Тактик.2

Глава 30 Люди это, иногда, тоже сделки

Я сидел, прислонившись к холодной каменной стене, и пытался не думать о том, что будет, если Фольктрим не придёт. Бежать нам было некуда. Других выходов из этих бань не было. Только через тот самый заваленный трупами проход, где нас, скорее всего, уже поджидали остатки орочьей армии.

Тупик. Полный.

И тут… снова это ощущение. Но на этот раз оно было другим. Не концентрированным ударом силы, как перед боем с гвардией орочьего короля, а мягким, всепроникающим светом.

В зале стало заметно светлее, как будто невидимое солнце пробилось сквозь многометровую толщу камня. Я посмотрел на гномов. Их усталые, измазанные лица озарились этим странным светом. И я увидел, как в их глазах, ещё недавно тусклых и обречённых, появляется… надежда. И не только надежда. Они как будто распрямились, их плечи развернулись, в руках крепче сжалось оружие. Они чувствовали прилив сил.

«Дикаис, — понял я. — Он снова здесь. Он услышал. Или… он просто решил удостовериться, что его инвестиции в меня не пропали даром?».

Я не знал, видит ли это кто-то ещё, или это только моё восприятие, усиленное предыдущим «контактом». Но я чувствовал это ясно. Древний бог был с нами. И он не собирался бросать нас на произвол судьбы.

А потом мы услышали его. Сначала — далёкий, едва различимый гул. Потом он стал нарастать, превращаясь в грохот, от которого, казалось, дрожали стены пещеры. И сквозь этот грохот прорвались звуки, от которых у каждого гнома в нашем отряде заблестели глаза. Боевые рога! Гномьи боевые рога! И яростные, многоголосые крики!

— Фольктрим! — выдохнул Эйтри, вскакивая на ноги. — Он пришёл!

Это была армия Алатора. Они ворвались в этот подземный лабиринт, как горный обвал, сметая всё на своем пути. Бой закипел где-то там, в задымлённых туннелях, из которых мы только что выбрались. Судя по звукам, оркам сейчас было очень несладко.

Прибытие основных сил гномов окончательно решило исход этой войны. Или, по крайней мере, этой конкретной битвы. Армия Фольктрима, свежая, полная ярости и жажды мести, обрушилась на деморализованных и дезориентированных орков, которые, лишившись своего короля и пострадала от дыма. Многие отряды орков бесцельно бродили по туннелям.

Началась тотальная зачистка. Гномьи боевые кличи смешивались с предсмертными воплями орков, лязг стали разносился по всему комплексу.

Мы, остатки моего героического отряда, могли наконец перевести дух. Я видел, как гномы опускаются на пол, многие просто скупо и стоически плакали — от усталости, от облегчения, от горя по погибшим товарищам. Победа… Да, это была победа. Но какой ценой!

Когда первые отряды Фольктрима пробились к нам, я увидел молодого короля. Он был в полном боевом облачении, его лицо было перепачкано кровью и копотью, но глаза горели триумфом. Увидев меня и пленного Гхырра, он на мгновение замер, а потом на его лице отразилось такое облегчение, что я понял — он действительно боялся, что это ловушка.

— Рос! — он бросился ко мне, сжимая мои руки. — Ты… вы… вы сделали это! Дикаис был с вами!

Я только кивнул, сил говорить почти не было. Вокруг нас громоздились горы трупов — своих и чужих. Воздух был пропитан смертью. Горький вкус победы. Очень горький.

Прошло ещё несколько часов, прежде чем орки разбежались из окрестных туннелей.

Король Фольктрим отбыл зачищать туннели, хотя какое-то время пробыл в термах и тоже, как и остальные гномы разглядывал фрески на стенах и потолке залов.

Король орков Гхырр Кривозуб сидел всё так же, привязанный к столбу, но теперь его охраняла дюжина отборных гвардейцев Фольктрима. Он молчал, его взгляд был устремлён в одну точку. Он понимал, что его ждёт. Неминуемая и, скорее всего, очень мучительная казнь. Гномы не прощают таких врагов. И я не собирался вмешиваться. Он получил по заслугам.

Когда я подошёл к нему, он поднял на меня свои глаза. В них уже не было ни ярости, ни гордости, ни хитрости. Только какая-то глухая, всепоглощающая усталость и отчаяние.

— Человек, — хрипло проговорил он. Его голос был едва слышен.

Я молча смотрел на него. Что он ещё мог сказать? Просить о пощаде? Бесполезно.

— Я знаю, что меня ждёт, — продолжал он, не отводя взгляда. — И я не буду просить о жалости. Я её не заслуживаю. Но… — он запнулся, и в его голосе прорезалась какая-то странная, почти человеческая нотка. — Я прошу тебя об одном.

Я молчал, хотя и показывая, что слышу его.

— У меня… у меня в тайной пещере, далеко отсюда, на юге, за Перевалом Чёрных Скал… остались жена и маленький сын. Ему всего пять зим. Они ни в чём не виноваты. Они даже не знают, что такое война, — он тяжело сглотнул. — Сделай так, чтобы их не тронули. Я скажу тебе, где их найти. Только… дай мне слово, что они будут живы. Если в тебе… если в тебе есть хоть капля… чести.

Я молча смотрел на него. Враг. Убийца. Чудовище, ответственное за смерть тысяч гномов и людей. Но сейчас передо мной сидел не только король орков, но и отец. Отец, который знал, что умрёт, и пытался спасти своего ребенка.

Просьба врага. И очень неудобная просьба. Что я должен был ответить? Что я мог сделать? И хотел ли я вообще что-то делать для него?

Мысли метались в голове, как обезумевшие белки. С одной стороны — справедливость, месть, ненависть. С другой — ребёнок. Невинный ребёнок. И это дурацкое слово «честь», которое он так некстати упомянул.

Я продолжал молча смотреть на Гхырра, чувствуя, как на меня давят взгляды десятков гномов, ожидающих моей реакции. И я не знал, что им сказать. Я не знал, что сказать самому себе.

Мой взгляд скользнул по толпе пленных орков, которых гномы уже начали сгонять в один из боковых туннелей, чтобы они были под присмотром. Опять-таки, на короткий момент гномы посчитали, что раз тут их король, то это — основная база.

Толпу орков ввели и усадили у стены. Гномы с пленными не церемонились. И тут… что-то знакомое мелькнуло в этой толпе. Знакомая рожа. Присмотревшись, я узнал его. Тот самый орк, которого мы с Зобгином и Брором взяли в плен в осажденной башне. Гррхаш, кажется, его звали. Тот, которого я допрашивал и отпустил, сдержав слово.

Он тоже узнал меня. Его глаза, и без того полные страха, расширились ещё больше. В них читалось узнавание, ужас и… что-то ещё. Какое-то странное, почти собачье выражение. Не то чтобы уважение, но что-то близкое к этому. Удивление, смешанное с проблеском надежды?

«А вот это уже интересно, — мелькнула мысль. — Кажется, у меня появился неожиданный свидетель».

— Эй! Зобгин! — крикнул я, указывая на Гррхаша. — Приведи ко мне нашего старого приятеля!

Зобгин явно не помнил его морду, но безошибочно выдернул орка из толпы и подтащил ко мне. Гррхаш дрожал, как осиновый лист на ветру, и старался не смотреть мне в глаза.

— Помнишь меня, орк? — спросил я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более бесстрастно.

Он судорожно кивнул, не в силах вымолвить ни слова.

— Хорошо. А теперь посмотри на своего… бывшего короля. — Я кивнул в сторону Гхырра, который с недоумением наблюдал за этой сценой. — И расскажи ему, как мы с тобой познакомились. И чем это знакомство для тебя закончилось. Не ври. Я этого очень не люблю.

Гррхаш сглотнул, перевёл испуганный взгляд с меня на Гхырра, потом снова на меня. Гномы вокруг затихли, с любопытством ожидая, что будет дальше.

— Я… я был в дозоре… у старой башни… — начал он, его голос дрожал и срывался. — Нас было четверо… Мы… мы попали в засаду… Трое моих товарищей… их убили… А меня… меня взял в плен… он, — Гррхаш ткнул дрожащим пальцем в мою сторону.

— И что было дальше? — подбодрил я его.

— Он… он допрашивал меня… — Гррхаш говорил тихо, но в наступившей тишине его слова были слышны отчётливо. — Но не пытал. Спрашивал про наши силы, про планы… Я… я сначала молчал… Но он… он говорил на нашем языке… на языке Истинных Воинов… И он… он обещал мне жизнь, если я скажу правду.

Гхырр слушал, его широкие ноздри раздувались, а маленькие глазки недоверчиво щурились.

— И что же? Ты поверил ему? Человеку? — прорычал он, обращаясь к Гррхашу.

— Я… я не знаю… — пролепетал тот. — Но… он исполнил своё обещание и отпустил меня. Просто отпустил. Хотя мог убить. Легко. Как тех троих, — Гррхаш поднял глаза на Гхырра, и в его голосе впервые прорезалась какая-то уверенность. — Он… другой, мой король. Он человек, который держит слово, даже данное орку.

Гномы из гвардии Фольктрима переглядывались, их лица выражали крайнее недоумение. Эйтри, стоявший рядом со мной, хмуро смотрел то на меня, то на Гхырра, пытаясь что-то понять.

А король орков Гхырр… Гхырр был удивлён. Я видел, как в его мозгу, привыкшем к простой и жестокой логике войны, что-то не сходится, ломается. Человек, который держит слово, данное орку? Это не укладывалось ни в какие рамки его мировоззрения.

Я уселся напротив Гхырра, так, чтобы наши глаза были на одном уровне.

— Гхырр, — мой голос прозвучал неожиданно твёрдо и спокойно. — Я предлагаю тебе сделку.

Он вздрогнул, как от удара.

— Сделку? Какую ещё сделку? — прохрипел он.

— Ты сейчас, немедленно, отдаешь приказ всем своим оркам, где бы они ни находились, прекратить сопротивление и убираться из Туманных гор Оша. Ты и твой народ проиграл. Это капитуляция. Ты признаешь полное и безоговорочное поражение орков в этой войне. Подписываешь мирный договор на наших условиях. И я тебя отпускаю.

Гхырр вытаращил на меня глаза. Его отвисшая челюсть едва не коснулась груди. Он явно не верил своим ушам.

— Отпустишь? Меня? Да ладно, когда такое было?

— Если кто-то забыл, — я повысил голос, — Король орков Гхырр Великий — это мой личный пленник, то есть его пленил буквально я и он по правилам войны в моей, грубо говоря, власти, собственности и так далее. То есть, это мне решать. Ну так, напоминаю, вдруг кто забыл или не до конца понимает ситуацию.

— Но зачем? — спросил ошарашенный Зобгин.

— Потому, гном, что гибель или плен короля орков — это перелом в войне, но не конец. В туннелях ещё тысячи и тысячи орков, и чтобы выкурить и выбить всех, вам понадобятся месяцы. И в каждый день этих месяцев погибнет много хороших гномов и много орков.

— Тебе не плевать на орков? — удивился Эйтри.

— Я вижу возможность закончить войну сейчас, — ответил я и снова повернулся к Гхырру. Да, ты уйдёшь не как король. Ты уйдёшь как проигравший. Как изгнанник. С клеймом предателя и труса, который бросил свою армию, чтобы спасти свою паршивую шкуру. Ни один орк больше не пойдёт за тобой. Ты потеряешь всё: власть, славу, уважение. Всё, кроме жизни и своей семьи. Они тоже останутся живы, как ты и просил. Это тоже часть сделки. Это хорошая сделка. Решайся.

Гхырр долго молчал, его тяжёлое, хриплое дыхание было единственным звуком в наступившей тишине. Он смотрел на меня, и я видел, как в его голове идет мучительная борьба. С одной стороны — верная, мучительная смерть от рук гномов, которые уже предвкушали, как будут пытать его, вымещая всю свою ненависть. С другой — жизнь, но поражение. Жизнь в позоре, в забвении, но жизнь. И возможность увидеть своего сына, свою жену.

— Почему? — наконец выдавил он, его голос был едва слышен. — Почему ты это делаешь, человек? Зачем тебе отпускать меня?

— Потому что мёртвый король-мученик, павший от рук врагов, может стать знаменем для новой войны, — объяснил я, глядя ему прямо в глаза. Мой голос был холоден и безжалостен, как сталь гномьего топора. — Его имя будут шептать у костров, его «подвиги» будут воспевать в песнях, и рано или поздно найдется какой-нибудь новый фанатик-орк, который поднимет это знамя и поведёт орков на новую войну. А живой, но проигравший и опозоренный король… — я сделал паузу, давая ему осмыслить мои слова. — … живой и опозоренный король — это гарантия того, что орки не соберутся снова под твоим началом. Это будет вечное напоминание об их поражении в Туманных горах Оша. Мне нужен не твой труп, Гхырр. Мне плевать на тебя и твою семью, но если вы должны жить, чтобы была победа… Мне нужен конец этой войне.

Логика была циничной, но, как мне казалось, безупречной.

Мёртвый враг — это хорошо.

Но живой, дискредитированный враг, который своим существованием подрывает боевой дух своих бывших соратников — это ещё лучше. Это была не жалость. Это был чистый, холодный расчёт. Тактический ход, который, если сработает, мог бы принести гномам гораздо больше пользы, чем самая жестокая казнь.

Гномы вокруг меня, услышав мои слова, буквально взорвались от негодования. Крики ярости, проклятия, угрозы — всё смешалось в один оглушительный рёв. Они не понимали. Они не хотели понимать. Они хотели крови. И я их не винил. Если бы на их месте был я, если бы орки вырезали мою семью, сожгли мой дом… я бы тоже хотел только одного — мести.

Эйтри молчал. Его лицо, чёрное от копоти и запекшейся крови, было похоже на каменную маску. Но я видел, как ходят желваки на его скулах. Он тоже был не в восторге от моей идеи. Но он, в отличие от остальных, кажется, начинал понимать мою логику. Или, по крайней мере, он доверял мне достаточно, чтобы не оспаривать моё решение прямо сейчас.

Гхырр снова погрузился в молчание. Его взгляд блуждал по нашим лицам, по оружию в наших руках, по телам убитых орков, которыми был завален весь зал. Он взвешивал. Жизнь или смерть. Семья или честь. Позор или забвение. Выбор был не из лёгких.

Наконец, он поднял голову. В его глазах не было больше ни ярости, ни страха. Только какая-то глухая, всепоглощающая усталость.

— Я… согласен, — прохрипел он, и его массивные плечи поникли, как будто из него выпустили весь воздух. — Готовьте ваш… договор.

Я кивнул.

— Эйтри, — обратился я к нему. — Нужен кто-то, кто сможет быстро и грамотно составить текст. На условиях, которые я продиктую.

Эйтри мрачно кивнул и отдал команду одному из своих гвардейцев, который, судя по его виду, был не только воином, но и каким-никаким писарем. Вскоре перед Гхырром на импровизированном столе (перевёрнутом орочьем щите) лежал кусок пергамента и вполне годные перо и чернильница.

Полное и безоговорочное признание власти гномов над всеми Туманными горами Оша.

Немедленное освобождение всех пленных гномов, включая женщин и детей, если таковые ещё остались в орочьих лагерях.

И самое главное — обязательство Гхырра и всех его подданных немедленно покинуть пределы Туманных гор Оша.

Фактически, это была полная и безоговорочная капитуляция. Сделка включала клятву перед богами и если он нарушит её, то он и его семья умрут. Такие вот гарантии в мире Гинн.

Гхырр слушал молча, его лицо было непроницаемо. Когда я закончил, он взял палочку и неуклюже, но твёрдо вывел на пергаменте какой-то орочий вензель, видимо, свою подпись.

— Теперь… приказ, — сказал я. — Ты должен отдать приказ своим войскам. Всем. По всему региону. Немедленно отступать. Бросить всё и убираться из этих гор. Чтобы они услышали. И подчинились.

Гхырр посмотрел на меня, потом на небо, вернее, на высокий, закопчённый свод пещеры. Он достал из-под нагрудной пластины амулет, переплетение драгоценных камней и костей самого подозрительного происхождения.

Амулет заискрился магией. Орк уверенно стал говорить на орочьем, поглядывая на меня.

— Да, я тебя понимаю, — проворчал я на орочьем, но он не удивился, он уже слышал это от пленника Гррхаша.

Воздух вокруг него сгустился, как будто невидимая сила начала собираться вокруг его фигуры.

И тут я снова ощутил это. То самое золотистое тепло, то самое присутствие, которое уже дважды спасало мою шкуру. Дикаис. Древний бог контролировал процесс. Или ему просто было интересно, чем закончится этот спектакль.

Воздух вокруг Гхырра завибрировал. Его голос, когда он снова заговорил, был уже не таким хриплым и слабым. Он стал громче, сильнее, он как будто заполнил собой все пространство, отражаясь от стен, проникая в самые дальние уголки этого подземного лабиринта. И я понял — это не просто голос орка. Это голос, усиленный божественной силой. Голос, который будет услышан.

— Орки Туманных гор! — гремел он. — Слушайте своего короля! Война проиграна! Мы разбиты! Я, Гхырр Великий Кривозуб, ваш вождь, приказываю вам: немедленно прекратить сопротивление! Бросайте оружие, бросайте лагеря, отпускайте пленников и бросайте всё! Уходите из этих гор! Спасайте свои жизни! Возвращайтесь в свои норы, в свои болота, в свои степи! Здесь вам больше нечего делать! Это приказ! Приказ вашего короля! Кто ослушается — будет проклят! И уничтожен!

Его голос, усиленный магией как самого амулета, так и вмешательством Дикаиса, разнёсся по всем пещерам, по всем туннелям, по всем ущельям Туманных гор. Я почти физически ощущал, как эта звуковая волна прокатывается по земле, достигая самых отдалённых орочьих становищ.

Реакция не заставила себя ждать.

Сначала — недоумение. Потом — ропот. А потом — паника.

Орки, ещё недавно готовые сражаться до последнего, услышав приказ своего короля, усиленный божественной волей, поняли, что это конец.

Я не видел этого, никто в этом зале не видел, но Дикаис сообщил мне это, показал. Мне, Эйтри, королю Фольктриму.

Орки начали беспорядочно уходить. Те, кто был ближе к выходам из гор, устремились туда.

Армия Фольктрима, которая как раз в этот момент заканчивала зачистку «Древних Залов», получила неожиданный подарок. Вместо организованного сопротивления их враг просто бежал.

Когда последние отголоски приказа Гхырра затихли, и в зале снова воцарилась относительная тишина, нарушаемая лишь стонами раненых и злобным рычанием гномов, я подошел к бывшему орочьему королю.

— Теперь ты свободен, Гхырр, — сказал я, жестом приказывая гномам снять с него путы. — Иди. К своей семье.

Орк, всё ещё не веря до конца в происходящее, медленно поднялся на ноги. Его повреждённая нога и перевязанное плечо наверняка болели, но ничего, потерпит.

Он посмотрел на меня, потом на разъярённые, искаженные ненавистью лица гномов, которые, казалось, готовы были разорвать его на куски голыми руками. Эйтри стоял рядом, его лицо было каменно-непроницаемым, но я видел, как напряжены его плечи.

Он ждал.

Гхырр ничего не сказал. Он просто повернулся и, хромая, побрёл к тому самому заваленному трупами проходу, который ему указали как путь на свободу. Некоторые гномы не выдержали. Они закричали, зарычали, бросились было за ним, но Эйтри рявкнул так, что они замерли на месте. Большинство, однако, подчинилось моему негласному приказу, сцепив зубы и сжимая кулаки. Они доверяли мне. Или боялись ослушаться «Избранника Дикаиса».

Гхырр уже почти скрылся в темноте туннеля, когда он вдруг остановился. Обернулся. Его лицо, освещённое тусклым светом факелов, было искажено какой-то странной, непонятной мне гримасой. Не то ненависть, не то… что-то ещё.

— Человек, — его голос прозвучал глухо, но отчётливо, и в нём не было больше ни страха, ни заискивания. Только холодная, как лёд, констатация факта. — Я благодарю тебя.

— Даже один добрый поступок может изменить судьбы народов, — ответил я.