Тактик.2

Глава 5 Нет ничего постояннее временного

Воррин, не моргнув глазом, ответил и его лицо выражало самую искреннюю озабоченность безопасностью:

— Потому что мы ценим безопасность нашего груза превыше всего, Рос. Там… там очень важные для наших сородичей в Оша вещи. Инструменты, лекарства, соль, специи, немного продовольствия. Ну, может быть, пара клинков и связок арбалетных болтов. А ты… — он широко улыбнулся, обнажив крепкие, желтоватые зубы, — ты один стоишь десятерых, мы это видели своими глазами в той стычке. Твоя репутация, подтверждённая знаком «Гве-дхай-бригитт», лучшая гарантия безопасности. К тому же, — он подмигнул, — мы надеялись поближе познакомиться с тобой в дороге. Узнать тебя лучше, как друга нашего клана.

Я усмехнулся про себя.

Хитёр Воррин, ой, хитёр. Пытается заманить меня поближе к Туманным горам, надеясь, что я передумаю или ввяжусь в конфликт уже на месте. «Простой контракт на охрану», как же. Но, с другой стороны, почему бы и нет? Не то чтобы меня интересовали деньги.

Было то, что Воррин при всём желании не мог знать. Во-первых, после Кайенна я был не то, чтобы сказочно богат, но уж точно не беден, хотя большинство рыцарей так активно просаживают свои доходы, что в массе своей ходят бедными, тем более что рыцарские кодексы в тех или иных формулировках запрещают рыцарям заниматься бизнесом. А во-вторых, в мире Гинн я был весьма одинок. И следование своему пути, в возможно пустой и разорённый домен Пинаэрри было моей целью не потому, что это так важно, а потому что другой достойной цели у меня не было. Я оторван в пространстве и времени от своей семьи, от приятелей, от всего своего прошлого мира. Я был буквально одинок и выражение «никому не нужен» стало мне сейчас как никогда понятно.

Никому не нужен может быть как проклятьем, так и благом, смотря от контекста. И иной раз лучше тяжело работать, потому что есть потребность, чем звенящее одиночество, как в моём случае.

И конкретно, если гномам так зудит меня вытянуть поближе к этим самым горам Оша, в чём вообще подвох? Ну, не влюбился же в меня носатый Воррин? Чего такого задумал предприимчивый гном?

Л — любопытство.

— Хорошо, Воррин, — я кивнул, принимая его игру. — Я сопровожу ваш караван до этого вашего Узина. Десятикратная плата, как договорились. Но только до Узина. Ни шагу дальше. И никаких попыток втянуть меня в ваши разборки с орками. Договорились?

— Договорились, Рос! — радостно пробасил Воррин, а его глаза хитро блеснули. — Клянусь своей бородой, только до Узина!

«Ну-ну, — подумал я. — Посмотрим, чья борода окажется длиннее в итоге».

Караван Воррина, оказался не таким уж и небольшим: шесть крепких, трёхосных, тяжело гружёных телег-фургонов, которых тянули двойки коней-тяжеловозов, так что сколько весит груз, остаётся только догадываться.

Караван сопровождали десяток гномов, которые были и охраной, и обслугой, и возницами. Все из клана Железного Молота, все как на подбор широкоплечие, бородатые, с топорами и щитами, суровые и молчаливые.

Я ехал верхом на Громе, Варранга, навьюченная моим скромным скарбом, следовала рядом. Гномы временами ехали в телегах, а кое-где и передвигались пешком, но их короткие ноги, казалось, не знали усталости. Они шли размеренным, упрямым шагом, от которого, как мне кажется, если они пойдут в ногу, будет дрожать земля.

То, что везли в телегах, меня несколько удивило.

Я ожидал увидеть оружие, доспехи или, на худой конец, слитки драгоценных металлов. Но под грубой тканью, которую Воррин приоткрыл, чтобы удовлетворить мое любопытство (или, скорее, чтобы продемонстрировать «ценность» груза), оказались тюки с медикаментами, бинтами, мешки с мукой и крупами, бочонки с солониной и какие-то инструменты, явно не боевого назначения.

— Это помощь нашим братьям в Оша, — пояснил Воррин, заметив моё недоумение. — Им сейчас нужнее еда и лекарства, чем оружие. Оружия у них хватает, своего, лучшего в мире. Как я и говорил, оружия немного. А вот с провизией и медикаментами там туго. Война истощает.

Этот факт несколько изменил моё отношение к «хитрому плану» Воррина. Одно дело тащить меня на войну ради захвата новых шахт, выгодной торговли или удовлетворения чьих-то амбиций, и совсем другое сопровождать гуманитарный груз для тех, кто оказался в беде. Мой внутренний циник немного поутих, уступив место чему-то вроде смутного уважения.

Путь наш пролегал через предгорья, которые с каждым днём становились всё более дикими, пустынными и мрачными.

Леса сменились редкими, корявыми рощицами, цеплявшимися за каменистые склоны, а плодородные долины — унылыми, выжженными солнцем пустошами, где лишь изредка встречались чахлые кустарники. Воздух стал суше и холоднее, особенно по ночам.

Иногда ветер тянул запах с Мёртвых болот, он был не таким холодным, но смрадным, удушающим, словно в воздухе разлили трупный яд. Самих болот я так и не увидел в пути, видимо создатели тракта не пожелали проводить его близко к проклятому месту. Ну, жалеть об этом я точно не стану.

Чем ближе мы подбирались к Туманным горам Оша, чьи заснеженные вершины уже маячили на горизонте, тем чаще нам стали встречаться группы гномов, идущих в противоположном направлении — на восток, подальше от войны.

Это были беженцы-гномы.

Измождённые, оборванные, почерневшие от горя и лишений семьи, древние старики, с трудом переставлявшие ноги, женщины с потухшими глазами, прижимавшие к себе плачущих, испуганных детей, мужчины, чьи лица выражали лишь безысходность и отчаяние. Они шли молча, опустив головы, словно неся на своих плечах всю тяжесть мира. Их было немного, но каждая такая встреча оставляла тяжёлый след в душе.

Воррин всегда останавливал караван, когда мы встречали беженцев. Он подходил к ним, расспрашивал о ситуации в горах, делился с ними едой и водой из наших запасов. Гномы-охранники молча помогали ему, их суровые лица становились ещё мрачнее при виде страданий сородичей.

Краем уха я слушал их рассказы, и моё сердце невольно сжималось от боли и гнева.

Гномы говорили о сожжённых поселениях, не только на поверхности, но и глубоко в горах, о разрушенных шахтах, осквернённых святынях. Говорили о том, как орки угоняют их женщин и детей в рабство, как издеваются над пленными, как не щадят никого, ни стариков, ни младенцев. Это была не просто война за территорию или ресурсы. Это был планомерный, жестокий геноцид, целью которого было полное уничтожение гномьего народа в Туманных горах.

Я видел в глазах этих беженцев ту же застывшую боль, ту же безнадёжную покорность судьбе, что и у рабов-гномов на Золотом руднике Хеоррана, которых я когда-то освободил.

И воспоминание об этом, о том чувстве праведного гнева и решимости, которое охватило меня тогда, неприятно кольнуло в груди. «Это не моя война, — упрямо твердил я себе. — У меня есть свой домен, свои цели. Я просто сопровождаю караван до Узина. Просто выполняю контракт».

Но с каждым днём, с каждой новой историей, услышанной от беженцев, эта уверенность становилась всё слабее.

Вечерами, когда мы разбивали лагерь у подножия очередного мрачного утеса или в редкой рощице, гномы собирались у костра. Они не пели песен и не травили байки, как это было в городе Железного Молота. Они тихо разговаривали о войне, о положении дел в Оша, о судьбе своих родичей.

Воррин, обычно такой шумный и уверенный в себе, часто замолкал, глядя на огонь невидящим взглядом, и его лицо становилось старым и усталым.

Я слушал их разговоры, анализировал информацию, сопоставлял факты, как привык делать ещё со времен службы в Ордене.

Картина вырисовывалась всё более мрачная и безрадостная. Гномы Туманных гор Оша — древний, гордый и умелый народ, лучшие шахтёры и кузнецы в мире, но они проигрывали эту войну.

Причём причины проигрыша все указывали разные, сводясь только к тому что правящая династия Микрингов отринула благословение богов и опиралась только на собственное величие.

Были ли они, гномы, слабее в бою, хуже вооружение? Скорее всего, нет. Редкие описания битв даже не давали численного расклада, орков называли «орда», «толпа», «ватага».

От такого не математического подхода я морщился, но молчал.

Гномы были организованы, но излишне упрямы, сильны, но не гибки. Проигрывали не потому, что были слабее или трусливее орков, а потому, что их тактика ведения войны была предсказуемой и традиционной.

Они строят неприступные крепости, а орки просто обходят их или берут измором, отрезая от поставок.

Орки же, по словам беженцев, действовали совершенно иначе.

Они были дикими и неорганизованными поодиночке, но в больших количествах, под предводительством хитрых и жестоких вождей, превращались в грозную силу. Они быстро учились на своих ошибках, меняли тактику, использовали местность, устраивали засады, нападали внезапно и быстро отступали, не давая гномам опомниться.

И что самое неприятное, они не брезговали использовать трофейное гномье оружие и доспехи, которые были на порядок лучше их собственных грубых поделок. Гномы же, в свою очередь, с презрением относились ко всему орочьему, считая ниже своего достоинства даже прикасаться к их оружию.

«Гордость — это, конечно, хорошо, — размышлял я, — но когда она мешает выживанию, это уже глупость, причем смертельно опасная».

Я всё реже представлял себе домен Пинаэрри, который я никогда не видел и знал только по названию. Где-то там, далеко, меня ждала другая жизнь — спокойная, мирная, посвящённая обустройству и созиданию. Я представлял себе небольшой, но крепкий замок, плодородные поля, послушных крестьян… Эта картина манила, обещала покой и стабильность, которых мне так не хватало.

С другой стороны, ну какой из меня нахрен землевладелец и феодал?

Зерно сомнения, посеянное хитрым Воррином ещё в доме клана Железного Молота, начало давать всходы. Что важнее, мой личный покой и благополучие или судьба целого народа, который оказал мне такую честь и назвал своим другом? Знак «Гве-дхай-бригитт» на моём предплечье и наплечнике доспеха словно становился тяжелее с каждым днём, напоминая об ответственности, которую я, возможно, невольно взял на себя.

Путь до Узина занял почти шестеро суток, и каждый из этих дней был как две капли воды похож на предыдущий: монотонное покачивание в седле, пыль дорог, въедающаяся в каждую складку одежды и скрипящая на зубах, да разговоры гномов, которые я теперь, к своему несказанному удивлению и некоторой внутренней тревоге, понимал всё лучше.

Гром и Варранга тоже притомились, хотя и держались молодцами. Сам же я чувствовал себя выжатым. Мой «простой контракт на охрану» явно затягивался, превращаясь в нечто более сложное и, чего уж там, более интересное.

Узин встретил нас не хлебом-солью, а густой, почти осязаемой волной суеты, шума и какого-то давящего, гнетущего предчувствия.

Вольный город, то есть поселение, купившее себе свободу от хозяина земель и теперь имеющее статус «самоуправления», располагался в предгорьях.

Отсюда уже рукой было подать до Туманных гор Оша, чьи мрачные, подёрнутые сизой дымкой вершины маячили на горизонте, словно молчаливые стражи неизбежной беды.

Город был наполовину человеческий, наполовину гномий, он сочетал в себе грубоватую основательность гномьих построек, словно вырастающих прямо из скальной породы, с более хаотичной и цветастой архитектурой людских кварталов. Это смешение культур витало в воздухе, ощущалось в гомоне толпы, где резкие, гортанные выкрики на гномьем то и дело переплетались с более певучей, но не менее громкой человеческой речью, в запахах еды, доносящихся с многочисленных лотков. Тут тебе и аромат жареного мяса по-гномьи, сдобренного какими-то острыми травами, и сладковатый дух человеческих лепёшек с мёдом.

Но война, эта ненасытная тварь, уже успела наложить на Узин свою липкую лапу.

Город кишел вооруженными до зубов людьми и гномами. По улицам, спотыкаясь от усталости, брели колонны новобранцев, одетых кто во что горазд, сжимая в руках новенькие и не лучшего качества копья или грубоватые топоры.

Из госпиталей, больше похожих на наспех сколоченные сараи, доносились стоны раненых.

А у самых городских стен, под открытым небом, ютясь в грязи и отчаянии, разбили свои жалкие лагеря беженцы, женщины с пустыми глазами, прижимающие к себе перепуганных, плачущих детей, старики, чьи лица были похожи на высохшую, потрескавшуюся землю, да немногочисленные мужчины, чудом уцелевшие в орочьей мясорубке, но потерявшие всё, кроме жизни и ненависти.

«Добро пожаловать в Узин, город контрастов, — хмыкнул я про себя, оглядывая эту пёструю, но мрачную картину. — С одной стороны — витрина героизма и стойкости, с другой — изнанка войны во всей её неприглядной красе. Аттракцион » Почувствуй себя на краю пропасти ' — билеты уже в продаже, скидок нет'.

Я заметил, как гномы из моего сопровождения, включая Воррина, сразу как-то подобрались, их лица стали ещё серьёзнее, а взгляды — острее и настороженнее.

Они молча сканировали толпу, их руки непроизвольно ложились на рукояти топоров. Похоже, для них Узин был не просто перевалочным пунктом, а чем-то вроде последнего рубежа перед зоной боевых действий.

Мой собственный вид, особенно составной доспех с выгравированным на левом наплечнике знаком «Гве-дхай-бригитт», который в точности повторял татуировку на моём предплечье, не остался незамеченным.

Местные гномы, встречавшиеся нам на пути, сначала провожали меня удивлёнными, почти недоверчивыми взглядами. Человек, да ещё и в таком явно странном доспехе, а у меня были и гномьи пластины, и орденская кольчуга, и даже лепестки усиления вдоль позвоночника с орочьего доспеха, да еще и со знаком высшего гномьего почтения… это было слишком даже для такого плавильного котла, как Узин.

С некоторым трудом разглядев символ, их лица менялись. Удивление сменялось изумлением, а затем глубоким, почтительным уважением. Некоторые даже останавливались и низко кланялись, прижимая кулак к груди.

«Так, это уже не просто „неожиданное уважение“, — отметил я про себя, чувствуя себя немного не в своей тарелке от такого внимания. — Это, блин, какой-то культ личности в миниатюре. Ачивка „Местный Идол — уровень Гном“ разблокирована. Интересно, какие еще бонусы она дает, кроме возможности бесплатно парковаться в гномьих кварталах?».

Я понимал, что этот знак — не просто красивая картинка или пропуск на скидки в местных лавках. Это было нечто гораздо большее, нечто, что делало меня в глазах этих суровых, бородатых коротышек «своим», почти родным. И это накладывало определённые, пока ещё не до конца понятные мне, обязательства.

Воррин, не теряя времени, повел меня через гудящий, как растревоженный улей, город. Мы миновали торговые ряды, где гномы-ремесленники с присущей им скрупулёзностью раскладывали свои товары: оружие, доспехи, инструменты, ювелирные изделия, а люди-торговцы бойко зазывали покупателей, предлагая всякую всячину, от сомнительного качества тканей до экзотических фруктов, привезённых невесть откуда. Воздух был пропитан смесью запахов раскалённого металла, свежевыделанной кожи, пряностей, пота и чего-то неуловимо тревожного, как перед грозой.

Наконец, мы вышли на центральную площадь. И то, что я увидел, заставило меня невольно присвистнуть.

Площадь, некогда, видимо, бывшая местом ярмарок и городских празднеств, теперь превратилась в огромный, хаотичный вербовочный пункт. Десятки глашатаев как гномов, с их рокочущими, громоподобными голосами, так и людей-вербовщиков, более изворотливых и сладкоречивых, стояли на импровизированных трибунах из бочек и ящиков и зычными, громогласными голосами зазывали добровольцев на войну с орками.

— Вставайте под знамена короля Хальдора Второго! — надрывался один из гномьих глашатаев, размахивая коротким, но увесистым боевым молотом. — Слава и золото ждут храбрецов! Смерть клыкастым тварям!

— Эй, парни! — вторил ему человеческий вербовщик, одетый в потёртый кожаный камзол и щеголявший залихватски закрученными усами. — Хотите быстро разбогатеть и прославиться? Устали гнуть спину на полях или в грязных мастерских? Война с орками — ваш шанс! Щедрая плата, доля в трофеях, уважение и почёт! А если повезёт и живы останетесь, то и вовсе станете героями! Подходи, не медли, записывайся в отряды удачи!