Стальной кулак

Глава 21 Новый план

Следующие три дня прошли в напряженной работе. Для лаборатории я выбрал помещение в старом корпусе бывшей Михайловской артиллерийской академии. Дореволюционное здание с толстыми стенами, высокими потолками и надежными перекрытиями, способными выдержать установки высокого давления.

— Осторожнее! — Величковский лично руководил разгрузкой «старушки» Ипатьева. — Это оборудование делали в Германии до войны, таких приборов больше нет.

Массивная установка, похожая на помесь броневой башни с перегонным кубом, медленно плыла на талях. Медь и сталь тускло поблескивали в свете ламп.

Мышкин организовал бригаду военных механиков для расконсервации. Они работали круглые сутки, бережно очищая каждую деталь. Величковский не отходил от них ни на шаг, проверяя каждое движение.

— Вот здесь, — он указывал на хитросплетение трубок, — особая система охлаждения. Владимир Николаевич сам ее разработал для опытов с катализом при высоких температурах.

Параллельно шел монтаж нового оборудования. Я специально заказал через военных последние образцы американских установок, чтобы Ипатьев мог сравнить возможности.

— Леонид Иванович! — окликнул меня Величковский. — Взгляните, мы нашли его записную книжку. Она была спрятана в корпусе установки.

Я осторожно взял потертый кожаный блокнот. Убористый почерк Ипатьева, формулы, схемы, какие-то пометки на полях…

— Оставьте на его рабочем столе, — распорядился я. — Пусть все будет как пятнадцать лет назад.

К вечеру третьего дня лаборатория была готова. У окна рабочий стол красного дерева, еще дореволюционный. На нем аккуратно разложенные журналы наблюдений в сафьяновых переплетах. В углу огромный шкаф с химической посудой и реактивами.

Я прошелся по помещению, проверяя каждую мелочь. Величковский колдовал над манометром «Шеффера и Буденберга», протирая стекло мягкой замшей.

— Как думаете, Николай Александрович, сработает?

Профессор поправил пенсне:

— Должно сработать. Владимир Николаевич прежде всего ученый. А здесь… — он обвел рукой лабораторию, — здесь все дышит настоящей наукой. Не показухой, не бюрократией, а именно исследовательской работой.

Ну и прекрасно. Значит, можно работать.

Мышкин докладывал, что Ипатьев сейчас в Москве. Остановился у своего ученика Разуваева на Пятницкой.

— Отлично, — я посмотрел на часы. — Николай Александрович, завтра в шесть утра прошу встретить его у подъезда и привезти сюда. Все должно выглядеть как случайная встреча старых коллег.

Уходя из лаборатории, я еще раз окинул взглядом помещение. Все готово для решающей встречи.

В шесть утра я уже был в лаборатории. За окном едва брезжил октябрьский рассвет. Старинные часы на стене мерно отсчитывали минуты.

Ровно в четверть седьмого послышались шаги в коридоре. Дверь открылась, и Величковский ввел двух человек.

Ипатьев выглядел именно так, как я его представлял по фотографиям. Высокий, прямой, с военной выправкой и проницательным взглядом. Академик был в безупречном темном костюме и накрахмаленной сорочке.

Его спутник являл собой полную противоположность. Растрепанные русые волосы, помятый твидовый пиджак и при этом изысканный шелковый шейный платок небесно-голубого цвета. Он рассеянно оглядывал лабораторию, будто просчитывая что-то в уме.

— Владимир Николаевич, — начал Величковский, — позвольте представить…

Но Ипатьев уже не слушал. Его взгляд остановился на установке в центре лаборатории. Академик медленно подошел к знакомому агрегату, провел рукой по отполированной меди манометра.

— Моя старушка… — произнес он тихо. — Как она здесь оказалась?

— Мы подумали, что ей здесь самое место, — ответил я. — В настоящей исследовательской лаборатории.

Ипатьев обернулся, внимательно посмотрел на меня:

— Молодой человек, вы хоть представляете, что можно делать на этой установке?

— Например, исследовать каталитический крекинг при высоких давлениях, — я подошел к столу, развернул схемы. — Нам крайне необходимы новые катализаторы для производства качественного топлива.

Спутник Ипатьева вдруг отмер, подошел к схемам:

— М-м-м… — протянул он, рассматривая чертежи. — Интересная концепция… Если использовать алюмосиликатные катализаторы… при температуре… — он замолчал, что-то подсчитывая в уме.

— Это Гавриил Лукич Островский, — представил его Ипатьев. — Мой ученик и, смею сказать, один из самых светлых умов в области катализа.

Островский, казалось, не слышал похвалы. Он уже сидел за столом, быстро покрывая лист бумаги формулами и расчетами.

— При оптимальном соотношении компонентов… — бормотал он. — И если добавить… Мне надо рисовать! Рисовать узоры!

Ипатьев улыбнулся:

— Когда Гавриил Лукич начинает рисовать, значит, он близок к решению.

Академик снова повернулся к установке, проверил клапаны, заглянул в журнал наблюдений.

— Вы все подготовили очень тщательно, — заметил он. — И я вижу рядом современное американское оборудование… Хотите сравнить результаты?

— Хотим создать нечто большее, Владимир Николаевич, — я разложил на столе полный план института. — Исследовательский центр мирового уровня. С лабораториями, опытным производством…

— И без бюрократического давления, — добавил Величковский. — Только чистая наука.

Ипатьев внимательно изучал документы.

— Что скажешь, Гавриил? — спросил он, не поднимая головы.

Островский оторвался от расчетов:

— Потенциал колоссальный… При правильном подходе… — он сделал длинную паузу. — Можно создать принципиально новые методы крекинга… — и снова вернулся к формулам.

Ипатьев выпрямился:

— Я не могу пока остаться здесь. Слишком много… сложностей. Но Гавриил Лукич мог бы возглавить исследования. Под моим дистанционным руководством, разумеется.

— При условии полной научной свободы, — неожиданно четко произнес Островский, перестав писать.

— Гарантирую, — твердо сказал я. — Более того, все необходимые документы уже подготовлены.

Ипатьев медленно обошел установку, проверяя каждый узел. Его лицо оставалось непроницаемым, но я заметил, как дрогнули пальцы, когда он коснулся старого манометра.

Островский тем временем склонился над схемами, машинально вычерчивая на полях какие-то сложные геометрические фигуры. Его карандаш двигался будто сам собой, создавая причудливый узор из переплетающихся линий.

— Владимир Николаевич, — негромко сказал Величковский, — вы же видите потенциал…

— Вижу, — так же тихо ответил Ипатьев. — И понимаю важность задачи. Но… — он помолчал. — В Америке спокойно. Можно работать без оглядки. А здесь…

— Здесь вы нужнее, — я подошел к столу. — Мы можем гарантировать полную свободу исследований. Более того, — я разложил новые документы, — готовы предоставить все необходимые условия для создания научной школы.

Островский вдруг поднял голову от бумаг:

— Интересно… — он указал на свой узор на полях. — Видите эту спираль? Она точно повторяет траекторию движения молекул при каталитическом крекинге. А если добавить вот эту линию… — он замолчал, погрузившись в расчеты.

Ипатьев посмотрел на ученика с теплотой:

— Гавриил Лукич всегда так — сначала рисует, потом объясняет. И ведь работает…

— Владимир Николаевич, — я решил зайти с другой стороны. — Вы же понимаете, что в Америке вас используют только как консультанта. Держат на почетной должности, но к реальным разработкам не подпускают.

Академик нахмурился:

— Откуда такая информация?

— Имеются источники, — уклончиво ответил я. — Но главное, что здесь вы сможете создать что-то действительно новое. Свою школу, свое направление.

— Нужно время, — вдруг произнес Островский, не отрываясь от чертежей. — Чтобы все просчитать. Оценить перспективы. — Его карандаш продолжал выводить сложные узоры.

— Сколько? — спросил я.

— Неделя, — ответил Ипатьев. — Через неделю мы дадим ответ. Нужно все тщательно обдумать.

— И проверить некоторые расчеты, — добавил Островский, заштриховывая очередную геометрическую фигуру.

— Хорошо, — согласился я. — Через неделю. Но установка пусть останется здесь. Можете приходить в любое время, работать, проверять…

Ипатьев еще раз обвел взглядом лабораторию:

— Знаете, молодой человек, вы хорошо подготовились. Очень хорошо… — он повернулся к выходу. — Идемте, Гавриил Лукич. Нам есть о чем подумать.

Уже в дверях Островский обернулся, посмотрел на стол с разложенными бумагами. Среди схем и формул причудливо переплетались его геометрические узоры.

— Любопытно… — пробормотал он. — Очень любопытно…

Когда они ушли, Величковский повернулся ко мне:

— Ну что ж, начало положено. Теперь главное, не спугнуть их.

— Согласен, — кивнул я. — Дадим им время. Пусть все обдумают. А мы пока…

— А мы пока подготовим еще несколько сюрпризов, — улыбнулся профессор. — У меня есть пара идей…

Я посмотрел на Величковского.

— Это какие же, просветите, пожалуйста?

Профессор задумчиво прошелся между столами, время от времени поправляя пенсне.

— Знаете, Леонид Иванович, — наконец произнес он, останавливаясь у установки, — я вспомнил одну историю… В 1915 году, когда немцы начали газовые атаки, именно Ипатьев создал первую установку для производства противогазов. Работал круглыми сутками. Спас тысячи солдатских жизней.

— К чему вы клоните?

— А к тому, — Величковский оживился, — что у него в той лаборатории была уникальная библиотека. Весь цвет немецкой химической науки. Габер, Фишер, Оствальд… С личными пометками Владимира Николаевича на полях. После революции книги куда-то исчезли.

Я подался вперед:

— И вы знаете, куда?

— Догадываюсь, — профессор хитро прищурился. — В запасниках Военно-химической академии есть один шкаф, опечатанный еще в двадцатом году. Я случайно видел опись.

— Мышкин или Рожков поможет получить доступ, — я сделал пометку в блокноте. — Что еще?

— Еще… — Величковский подошел к американской установке. — Видите этот катализатор? Это же модификация разработки самого Ипатьева! Американцы просто скопировали его довоенный патент, слегка изменив состав. А у меня сохранились оригинальные записи тех экспериментов.

— Отлично. Это может его задеть за живое.

— И последнее, — профессор понизил голос. — Помните его ученика Разуваева? Того самого, у которого они остановились? Так вот, я знаю, что Владимир Николаевич мечтает создать для него особую лабораторию. У парня блестящие идеи по металлоорганическому катализу, но нет условий для работы.

Я быстро записывал:

— Значит, так: первое — организуем появление его старых книг. Второе — подготовим анализ американского катализатора. Третье…

— Третье — намекнем на возможность создания специальной лаборатории для Разуваева, — подхватил Величковский. — А еще… — он вдруг замялся.

— Что?

— Есть одна деталь… Владимир Николаевич когда-то работал над секретным проектом для морского ведомства. Разработал специальное топливо для подводных лодок. Документация хранится в особом архиве.

— И что в ней такого?

— Там его последние записи, сделанные перед отъездом. Принципиально новый подход к синтезу высокооктановых компонентов. Он не успел закончить работу, — Величковский многозначительно посмотрел на меня. — Понимаете?

— Понимаю, — я улыбнулся. — Незаконченное исследование для настоящего ученого как заноза. Особенно если оно многообещающее.

— Именно! А тут мы предоставим все возможности довести работу до конца.

Да, точно. Мышкин докладывал мне, что Ипатьев все время сидит над какими-то старыми записями.

— Прекрасно, — кивнул я. — Значит, зерно упало в благодатную почву. Теперь важнее всего закрепить эффект.

Величковский потер руки:

— Дайте мне два дня. Я подготовлю такой научный сюрприз, от которого Владимир Николаевич не сможет отказаться.

— Действуйте, — я посмотрел на часы. — А я дам поручения Мышкину и Полуэктову. Нужно организовать доступ к тем архивам.

Величковский ушёл, а я тут же созвонился с помощниками и вызвал к себе. Через час мы встретились у меня в кабинете. Я кратко объяснил, что нам нужно, чтобы окончательно заполучить Ипатьева.

— Алексей Григорьевич, — я повернулся к Мышкину, — вам три задания. Первое — организовать доступ к шкафу с книгами Ипатьева в Военно-химической академии. Второе — достать из особого архива его довоенные разработки по топливу для подводных лодок. И третье — продолжайте наблюдение, но очень аккуратно. Мне нужно знать каждый его шаг, каждую реакцию.

Мышкин коротко кивнул, делая пометки в блокноте.

— Георгий Всеволодович, — теперь я обратился к Полуэктову, — вам поручение по военной линии. Нужно поднять все документы об участии Ипатьева в создании противогазов во время империалистической. Особенно материалы по спасенным жизням. И еще — запросите через военную разведку данные о его нынешнем положении в Америке. Но чтобы все было предельно достоверно.

— Сделаем, Леонид Иванович, — Полуэктов по-военному четко козырнул. — Когда нужны результаты?

— Через два дня. И еще, — я понизил голос, — подготовьте справку о стратегическом значении высокооктанового топлива для армии. Это нам скоро понадобится.

Когда они ушли, я остался один в кабинете. Теперь можно сосредоточиться на главном. На нефтяном проекте. Я придвинул к себе карту Поволжья.

Оставшись один в кабинете, я склонился над документами. Ситуация требовала тщательного анализа.

Так… Что мы имеем? В стране полностью национализированная нефтяная отрасль. «Азнефть», «Грознефть», «Эмбанефть», все под жестким государственным контролем.

Но ситуация не безнадежная. В конце концов, у меня есть поддержка Орджоникидзе и военных, а это уже немало.

Важнее всего правильно подать идею. Баку и Грозный — месторождения стареющие, стране нужна новая нефтяная база. Особенно с учетом военных планов.

А вот Поволжье… Я обвел карандашом район Ишимбая, Туймазы, потом территорию Татарии и Саратовской области. Здесь, я точно знаю, огромные запасы. Но как их быстро освоить?

Первое — нужна мощная геологоразведка. Сейсморазведка только зарождается, но ее можно развить. У американцев уже есть интересные наработки. Через военное ведомство можно получить образцы оборудования…

Второе — бурение. Роторный способ, шарошечные долота… В США это уже стандарт, а у нас все еще ударное бурение. Нужно срочно менять технологию. Опять же, можно организовать… хм… «неофициальное» знакомство с американским опытом.

Я достал чистый лист бумаги, начал набрасывать схему организации работ. Нужно создать особое управление по разведке новых месторождений. Формально в структуре Наркомтяжпрома, но с особым статусом. Под эгидой обороны, это даст определенную свободу действий.

А вот с частной инициативой сложнее… Хотя… В двадцатых годах были концессии, тот же «Лена Голдфилдс». Почему бы не создать систему «специализированных кооперативов»? Формально — часть госструктуры, по факту — почти частные предприятия. Работа на хозрасчете, премии за результат.

Третье — переработка и транспорт. Нельзя зависеть от бакинских заводов. Нужны свои НПЗ в Поволжье, современные, с установками крекинга.

И обязательно нужны трубопроводы. Это ключевой момент. В реальности Волго-Уральский построили только после войны, но мы можем ускорить процесс.

Я взглянул на часы — уже утро. Но мысли продолжали крутиться.

Главное — обеспечить политическую безопасность проекта. Сейчас идет борьба с «вредителями», любая неудача может стать фатальной. Значит, нужны надежные люди, четкая отчетность, регулярные рапорты об успехах.

И конечно, поддержка сверху. Орджоникидзе поможет, но нужно еще заручиться поддержкой военных. Возможно, через Ворошилова… Да и Сталин должен понять важность создания новой нефтяной базы.

Я откинулся в кресле, прикрыл глаза. План постепенно складывался.

Создать мощную геологоразведку, внедрить новые технологии бурения, построить современные НПЗ, проложить трубопроводы… И все это под вывеской государственного проекта, но с элементами частной инициативы.

Если все сделать правильно, года через три-четыре можно получить первую нефть. А там и до полноценного «Второго Баку» недалеко. Надо только не спугнуть удачу и правильно разыграть политическую партию.