Стальной кулак

Глава 7 Время не ждет

Заводская проходная встретила меня необычной тишиной. Вахтер Семеныч, обычно любивший поворчать насчет пропусков, вытянулся по струнке и распахнул дверь:

— Доброе утро, Леонид Иванович! Вас уже все ждут.

По пути к заводоуправлению я замечал, как меняются лица встречных. Те, кто еще вчера демонстративно отворачивался, теперь спешили поздороваться. Молодой мастер Колесников, активный сторонник Звяги, торопливо нырнул в боковой проход, увидев меня.

В длинном заводском коридоре, где на стенах еще висели лозунги «борьбе с правым уклоном», суетились уборщицы, спешно снимая агитационные плакаты. Начальник механического цеха Петров, раньше избегавший меня, теперь приветливо раскланивался:

— Леонид Иванович! А мы как раз подготовили отчет по тем экспериментальным деталям…

У дверей моего кабинета уже толпились люди. Директор Бойков, грузный мужчина с намечающейся лысиной, заметно нервничал, теребя пуговицу пиджака. Рядом переминался с ноги на ногу главный инженер Нестеров, прижимая к груди папку с документами.

Новый парторг Смирнов-Ласточкин, назначенный буквально ночью, излучал подобострастие. Его узкое лицо с маленькими бегающими глазками расплылось в услужливой улыбке:

— Товарищ Краснов! Партийная организация завода полностью поддерживает ваш курс на техническое перевооружение.

Я молча кивнул и направился в зал совещаний. За спиной послышался торопливый шепот и шарканье ног — руководство поспешило следом.

В просторном зале с высокими потолками и массивной люстрой собралось все заводское начальство. Я прошел к своему месту, чувствуя напряженные взгляды. Неделю назад здесь же Звяга требовал моего снятия с должности.

Бойков откашлялся:

— Леонид Иванович, я хотел бы объяснить свою позицию…

— Позже, — я жестом остановил его. — Сначала о деле. У нас сжатые сроки по проекту. Нужно наверстать упущенное время.

— Конечно-конечно! — Нестеров суетливо раскрыл папку. — Я уже подготовил график работ…

— И партийная организация обеспечит полную поддержку! — встрял Смирнов-Ласточкин. — Никаких больше проволочек!

Я обвел взглядом собравшихся. Еще вчера эти люди голосовали за мое смещение. Сегодня они готовы выполнять любое распоряжение. Что ж, такова жизнь.

— Товарищи, — я по очереди смотрел каждому в глаза, — предлагаю забыть прошлые разногласия. У нас есть конкретная задача. Создать новый… э-э, новый грузовик. Все остальное неважно.

По залу прокатился облегченный вздох. Бойков заметно расслабился, а Нестеров даже позволил себе слабую улыбку.

— План такой, — я развернул чертежи. — Первое: восстанавливаем работу всех лабораторий. Второе: возвращаем всех уволенных специалистов. Третье: утраиваем темпы испытаний. Вопросы?

Вопросов не было. Теперь передо мной сидели исполнительные подчиненные, готовые работать день и ночь. Как быстро меняются люди, подумал я. И как важно не упиваться этой властью.

— Тогда за работу, товарищи, — я поднялся. — Время не ждет.

После совещания я сразу направился в закрытый испытательный корпус, расположенный в дальнем конце заводской территории. У тяжелых металлических дверей дежурил новый постовой, последствия недавних событий. Он внимательно проверил мой пропуск, хотя прекрасно знал меня в лицо.

В просторном помещении с высокими сводами уже кипела работа. Варвара колдовала над чертежами, разложенными на большом столе. Руднев настраивал измерительные приборы. Звонарев что-то увлеченно объяснял группе техников.

— Наконец-то! — Варвара подняла голову от чертежей. — Мы уже все подготовили для испытаний новой системы.

Я обвел взглядом помещение. После «чистки» Звяги здесь многое изменилось, исчезли его «наблюдатели», пропали раздражающие проверяющие из партячейки. Теперь можно было спокойно работать.

— Как успехи? — я подошел к испытательному стенду, где возвышалась башня с установленной системой вооружения.

— Почти закончили настройку, — Руднев протер очки. — Осталось проверить работу в динамике.

Вороножский, появившийся откуда-то из глубины цеха, возбужденно размахивал пробиркой:

— Николаус предсказывает великий успех! Звезды сегодня необычайно благоприятны для технических свершений!

Я улыбнулся. После всех политических интриг возвращение к настоящей работе действовало успокаивающе. Здесь, в закрытом цехе, не было места партийным дрязгам и аппаратным играм.

— Запускайте стенд, — скомандовал я. — Посмотрим, что у нас получилось.

Мощные моторы загудели, приводя в движение испытательную платформу. Пришло время проверить, чего стоят наши технические решения.

Следующие дни слились в один бесконечный рабочий марафон. Цех жил особой жизнью, наполненной грохотом механизмов, запахом металла и горячим паром от испытательных стендов.

Варвара практически поселилась в закрытой лаборатории, лишь изредка выбираясь домой. Под ее руководством система наведения работала все точнее. Даже придирчивый Циркулев признал, что результаты превосходят все ожидания.

Руднев творил чудеса с механизмами. Его длинные пальцы словно чувствовали металл, находя идеальные решения для самых сложных узлов. Лиловый сюртук давно покрылся масляными пятнами, но он, казалось, этого не замечал.

Вороножский, постоянно совещаясь с «Николаусом», создавал все новые составы для гидравлики. Его природная эксцентричность только помогала делу — он мог часами колдовать над одной формулой, пока не добивался нужного результата.

Звонарев тоже, можно сказать, жил на испытательном стенде. Его рыжая шевелюра мелькала то тут, то там, он успевал следить за десятком параметров одновременно. Даже в перерывах продолжал что-то высчитывать в блокноте.

Каждый вечер мы собирались в моем кабинете, анализируя результаты и планируя следующий день. Я смотрел на этих увлеченных людей и думал, что с такой командой можно свернуть горы.

Новый парторг Смирнов-Ласточкин попытался было наладить «партийный контроль», но быстро понял бесполезность этой затеи. В закрытом цехе действовали свои законы. Законы физики и механики.

Через неделю непрерывной работы мы провели комплексные испытания. Система работала безупречно, точность наведения превысила все нормативы, гидравлика действовала плавно, механизмы функционировали как единое целое.

— Потрясающе! — восхищенно протянул Циркулев, сверяясь с записями. — Даже на «Авроре» в 1916 году не добивались такой точности.

Я смотрел на показания приборов и чувствовал, как внутри растет странная тревога. Все шло слишком гладко. А опыт подсказывал, что так не бывает. Особенно в таком сложном деле.

Но команда была воодушевлена успехом. Даже обычно скептичный Руднев позволил себе улыбку, глядя на безупречную работу созданных им механизмов.

— Через неделю можно проводить генеральные испытания, — уверенно заявила Варвара, просматривая графики. — Все показатели в норме.

Я кивнул, не решаясь озвучить свои сомнения. В конце концов, может быть, я просто слишком мнителен после всех передряг с политическими интригами?

Работа продолжалась. Мы готовились к финальной демонстрации, оттачивая каждую деталь, проверяя каждый узел.

Первый тревожный сигнал прозвучал во время испытаний трансмиссии. Я как раз просматривал отчеты в кабинете, когда вбежал встревоженный Звонарев:

— Леонид Иванович! Там… В общем, лучше сами посмотрите.

В испытательном боксе у трансмиссионного стенда собралась вся команда. Варвара хмурилась, глядя на показания термометров. Руднев, сняв очки, близоруко всматривался в разобранный узел главной передачи.

— Смотрите, — Варвара протянула мне график. — При работе больше двух часов температура в картере поднимается выше критической. А здесь, — она показала на диаграмму, — явное падение крутящего момента.

Я склонился над агрегатом. В нос ударил запах перегретого масла. На зубьях главной пары виднелись характерные следы неравномерного износа.

— Позвольте заметить, — Циркулев поправил пенсне на черном шнурке, — что изначальная компоновка не предусматривала таких нагрузок. Геометрия зацепления…

— Дело не только в этом, — перебил его Руднев. — Смотрите на подшипники. При такой схеме распределения усилий они работают на пределе.

Вороножский, прижимая к груди пробирку с маслом, возбужденно зашептал:

— Николаус предупреждал! Он чувствовал дисгармонию в системе охлаждения.

Я молча разглядывал поврежденные детали. В памяти всплыли чертежи танковых трансмиссий из будущего. Как я мог упустить этот момент? Ведь современные решения появились не просто так, они вобрали в себя десятилетия испытаний и ошибок.

— Это еще не все, — мрачно сообщил Звонарев. — У нас проблемы с гусеничным ходом.

Мы перешли к следующему стенду. Здесь на массивной раме был смонтирован сегмент ходовой части с катками и фрагментом гусеницы.

— Вот, смотрите, — Звонарев включил привод. — При повороте возникает неравномерное натяжение. Крайние катки перегружены, а центральные теряют контакт с поверхностью.

Руднев уже строчил что-то в блокноте:

— Нужно полностью пересматривать конструкцию балансиров. И система амортизации никуда не годится.

— А еще эта вибрация, — добавила Варвара. — На определенных режимах возникает резонанс. Того и гляди все развалится.

Я обвел взглядом унылые лица своих инженеров. Похоже, мы столкнулись с комплексом проблем, каждая из которых требовала серьезной проработки.

— Что будем делать? — тихо спросила Варвара.

— Работать, — ответил я, доставая чистый лист бумаги. — Давайте по порядку разберем каждую проблему.

Следующие три дня мы работали практически без сна. Каждый занимался своим направлением, и постепенно проблемы начали поддаваться.

Руднев полностью переработал конструкцию подшипниковых узлов трансмиссии. Его новое решение с двухрядными роликами и принудительной системой смазки показало отличные результаты на стенде.

— Смотрите, — он протянул мне график испытаний, — температура стабилизировалась на приемлемом уровне. А износ практически отсутствует.

Варвара создала новую схему балансиров для катков. Теперь нагрузка распределялась равномерно по всей длине гусеницы.

— Мы добавили гидравлические демпферы, — она показывала чертежи. — При повороте система автоматически компенсирует перекос.

Даже Вороножский внес вклад, разработав новый состав смазки для узлов ходовой части.

— Николаус в полном восторге! — размахивал он пробиркой. — Этот состав снижает трение на тридцать процентов!

К вечеру третьего дня мы собрались у испытательного стенда. Массивная конструкция, имитирующая реальные нагрузки, работала без единого намека на проблемы.

— Все параметры в норме, — докладывал Звонарев, сверяясь с приборами. — Температурный режим стабильный, вибрации в допустимых пределах.

Циркулев педантично заносил показания в журнал:

— Позвольте заметить, что результаты превосходят все технические требования.

Я смотрел на слаженную работу механизмов и чувствовал, как отступает недавняя тревога. Кажется, мы действительно справились. Команда превзошла сама себя.

— Через два дня можно проводить комплексные испытания, — уверенно заявила Варвара. — Все системы отлажены.

— Отлично, — я улыбнулся. — Готовьте машину к демонстрации. Покажем военным, на что способен настоящий танк.

Руднев, протирая очки, довольно кивнул:

— С такими характеристиками мы утрем нос этому Черноярскому.

Вечером я задержался в кабинете, просматривая документацию. Все расчеты подтверждали, что мы создали именно то, что нужно. Современный танк, способный изменить ход будущей войны.

На столе лежала телеграмма. Завтра прибывает комиссия из Москвы. Что ж, пусть смотрят. Нам есть что показать.

Утро выдалось ясным и прохладным, идеальная погода для испытаний. На заводском полигоне собралась внушительная комиссия.

Я заметил знакомые лица: Дорохов с неизменной папкой документов, Самохин, внимательно осматривающий машину, братья Касаткины, о чем-то негромко переговаривающиеся между собой.

— Отличная работа, Леонид Иванович, — Дорохов пожал мне руку. — Мы все с нетерпением ждем демонстрации.

Самохин, проверив моторный отсек, одобрительно кивнул:

— Компоновка просто превосходная. Черноярскому такое и не снилось.

Их уверенность передавалась и мне. Все проблемы остались позади, сегодня мы покажем, на что способна настоящая техника.

Варвара колдовала над прицельными приспособлениями, Руднев в последний раз проверял трансмиссию. Звонарев настраивал приборы для фиксации всех параметров.

— Начинаем? — спросил Трубников, поглядывая на часы.

Я кивнул. Пора показать результат упорной кропотливой работы.

Двигатель запустился с первого раза, радуя ровным рокотом. Я видел одобрительные взгляды членов комиссии. Звук работающего дизеля впечатлял своей мощью.

— Шестьсот лошадиных сил, — с гордостью произнес Самохин. — И заметьте, какая равномерная работа.

Первые испытания прошли великолепно. Машина легко преодолела подъем, демонстрируя отличную тягу. На прямой показала хорошую скорость. Система прицеливания работала безупречно, три выстрела легли точно в цель.

— Превосходно! — Дорохов что-то помечал в блокноте. — Особенно впечатляет точность наведения.

Я заметил, как братья Касаткины одобрительно переглянулись. Трубников с явным удовольствием фиксировал результаты.

Первый тревожный сигнал появился после получаса работы. Звонарев, не отрывавший глаз от приборов, вдруг нахмурился:

— Температура трансмиссии растет быстрее расчетной…

— Может, датчики барахлят? — предположил я, чувствуя, как внутри что-то сжимается.

Руднев покачал головой:

— Нет, показания верные. Что-то не так с системой охлаждения.

Мы продолжили испытания, но я уже заметил, что машина начала двигаться менее уверенно. При поворотах появился характерный скрежет.

— Леонид Иванович, — тихо позвала Варвара, — там странные вибрации в башне…

Я видел, как меняются лица членов комиссии. Опытные инженеры, они понимали, что-то идет не так.

А потом все начало разваливаться с пугающей быстротой. Сначала заклинило механизм поворота башни. Следом раздался резкий металлический скрежет в трансмиссии. Машина дернулась и замерла, окутавшись облаком пара.

— Полный отказ системы охлаждения, — доложил побледневший Звонарев. — Температура критическая!

Руднев, заглянувший в моторный отсек, только покачал головой:

— Разрушение подшипникового узла. Полный выход из строя.

Я смотрел на застывшую машину и чувствовал, как рушатся все надежды. Где-то в глубине души понимал, что мы слишком поторопились, пытались перепрыгнуть через необходимые этапы.

— Что скажете, Краснов? — тихо спросил Дорохов. В его глазах читалось искреннее сочувствие.

Самохин хмуро разглядывал вытекающее масло:

— Похоже, проблема системная. Нужна серьезная доработка.

Я обвел взглядом команду. Варвара кусала губы, Руднев механически протирал очки, Звонарев застыл над приборами. Все понимали, что это провал.

— Испытания придется прервать, — официальным тоном произнес Трубников. — Очевидно, требуется доработка конструкции.

Братья Касаткины синхронно кивнули, избегая смотреть мне в глаза. Они поддержали проект, а я их подвел.

— Леонид Иванович, — Дорохов тронул меня за плечо. — Нужно готовить подробный отчет. И… возможно, стоит пересмотреть общую концепцию.

Я молча кивнул. В голове уже складывался план действий.

— Собирайте данные, — сказал я команде. — Все записи, все показания приборов. Будем разбираться.

Когда комиссия уехала, мы остались на полигоне всей командой. Закатное солнце окрашивало застывшую машину в красноватые тона, в воздухе еще висел запах горелого масла.

— Давайте по порядку, — я расстелил на походном столе чистый лист. — Что конкретно у нас вышло из строя?

Руднев снял очки в медной оправе, устало потер глаза:

— Начнем с трансмиссии. Мы недооценили тепловые нагрузки. При длительной работе температурное расширение привело к перекосу валов. Отсюда разрушение подшипников и полный отказ.

— В ходовой части тоже все серьезно, — подхватил Звонарев, листая блокнот с записями. — Катки не выдержали динамических нагрузок. Смотрите, — он быстро набросал схему, — при движении возникает резонанс в подвеске. Вся конструкция требует пересмотра.

Варвара склонилась над чертежами:

— А вот здесь, — она показала на узел крепления башни, — неправильно распределяются нагрузки. При стрельбе возникают такие напряжения, что деформируется весь погон.

— Николаус в отчаянии! — вставил Вороножский. — Он предупреждал о нарушении гармонии в системе охлаждения!

— Но главное даже не это, — Циркулев поправил пенсне на черном шнурке. — Мы пытались объединить слишком много новых решений, не проверив их взаимодействие. Позвольте заметить, что в 1916 году каждый узел испытывали отдельно месяцами.

— Он прав, — кивнул Руднев. — Нужно все разбивать на этапы. Сначала отработать ходовую часть, потом трансмиссию, затем вооружение. И только после этого собирать в единое целое.

Я смотрел на исписанный лист, где копились пункты необходимых доработок. Список получился впечатляющий.

— Это много месяцев работы, — тихо сказала Варвара. — Если не годы.

— Если не больше, — добавил Звонарев. — И нужны новые специалисты. Особенно по гусеничному ходу.

— И полностью оборудованная исследовательская база, — подхватил Руднев. — С современными испытательными стендами.

Я молча кивал, понимая, что они абсолютно правы. Мы слишком торопились, пытаясь перепрыгнуть через необходимые этапы. Сказался мой опыт из будущего. Я знал, каким должен быть результат, но не учел всей сложности пути к нему.

— Что будем делать, Леонид Иванович? — спросила Варвара.

— Для начала доклад наверх. Со всеми проблемами и предложениями по их решению. А потом… — я обвел взглядом свою команду. — Потом начнем все заново. Правильно, основательно, без спешки.

Солнце окончательно село, на полигон опускались сумерки. Где-то вдалеке гудел заводской гудок, сзывая рабочих на ночную смену. А мы все стояли у замершей машины, понимая, что сегодня закончился один этап и начинается другой, гораздо более сложный и важный.

Солнце уже клонилось к закату, когда мы покинули полигон. В темнеющем небе зажглась первая звезда.

Впереди была бессонная ночь, анализ данных и подготовка доклада. А еще предстоял трудный разговор в Кремле.