Союз трёх императоров

Тот самый герой Казанцев

Через три дня после прибытия в Копенгаген лидер эсминцев «Марксмен» посетил новый командующий Балтийским флотом адмирал Непенин, недавно сменивший на этом посту адмирала Канина. К торжественному событию Казанцев успел приобрести в долг погоны и пижонские белые перчатки из замши. В итоге он выглядел крайне живописно: в кителе английского петти-офицера с русскими мичманскими погонами, высоких сухопутных ботинках на шнуровке, колониальном пробковом шлеме и с огромным искривлённым кортиком британского образца. Этот кортик был реквизирован у бывшего командира лидера «Марксмен» уоррент-офицера Корнелла перед тем, как тот отправился в германский плен.

Командующий флотом выслушал краткий доклад Казанцева, высокопарно поздравил его и сообщил крайне приятную новость: за беспримерный подвиг ему досрочно присваивается звание лейтенанта. И тут же дал указание адъютанту проконтролировать, чтобы герою срочно выправили новые документы и выплатили жалованье за все месяцы, проведённые им в логове врага. Что же касается английских соратников Казанцева, то МакГроверу с благословления адмирала Непенина разрешили выехать в Швецию, откуда он планировал на нейтральном пароходе отбыть в родную Канаду. По такому случаю ему выписали премию, компенсирующую транспортные расходы. А мичмана Баркли и чернокожего кока Бобо зачислили в штат службы связи и разведки Балтийского флота; им надлежало в течение двух дней отбыть в Гельсингфорс.

Распрощавшись с английскими друзьями-соратниками (аж комок в горле), Вова-Казанова остался в одиночестве и вдруг со страшной силой затосковал по дому и своим близким. Ему мучительно захотелось в Москву к матери, отчиму и сестре. И в родовое имение на Волге, куда он в детстве и отрочестве ездил каждое лето. А ещё – в Севастополь, где на Мичманском бульваре наверняка всё так же играет оркестр, а вдоль набережной фланируют прелестные барышни в белых платьях… платьях… Стоп! А где сейчас Лиза, моя маркиза Мона Лиза? Где она, что с ней произошло за долгие месяцы разлуки? Не забыла ли она дерзкого мичмана, с которым столь самозабвенно грешила в городе Париже?..

В ожидании решения начальства насчёт своей дальнейшей службы Казанцев жил на спасательном судне «Воин». Обещанных денег пока не было, поэтому портовые бордели он обходил стороной и почти всё свободное время проводил в библиотеке Русского морского собрания. Жадно читал газеты – хотелось знать, что произошло в стране и в мире за прошедшие девять месяцев.

Новостей было много.

В ноябре 1916 года скончался австрийский император, по совместительству венгерский король Франц-Иосиф. Трон занял его внучатый племянник Карл I. Газеты и журналы публиковали обновлённые портреты лидеров государств Тройственного Союза. Казанцев отметил про себя, что в триумвирате императоров юный Карл выглядит как-то несерьёзно…

В декабре того же года в российской столице произошло громкое убийство – от руки заговорщиков пал Григорий Распутин. Казанцев не знал, как к этому событию относиться. Молва преподносила «старца» как личность крайне одиозную, однако на самом деле он вряд ли был столь демоничен и всесилен, как ему это приписывают. К убийству оказались причастны представители высшей знати и даже родственники самого царя. Тот факт, что с убийцами обошлись довольно мягко (Великого князя Дмитрия Павловича сослали в Персию, князя Феликса Юсупова – в его поместье в Курской губернии) свидетельствовал, что отношение к Распутину и в ближайшем окружении Николая II было неоднозначным…

А вот совершенно чудовищная весть из Британии: убийство королевской семьи! Зверское и бессмысленное: Георг отрёкся от престола и ни в какой политической жизни не участвовал. Тихо жил в шотландском замке Балморал, никого не трогал… Но в один несчастливый день в замок ворвалась банда красных негодяев, размахивавших револьверами и какой-то липовой бумажкой – постановлением неведомого «революционного трибунала». Итог ужасен: король, королева, их единственная дочь-принцесса и двое младших сыновей были в упор расстреляны в подвале, а Балморал разграблен. Выходит, гулявшие по Эдинбургу слухи – правда?! Какой кошмар!

Наконец, совсем недавнее сообщение: в Лондоне приговорена к смертной казни немецкая шпионка, куртизанка, танцовщица и светская львица Маргарета Гертруда Зелле, более известная под сценическим псевдонимом Мата Хари. Приговор приведён в исполнение в Тауэре, ставшим центром новой красной инквизиции. Говорят, перед казнью талантливая актриса была на удивление спокойна и даже послала воздушный поцелуй своему палачу – командиру расстрельной команды…

В канцелярии российского посольства в Копенгагене, которое одновременно являлось и штабом Балтийского флота, Казанцев получил предписание отправиться в Либаву. Вечером того же дня он отбыл по назначению на рейсовом пароходе «Фиония».

Серое небо, серое море, сырость и противный холодный ветер… И это – август?! Ах, где мои пальмы, пляжи, таверны? Средиземноморские красоты и африканские верблюды? Где куртизанки, кокотки и шансоньетки? Где, наконец, оркестр, встречающий вернувшегося героя? Вместо всего этого откуда-то сверху донёсся шёпот – вероятно, глас Всевышнего: «Ты на Родине, сын мой»…

Зато командир 3-го Либавского флотского экипажа капитан 1-го ранга Яковлев встретил Казанцева очень радушно. Он понимал, что захват фактически одним человеком неприятельского боевого корабля и пополнение им Российского флота – случай беспрецедентный. И Яковлев всячески способствовал тому, чтобы вокруг головы лейтенанта Казанцева воссиял нимб Героя с большой буквы, и чтобы тот оказался в центре внимания общественности.

Накануне дня поминовения «Бессребреников Косьмы и Дамиана, в Риме пострадавших» Казанцева оповестили, что с ним жаждет познакомиться некий профессор Христофор Ямжбицкий, специально приехавший из Москвы. На следующий день он явился в дворянское собрание и угодил на помпезно-официальное мероприятие, устроенное в его честь и одновременно в честь визита московского гостя. За длинным столом собрался весь цвет либавского общества; на самые почётные места в центре усадили «видного историка» Ямжбицкого и лейтенанта Казанцева. Внешне Христофор Брониславович оказался не очень видным, но зато важности в нём было сверх всякой меры. Он представился преподавателем Московского университета и заявил, что являлся любимым учеником почившего несколько лет назад академика Василия Ключевского – того самого, что написал популярное четырёхтомное «Краткое (!) пособие по русской истории». На самом деле Ямжбицкий не являлся ни профессором, ни преподавателем университета – он был всего лишь учителем истории в одной из московских гимназий. Правда, он написал дюжину статей, опубликованных рядом исторических журналов, и посему в узких профессиональных кругах обладал определённой известностью. Здесь, в Либаве, его, конечно, никто не знал, и поэтому самозваный профессор приписывал себе несуществующие титулы с особым удовольствием и без боязни быть уличённым во лжи.

После того, как московский историк был представлен почтенной публике, он взял слово и первым делом объявил, что очень рад лично познакомиться с героем – олицетворением морской славы современной России. Однако после этой фразы всякий интерес к Казанцеву со стороны Ямжбицкого мгновенно угас, и дальше в течение полутора часов историк с гордостью рассказывал лишь о себе, своих изысканиях и достижениях в области исторической науки. Собравшимся за столом пришлось выслушивать пространное повествование об истории рода Ямжбицких, идущей от шляхтичей XVI века, о том, как доблестно защищали Отечество (не конкретизируя, какое) его предки, и о том, как он, Христофор Брониславович, продолжает славные традиции своей фамилии, снискав лавры на ниве педагогики, научных исследований и исторической публицистики. Степень бахвальства оратора была поистине запредельной. Казанцев от скуки принялся считать, сколько раз уважаемый историк в своей речи произнесёт местоимение «я», но на четвёртой сотне сбился… Завершив выступление, господин Ямжбицкий поблагодарил всех за внимание и засобирался на поезд. Казанцев недоумевал: зачем этот, по его определению, «московский самовлюблённый дегенерат» вообще приезжал в Либаву?! Ну не затем же, чтобы разок пообедать за счёт дворянского собрания!..

Ответ на этот вопрос несколько прояснился лишь много лет спустя, когда в одной из московских газет Казанцеву попался некролог по случаю кончины «видного отечественного историка и педагога». Помимо нудного перечисления существующих и несуществующих заслуг преставившегося лжепрофессора, в публикации говорилось, что Христофор (Кшиштоф) Ямжбицкий творил не только в тиши кабинета, но и в опасных экспедициях и даже в командировках на театры военных действий. Так, в годы Великой войны он выезжал на передовую базу флота и там «участвовал в работе штаба, руководившего захватом и переходом в Россию новейшего английского эсминца». «Вот оно как! Оказывается, Христофор Брониславович наведался тогда в Либаву, чтобы свою биографию приукрасить!» – догадался Казанцев, но тут же умолк и перекрестился: о покойниках либо – хорошо, либо – ничего.

Не успели проводить господина Ямжбицкого на поезд, как в Либаву нагрянула другая знаменитость – корреспондент журнала «Морской сборник» и одновременно известный писатель-маринист лейтенант Шлыгин. Владисвет Вильямович (так звали писателя по имени-отчеству) был довольно известен в морских кругах и обласкан флотским начальством. В частности, за цикл публикаций, изобличающих подрывшую деятельность евреев на Черноморском флоте в 1905-1906 годах, Шлыгину была присуждена литературная премия имени Георгия Победоносца. К Казанцеву корреспондент приехал с конкретным заданием – написать о моряке-герое заметку для своего журнала и литературный очерк для какого-нибудь популярного издания.

В отличие от встречи с московским гостем, которая была относительно кратковременной и невероятно скучной, общение с лейтенантом Шлыгиным растянулось на целую неделю и носило крайне разгульный характер. Как оказалось, Владисвет Вильямович среди коллег имел заслуженное прозвище Владибаб и по пристрастию к женскому полу мог дать фору самому Вове-Казанове. Кроме того, свою службу на флоте Шлыгин начинал именно в Либаве и потому прекрасно ориентировался в местных кабаках и борделях. В течение недели оба лейтенанта перемещались из одного злачного места в другое, предаваясь разнузданному пьянству и разврату. «Чёрная Ляля», «Отель де Ром», кафе «Бониц», Эспланада с отзывчивыми барышнями, укромные места в Купальном парке, номера в гостинице «Санкт-Петербург»… Как-то утром Казанцев проснулся в палате либавского госпиталя и долго не мог понять, что стряслось, и как он здесь очутился. Как выяснилось, ничего страшного не произошло – просто накануне вечером Шлыгин затащил его к своей давней знакомой – сероглазой сестре милосердия Мари и её лихим подружкам. Ох, и оттянулись же лейтенанты той ночью! Однако Казанцев абсолютно ничего не помнил. Крайне обидно: ведь наверняка было столько всего интересного…

Когда командировка корреспондента «Морского сборника» на действующий флот закончилась, и тот, до конца не протрез-

вев, укатил в столицу, Казанцев осознал, что об угоне английского эсминца они вроде бы ни разу и не поговорили. Только о дамах, женщинах, девицах, фифах, кокотках, профурсетках, путанах, куртизанках, бабцах и бабищах… Ну, и немного о коньяке, бренди, водке, роме, кальвадосе, мадере, хересе, мускателе, малаге, кьянти (термин «шило» в лексиконе моряков в те годы ещё отсутствовал)… «Интересно, что же он обо мне напишет?» – подумал обессилевший от беспробудного пьянства герой флота Российского. Впрочем, в тот момент для него куда важнее было добраться до ближайшего питейного заведения и привести себя в чувства бокалом шампанского или парой кружек пива. А как его изобразит именитый писатель, ему было совершенно безразлично.

Впрочем, Вова-Казанова слегка лукавил. Когда в популярном литературно-художественном еженедельнике «Искры» – приложении к газете «Русское слово» – вышел очерк «Потомкам в пример, или Новый герой нашего времени», новоявленный лейтенант не скрывал гордости. Владисвет Шлыгин изобразил Казанову воплощением бесстрашия, не стеснялся излишнего пафоса и не скупился на эпитеты и сравнения. Писатель называл его то новым героем нашего времени, то рыцарем без страха и упрёка, то обыгрывал созвучность фамилий Казанцев – Казарский… «Говорят, один в поле не воин, – писал велеречивый Владисвет Вильямович. – А уж в море – тем более. Но Владимир Казанцев доказал обратное. Он один в море – не просто воин, а воин-победитель! Храбрость, дерзость и смекалка позволяют одному человеку взять в плен новейший вражеский эсминец!». В заключении автор утверждал, что сонм героев флота Российского просто обязан начинаться со скромного, но отважного русского лейтенанта – обладателя ангельской души и львиного сердца. «Переходя из уст в уста, от поколения к поколению, беспримерный подвиг русского офицера Казанцева будет составлять ту народную гордость, которая никогда не умирает в памяти сердец признательного потомства»…

В литературном плане стилистика очерка выглядела немного ущербной, но резонанс, произведённый этой публикацией, превзошёл все ожидания. На Казанцева неожиданно свалилось бремя всероссийской славы. Отныне про него говорили и его представляли не иначе как следующей фразой: «Это тот самый герой Казанцев». «Тем самым» он стал с подачи СМИ – вот он, двадцатый век, вот они, ростки информационного общества!..

17 августа, в день второй годовщины начала Великой войны, Казанцева вызвал каперанг Яковлев и с удовольствием сообщил ему целую кучу приятных известий. Во-первых, вышел указ о награждении лейтенанта Казанцева орденом Святого Георгия 4-й степени. Во-вторых, он удостоен чести получить этот орден лично из рук государя императора, в связи с чем ему выдаётся командировочное предписание на отбытие в столицу. В-третьих, после церемонии награждения ему предоставляется месячный отпуск, и он имеет возможность навестить родных. Наконец, в-четвёртых, все необходимые документы оформлены, и теперь он может получить жалованье за девять месяцев пребывания в британском плену. Разумеется, Казанова невероятно обрадовался и немедленно помчался на вокзал покупать билет до Санкт-Петербурга.

Через два дня Казанцев был уже в Питере. Он остановился в гостинице «Балабинская» на Знаменской площади, неподалёку от Николаевского вокзала. Номер он снял едва ли не самый дорогой, с цветами, мебелью в стиле модерн и огромной двуспальной кроватью.

Первым делом лейтенант отправился по адресу: Невский проспект, дом 10. Там располагалась знаменитая фирма «Эдуард», выпускавшая ордена, наградные знаки и жетоны. Казанцев заказал себе новый орден Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом, поскольку старый ушёл на дно вместе с «Дерзким». Заодно он приобрёл и новый кортик с надписью «За храбрость» – точную копию того, что ему когда-то вручил адмирал Колчак. Казанцев посчитал, что здоровенный английский тесак эффектно смотрится при фланировании по бульвару или при посещении кабака, но на Высочайшем приёме как аксессуар парадного мундира вряд ли будет уместен.

Затем «герой нашего времени» посетил цирюльню и сделал себе модную стрижку «бобриком». В процессе работы мускулистый мастер орудовал круглой двуручной щёткой с такой силой, что Казанцев едва не слетел с кресла. Щетина у щётки была неимоверно жёсткой, словно была сделана из проволоки, и процесс стрижки превратился в сущую экзекуцию. Однако конечным результатом Казанова остался доволен – новая причёска ему явно была к лицу.

Вот так встреча!!! Прибыв при полном параде в Зимний дворец на Высочайшую церемонию награждения, Казанцев оторопел: он меньше всего ожидал там встретить своего друга -незабвенного Рому Аренса! Оказывается, тот жив и здоров, а весть о его гибели вместе с крейсером «Муравьёв-Амурский» – чудовищная ошибка! Радости Казанцева не было предела.

Наиболее отличившихся офицеров, удостоенных высокой чести получить награду из царских рук, было всего десять. Их тщательно отбирали и проверяли, они прибывали в столицу из Европы и Азии, со всех фронтов, флотов и округов. Шанс, что в их числе окажутся двое друзей-однокашников, – один из миллиона. Ну, а если тому же добавить, что один из них прибыл на награждение с того света… Нет, чудеса в нашей жизни всё же случаются!

Барон Аренс приехал в столицу на поезде из самого Порт-Артура лишь вчера. Конечно же, ему и Казанцеву не терпелось поделиться радостью и задать друг другу массу вопросов, но встречавший их камергер строгим голосом велел оставить «поросячий восторг» на потом, а сейчас немедленно следовать за ним в соседнюю залу. Там прибывших офицеров придирчиво осмотрел сам министр императорского двора граф Фредерикс. Скорчив брезгливую гримасу, он пошевелил своими знатными усами, велел всем пригладить волосы, поправить форму, подтянуть ремни и в полной готовности ждать приглашения в Георгиевский зал.

Минут сорок кандидаты в Георгиевские кавалеры томились в ожидании. Моряков среди них было всего три – Казанцев, Аренс и некий молчаливый каперанг из разведки Балтфлота. Последний, как и подобает разведчику, был молчалив, невзрачен и никому не известен – видимо, очень засекречен. Армейские чины, наоборот, выглядели молодцами-богатырями. Они, независимо от возраста, явно подражали гусарам – все обладали лихо закрученными усами, гордой осанкой и кривыми ногами.

Наконец, в дверях появился обер-гофмаршал двора граф Бенкендорф и велел идти за ним. Проследовав чередой коридоров, гости вошли в просторный Георгиевский, он же Большой Тронный зал Зимнего дворца. В конце зала стоял царский трон под мраморным барельефом, на котором Георгий Победоносец протыкал копьём крылатого змия. Но трон пустовал – царь в окружении немногочисленной свиты стоял посреди зала. Он был в простом кителе, безо всяких регалий и медалей.

По сравнению с прошлыми временами, церемониал награждения был сведён к минимуму. Государь император монотонно продекламировал заученный наизусть краткий панегирик («Подъём духа, как великий предвестник победы, парящей над Россией…») и прикрепил к мундирам оцепеневших героев награды. Сопровождавший его адъютант (или гофмейстер? – Казанова плохо разбирался в придворных чинах) вручил каждому Высочайшую грамоту о «всемилостивейшем пожаловании в кавалеры ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени».

Их Императорское Величество оказалось маловато ростом – Казанцев, будучи отнюдь не великаном, смотрел на государя сверху вниз… Невольно возник несообразный торжественности момента вопрос: «Интересно, как это у царя-богатыря Александра Третьего родился столь плюгавый сынуля? Господи, прости мою душу грешную!»

– Может быть, у вас есть какие-нибудь просьбы, пожелания? – напоследок спросил государь император. Аренс набрался смелости и на одном дыхании выпалил:

– Ваше Императорское Величество! Я назначен на крейсер «Варяг», который вернулся наконец под наш Андреевский флаг. Но крейсер сейчас в ремонте и войдёт в строй не раньше чем через год. Разрешите мне на это время перейти на действующий корабль флота, желательно на подводную лодку!

– Похвально, – сказал государь император невыразительным голосом. – Я передам ваше пожелание командующему флотом.

На этом Высочайшая церемония закончилась. Граф Бекендорф проводил награждённых офицеров в соседнюю комнату, где каждому из них дополнительно вручили царские подарки – серебряные портсигары с вензелем «НII» на крышке. После чего гостей проводили на улицу.

Казанцев и Аренс взяли извозчика и поехали на Невский. У дома № 24 вышли – здесь располагался ресторан «Доминик» с весьма приличной кухней. В середине дня посетителей было мало. Друзья заняли столик в углу, выпили за встречу и полученные награды, закусили.

– А теперь давай, рассказывай, – Казанцев отодвинул тарелку и приготовился слушать.