Союз трёх императоров

Секретная экспедиция

а, знакомые все лица собрались на яхте американского президента! В комфортабельном салоне «Мэйфлауэра» во главе стола опять сидел избранный на второй срок президент Вудро Вильсон, по правую руку – его советник «Полковник» Хаус, по левую – госсекретарь Роберт Лансинг. Также присутствовали директор Бюро расследований Александер Биласки, банкиры Рокфеллер-старший, Морган-младший, Джордж Бойкер и Сэмюэль Сакс – единственный, кто не был замечен на похожей встрече на борту яхты три года назад.

Слово взял президент:

– Помнится, известный военачальник генералиссимус Монтекукколи говорил: «Для ведения войны нужны три вещи – во-первых, деньги, во-вторых, деньги и в-третьих, ещё раз деньги!» Маркс и его последователи лопочут что-то невнятное про революционную обстановку, кризис власти… Всё это чушь! Для революции, как и для войны, тоже нужны всего три вещи: деньги, деньги и ещё раз деньги! По сути, война и революция – это одно и то же. Ведь их цели одинаковы: отнять у других и присвоить себе. А малую часть отнятого кинуть в голодную толпу. Разница между войной и революцией лишь в том, что во время войны отбирают у чужих, а во время революции – у своих. Свои ближе, их богатство раздражает больше… Поэтому организовать революцию проще и дешевле, чем войну. Желающие пограбить и помародёрствовать всегда найдутся – человеческая сущность во все эпохи и у всех наций тоже одинакова.

Президент снял пенсне, протёр запотевшие стёкла платком и подвёл итог:

– В Маньчжурии двадцать пять миллионов желтокожих нищих – вот главная движущая сила революции, способной смести любую власть! Надо их организовать и легонько подтолкнуть…

Разумеется, на столь важное дело придётся немного раскошелиться. Вы меня слышите, господа банкиры?

Самая масштабная бомбардировка Токио состоялась 7 июля 1918 года. В этот день на японскую столицу дождём посыпались бомбы сразу с десяти цеппелинов. Успеху операции спо-

собствовала благоприятная погода – попутный ветер и низкая облачность, позволившая воздушным дредноутам достичь цели незамеченными. Смертоносный груз падал с огромной высоты – более семи километров, и потому воздушные корабли были недосягаемы ни для японских истребителей, ни для зениток.

«Цыпу номер пятнадцать» впервые самостоятельно вёл лейтенант Мунивердич. Накануне операции его начальника капитана 2-го ранга Лемишевского перевели на только что прибывший из Германии цеппелин «Ц-17», а Гремислава назначили временно исполняющим должность командира «Ц-15».

Впоследствии одни историки назовут эту бомбардировку самой успешной, а другие – самой бесчеловечной воздушной операцией Великой войны. Она была тщательно спланирована и грамотно осуществлена. Все одиннадцать воздушных крейсеров вышли на цель и без потерь вернулись на базу. Если бы не серьёзные повреждения цеппелина «Ц-9» при швартовке (его ветром навалило на причальную мачту), то проведение операции вообще можно было бы считать идеальным.

Воздушные крейсера применяли фугасные и новейшие германские зажигательные бомбы весом по 10 кг, начинённые бензолом. Последние во время горения достигали температуры в 3000 градусов Цельсия, из-за чего потушить их было крайне трудно. Учитывая, что 90 процентов жилых зданий японской столицы были построены из дерева, бамбука, а то и картона, вспыхнувшие в городе пожары нанесли колоссальный ущерб. В американской прессе приводились данные, что в Токио сгорело дотла 60 % всех построек и погибло более 30 тысяч мирных жителей. Всё это, конечно, прискорбно, но современная война неизбежно требует подобных жертв, что бы там ни пытались лепетать отдельные юродивые гуманисты….

Цеппелин «Ц-15» сбросил наибольшее количество бомб – 440, а их общий вес превысил три тонны. За успешное выполнение задания его командир лейтенант Мунивердич был удостоен высокой чести стать седьмым по счёту кавалером только что учреждённого наместником ордена Золотого орла. Увесистый знак из драгоценных металлов вручали во Владивостоке. Что и говорить, награда престижная, но Гремислав всё же был несколько разочарован. Он полагал, что вполне достоин ордена Святого Георгия, который в глазах офицерства считался более почётным. Тем более что Георгиевскими кавалерами были оба его друга-однокашника – и Казанцев, и Аренс.

В Маньчжурии тем временем становилось всё неспокойнее. Хотя линия фронта отодвинулась далеко на восток, на границу с Кореей, и территория бывшей китайской провинции теперь находилась в глубоком тылу, здесь росло напряжение, обострились социальные и национальные противоречия. То тут, то там возникали беспорядки, активизировались хунхузы. Чувствовалось, что вот-вот может произойти катастрофической силы взрыв. Над Желтороссией нависла зловещая тень событий 1900 года, известных как восстание ихэтуаней, или, как их тогда называли, «боксёров». А на самом деле то была первая русско-китайская война. Противоборство рас – жёлтая против белой.

Президент Вудро Вильсон в своей речи на борту яхты «Мэйфлауэр» немного исказил цифры, но в основном был прав. К 1918 году на территории Маньчжурии (без Кореи) проживало около 22 миллионов человек – китайцев, корейцев и маньчжур (по факту тех же китайцев). А всё православное население российского Дальнего Востока, включая крещёных якутов, чукчей и прочих туземцев, – лишь миллион. В двадцать два раза меньше! Уссурийский край, Приамурье и Забайкалье стремительно желтели, причём в основном за счёт хлынувших туда хунхузов. Россия повторила ошибку «просвещённых» европейских наций, открывших двери своих столиц переселенцам из далёких колоний. Слишком быстрое и не всегда оправданное расширение границ заложило под фундамент империи мину замедленного действия. Причём замедление взрывателя этой мины оказалось совсем малым…

Штабс-капитан князь Любич долго присматривался к Аренсу и наконец решил, что тот достаточно подготовлен к важному конфиденциальному разговору. И в один прекрасный момент – впрочем, не такой уж прекрасный – огорошил барона крамольной тирадой:

– Я вам скажу то, чего не должен говорить. Мы не можем передавать всю информацию в штаб наместника. Поскольку по информации из Петербурга, о планировавшихся беспорядках наместник знал, но ничего не сделал, чтобы их предотвратить. Есть все основания полагать, что мятеж – часть хорошо подготовленного плана, к которому приложил руку и наш славный «адмирал обеих Индий и пустыни Гоби».

– Да вы что?! Это же чья-то клевета! Такого просто не может быть! – опешил Аренс. Если бы он услышал такое не от Любича, а из уст любого другого человека, то немедленно сдал бы того в полицию или даже заколол кортиком. Но к князю он относился с невероятным пиететом и потому пребывал в полной растерянности.

– Ну, я всего вам рассказать не могу… Да и эту информацию я не имел права разглашать. Но бонапартистские амбиции наместника известны. Он – герой, пользуется народной любовью… Как вы думаете, зачем он упросил государя императора назначить его наместником?

– А что, это он сам просил? Разве его не назначили против его воли?

– Конечно, не против воли! Наместничество – это лишь платформа для отделения от России и провозглашения Дальневосточной или Восточно-Маньчжурской империи.

– Откуда вы это знаете? – голос Романа сорвался почти на крик. – Нет, я отказываюсь в это верить!

– Тссс, ради Бога, тише!.. А вас никто не заставляет верить. Просто я поделился некоторой информацией. Подумайте на досуге, переберите факты. Только о нашем разговоре не должен знать никто. Надеюсь, вы это хорошо понимаете.

Аренс молча кивнул. Раздавленный услышанным, он чувствовал себя прескверно.

– Да, вот ещё что: внутренняя обстановка в городе может со дня на день резко ухудшиться, – сказал напоследок Любич. – Будьте к этому готовы. И постарайтесь не отлучаться далеко – возможно, нам очень понадобится встретиться.

С ледокола «Казак Хабаров» на причал сошли Аренс, штабс-капитан Любич и два сухопутных унтер-офицера. Последние выгрузили на берег пару больших ящиков.

Любич предъявил временно исполняющему должность командующего эскадрой воздушных кораблей капитану 1-го ранга Дорожинскому своё удостоверение и документ за подписью начальника Генштаба.

– Вот предписание… На одном из ваших цеппелинов, предпочтительно на «Ц-15», нужно срочно смонтировать новую радиостанцию. Вскоре нам с вами предстоит выполнить секретное задание особой важности. А прежде надо будет совершить пробный полёт, чтобы проверить аппаратуру в воздухе.

Командиру «Ц-15» было приказано взять на борт троих сотрудников особой секретной группы. В предъявленном ему списке Мунивердич с удивлением обнаружил фамилию Аренс. «Вот это да! Конспиратор!»

Тем временем Любич подробно расспрашивал Мунивердича и ставил карандашом непонятные закорючки в своём блокноте.

– А сколько минимально человек могут управлять полётом цеппелина, без учёта стрелков?

– По штату – десять. Если напрячься, можно управиться вшестером. Но это только при полётах на небольшие расстояния. Если находиться в воздухе сутки и больше, то необходимы две вахты – значит, минимум восемь человек.

– А вчетвером никак не справиться?

– Очень трудно. Пилот, второй пилот (он же штурман), два моториста – по одному в каждой гондоле – уже четверо. Если для тангажа понадобится менять положение балансировочного груза, делать это придётся кому-то из мотористов. Значит, на какое-то время моторы останутся без присмотра и регулировки, что опасно… Ну, и опять же: это численность одной вахты, то есть на полёт продолжительностью в 12-14 часов, не больше.

– Понятно. А можно ли посадить цеппелин на землю? В неподготовленном месте – в поле или на лесной поляне?

– Можно, но, во-первых, для этого в точке посадки должна находиться обученная команда швартовщиков – желательно человек тридцать. Во-вторых, необходима ровная площадка без деревьев и сооружений, на которые можно невзначай напороться. В-третьих, приземлиться можно только в штиль или при очень слабом ветре. Но вообще посадка цеппелина непосредственно на землю – дело очень рискованное, его желательно всячески избегать.

– Надо придумать, как при необходимости совершить посадку самим, без посторонней помощи, – приказным тоном объявил князь Любич. – С наименьшим риском и на любой местности. Возможно, что в тайге или на горном склоне.

Задача казалась невыполнимой, но изобретательный Мунивердич таки придумал, как её решить! Он предложил оснастить опускаемую наблюдательную гондолу – пресловутый «швах-гроб» – парой четырёхлапых морских – так называемых «мёрт-

вых» – якорей на коротких канатах. «Швах-гроб» выпускается метров на пятьдесят вниз и цепляется за грунт. Из него выходят один или два воздухоплавателя, крепят якоря как следует, а затем дирижабль с помощью собственной лебёдки подтягивается к наблюдательной гондоле, спускаясь до высоты пятнадцати-двадцати метров, а при благоприятной погоде даже ниже. Строго говоря, посадки как таковой воздушное судно не совершает; оно остаётся на относительно безопасной высоте, но при этом появляется возможность высадить или наоборот, принять с земли одного-двух человек.

Якорную систему Мунивердича испытали в середине октября на берегу залива. В безветренную погоду она показала себя вполне работоспособной. Некоторую сложность представляла только съёмка «швах-гроба» с якорей, но, учитывая, что данная операция рассматривается как экстремальный случай, посчитали допустимым вариант обрубания якорных канатов. Присутствовавший на испытаниях князь Любич в целом остался доволен.

Тем временем барон Аренс интенсивно осваивал штурманское дело, а Гремислав подшучивал над ним и цитировал указ Петра Великого: «Штурман персона подлая, но дело своё знает зело… Посему в кают-компанию пущать и привилегии оказывать!»

В первых числах ноября в Стрелке снова появился князь Любич в сопровождении Аренса, незнакомого подпоручика и троих сумрачных субъектов в штатском. Бессменному командующему воздушной эскадрой полковнику Никитину он предъявил письменный приказ из Санкт-Петербурга за подписью – ни много ни мало – начальника Генерального штаба генерала Янушкевича. В приказе говорились, что штабс-капитан Любич назначается командующим специальной воздушной операцией на цеппелине «Ц-15» в интересах Особого делопроизводства Генштаба, и все привлечённые к операции лица обязаны неукоснительно выполнять все его приказания. Посвящённые знали, что под невзрачным обозначением «Особое делопроизводство» скрывается главное военное разведывательное управление Империи. Полковник Никитин относился к числу посвящённых. Он испытующе взглянул на штабс-капитана и после небольшой паузы представил его Мунивердичу как непосред-

ственного начальника – на время предстоящего полёта. Ещё раз пробежав приказ глазами, добавил:

– Специальная воздушная операция будет совершенно секретной, поэтому о ней не должен знать никто. Насколько я понимаю, из здесь присутствующих всей полнотой информации обладает только штабс-капитан Любич. Поэтому все вопросы задавать лично ему. Лишь он один сможет на них ответить. Если сочтёт нужным.

Подготовка к полёту началась с того, что на обшивке цеппелина закрасили номер «15». Погрузили столько запасов и топлива (на бомбодержателях были установлены четыре запасных тысячелитровых бака с бензином), что Гремислав поинтересовался:

– Ваше сиятельство, мы что, собираемся в кругосветное путешествие?

Сказал он это полушутя, но задумчивый ответ Любича его несколько озадачил:

– Может быть… Кто знает?

Лишь после того, как цепеллин поднялся в воздух, штабс-капитан Любич огласил маршрут следования. К удивлению воздухоплавателей, им предстояло лететь не в Японию и не в Америку, а на Байкал. Конечный пункт первого этапа операции (слова «первого этапа» князь выделил голосом) – промежуточная база Большие Коты. Три года назад Мунивердич уже был там: следуя из Германии на «Ц-7», он трое суток ждал погоды именно в Больших Котах. «Невероятная глушь. Интересно: что мы там забыли?» – недоумевал Гремислав, но задавать лишние вопросы не стал. Князь облачил этот полёт столь плотной завесой секретности, что выпытывать у него какие-либо подробности было бесполезно. Его ответ можно предугадать: мол, придёт время – узнаете…

Цеппелин взял курс на северо-запад. Погода в целом благоприятствовала: хотя температура по Цельсию опустилась ниже нуля, но ветра практически не было. Пройдя сквозь низкую облачность, воздушный корабль оказался в лучах осеннего солнца. Глядя на белую вату облаков, простиравшуюся во все стороны до самого горизонта, Мунивердич посочувствовал Аренсу:

– Ну, штурман, отдыхать тебе не придётся. Чувствую, идти нам до самого Байкала по счислению!

И деревушка Большие Коты на северном берегу Байкала, и находившаяся в двух верстах от неё промежуточная база цеппелинов, выглядели полузаброшенными. В деревне летом жили старатели, пытавшиеся мыть золото в руслах близлежащих речек, но с наступлением холодов они разъезжались кто куда. Оставались зимовать в Больших Котах человек двадцать бывших каторжан. На воздухоплавательной базе несли службу пятеро вольноопределяющихся солдат и поставленный над ними командир в чине старшего унтер-офицера.

«Интересно, из каких соображений воздухоплавательная база была построена именно здесь? – недоумевал Аренс. – И бензин, и прочие грузы сюда можно лоставить из Иркутска лишь пароходом. Когда же Байкал и Ангара сковываются льдом, снабжение базы превращается в большую проблему. Наверное, поэтому здесь такое запустение…»

Впрочем, громкое наименование «воздухоплавательная база» мало подходило к тому, чем на самом деле являлся сей военный объект. Все его сооружения – одна металлическая причальная мачта с ручным кабестаном, топливный склад, казарма, отдельная изба, баня, конюшня и дровяной сарай. Имущество – телега, двое саней и вытащенный на берег баркас; вооружение – четыре трофейные японские винтовки. Ну, ещё две лошади и три собаки. И всё. Правильнее было бы назвать эту «базу» таёжной заимкой.

Здесь, в безлюдной глуши, цеппелин «Ц-15» простоял почти два месяца, и здесь же его экипаж встретил новый 1919 год.