Стальной кулак

Глава 24 Новая команда

В моем кабинете горела настольная лампа под зеленым абажуром, отбрасывая теплый круг света на стол красного дерева. За окном октябрьские сумерки уже окутали Москву промозглой мглой. Время поджимало. Нужно срочно собрать команду для экспедиции.

Величковский нервно протирал пенсне, сидя в кожаном кресле у окна. Мышкин устроился в тени, как всегда незаметный и внимательный. А Островский, взъерошенный и возбужденный, метался по кабинету, то и дело останавливаясь, чтобы зарисовать очередную схему в блокноте.

— Итак, товарищи, — я разложил на столе карту района будущих работ. — Нам нужно в кратчайшие сроки организовать геологоразведочную экспедицию. Гавриил Лукич, вы работали с нефтяниками. Кого нам нужно привлечь в первую очередь?

Островский замер на полушаге, рассеянно потеребил небесно-голубой шейный платок:

— М-м-м… Для начала нужен опытный геолог-нефтяник. Кто-то, кто умеет читать структуры… — он вдруг схватился за карандаш и начал быстро чертить на полях какую-то сложную геометрическую фигуру. — Видите, если представить нефтеносный пласт как спиральную структуру…

— Гавриил Лукич, — мягко прервал его Величковский. — Давайте по существу. Кого конкретно порекомендуете?

— Ах да… — Островский тряхнул головой. — Есть Преображенский в Горном институте. Блестящий специалист по осадочным породам. И Лапин из геологического комитета. Он занимался разведкой в Грозном.

— Николай Александрович, — повернулся я к Величковскому. — Вы сможете с ними связаться?

— Разумеется, — кивнул профессор. — С Преображенским мы вместе работали до революции. А Лапина я знаю по Промышленной академии.

— Дальше, Гавриил Лукич?

— Нужны буровики, — Островский снова заметался по кабинету. — Минимум две бригады. И обязательно специалист по роторному бурению. В Баку таких всего трое… — он снова потянулся к блокноту.

— Алексей Григорьевич, — обратился я к Мышкину. — Найдите мне Глушкова из Нижнего. Он сейчас в профсоюзе автомобильного завода.

— Глушков? — Мышкин чуть подался вперед. — Тот самый, что помогал с оформлением сверхурочных?

— Именно. Он раньше работал на нефтепромыслах. Он умеет решать… деликатные вопросы.

Мышкин понимающе кивнул и сделал пометку в записной книжке.

— Еще нам понадобятся химики для полевой лаборатории, — продолжал Островский. — И специалист по каротажу скважин…

— А вы сами, Гавриил Лукич, готовы поехать с экспедицией? — прервал я его.

Островский замер, его глаза загорелись:

— Вы хотите сказать… Там можно будет проверить мою теорию о спиральной структуре нефтеносных пластов? И новые катализаторы для переработки?

— Именно. Нам понадобится полевая лаборатория для анализа нефти. И ваши знания будут бесценны.

— Тогда я… — он снова схватился за карандаш, быстро рисуя какие-то схемы. — Нам понадобится спектрограф, хроматограф… И обязательно прибор для определения вязкости!

— Николай Александрович, — повернулся я к Величковскому. — Вы останетесь в Москве. Нужно координировать работу с институтами и наркоматами.

— Понимаю, — кивнул профессор. — А что с финансированием?

— Пока за свой счет. Орджоникидзе обещал компенсировать затраты после получения результатов.

— Рискованно, — заметил Мышкин из своего угла.

— А у нас нет выбора, — я посмотрел на часы. — Время работает против нас. Предлагаю действовать параллельно: Николай Александрович занимается специалистами из институтов, Алексей Григорьевич организует доставку Глушкова из Нижнего и пробьет все согласования с ведомствами, а мы с Гавриилом Лукичом составим список необходимого оборудования.

За окном совсем стемнело. Нас ждала бессонная ночь и авральная работа. Но я точно знал, что игра стоила свеч.

После совещания я засиделся в кабинете до глубокой ночи. Старинные часы на стене пробили два часа, когда я закончил просматривать последние бумаги.

Островский все еще работал за соседним столом, периодически что-то бормоча и рисуя свои загадочные схемы. Его энтузиазм только возрастал с каждым часом.

На столе передо мной лежали три списка, составленные его четким инженерным почерком: необходимое буровое оборудование, приборы для полевой лаборатории и расходные материалы. Отдельно подготовлена смета на транспорт и снабжение.

Я еще раз просмотрел карту района. В будущем там будет крупное месторождение, но сейчас… Сейчас там только голая степь и никаких признаков цивилизации. Без серьезной военной поддержки нам не обойтись.

— Гавриил Лукич, — окликнул я Островского. — Идите отдыхать. Завтра тяжелый день.

Он словно не услышал, продолжая что-то чертить в блокноте. Пришлось подойти и легонько тронуть его за плечо. Он вздрогнул, поднял рассеянный взгляд:

— А? Что? Ах да… Но тут такая интересная структура получается…

— Завтра, — твердо сказал я. — Все завтра.

Оставшись один, я еще раз проверил список звонков на утро. Первым в нем стоял Полуэктов. Если кто и мог помочь с армейской логистикой, то только он.

На рассвете меня разбудил звонок от Мышкина. Глушков приедет ближайшим поездом. Пора собираться в штаб РККА.

Массивное здание штаба встретило меня строгим караулом и гулкими коридорами. Часы в вестибюле показывали семь утра. В такую рань в штабе были только самые необходимые сотрудники. Часовые у дверей да пара заспанных делопроизводителей с папками бумаг.

Полуэктов, как всегда подтянутый, с идеально уложенными седеющими усами, уже ждал меня в своем кабинете. Он как раз заканчивал утреннюю гимнастику по системе Анохина. Я застал его за последними упражнениями.

— А, Леонид Иванович! — он ловко накинул китель. — Раненько вы. Что-то срочное?

Я выложил на стол карту и списки:

— Георгий Всеволодович, нужна ваша помощь. Срочная геологическая экспедиция. Вот сюда, — я указал район на карте.

Полуэктов склонился над столом, по привычке поглаживая старинный портсигар с вензелями:

— Между Волгой и Уралом? Интересный выбор… — он прищурился. — И что там?

— Нефть, — коротко ответил я. — Большая нефть. Есть прямое указание товарища Орджоникидзе начать разведку немедленно.

— Немедленно? — Полуэктов хмыкнул. — В конце октября?

— Именно поэтому пришел к вам. Нужен транспорт. Вездеходы, тягачи, все, что может работать в зимних условиях. И палатки, походное снаряжение…

Полуэктов достал из портсигара папиросу, закурил, глубоко затянувшись:

— У нас там, кстати, недавно закончились окружные учения. Часть техники еще не вернулась в части. Можно… хм… временно передислоцировать.

— Сколько единиц?

— Два вездехода «Коммунар», три трактора «Фордзон-Путиловец», и… — он сверился с какой-то бумагой на столе, — пять грузовиков АМО-Ф-15. Правда, потребуется время на оформление…

— Сколько?

— По уставу — неделя минимум.

— У нас нет недели, — я достал из портфеля сложенный вчетверо лист. — Вот мандат от Орджоникидзе. Особая важность, оборонное значение. Впрочем, с грузовиками у нас проблем нет. Свои возьму. Но вот вездеходы и тракторы не помешают.

Полуэктов внимательно изучил документ:

— Что ж, это меняет дело. Можно оформить как продолжение учений. Под видом испытания техники в зимних условиях.

— Отлично. Что еще можете выделить?

— Походное снаряжение, палатки, полевые кухни… — он принялся быстро писать в блокноте. — Радиостанция РСБ есть одна свободная. И… — он сделал паузу, — могу придать взвод связи. Для обслуживания техники и охраны. Заодно и боевая учеба в полевых условиях.

— Великолепно. Когда можно начать погрузку?

Полуэктов взглянул на часы:

— Дайте мне три часа. Нужно связаться с командирами частей и автобазой. К обеду все будет готово. Куда подавать технику?

— На товарную станцию. Мы формируем специальный состав.

— Хорошо, — он протянул руку к телефону. — Да, и еще… — он вдруг улыбнулся. — У меня как раз на испытании новая модель полевой радиостанции. Более мощная, чем РСБ. Если хотите, можем заодно и ее… испытать в полевых условиях.

— С удовольствием испытаем, — я тоже улыбнулся, понимая его намек.

— Тогда все сделаем, — он снял телефонную трубку. — Соедините с автобазой… И да, Леонид Иванович, — добавил он, прикрыв трубку рукой. — Я тут на днях получил интересные метеосводки из того района. Если хотите, могу поделиться.

Через полчаса я выходил из штаба с папкой документов и метеосводками. Полуэктов, как всегда, оказался надежным союзником. Теперь нужно было спешить в Промышленную академию, решать вопрос со специалистами.

Метеосводки, полученные от Полуэктова, оказались неутешительными. Холодный фронт двигался с севера быстрее, чем я ожидал. У нас оставалось не больше двух недель до серьезных заморозков.

По дороге в Промышленную академию я просмотрел список кандидатов, составленный ночью Островским. Его размашистый почерк покрывал несколько страниц, испещренных пометками и странными геометрическими фигурами на полях.

Но главное — имена. Преображенский, Лапин, еще несколько специалистов из Горного института. Величковский обещал собрать их к десяти утра.

Степан лихо развернул «Бьюик» у парадного входа академии. Здание, построенное еще при Александре II, встретило меня гулкими коридорами и запахом свежего кофе из буфета. В приемной Величковского уже толпились люди. У одного эдакая характерная бородка, у другого массивная фигура.

Профессор встретил меня у дверей кабинета:

— Все в сборе, Леонид Иванович. Даже больше, чем мы планировали. Появились очень интересные кандидатуры…

Я прошел в просторный кабинет, где вдоль стен высились шкафы с геологическими образцами, а на столах громоздились стопки научных журналов.

Тут пахло кофе, табаком и еще чем-то неуловимо академическим. Может быть, старыми книгами, может быть, минералами в застекленных шкафах. Огромные окна выходили в облетевший сад, где октябрьский ветер гонял пожелтевшие листья.

Николай Александрович расположился за массивным столом, заваленным геологическими картами. Рядом пристроился Островский, уже успевший достать бумагу для рисования узоров. Претенденты расселись вдоль длинного стола для заседаний.

— Позвольте представить, — начал Величковский, протирая пенсне. — Дмитрий Павлович Преображенский, специалист по осадочным породам…

Преображенский, сухощавый человек лет пятидесяти с окладистой седеющей бородкой, чинно кивнул. На нем был серый костюм тройка безупречной чистоты, а в петлице поблескивал значок Горного института.

— Далее, Михаил Федорович Лапин, солидный опыт разведки в Грозном…

Плотный и низкорослый Лапин, с красным морщинистым лицом и пышными казацкими усами, шумно прокашлялся. Его потертая кожаная куртка хранила следы полевой работы.

— Также позвольте представить Сергея Николаевича Вяземского, специалиста по гравиметрической разведке…

Молодой человек в щегольском костюме-тройке едва заметно поклонился. В его холеных руках поблескивал набалдашник модной трости.

— И Антона Карловича Рихтера, знатока буровых работ…

Высокий худой немец с педантично подстриженными усами что-то пометил в своем блокноте металлическим карандашом.

— Наконец, Василий Игнатьевич Кудряшов, гидрогеолог…

Коренастый бородач в косоворотке добродушно улыбнулся, теребя в руках потертую фуражку.

Я внимательно разглядывал собравшихся. От этих людей зависел успех экспедиции. Нужно выбрать лучших.

— Товарищи, — начал я, — задача перед нами стоит нетривиальная. Срочная геологическая разведка в сложных условиях. Времени на раскачку нет. Через две недели ударят морозы.

Вяземский поморщился:

— В такую погоду никакая гравиметрическая съемка невозможна. Приборы не рассчитаны на низкие температуры.

— А я вам скажу — все возможно! — вдруг загрохотал Лапин. — В Грозном в девятнадцатом году мы и не в таких условиях работали. Главное — желание!

Преображенский слегка поджал губы:

— Коллега, энтузиазм, конечно, похвален, но научный подход…

— Разрешите? — неожиданно подал голос Рихтер. — У меня есть опыт зимнего бурения в Румынии. Могу предложить несколько технических решений.

Он достал из портфеля сложенные чертежи. Пока остальные спорили, я внимательно изучал схемы модификации бурового оборудования. Решения элегантные и практичные.

Кудряшов молчал, внимательно слушая других, только изредка делая пометки огрызком карандаша в потрепанной записной книжке.

Я переглянулся с Островским. Тот едва заметно кивнул. Тоже оценил предложения Рихтера.

— Товарищи, — прервал я затянувшийся спор. — Предлагаю конкретный разговор. Кто готов выехать в поле через три дня?

Вяземский выразительно уставился в пол:

— Увы, у меня лекции в институте…

Преображенский откашлялся:

— Видите ли, для серьезной экспедиции требуется тщательная подготовка…

— Я готов! — прогудел Лапин. — Хоть сегодня!

— Если условия приемлемые, я тоже готов, — спокойно сказал Рихтер. — Мои технические предложения требуют личного контроля.

Кудряшов поднял голову от записей:

— А можно взглянуть на карту района? — его вопрос был первым за всю встречу.

Я развернул карту. Кудряшов внимательно изучил ее, что-то прикидывая по масштабу.

— Интересная структура, — пробормотал он. — Очень интересная… Тут должны быть подземные воды определенного типа. Если я прав, это может указывать на… — он замолчал, продолжая водить пальцем по карте.

— На что? — живо заинтересовался Островский.

— Потом покажу, — Кудряшов достал из-за пазухи сложенный лист. — Вот результаты моих последних наблюдений в схожем районе. Очень любопытная корреляция…

Когда он развернул записи, Островский буквально подпрыгнул:

— Невероятно! Это же полностью совпадает с моей теорией спиральных структур!

Кудряшов скромно улыбнулся в бороду:

— Я давно веду такие наблюдения. Просто никому раньше не показывал — засмеют еще.

Я внимательно наблюдал за этим неожиданным альянсом. Островский и Кудряшов склонились над картой, быстро обмениваясь короткими репликами на своем, понятном только им языке цифр и геологических терминов. Изредка Островский делал в блокноте свои загадочные спиральные рисунки, а Кудряшов согласно кивал, дополняя их какими-то пометками.

— Позвольте полюбопытствовать, — Преображенский снисходительно взглянул на их записи. — На чем основана ваша… хм… теория?

— На корреляции гидрогеологических показателей и структуры осадочных пород, — не отрываясь от карты, пробормотал Кудряшов. — Видите этот рисунок водоносного горизонта? Он повторяется…

— Чистая воды фантазия! — перебил Вяземский. — Где доказательная база? Где научный подход?

— В поле проверим, — неожиданно твердо ответил обычно застенчивый Кудряшов. — Я уже три года собираю данные. И если мы правы…

— Wenn ich die Theorie richtig verstehe… — вдруг заговорил по-немецки Рихтер, тоже заинтересовавшийся их выкладками. — Das könnte erklären…

— Jawohl! — оживился Островский. — Exactement! И если здесь пробурить на глубину…

Лапин громко хмыкнул:

— Товарищи ученые, конечно, теории — дело хорошее. Но я вам так скажу: главное — чутье! Вот в девятнадцатом году в Грозном…

Я поднял руку, останавливая начинающийся спор:

— Товарищи, время дорого. Предлагаю конкретику. Кто готов ехать, прошу задержаться. Остальные свободны.

Преображенский и Вяземский откланялись почти с облегчением. А вот Лапин, Рихтер и Кудряшов остались сидеть. Островский продолжал что-то быстро зарисовывать в своем блокноте.

— Итак, — я посмотрел на оставшихся. — Первый состав отправляется через три дня. Условия тяжелые, работать придется в преддверии зимы. Но и вознаграждение соответствующее.

— Деньги — дело десятое, — отмахнулся Кудряшов. — Тут такой материал для исследований!

— Техническая задача интересная, — кивнул Рихтер. — Я уже начал прикидывать модификации оборудования для холодов.

— А я и в мороз работал, и в зной! — прогудел Лапин. — Было бы где бурить!

Я еще раз окинул взглядом эту разношерстную команду. Грузный, громогласный Лапин с его богатым практическим опытом. Педантичный немец Рихтер с его техническими знаниями. Тихий, но уверенный в своей теории Кудряшов. И воодушевленный Островский, уже видящий подтверждение своих научных идей…

— Я как раз заканчивал чертежи зимней модификации буровой установки, — Рихтер говорил по-русски почти без акцента, только чуть растягивая гласные на волжский манер. — В Сызрани мы испытывали подобную схему.

Высокий, худощавый, с педантично подстриженными русыми усами, он держался с той особой основательностью, которую привил ему отец-инженер. Но в светлых глазах временами мелькал какой-то особый, почти озорной блеск — наследство материнской линии.

— Позвольте взглянуть, — заинтересовался я его чертежами.

Рихтер достал из портфеля аккуратно сложенные ватманские листы. Его техническое решение для работы в холодных условиях было элегантным и практичным. Сказывалась работа на волжских промыслах.

— Вот здесь можно усилить обогрев, — он показывал карандашом. — А эта система позволит избежать замерзания бурового раствора даже при минус двадцати.

— Александр Карлович, а вы сами на буровой работали? — поинтересовался я.

— Еще бы! — он слегка улыбнулся. — Три года после института простым буровиком. Отец настоял. Говорил, инженер должен все своими руками пощупать. Так что теорию теорией, а практику я знаю.

Кудряшов и Островский тем временем углубились в расчеты, периодически обмениваясь короткими возгласами. А Лапин с интересом разглядывал чертежи Рихтера, время от времени одобрительно хмыкая.

— Что ж, — я посмотрел на часы. — Предлагаю перейти к конкретным деталям…