Тактик 8

Глава 21 Большая сковородка

Долина по форме скорее напоминала не особенно идеальный прямоугольник и совсем уж ровной не была. Прямоугольник, сотканный из полей с колебаниями высот, но середина, которая внизу — ровная как стол.

По краям долины были не особенно густые смешанные леса, растущие по холмам и потому местными не выкорчёванные.

По долине текли два ручейка, но оба настолько незначительной ширины, то есть их можно было буквально перешагнуть, а значит существование этих ручьёв можно было игнорировать.

В итоге поле битвы как не особенно ровный лист бумаги. Обычное место для классической битвы. Словно сам бог войны создал этот полигон для генералов, изучавших тактику по учебникам.

— Идеальное место для кавалерийского удара, — произнес Ги, словно прочитав мои мысли. Его взгляд был прикован к центру вражеской армии, где уже выстраивались в массивные клинья две, а то и три тысячи тяжёлых рыцарей. — Он ударит по центру. Сомнёт его, разрежет нашу армию надвое и будет уничтожать по частям. Классика. Любой бы на его месте сделал так же.

— Именно, — подтвердил я, не сводя глаз с вражеского построения. Я видел генерала Эммея за счёт Птичьего пастуха — маленькую фигурку на командном холме на той стороне поля. Он сидел на своём коне, окружённый штандартоносцами, и источал уверенность. Он выбрал поле боя, он навязал мне свои правила. Он был уверен, что я попал в его ловушку.

После того, как наша армия остановилась и не попала в ловушку после Большой сковородки, а стала выстраиваться и убирать подальше в лес обоз, армия Эммея вынуждена была тоже начать строиться на своей стороне поля.

— Если суммировать данные наших разведчиков и моей магии, учитывая количество штандартов, у Эммея под рукой примерно двадцать две — двадцать пять тысяч клинков, причём у него есть две тысячи тяжёлых конников, включая рыцарей.

— А нас восемнадцать тысяч, то есть численность на их стороне. И у меня в армии конницы нет, у Вас тоже, — констатировал Ги. — А Ваша так называемая «противокавалерия»?

— Ну, Ваше высочество, в прошлый раз они противостояли трём сотням конницы при первой обороне Вальяда, но сначала мы остановили их кавалерийский наскок ежами, а только потом они были атакованы, причём не во фронт, а по флангу, откуда были уязвимы и когда они были уязвимы. А так-то тридцать два тролля — это, конечно, аргумент, но не решающий. Даже слонов можно затоптать, как бы это странно не звучало.

— Господин Рос, про Вас ходят разные легенды, но многие считают, что Вы хороший стратег. Тогда как Вы собираетесь не проиграть это сражение?

— Ну, для начала мы уже просчитали вражескую логику. Потом вражескую логику в отношении нас. Думаю, что генерал Эммей ждёт, что я укреплю свой центр, соберу там всю свою лучшую пехоту, чтобы выдержать удар, — неспешно рассуждал я. — Он ждёт, что мы будем бодаться, как два барана, пока его конница не продавит нас за счёт более качественной подготовки, личного мастерства и дичайшей численности тяжёлой конницы.

— И разве он не прав? — спросил Ги. — Ваша пехота хороша, господин Рос, но выдержать удар такого молота… это будет стоить Штатгалю тысяч жизней. Даже если Вы устоите…

Я усмехнулся и развернул на походном столике карту.

— Всё будет строго наоборот. Больше скажу, это не я придумал, это придумали греки против персов для сражения на Марафонских полях. Давно забытая классика. Конечно, не один в один, но логика такая. Надеюсь, наше сражение запомнится не забегом бегуна на дальнюю дистанцию.

— Честно говоря никогда не слышал ни про какие Марафонские поля, — озадаченно нахмурился Принц. — Вы часто допускаете слова и сравнения, которых я не понимаю или которые мне не знакомы.

— Ну, моё окружение уже привыкло, Вы просто не так давно со мной рядом, Ваше высочество. Это всё моё кайеннское прошлое. Годы, заполненные беспрерывной войной.

— Так значит, это делает Вас таким успешным полководцем?

— Типа того. А в сражении мы подыграем, сделаем вид, что наш центр — это самое слабое место. Мы поставим туда твоих легковооружённых лучников, лёгкую пехоту и сапёрные роты. Мы покажем ему то, что он хочет увидеть — очевидную слабость. И когда он бросит на них всю свою элиту, всю свою гордость… — я провёл пальцем по карте, показывая, как вражеский клин вгрызается в наше построение. — … мы, напротив, позволим ему поверить в его силу.

Принц Ги склонился над картой. Его взгляд, обычно полный аристократического спокойствия, загорелся неподдельным интересом. Он увидел то, что я задумал. Не оборону и драку лоб в лоб, а приглашение к самоубийству.

Поняв мой замысел и своё в нём место, он отбыл к своим войскам.

Поскольку он принял статус союзника (а для Роя не было важно, по какой причине союзник стал таковым, как результат найма, по личным причинам или как следствие политики), то мне открылась возможность общаться с его войском и им самим посредством Роя, координировать его действия на поле боя.

Не буду обижать принца, но теперь я был способен управлять его войском, даже минуя его командную структуру и даже если исключить из схемы его самого.

Однако то, что я мог обращаться к умарцам, не значило, что они будут меня беспрекословно слушать, поэтому хрупкую структуру отношений и существование царственной особы на поле боя я собирался беречь. А то эти черти, чего доброго, вспомнят про какие-нибудь свои обычаи и уйдут в направлении своего Умара.

Подготовка… Подготовка — это важно. С тех пор, как мои солдаты пережили сотни сражений в Кмабирийских болотах постепенно и до рядовых, и до офицеров стала доходить очевидная истина — подготовка к сражению помогает определить его ход, помогает победить и выжить.

Война — это работа, не случайно одна из самых популярных игр по тактике на заре компьютерной эпохи называлась «Warcraft», то есть «Военное ремесло».

Война одновременно является трагедией, драмой, хоррором, она источник страданий и боли, комедией (довольно мрачной), боевиком и историей личной боли и личностного роста.

Война является сразу очень много чем. Больше всего я согласен с Лютером, который говорил: «Война — величайшее бедствие, которое может обрушиться на человечество; она разрушает религии, государства, семьи. Любое другое бедствие лучше неё».

Однако война — это ещё и работа, которую надо делать хорошо.

Будущее поле боя превратилось в гигантский муравейник.

Без лишних криков и суеты мои полки и полки принца Ги стали становится на свои позиции. В центр стал так же один из его полков лёгкой пехоты, которому был озвучен приказ, как действовать после неизбежной атаки конницы генерала Эммея.

Со стороны понять, что мы делаем и почему, было сложно.

То, что Эммею пришлось выковыривать своё войско из засады, дало нам пару часов подготовки и передышки. Особенно в передышке нуждался уставший от топанья в полном боевом облачении Первый полк.

Была середина дня.

Всё моё войско проделало несколько часов марша до начала сражения и сейчас отдыхало, пока Эммей выстраивал свои полки в соответствии со всеми правилами местной военной науки.

Теоретически (и принц Ги мне на это непрозрачно намекал) можно было напасть, пока они находились в таком «подвешенном» состоянии, пока его полки натыкались друг на друга, путались и не имели строя. Пожалуй, если бы я оперировал войском размером с несколько рот, то так бы и сделал. При управлении сравнительно небольшим войском я мог бы настолько оперативно менять тактику под ситуацию, что наносил бы максимальный ущерб. При этом избегал бы контратак, выставил бы защитную фалангу на поле боя, чтобы прятать за неё лучников и так далее. Но!

Под моей рукой сейчас было восемнадцать с половиной тысяч воинов всех рас, я чисто физически не смогу координировать их действия и за свою неторопливость заплачу многими и многими жизнями.

А я не был таким офицером, который любит громкие победы, обильно сдобренные собственными потерями. В гробу я видал такие победы. Пока что моя лучшая победа — это встреча самого принца Ги, когда вообще никто не погиб.

Вот наверняка бы Сунь Цзы поднял за такое сражение стаканчик рисового вина шаосин-цзю, при условии, что он вообще употреблял алкоголь.

В центре, на самом опасном направлении, я расположил самые, казалось бы, неподходящие для этого части. Рассредоточенную тысячу орков-лучников из армии принца Ги, без тяжёлых доспехов, без длинных копий. Радом с ними в таком же порядке собственных гоблинов-лучников.

На первой линии рота лёгкой пехоты со здоровенными щитами. Щиты — чистая профанация, это самые большие щиты, мы их почти не использовали, и не используем и в этот раз. При первой же атаке тяжёлой конницы и не дожидаясь её удара, рота должна была щиты бросить и драпать на фланг. Единственной целью этой бутафории было создание видимости, что центр прикрывают щитовики, якобы готовые мужественно сдержать удар рыцарской конницы. Спойлер — удержать такой удар никто из моих ребят не в силах.

За ними, среди лучников — мои сапёрные роты. Гномы сапёрных рот делали нужные приготовления к сражению. Они не копали окопы. Они устанавливали то, что мы с Фомиром в шутку назвали «подарками для лошадок»: замаскированные волчьи ямы, спешно устанавливали заострённые колья, вбитые под углом к земле, ставили противотанковых ежей и хитроумные ловушки-петли, способные переломать ноги самой крепкой кавалерийской лошади.

При этом я понимал, что «вчерашний шутка уже не шутка», как говорил Ашот. Причём речь шла ни разу ни о юморе.

Скорее всего, Эммей учёл опыт моих прежних, известных ему сражений, а в его войске будут ветераны из первой и второй осады Вальяда.

А при первой осаде Вальяда я в полной мере использовал такой козырь, как противотанковые ежи. Не факт, что они их там как следует рассмотрели, те из конников, которые унесли ноги. Но общий смысл уловили.

А это значит, что до основного удара рыцарями нас прощупают лучники (в большей степени ради разведки) и лёгкая конница, скорее всего стрелковая, чтобы проверить что мы нам наготовили.

Поэтому противотанковые ежи, которые конечно же, никуда не делись, стоят не поперёк поля, а, как ни странно, вдоль. Они выставлены так, что условно делят поле на три части — центр и фланги. На одном из флангов принц Ги и его армия, который полностью осведомлен о моей тактике. Кроме того, часть ежей защищают фланги, которые стоят на некоторых возвышенностях от лобового удара. Перестраховка на случай, если Эммей применит нестандартную тактику и ударит не в мой якобы укреплённый центр.

В общем центр ожидал своего разгрома и бегства среди ловушек.

А вот фланги я, наоборот, укрепил до предела. По моему «левому» флангу встала моя гордость — тяжёлая панцирная пехота Первого и Второго полков Штатгаля. Две тысячи закованных в чёрную сталь воинов, со щитами в рост человека и вооружённые по такому случаю длинными копьями. Это была стена, о которую разбилась не одна атака. Справа на кромке потенциальной атаки встали отборные воины-умарцы, гвардия принца Ги. Орки с щитами и огромными двуручными топорами, способными разрубить врага одним ударом.

В резерве, за слабым центром, я спрятал главные козыри: своих стрелков с арбалетами, способными пробить любой доспех, и отряды троллей под командованием Тайфуна. Мои тролли стояли, а точнее в данный момент, сидели, чтобы не отсвечивать, молча, огромные и неподвижные, как скалы.

Я чувствовал исходящую от Тайфуна мощь. Он был как сжатая пружина, готовая распрямиться в любой момент.

С формальной точки зрения это было безумие. Я обнажал свой центр, подставляя его под удар, и любой генерал классической школы счёл бы меня идиотом. Но я был не генералом классической школы, я был геймером. И я знал, что в любой игре побеждает тот, кто ломает привычные шаблоны и заставляет противника играть по своим правилам.

И тот, кто хорошо разыгрывает принцип «камень-ножницы-бумага».

С моего командного холма, используя Птичий пастух я прекрасно видел реакцию генерала Эммея. Сначала на его лице было недоумение. Он явно не мог понять, что за цирк я устроил. Да, он видел, что мои сапёры копошатся в земле, укрепляя центр и как легковооружённые лучники занимают позицию за щитовиками (к счастью, он не оценил их малую численность), хотя, по его мнению, весь центр должны были бы занимать закованные в панцири и тяжёлые латы ветераны.

Затем недоумение сменилось презрительной усмешкой. Я мог почти физически ощутить, как он расслабился. Он решил, что я — дилетант. Выскочка, которому повезло в нескольких стычках, но который ничего не смыслит в настоящей войне и «правильной битве». Он увидел то, что я хотел ему показать: слабость, некомпетентность, тактическую ошибку.

Он что-то сказал одному из своих адъютантов, указывая на мой центр. Адъютант кивнул и поскакал вдоль рядов тяжёлой кавалерии, отдавая приказ. Я видел, как рыцари в начищенных до блеска доспехах выпрямляются в сёдлах, как они проверяют копья, предвкушая лёгкую победу. Эммей даже не стал утруждать себя сложными манёврами. Зачем, если противник сам подставляется под удар?

Его армия стояла монолитом и выстроена по всем правилам.

Пехота на флангах, выстроенная в идеальные квадраты, даже не шелохнулась. Они были зрителями, которым предстояло наблюдать, как их элитная конница разорвёт на куски мою армию. Генерал Эммей был настолько уверен в своей победе, что уже, наверное, думал, как будет описывать этот триумф в докладе своему королю. Он проглотил наживку. Целиком.

— Ты главное не передумай, приятель, — тихо сказал я, отпуская птицу.

Пора было расставить последние фигуры на доске.

Я подозвал к себе Фаэна и Орофина. Мои эльфы появились рядом со мной так бесшумно, словно выросли из-под земли. Гоблины-офицеры, а гоблинами у меня иной раз руководили гоблины, топали следом.

— Ваш манёвр чуть ли не самое сложное в этой игре, — сказал я ему. — Ваши эльфийские батальоны и гоблинские следопыты. Двигайтесь по лесу, вот по этим холмам и лесу, — я указал на заросшую густым лесом гряду холмов слева от нас. — Обойдите его армию и ждите моего сигнала. Когда их конница увязнет в центре, вы ударите им в тыл. По штабу, по обозу, по пехоте, которая будет стоять и смотреть шоу. Замысел понятен?

Фаэн коротко кивнул. В его прекрасных эльфийских глазах не было ни тени сомнения. Он просто принял приказ и отправился его выполнять. Через несколько минут я увидел, как тысяча теней (эльфы и гоблины) скользнули и растеклись, исчезая в лесу. Мои следопыты, эльфы и гоблины были «лёгкой пехотой» и в лобовом сражении от них было бы мало толку, однако они обладали уникальной способностью, которого не было у человеческой пехоты — быстрое перемещение по лесу и способность сражаться среди деревьев, стрелять, маневрировать и исчезать среди листвы.

Затем я связался через Рой с командиром сапёров.

«Доклад».

«Всё сделано в лучшем виде, командор, — пришёл его мысленный ответ, полный гордости. — Полно сюрпризов, особенно в конце построения, они сами окажутся в мешке, откуда не смогут выбраться. Мы даже травы сверху набросали, чтобы свежо выглядело. Комар носа не подточит».

— Отлично, — ответил я. — Как только первый рыцарь влетит в брошенные щиты, твои бойцы отступают на фланг и за спины троллей. Ваша работа на сегодня почти сделана.

Гном не посчитал нужным отвечать. Как большинство гномов, особенно моих гномов, то есть с криминальным прошлым, он был молчаливым и мрачноватым, зато решительным и деятельным.

Всё было готово. Ловушка взведена. Осталось только дождаться, когда мой противник сделает свой ход.

Генерал Эммей не стал долго ждать. Он был солдатом, а не политиком, и предпочитал решать вопросы быстро и решительно. Протяжный, низкий рёв боевых рогов прокатился над долиной, и его армия пришла в движение.

Но двинулась не вся армия. Как я и ожидал, его пехота на флангах осталась на месте, превратившись в нерушимые коробки. Они были уверены, что их участие понадобится, только когда я стану терять свой центр.

Для начала вперёд отправился малый отряд лёгкой, словно гарцующей, играющей, пританцовывающей конницы. Они дошли до моих щитовиков и осыпали их градом стрел, которые, впрочем, не достигали целей.

В ответ мой центр, в котором было чрезвычайно дохрена лучников, пальнул в ответ, выбив одномоментно четверть конников (всё же быть лёгкой конницей имело свои слабые стороны) и ранила часть коней, так что те из конников, которые не погибли, а лишились лошадей, немедленно стали отступать (драпать) в сторону своих флангов.

А отходили они, значит, чтобы не мешать рыцарям ударить по нам.

Некоторые конники, подносили ко ртам какие-то артефакты, вероятно, докладывая командирам об увиденном в центре. Или точнее, о неувиденном. В центре, в видимой его части, не было ежей.

И тогда, когда лёгкая конница отступила, выполнив свою роль, раздались громкие и весомые звуки медных труб.

Вперёд с пугающим грохотом двинулся центр. Огромный, массивный клин из двух тысяч рыцарей, закованных в тяжёлую броню. Солнце отражалось от их полированных шлемов и щитов, создавая ослепительное зрелище.

Они двинулись сначала шагом, сохраняя идеальный строй. Земля загудела под тысячами тяжёлых копыт. Затем они перешли на рысь. Гул усилился, превратившись в низкочастотный рокот, от которого, казалось, вибрировал сам воздух. Напряжение на поле боя достигло своего пика.

Копья опустились «в горизонт», ища своих жертв.

— Смерть сегодня будет сытой, — прошептал я себе под нос.