Стальной кулак

Глава 25 Полным ходом

После встречи в Промышленной академии день прошел в бесконечных согласованиях. Рихтер отправился на склады проверять буровое оборудование, Лапин помчался договариваться со своими старыми знакомыми-буровиками, а Кудряшов с Островским засели за составление подробных геологических карт.

Мне же пришлось заниматься проклятой бюрократией. Три часа в ВСНХ, где каждая подпись требовала отдельных переговоров. Еще два часа в транспортном отделе, утрясая вопросы с вагонами. Звонок Орджоникидзе несколько ускорил процесс, но не избавил от необходимости собирать десятки виз и резолюций.

К вечеру от бумажной работы уже рябило в глазах. Я взглянул на часы. Уже почти шесть. На заводе должны были закончить подготовку оборудования. Рихтер прислал записку, что хочет показать какие-то важные технические моменты.

— Степан, — я вышел из здания ВСНХ. — Поехали на завод.

В машине я просмотрел смету, составленную Рихтером. Педантичный инженер расписал все до мелочей, от запасных частей до специальной смазки для работы при низких температурах. Что ж, пора своими глазами увидеть, как идет подготовка техники к экспедиции.

«Бьюик» свернул к заводским воротам, когда уже начало смеркаться. Из механического цеха доносился характерный лязг металла. Там готовили буровое оборудование к отправке.

В механическом цехе пахло металлической стружкой, карбидом от газовых горелок и машинным маслом. Под высокими сводами гулко разносился лязг инструментов. Вдоль стен стояли разобранные ударно-канатные станки «Пенсильвания». Последние американские образцы, полученные через военное ведомство.

Рихтер встретил меня у входа, сразу перейдя к делу:

— Леонид Иванович, пойдемте, покажу, что мы уже сделали.

Он подвел меня к первому станку. В свете газовых ламп поблескивала свежая краска и начищенный металл.

— Вот здесь мы модифицировали систему отопления, — Рихтер постукивал длинными пальцами по трубам. — Установили дополнительный паровой котел конструкции Шухова. Даже в сильный мороз не замерзнет.

Я обратил внимание на необычную конструкцию:

— А это что за доработка?

— А, заметили? — в глазах инженера мелькнул знакомый озорной блеск. — Моя особая разработка. Система циркуляции горячего пара вокруг основных узлов. Видите, здесь создается тепловая завеса.

Из глубины цеха донесся громовой голос Лапина:

— Александр Карлович! Тут с лебедкой Эйкхоффа непорядок!

— Прошу прощения, — Рихтер поспешил на зов.

Я двинулся вдоль ряда станков, внимательно осматривая оборудование. У третьей установки обнаружил Кудряшова. Он что-то тихо обсуждал с пожилым мастером над раскрытым ящиком полевой лаборатории «Бакинской нефти».

— … и вот здесь, — бормотал Кудряшов, показывая на прибор для определения удельного веса, — нам понадобится особая точность при анализе проб. Сможете откалибровать ареометры?

Мастер, седой как лунь, но с цепким взглядом, задумчиво разглядывал стеклянные приборы:

— Можно сделать. У меня есть эталонные образцы еще с довоенных времен…

В дальнем углу цеха ярко горели газовые горелки. Там вели пайку и сварку буровых коронок. Рядом стояли ящики с новыми долотами «Блэк-Даймонд». Их тоже удалось получить через военных.

Рихтер вернулся, вытирая руки ветошью:

— С лебедкой разобрались. Лапин, как всегда, перестраховывается… Но это и хорошо. В поле каждая деталь должна работать безотказно.

— Как оцениваете общую готовность? — спросил я.

Он достал потертый блокнот в кожаном переплете:

— Первые два станка закончим к утру. Полевая лаборатория почти готова — ареометры, вискозиметры, аппарат для перегонки нефти системы Энглера… Получили новые термометры Бекмана, правда, всего три штуки. С полевыми геологическими приборами сложнее…

— Что именно нужно?

— Буссоли Шмалькальдера достали, компасы горные есть. А вот с эклиметрами беда. Всего два на всю экспедицию. И хронометр всего один, швейцарский, довоенный.

— Сроки?

— Успеем, — уверенно кивнул Рихтер. — Правда, придется часть оборудования монтировать уже на месте, но… — он обвел взглядом цех. — Основное подготовим здесь.

Где-то в глубине цеха Лапин гремел указаниями по установке нового парового котла. Кудряшов продолжал колдовать над приборами с мастером. Рихтер уже спешил к следующему станку, на ходу делая пометки в блокноте.

Я смотрел на их работу. Команда подобралась действительно сильная. Разные люди, разные характеры, но каждый знает свое дело. Надо успеть до морозов.

После осмотра оборудования я вернулся в кабинет в заводоуправлении. Несмотря на поздний час, предстояло раздать множество поручений. Моя промышленная империя не могла остановиться из-за моего отъезда в экспедицию.

Головачев принес свежего чаю, пока я раскладывал на столе папки с делами. Начать стоило с московских предприятий. У меня закрытая связь, сообщения шифрованые.

Первый звонок — Сорокину:

— Александр Владимирович, по автоматизации путиловских цехов, действуйте согласно намеченному плану. Протасов поможет с внедрением. Еженедельные отчеты направляйте Величковскому.

Следующий — Зотову:

— Василий Петрович, все новые разработки по системам управления временно приостановите. Сосредоточьтесь на уже запущенных проектах.

Сурину:

— Продолжайте работу с военными заказами. Полуэктов и Гаврюшин будут курировать. При возникновении сложностей, прошу обратиться сразу к Мельгунову, он знает, что делать.

Дольше всего я говорил с Величковским:

— Николай Александрович, на вас вся координация. Еженедельные сводки по всем предприятиям. Особое внимание прошу уделить Путиловскому заводу. И да, присмотрите за научной частью, чтобы Вороножский в Нижнем не увлекался слишком своими космическими теориями.

Отдельный разговор с Нижним Новгородом. Варвара взяла трубку не сразу:

— Леонид Иванович? Слушаю вас.

Как официально.

— Варвара Никитична, как у вас там дела? Как у вас там с испытанием новой подвески. Руднев обеспечил контроль качества?

Она помолчала секунду:

— Все хорошо. А уже отправила отчет. Что-то еще?

— Да. Присмотрите за Вороножским — он обещал новый катализатор для топлива. Это важно.

— Разумеется. Удачной… экспедиции.

В трубке раздались короткие гудки. Что ж, все правильно. Работа прежде всего. Личному в моей жизни места пока нет.

Отдельный блок распоряжений касался главного проекта — нашего танка. Я достал папку с грифом «Совершенно секретно». Снова позвонил в Нижний, в спецпроизводство.

Звонарев ответил сразу. Я прижал трубку к уху:

— Мирослав Аркадьевич? Давайте полный отчет по дизелю. Особое внимание уделите системе охлаждения. Как у нас там с запуском производства тягачей? Они срочно нужны для транспортировки машин.

Мы поговорили полчаса.

Следующий звонок снова в конструкторское бюро:

— Сорокин? По башне танка необходимо усилить бронирование верхнего лобового листа. Данные испытаний у Полуэктова. И надо ускорить работу над стабилизатором орудия.

Отдельно связался с Гаврюшиным:

— Владислав Арнольдович, что там с новыми прицелами?

— Работаем, Леонид Иванович. ВООМП обещал первую партию через две недели.

— Хорошо. Держите вопрос на контроле.

Последний звонок Мельгунову:

— Платон Игнатьевич, по ходовой части нужны результаты полевых испытаний. Особенно по гусеницам, как они поведут себя на пересеченной местности.

Я слышал в трубку, как он что-то быстро записал:

— Сделаем. Еще до вашего отъезда будет полный отчет.

Я откинулся в кресле. Танковая программа не должна останавливаться даже на день. Слишком много поставлено на карту. Впрочем, если найдем нефть — решим и проблему с топливом для наших дизелей.

Еще раз просмотрел списки распоряжений. Каждый знает свое дело, каждый на своем месте. Надеюсь, империя будет функционировать как часы, пока я занимаюсь нефтью.

Утром предстояло отправляться в экспедицию. Я подошел к окну. В цехах горели огни, шла ночная смена. Где-то там, в сотнях километров отсюда, нас ждала большая нефть. Надо успеть до морозов.

После раздачи всех поручений я взглянул на часы — уже почти одиннадцать. Степан дремал в машине у подъезда заводоуправления. В другой вечер я бы поехал домой, но сейчас нет времени.

— На Артиллерийскую академию, — сказал я, садясь в «Бьюик».

У меня еще одна важная встреча. Перед отъездом следовало посоветоваться с Ипатьевым. Его опыт в анализе нефти мог оказаться бесценным. К тому же, зная академика, я был уверен, что он еще работает, несмотря на поздний час.

По пустынным улицам осенней Москвы машина быстро домчала нас до старинного здания академии. В окнах лаборатории действительно горел свет. И, судя по силуэтам за шторами, там шла активная работа.

Старинные часы на башне бывшей Михайловской артиллерийской академии пробили одиннадцать, когда я поднялся по гулкой лестнице. Из-за двери лаборатории доносился приглушенный голос Ипатьева, объяснявшего что-то Величковскому. Время для важного разговора.

В лаборатории Ипатьева горел свет, несмотря на поздний час.

Академик склонился над своей «старушкой», установкой высокого давления, а Величковский что-то записывал в лабораторный журнал. Знакомый запах реактивов смешивался с ароматом крепкого чая из начищенного до блеска самовара.

— А, Леонид Иванович, — Ипатьев поднял голову от манометра. — Мы как раз закончили серию опытов с новым катализатором. Получили весьма любопытные результаты.

— Владимир Николаевич, — я присел к столу, где были разложены результаты анализов. — Завтра отправляемся. Хотел посоветоваться насчет анализа проб.

Ипатьев снял защитные очки:

— Гавриил Лукич показывал мне списки оборудования для полевой лаборатории. Неплохой набор, но… — он задумчиво потер подбородок. — Для сернистой нефти потребуются дополнительные тесты.

— Именно об этом я и хотел поговорить.

Величковский разлил чай в тонкие фарфоровые чашки:

— Нефть в том районе может быть весьма специфической. Высокое содержание серы, парафины… — он достал из ящика стола какие-то старые записи. — Вот, нашел данные по анализам проб из соседних районов еще с дореволюционных времен.

Ипатьев склонился над пожелтевшими страницами:

— Любопытно… Очень любопытно… — он вдруг быстро направился к шкафу с реактивами. — Вот что, молодые люди. Для такой нефти нужен особый подход к анализу.

Следующие полчаса он объяснял тонкости работы с высокосернистой нефтью. Его длинные пальцы быстро чертили схемы анализов, а глаза загорались, когда речь заходила о новых методиках.

— И непременно проверьте содержание ванадия, — закончил он. — Это может быть ключом к разработке новых катализаторов.

— А что с переработкой такой нефти? — спросил я, делая пометки в блокноте.

Ипатьев оживился еще больше:

— О, тут открываются интереснейшие перспективы! При правильном подборе катализаторов можно получить уникальные продукты. Я как раз работаю над новой системой.

Величковский мягко кашлянул:

— Владимир Николаевич, может быть, сначала все-таки найдем саму нефть?

Академик чуть смутился:

— Да-да, конечно… Но все же, — он повернулся ко мне, — как только получите первые пробы, немедленно телеграфируйте. Я подготовлю специальную установку для исследований, — Ипатьев подошел к большой геологической карте, висевшей на стене. — Кстати, а где именно планируете искать?

Я показал на карте отмеченный район:

— Вот здесь, в восточной части Татарской АССР.

Ипатьев склонился над картой, его пальцы быстро пробежали по отмеченным точкам:

— Хм… Интересный выбор. Очень интересный… — он вдруг направился к книжному шкафу и достал какой-то старый журнал. — Вот, еще в четырнадцатом году была статья о геологическом строении этого района.

Величковский подошел ближе:

— Владимир Николаевич, вы о работе Губкина?

— Именно! — Ипатьев быстро перелистал пожелтевшие страницы. — Смотрите, уже тогда он отмечал сходство геологических структур с бакинскими. Особенно вот здесь, — его палец остановился на карте чуть южнее Бугульмы.

— А что скажете про район восточнее? — спросил я как можно небрежнее.

Ипатьев внимательно посмотрел на меня поверх пенсне:

— Знаете, в девятьсот седьмом году я консультировал одну частную компанию. Они собирались искать нефть как раз в тех местах. Но помешала война… — он помолчал. — А ведь там действительно очень перспективный район. Особенно если учесть характер осадочных пород.

— Почему вы так считаете?

— Видите ли, — академик снова склонился над картой, — здесь проходит древняя тектоническая структура. В таких местах часто образуются природные ловушки для нефти. К тому же… — он достал еще какие-то старые записи, — в том районе есть выходы природных газов. А это верный признак.

Величковский тоже заинтересовался:

— Помню, геологи находили там битуминозные породы…

— Вот-вот! — оживился Ипатьев. — И характер этих битумов очень показателен. Я тогда как раз разработал новый метод анализа… — он снова устремился к шкафу с бумагами.

Я с интересом наблюдал, как два ученых увлеченно обсуждают геологию района. Интуиция явно не подводила академика. Он фактически указывал на район будущего Ромашкинского месторождения, сам того не подозревая.

— Единственное, — Ипатьев вдруг остановился, — там могут быть сложности с бурением. Породы довольно крепкие. Потребуется особое оборудование.

— Об этом мы позаботились, — успокоил я его. — Рихтер модифицировал буровые станки.

— Отлично, — кивнул академик. — И все же… — он еще раз внимательно посмотрел на карту. — Знаете, у меня такое чувство, что вы выбрали очень правильное место. Даже не могу объяснить почему, но… — он улыбнулся. — Иногда интуиция ученого подсказывает верное решение раньше, чем появляются доказательства.

Я промолчал. Если бы он только знал, насколько точна его интуиция.

— Обязательно, — я взглянул на часы. — Что ж, товарищи, уже поздно…

— Подождите, — Ипатьев вдруг направился к дальнему шкафу. — Вот, возьмите, — он протянул мне потертую записную книжку в кожаном переплете. — Здесь мои заметки по анализу различных типов нефти. Пригодится.

Когда я уже был в дверях, он окликнул меня:

— И помните, главное не только найти нефть, но и понять ее характер. Каждое месторождение уникально, как человеческая личность.

На улице холодно и темно. Где-то вдалеке гудел маневровый паровоз, на станции готовили наш состав к отправке. А в окнах лаборатории все еще горел свет. Ипатьев возвращался к своим опытам.

Я бережно спрятал записную книжку академика во внутренний карман. Завтра начинается новый этап. И, кажется, наша команда становится еще сильнее.

Теперь я со спокойной душой вернулся домой. Собрал вещи, лег спать. Утром Степан отвез меня на вокзал.

Товарная станция гудела, как растревоженный улей. В предрассветных сумерках по путям метались маневровые паровозы, слышались окрики составителей, звенели сцепки вагонов. На первом пути формировался наш особый состав.

Рихтер, с блокнотом в руках, руководил погрузкой оборудования:

— Осторожнее с лебедкой! — его обычно спокойный голос приобрел командные нотки. — Это прецизионный механизм, а не мешок с картошкой!

Грузчики, кряхтя, устанавливали тяжелое оборудование на специальные деревянные подставки. Рихтер лично проверял каждое крепление.

Лапин громыхал где-то в хвосте состава:

— Котлы — в последний вагон! И соляру туда же! А ящики с инструментом — в теплушку, к людям поближе.

Я сверился со схемой состава. Двенадцать вагонов: три платформы с буровыми станками, крытый вагон с лабораторией, две теплушки для людей, вагон-кухня, три товарных вагона с оборудованием и запчастями, цистерна с соляркой и вагон с паровыми котлами.

Кудряшов колдовал над погрузкой лаборатории:

— Нет-нет, ящик с ареометрами нужно закрепить вертикально! И термометры Бекмана отдельно, в специальный футляр.

Начальник станции, пожилой железнодорожник с седыми усами, протянул мне путевые документы:

— Все готово, товарищ Краснов. Прямая отправка до Уфы, там смена паровоза и дальше по ветке. Я дал телеграммы по всем станциям, будут пропускать вне очереди.

— Спасибо, — я проглядел бумаги. — А военный транспорт?

— Уже в пути. Должен подойти к месту через три дня.

Со стороны депо послышался свисток, там подавали паровоз. Мощный «Эш» с красной звездой на тендере величественно выплыл из утреннего тумана.

— Леонид Иванович! — окликнул Рихтер. — Тут с креплением второго станка вопрос.

Следующий час прошел в решении бесконечных мелких проблем. Где закрепить запасные части, как разместить продовольствие, куда поставить полевые рации.

Наконец все было готово. Начальник станции взглянул на часы:

— Через десять минут отправление. Путь свободен до самого Мурома.

Я в последний раз обошел состав. В теплушках уже расположились буровики и механики. Кудряшов проверял лабораторию. Лапин командовал погрузкой последних ящиков с инструментом.

— Ну что, начинаем? — Рихтер подошел, пряча блокнот в карман. На его лице читалось плохо скрываемое воодушевление.

Паровоз дал первый гудок. Через пять минут мы отправлялись навстречу большой нефти. Начиналось главное приключение моей новой жизни.

Где-то на востоке из-за крыш пакгаузов поднималось холодное октябрьское солнце.