь происходит, давно бы устроил судную ночь.

— Они, — он показал пальцем вниз, — боятся меня. Им уже пришлось поздороваться со свинцом, и он оказался ой как не по зубам. Но эти твари хитрые, прячутся в подвале и не переносят солнечный свет. Почему бы тебе все это не спросить у своего отца?

Джонни повел плечами.

— Эти трое придурков, мой-то уже лежит в гробу, разбудили что-то или кого-то поистине чудовищного. Я всякого навидался, сынок, но это гораздо страшнее, чем война.

— Вы сказали разбудили?

— Верно подмечено, Джонни-бой. Папаша твой с дерьмецом оказался, извини за мой французский. Но у него и Фрэнни, хватило ума, все мне рассказать. В отличии от ссыкуна Роберта. Он то и есть по истине настоящее зло.

— Расскажите.

— Только после того, как ты посмотришь на это.

Николас Эйверитт открыл дверцу шкафа и достал желтый конверт.

Еще одна вспышка в голове озарила Джонни. От такого у него перехватило дыхание, и он с почти трясущимися руками взял конверт.

— Натан Кэмпбелл говорил о…

— Натан Кэмпбелл, — перебил его Николас Эйверитт. — Он для них как лакомый кусочек. Бедный парень, и за что ему все это? Но я все-таки сделал кое-что. Не для него. Для Фрэнни. Я успел спрятать вещи парня до того, как приехали, вы, ребята. Иначе всего этого сейчас бы не было.

— И вы знаете кто убил вашего брата?

Николас Эйверитт промолчал, лишь взглянув на Джонни так, что ему захотелось спрятаться подальше от этих глаз.

Джонни Рассел разорвал конверт, доставая содержимое. Перед ним была тонкая папка, сделанная при помощи скрепок и картона и перетянутая резиновым жгутом. Сверху стояла красная печать с единственной буквой «С». Текст на обложке, напечатан машинкой и содержал следующее:

МЕДИЦИНСКАЯ КАРТА ПАЦИЕНТА

Пациент номер 4

Дата рождения:

24 декабря 1961

Пол мужской

Дата поступления:

20 ноября 1969

Диагноз:

Неизвестен

Джонни перевернул страницу

Симптомы:

Ночные кошмары, бессонница, тревожность, повышенная возбудимость.

ПЛАН ЛЕЧЕНИЯ:

Проведение разговорных сессий с целью выявления и разрешения подсознательных конфликтов и источников кошмаров.

Начать когнитивно-поведенческую терапию (КПТ) с фокусом на изменение негативных мыслей и поведенческих паттернов, связанных с кошмарами и тревожностью.

Разработать индивидуальную программу релаксации, включая глубокую релаксацию, дыхательные упражнения и медитацию, для снижения уровня стресса и тревожности перед сном.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ РЕКОМЕНДАЦИИ

Вести дневник сновидений для отслеживания содержания кошмаров и эмоциональных реакций на них.

Регулярные консультации с врачом для оценки эффективности лечения и его корректировки.

На последней странице, написанной от руки, было примечание врача. Чернила хорошо сохранились на бумаге, к тому же почерк был весьма разборчив.

Для своего возраста пациент номер четыре кажется весьма сообразительным ребенком, если бы не его ночные кошмары. Он сочиняет различного рода истории, в которых зачастую переплетаются его сны. Упоминание о черных существах говорит о пережитой детской травме. Необходимо продолжать ежедневный личностный контакт для более тщательного изучения симптоматики.

Врач – психоаналитик д-р Роуз Грейсон.

Телефон +1-805-678-3409

Чуть ниже большими печатными буквами была подпись:

ИЗБЕГАТЬ ЛЮБОГО КОНТАКТА. ПРИОСТАНОВИТЬ ЛЕЧЕНИЕ ДО ВЫЯСНЕНИЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ!

Подпись

Николас Эйверитт все время наблюдал за Джонни. Когда тот закончил, то мужчина спросил:

— Ну как? Веселенькое чтиво?

— Это то, что Фрэнсис пытался передать Натану Кэмпбеллу? Что это может значить? Пациент номер четыре, кто он?

— Не знаю сынок, не знаю. Но именно этот конверт и убил Фрэнни. Во всяком случае…, — он многозначительно помолчал, а затем вскочил с кровати, прижавшись к двери.

— Слышишь?

Джонни услышал отдаленный чавкающий звук, который он принял вначале за падающую каплю. Сейчас же ясно понимал, что это исходит из нутра живого существа.

— Да ты не боись, Джонни-бой! Все ровно!

Николас опустил один из рычагов на стене и послышалось потрескивание. Чавканье усилилось, оно стало таким сильным и жутко-раздражающим, что Джонни невольно закрыл уши.

— Теперь ты знаешь откуда у города такие расходы по счетам за электричество, — с усмешкой произнес мужчина. — Я надеюсь, ты не забыл закрыть ворота?

Джонни не знал, вернее он даже не мог вспомнить, но утвердительно кивнул.

— Я пустил по всему ограждению ток, так что у нас еще полно времени до того, как они заткнуться. Мне торопиться некуда, да и тебе теперь тоже. Дай-ка я тебе кое-что расскажу. Кстати, ты не голодный?

Джонни глянул на ведро, где остался его завтрак и произнес:

— Пожалуй, что нет.

— Вот и отлично. У меня как раз закончилась жратва. Раньше мне приносил Фрэнни, теперь вот приходится ненадолго отлучаться самому. Ты давай, садись поудобнее. Пристегивайся, Джонни-бой! Тебя ждет маленькое, но весьма гадкое приключение по нашему славному городку!

IV

В семьдесят четвертом… и пусть тебя это не удивит, да и тогда еще продолжались стычки с вьетконговцами или как мы их называли Чарли, хотя тебе-то вряд ли что-то об этом известно, но именно тогда меня контузило, не так чтоб слегка, а наглухо, так что потух свет.

Не самый лучший исход, верно? Не такого ожидаешь, когда тебя пичкают разной дрянью вроде фильма «Почему Вьетнам» и напускают важности, мол, вы ребята, единственная надежа Америки, но она улетучивается с первой просвистевшей пулей.

Очухался я уже без ноги, но понял это не сразу, а уж свыкся с этой мыслью лишь спустя несколько лет. Какое-то время я даже просыпался среди ночи, думая, что это всего лишь сон, дурной сон, от которого просыпаешься в холодном поту и с облегчением вздыхаешь. Только я вскакивал с кровати и тут же валился на пол. Фантомная конечность, так вроде называется. В тот день на операционном столе вместе с ногой оттяпали и часть меня. В том смысле, что, когда я вернулся в родной Уэллстон, где прожил все восемнадцать лет, он показался мне маленьким тошнотворным провинциальным городишкой. И до одури религиозным, чего я не замечал ранее. А что меня жутко бесило, так это их притворство, с каким по дороге в кабак останавливаются возле церкви, чтобы лишний раз подумать о своей душе.

О моем возвращении никто не знал, поэтому я сошел с поезда и прямиком направился в бар, где нахлестался с первым попавшимся под руку пьянчугой, за мой счет разумеется. Мэт, парень, что работал там, позвонил отцу и тот забрал меня домой. Первая его фраза, когда он зашел в бар была:

— Ну, где этот чертов дезертир?

А когда увидел меня, то всю дорогу просто молчал. Нет, отцом он был отличным, воспитал нас с Фрэнни как надо, не робеть перед трудностями и брать за горло то, что причитается. Как и положено, чтобы ребята не росли хлюпиками. Ему не хватило смелости осознать, что парень, у которого одна половина штанины завязана узлом, а в руках два деревянных костыля, его сын.

От планов на будущее, которые строились словно высотное здание, еще до Вьетнама, осталась огромная воронка такой глубиной, что я стоял в ней едва ли не во весь рост. Никто меня не ждал, это я о женщинах, пару раз мне приходили письма от одной юной леди, что тайно в меня влюблена, но к тому времени узнал, что родители в надежде лучшего будущего для своей дочери вывезли ее в Лос-Анджелес.

Уэллстон не любит перемен, это я почувствовал на себе первые пару месяцев. Народ пялился на меня как на полоумного или уродца из цирка, а одна дама презрительно заметила, что слышала где-то о том, что солдаты сами себя калечат, чтобы не идти в бой. Я обозвал ее сукой и посоветовал отправить своего сына, чтобы он все проверил.

Наконец люди постепенно привыкли к тому, что по городу шляется одноногий парень и перестали меня замечать, словно я стал частью улиц. Патриоты нужны на войне, а здесь меня даже не хотели брать на работу.

— Ты же понимаешь Ник, — говорил один из моих старых приятелей. — Они тебя боятся.

Но сидеть дома я не мог. Тяжело осознать, что в свои девятнадцать, я оказался никому не нужным. Мне было где жить, у нашего семейства неплохой дом за городом, я там давно уже не был, Фрэнсис говорил мне, что он так и пустует.

Но даже отец избегал меня, ему было неловко находиться со мной в одной комнате или спрашивать о чем-то.

И я решил податься в религию, но не смог найти в ней ответов. Либо я плохо искал, либо это и вправду не для меня.

Вообще, любое убийство, даже в угоду интересов или защиты родины означало грех, так я читал в одной книге. Но я не чувствовал за собой никакой вины. Пусть парни из Белого дома поправят меня, если я не прав.

Я на себе испытал чувство отчуждения во всем, когда перед твоим носом закрывались двери, но делалось это вежливо и с улыбкой.

Что насчет матери? Глядя на меня, она пыталась уберечь Фрэнни. Удалось ли ей это сделать? Не думаю. Он пережил, что-то пострашнее войны. Мы еще до этого дойдем.

В один день, наконец пружина, что все еще сдерживала меня вылетела…

Николас Эйверитт молча показал запястья, на которых красовались здоровенные рубцы. Он усмехнулся:

— Стоило придумать что-нибудь получше, например застрелиться, хотя и в этом случае шансы не всегда велики, а вот осколок от бутылки был как раз под рукой. Да и я опасался, что если не сделаю это сейчас, то передумаю. Кто-то называет суицид слабостью, но поверь мне Джонни, нужно быть достаточно сильным, чтобы заглянуть в глаза смерти раньше, чем она помашет тебе рукой.

Больница уже стала для меня вторым домом, благо моя страховка покрывала лечение. Фрэнни таскался ко мне, принося еду и подолгу сидел, не говоря ничего. И нам было просто. Мне не приходилось искать перед ним оправданий или что-то доказывать. Он глядел на меня восторженно, восхищаясь каждому моему сказанному слову или жесту. Он даже приводил ко мне своих друзей, поглядеть на ногу или на то, что мне удалось привезти с собой. Скажу тебе сразу, я не занимался мародерством, каждая вещь, что была у меня, это своего рода память, что оставили после себя те, кто так и не вернулся. Хотя может им повезло больше всего… все что происходит в Вегасе остается в Вегасе, так говорят?

Спустя год после моего возвращения, я таки приучил себя улыбаться и отвечать, что, все ровно! Это нравилось людям, а взамен они давали возможность не чувствовать себя чужим.

Мне доверили охранять ювелирный магазин на Десолейт-стрит, ее еще называют «Три бакса», в честь магазинчика, где можно купить, что угодно по цене три доллара.

В Уэллстоне на моей памяти не было серьезных преступлений… во всяком случае раньше, и я просто сидел в зале с кучей побрякушек и читал книги. Такая жизнь меня более-менее устраивала, я что-то делал, за это давали деньги и говорили спасибо. А вечерами я тратил их в баре и все повторялось заново. До поры до времени…

Фрэнни залетел с испуганными глазами в магазин, когда я держал в руках стакан сока и расхаживал протез, который мне подарили от общества помощи ветеранов. Кажется, он пытался что-то сказать, но ему никак не удавалось, он только заикался и тянул меня на улицу. Я подождал пока тот придет в себя, дал ему выпить сока, затем шутливо предложил сигарету. Но ему было не до смеха, он был весь в грязи, а с рюкзака свисал оторванный карман.

— Ник… Н-н-н-ик! Т-т-т-ам т-т-т-акое! — тянул он с гримасой ужаса на лице. Фрэнни был известный плут и мог разыграть любого, но в тот момент он и вправду выглядел напуганным. Он напомнил мне одного парня по прозвищу Люси, его так назвали, за мягкий характер. Парень хотел сбежать в Канаду, но его замели за мелкий штраф и вот он, огромный детина шести футов роста, стоял и трясся от страха перед коротышкой-сержантом, который всячески его унижал.

— Черт возьми Фрэнни, ты что барабанщик Лед Зеппелин?

— Н-н-н-ик… Н-н-н-ик! — повторил он. Кажется, еще немного и парня хватит удар. Я усадил его на стул и принес с магазина по соседству мороженое. Слизывая таявшие подтеки, стекающие по вафельному рожку, Фрэнни все еще был напуган, он вздрагивал каждый раз, когда слышал звон, висевшего на двери колокольчика и поджимал ноги под стул, выкручивая носки ботинок внутрь. Сейчас его не волновало, что ему достанется от мамы за испорченный рюкзак, из-за такой глупости он бы не стал бежать в другой конец города. Я решил, что будет лучше, если его не беспокоить, и он просидел со мной до конца вечера.

— Ник, — позвал Фрэнни, когда мы шли домой по улице.

— Если не готов, лучше молчи, — проговорил я. В одной руке я нес его портфель, а в другой банку пива, которую размеренно опустошал.

— Это все Роб, — буркнул он с презрением. — Я лишь хотел, чтобы им было весело и отвел их туда… а он начал кричать, а потом толкнул Сэнди…

Я остановился на дороге, испытывая чувство беспокойство.

— Куда?

— Вон, — указал Фрэнни пальцем на крутой холм, который был виден с любой точки города. И нужно было преодолеть немало усилий, чтобы вскарабкаться по нему. Я посмотрел на штаны брата, грязь на них успела высохнуть и скреблась о застывшие складки. А ведь парень не врет. Он и вправду был там. Для меня это стало первым тревожным звоночком. Но я его не заметил…

Мужчина вздохнул так, словно разом пропустил через себя накопившееся с годами сожаление.

— Знал бы я тогда, что там на самом деле творилось, смог бы исправить если не все, то многое.

—Этот ссыкун Робби, что-то натворил? — удивился я.

— О-о-о! — протянул мальчик. — Если узнают, что Роб сделал, его скорее накажут… Ник, его же накажут, верно?

— Смотря за что. Вы что ребята обкурились?

Я знал, что не смотря на возраст, Фрэнни был смышленым мальчиком. Он посмотрел на меня удивленно, будто такое ему и в голову не приходило.

— Ник, что-то ужасное… оно проснулось, понимаешь…, — он сглотнул слюну, — оно поглотило Сэнди.

Последовала тишина. Фрэнни испугался собственных слов и схватил меня за край куртки. Такой бред я слышал впервые, но не мог сказать об этом вслух. Он говорил взахлеб, часто прерываясь, его голос дребезжал как расстроенная гитара, а сам он в этот момент как-то сжался и стал казаться еще меньше. Я притянул его к себе и потрепал за волосы.

— Ты придумал, что скажем маме насчет всего этого?

Он пожал плечами. Впервые он не нашел, что сказать.

— На Фрэнни напала собака, по дороге домой, — вот что я сказал, как только мы зашли в дом.

Мама принялась причитать и ходить кругом возле него в поиске укусов. Она работала медсестрой в доме для престарелых и кое в чем разбиралась. Фрэнни лишь стоял смущенно и теребил резинку трусов. Конечно, никаких укусов она не нашла, лишь парочку синяков и ссадин, но порцию жалости он все же получил. А я тут же завалился и уснул.

Сэнди Колман, девочка что жила у нас по соседству пропала. Эту весть на следующий день мне принесла Молли, продавец магазина, где я работал.

— Ник, ты слышал новость?

Еще с порога торжественно преподнесла девушка, словно боялась, что это сделает кто-то другой.

— Если ты о том, что Элизабет Тейлор снова выходит замуж, то мне глубоко плевать, — произнес я. У Молли были большие пухлые губы, которые она выпячивала всякий раз, когда ей что-то не нравилось. Вот и сейчас, она растянула их на пол лица и обиженно ответила:

— Вообще то, это не правда… а впрочем и не о том речь. Пропала девочка, вчера еще, но заявили только сегодня, видимо родители пытались ее отыскать своими силами… бедное дитя.

— Где? — спросил я, но понял, что сказал это через чур наигранно. Уже второй раз за сутки, слышал я это имя и оба раза были не радужными.

— В Уэллстоне, Ник. Полиция уже начала поиски…, — она сделала паузу и прищурившись посмотрела на меня. — У тебя же отец полицейский…

— Я не стану ничего вынюхивать, — ответил я, пресекая любые попытки втянуть меня в клубок сплетен.

Целый день мои уши вяли под напористым натиском непрекращающейся болтовни, как Молли рассказывает каждому, кто по воле судьбы решил заглянуть сюда о пропажи девочки.

— Это что ж такое творится! Да, да потерялась Сэнди, представляете! — причитала она.

А я все думал о том, что находится за тем холмом, не мог никак выкинуть из головы лицо Фрэнни с каким он смотрел на него.

К концу рабочего дня, версия пропажи девочки обросла такой зловещей таинственностью, что доморощенная Нэнси Дрю, казалось, возьмется за собственное расследование.

Я, не сказав ни слова на прощанье, ей все-таки удалось меня разозлить, выскочил из магазина. Мне хотелось как можно скорее увидеться с Фрэнни.

Он смотрел телевизор в гостиной, вернее делал вид, а на деле каждую минуту бросал быстрый взгляд на телефон, словно ожидал звонка. Или же наоборот опасался его.

— Эй, Фрэнни, — сказал я как можно спокойнее, — не хочешь сгонять со мной до полицейского участка и пострелять?

Он неохотно, но согласился. Я знал, что именно так и будет. Хотя прежде, каждый раз упрашивал взять его с собой, но я отказывал, не хотел с раннего детства приучать к этому брата. Возможно, если бы я все-таки привил любовь к оружию, то едва ли нам пришлось с тобой здесь сидеть, сынок.

Я взял с гаража Браунинг, который привез из Сайгона и четыре пачки патронов. Разговор будет длинным. Мы выкатили на отцовском Плимуте из гаража, и чтобы не тащиться через весь город, поехали по объездной.

Уже стемнело. На дороге было пусто, и я включил фары дальнего света, обе стороны и часть обочины ослепило так, что казалась будто на дворе день. Что не говори, а у тех ребят, кто собирал те машины, руки росли из правильного места.

— Думаешь ее еще не нашли, — спросил я брата.

Он лишь покачал головой.

— Ты что-то знаешь, да? Потому что, если это так, ты можешь помочь ее найти. Можем заехать в участок, и ты расскажешь об этом. Нет?

Фрэнни упорно молчал. Надави бы я на него вчера, вытряс бы все, как с дырявого кармана. Но сегодня это уже был совсем другой человек.

— Тебе не разрешают об этом рассказывать?

Он утвердительно кивнул.

— Это Робин?

Снова кивок.

— Что может тебе сделать этот ходячий скелет? Ты глянь, на себя, на целую голову его выше… да с чего ты вообще решил… Робби? Который Купер? Это же глупо Фрэнни! Ну давай! Мне-то уж можно рассказать. Разве я хоть раз тебя обманывал?

— Нет, — ответил брат.

— То-то же, — подметил я.

Теперь это было моим долгом.

— Мы не скажем об этом ни одной живой душе, договорились? А потом постреляешь по консервным банкам столько, сколько душе твоей угодно.

Я показал на патроны.

— Там, в лечебнице кто-то живет, — проговорил он

— Ты о той, что на холме?

— Да, — ответил Фрэнни

— Ты там был?

Он кивнул, еле заметно.

— С Джонни и Робином, верно?

— Верно, — подтвердил брат. — Еще с Сэнди…

— Черт возьми, вы что ребята, оставили ее там?

Фрэнни захлюпал носом и пробормотал:

— Это все Роб. Там лежала женщина… совсем как мертвая. И когда, я спросил кто сможет до нее дотронуться, Робин взял и толкнул Сэнди. А потом… потом эта женщина зашевелилась и… и схватила…

Мальчик расплакался.

— И что эта женщина сделала? — спросил я. Мы уже подъезжали, и я опасался, что как только Фрэнни увидит здание участка, то испугается еще больше и замолчит.

— Она схватила Сэнди, — прошептал Фрэнни. — Она кричала, пыталась высвободиться, но та накинулась на нее… как зомби.

Глаза у Фрэнни стали большими и испуганными.

— И что вы сделали?

— Мы убежали, Ник… я и Джонни… побежали со всех ног, а эта женщина, она смеялась нам в след… и Роб смеялся, совсем как она. Он-то никуда не побежал, а стоял и смотрел.

— И ты видел после этого его?

— Да, сегодня в школе. Он сказал, что если мы скажем хоть слово, то за нами придет ночью та женщина и убьет… так же, как и Сэнди.

— И ты ему поверил?

— Наверное, — произнес Фрэнни растерянно. Я понял по его лицу, что не вытяну из него больше ни слова, хотя скорее он и сам не знал.

Николас Эйверитт глянул на Джонни. Он вслушивался в голос старика и в то же время беспокойно оглядывался по сторонам.

— И что было потом? — спросил Джонни. Старик залез по самые плечи в шкаф и покопавшись, достал два вещмешка и автомат.

— Держи, — произнес он и протянул один Джонни.

Джонни взял мешок, но продолжил стоять в ожидании ответа. Николас Эйверитт ухмыльнулся.

— Любишь, чтобы все было тип-топ? Так, сынок?

— Вы так и не рассказали самого главного, — подметил Джонни.

— На остальные вопросы, нам ответит Робби. Все-таки, я всего лишь приглядываю за этими существами, чтобы они не сбежали. Такая вот договоренность. Я что-то вроде смотрителя маяка, только наоборот.

— Что за существа?

— Не стоит тебе этого знать, Джонни-бой, право, не стоит.

Старик засобирался.

— Мы что уходим? А как же все эти звуки, там?

Он указал на дверь.

— Хочешь, оставайся. Я только за, — равнодушно проговорил Николас Эйверитт. — Я их давно уже не кормил…

Он выжидающе посмотрел на Джонни, а потом расхохотался.

— Да ладно ты, расслабься, сынок, все ровно. Уже и пошутить нельзя.

«От таких шуток хочется обделаться», — подумал Джонни.

— Мы уходим! — торжественно произнес мистер Эйверитт. — Прощай милый гадюшник, надеюсь следующий раз я увижу, как ты горишь в огне. Фрэнни уже нет, так что и мне здесь делать нечего, а вот ответить кому-то за это придется, да сынок? Ох!

Старик потряс головой.

– Чувствую себя прямо как во Вьетнаме. Старый добрый мандраж. Вместе с тобой мы вывернем на изнанку грязное белье Уэллстона! Ты и представить себе не можешь, что здесь творится!

Джонни решил, что старик тронулся умом.