Союз трёх императоров

Желтороссия № 2

ервопроходцами часто становятся проходимцы – это факт. Огромные безлюдные территории Сибири и Дальнего Востока заселялись преимущественно «беглыми и наглыми» – авантюристами, любителями лёгкой наживы, дельцами, у которых были нелады с законом и которым пришла пора укрыться где-нибудь на задворках империи. В придачу министерство внутренних дел на протяжении многих десятилетий ссылало в Сибирь уголовников, революционеров, анархистов и прочих возмутителей спокойствия. В итоге процент социально опасных элементов среди местного населения на восточных окраинах России оказался запредельно высоким. К несчастью, в Петербурге, принимая решение о восстановлении Наместничества, эту ситуацию явно недооценивали.

В отличие от многих, лейтенанта Романа Аренса назначение Колчака на сугубо сухопутную гражданскую должность нисколько не удивило. Ведь прецеденты уже были: скажем, бравый адмирал Дубасов, будучи назначенным градоначальником Москвы, зарекомендовал себя с наилучшей стороны (за что и был убит врагами нации). И из нашего адмирала наверняка получится достойный правитель. Ведь Российская Империя сама похожа на исполинский корабль-сверхдредноут. Могучий, серый, неуклюжий, нещадно дымящий, с позолоченной боевой рубкой и православными крестами на мачтах, он неторопливо рассекает воду своим бронированным корпусом и пугает всех чудовищными пушками, торчащими во все стороны из двенадцати трёхорудийных башен. Тысячи кочегаров без устали швыряют в прожорливые топки тонны угля, палубная команда надраивает до блеска медные поручни, судовой священник проводит молебны, оркестр играет марши, господа офицеры с верхних мостиков наблюдают за подчинёнными. Адмирал уверенно ведёт наш корабль проложенным курсом, но ни он, ни его штаб не знают, что ждёт всех нас там, за горизонтом…

Во Владивостоке Аренс познакомился с юной романтической особой – Ариадной Введенской. Под стать своему неординарному имени она сама была столь же неординарна: умна,

начитана, эмансипированна, немного взбалмошна и при этом весьма миловидна. Скоротечный роман Романа (простите за тавтологию) и Ариадны, возможно, не представлял бы непосредственного интереса для сюжета нашего повествования (чуть не сказал романа – вышла бы трёхэтажная тавтология:), если б не личность отца барышни – титулярного советника Василия Евграфовича Введенского. Общение с ним буквально перевернуло сознание Аренса.

– Читаю газеты: в Думе все фракции в один голос уверяют, что Российская империя на подъёме, её экономика идёт в гору, – в спокойных рассуждениях Введенского чувствовалась неприкрытая ирония. – Полностью согласен. Сам вижу, что идёт в гору: кряхтит, скрипит, страдает одышкой. А всё потому, что экономика наша на верёвке царь-пушку за собой в гору тащит. Чтоб на вершине установить. Пусть её все видят – одни боятся, другие гордятся. Только чем выше лезем, тем глубже в грязи вязнем…

А в одной из бесед титулярный советник как-то обронил:

– Вы знаете, если бы мы выиграли у Японии предыдущую войну, для России это имело бы катастрофические последствия?

Барон Аренс опешил:

– Как это?! Поясните.

– Извольте. Во-первых, победив «божественного тэнно», или микадо, как у нас его обычно называют, государь император наверняка не стал бы радикально менять свою внешнюю политику. Зачем? – и так всё отлично! И наша страна, повязанная договорами с Францией, неизбежно оказалась бы в лагере противников Германии. Вы представляете, чем это нам грозило?!

Во-вторых: наместничество на Дальнем Востоке наверняка сохранилось бы. Адмирал Алексеев в 1904 году и так был вторым человеком в империи. Хотя бы такой факт: военный министр – подчёркиваю: военный министр! – Куропаткин после начала войны становится главнокомандующим маньчжурской армии и попадает в подчинение к наместнику! Допустим, мы в 1905-м победили. Алексеев возвышается настолько, что становится практически вровень с императором. А поскольку ходили упорные слухи о его причастности к царствующей фамилии – он вроде как внебрачный сын Александра Второго – то вот вам и новая монархия! Представьте: Россия вынужденно ввязывается в войну в Европе, терпит поражение от кайзера, и наместник объявляет об отделении от Петербурга. Провоз-

глашается Восточная Россия или Сибирско-Восточное царство с границей по Уралу!

– Вы хотите сказать, что нынешнее возрождение наместничества…

– Нет, молодой человек, я говорил о предыдущей войне. Сейчас в Европе мир, военное поражение России больше не грозит. Пока…

Многозначительная пауза после слова «пока» заставила Аренса задуматься. Но он не вытерпел и спросил:

– И всё же вы считаете, что создание наместничества на Дальнем Востоке – это ошибка?

– Время покажет… Петербург – это далеко, слишком далеко. Думается, там даже не представляют, какова жизнь здесь, в тысячах вёрст от столицы. Увы, это беда всех правителей: они слишком плохо знают народ, над которым властвуют.

Собеседник Аренса не был вольнодумцем и тем более революционером. Он был просто умным человеком.

По пятницам у Введенских обычно собиралась местная богема. Здесь бывали известный путешественник и писатель подполковник Владимир Арсеньев, профессор Восточного института Николай Кюнер, журналист Николай Амурский, поэт Венедикт Март… Заглядывали на огонёк офицеры, гражданские служащие, иногда представители духовенства и русского купечества. Выражаясь по-старомодному, можно сказать, что Введенские держали салон. Причём салон не простой, а интеллектуальный, с претензией на элитарность.

Здесь мичман Аренс и познакомился со штабс-капитаном князем Любичем. Статный подтянутый офицер лет тридцати с небольшим, интеллигентной внешности, с безукоризненными манерами, он располагал к себе с первой минуты знакомства. Особенно приятна была его манера общения – несуетливая, приветливая, без малейшего намёка на высокопарность и уж тем более надменность. Иннокентий Любич был человеком умным, начитанным и обладал чрезвычайно широким кругозором.

Судя по всему, Аренс князю тоже понравился – молод, образован, отважен, обладает обострённым чувством долга. Барон, георгиевский кавалер, получивший высокую награду из рук самого императора… Любич предложил Аренсу встретиться в воскресенье на Светланской у офицерского собрания. Цель встречи он обрисовал как-то туманно – мол, неплохо было бы что-то обсудить, выпить кофе с ликёром на набережной… Мичман согласился: собственно, почему бы и нет?

Роману Аренсу ещё не доводилось сталкиваться с людьми, обладавшими столь впечатляющим интеллектом, как штабс-капитан Любич. Хотя бы такой факт: князь говорил на семи языках, в том числе на китайском и японском. На вопрос, где и кем он служит, Любич прямо не ответил, но дал понять, что его профессиональная деятельность связана с разведкой и контрразведкой. Причём подчиняется он непосредственно Санкт-Петербургу. Перед тем как распрощаться, штабс-капитан поинтересовался, не желает ли барон Аренс поработать в новой для него области.

– Нашему управлению очень нужны энергичные, умные и преданные Родине офицеры. Вы, барон, с вашим опытом нелегальной деятельности в Китае, подошли бы нам для выполнения ответственных заданий за границей. Конечно, служба у нас нелегка и часто сопряжена с серьёзным риском. Я не требую от вас ответа немедленно. Подумайте.

Аренс подумал и согласился. Работа разведчика всегда представлялась ему увлекательной и романтичной, а своё знакомство с князем Любичем он воспринял как счастливую случайность, более того – как знак свыше. Джеймс Бонд ещё не был придуман, но его прообраз уже витал в воздухе и заражал юные сердца вирусом стремления к «суперменству».

Заполненную Аренсом анкету и подписку о неразглашении государственной тайны Любич отправил в Санкт-Петербург по своим каналам. Они договорились, что пока оформляются документы и идёт проверка, барон будет продолжать посещать занятия на курсах подплава, а по вечерам самостоятельно изучать радиодело, криптографию, джиу-джитсу, китайский язык, даже психологию и искусство ведения частной беседы в интересах разведки. Уроки ему в индивидуальном порядке давал сам князь Любич – для этого использовалась конспиративная квартира, снятая в неприметном домике на Миллионке.

Учёба Аренсу нравилась – в совершенно новых для себя областях он делал поразительные успехи. Ему легко давался китайский язык – Любич только усмехался, когда он с особым цинизмом произносил китайские слова, для русского уха звучавшие как отборные ругательства. Князь Аренса хвалил, но сдержанно – чтоб не зазнавался. Хотя по всему было видно, что своим учеником он явно доволен. Между прочим, князя заинтересовал тот факт, что друг-однокашник Аренса служит на цеппелине, базирующемся на базу Стрелок.

– Это очень хорошо, что у нас есть надёжный и проверенный товарищ по оружию, который владеет техникой воздухоплавания, – сказал Любич. – Возможно, он нам ещё пригодится.

Так прошли три месяца. Отличник Аренс изучал несвойственные офицеру гуманитарные предметы с таким рвением, что ни на что больше времени у него не оставалось. Лишь однажды ему удалось выбраться в бухту Стрелок, в гости к Мунивердичу. Ещё раз Гремислав приехал во Владивосток сам. Друзья болтали обо всём на свете, но о князе Любиче Аренс, как и было велено, молчал. Лишь в конце последней встречи обмолвился: может быть, вскоре мы с тобой вместе совершим полёт с особым заданием…

Кстати, выяснилось, что ныне Гремислав по-холостяцки живёт один.

– А где же твоя ласточка Настя? – спросил Аренс.

– О-о-о, – протянул Мунивердич с грустной усмешкой. – Помнишь сказку Андерсена «Гадкий утёнок»? Это про неё, только в точности наоборот: милая ласточка превратилась в толстого пингвина. Который робко прячет тело жирное в утёсах… Увы.

Оказывается, пока Гремислав воевал в небе Маньчжурии и бомбил Порт-Артур, его располневшая и порядком обнаглевшая супруга не теряла время даром и охмурила немца Рудольфа Дризенгаузена, инженера фирмы «Цеппелин», с которым, помнится, как-то они вместе выбирались на пикник. И по завершении срока его командировки Настя усвистала с ним в Германию, на берега Боденского озера, о которых в своё время так красочно живописал бедный Мундель, будучи ещё в статусе её жениха. Вернувшись на базу Стрелок, Гремислав обнаружил пустую комнату и записку на столе – мол, прости-прощай, не могу больше киснуть в этой глухомани, хочу в цивилизацию, в Европу… Вот такая грустная история.

Всё отлично. Танжер, Бизерта, Мальта, Родос… Камранг, Цейлон, Мадагаскар… Даже на далёких Карибах появился русский флаг. А на юге Красного моря захолустный городок Массауа, переименованный в Порт-Пушкин, на глазах превращался в современную военно-морскую базу с береговыми батареями, доками и судоремонтным заводом. Всё чаще в газетах стало мелькать новое слово – Чернороссия.

Но это ещё не всё. Кавказская армия и казачьи части стояли на границе с Индией, уже готовые обратить бывшую британскую империю в некое подобие Бухары или Хивы. Их ударной силой была элефантерия – кавалерия на трофейных слонах. Богатыри российские рвались в бой, и приходилось сдерживать их пыл. Главным образом, из-за давления Берлина и Вены, опасавшихся, как бы России не достался слишком большой кусок добычи…

Ещё на конференции в швейцарском Монтрё страны Тройственного Союза договорились о совместных действиях против Японии. В частности, планировалось отправить на Дальний Восток объединённую эскадру – даже не эскадру, а огромный флот, в несколько раз превосходящий военно-морские силы Страны Восходящего солнца. «Великая Армада ХХ века» должна была завоевать господство в дальневосточных водах и установить блокаду Японских островов. После этого капитуляция Токио становилась неизбежной.

Союзный флот собрался на Мальте в конце марта 1918 года. Это было грандиозное зрелище. В бухте Гранд-Харбор собрались 25 дредноутов и более сотни боевых и вспомогательных судов других классов. Но дело не столько в количестве, сколько в качестве кораблей. Первая дивизия линкоров Балтийского флота состояла из четырёх сверхдредноутов типа «Измаил». На флагманском «Бородино» реял флаг командующего – вице-адмирала Весёлкина. Вторая дивизия линкоров, черноморская, включала два новейших корабля французской постройки – «Царьград» и «Мальту», а также два отечественных дредноута – «Император Николай I» и «Император Александр III». Командовал дивизией контр-адмирал князь Трубецкой. Два адмирала, две незаурядные личности впервые сошлись вместе, и теперь с их именами связывались надежды на отмщение Цусимы. Им выпала миссия окончательно смыть с Российского флота позор тринадцатилетней давности, и они не сомневались в том, что выполнят свой долг наилучшим образом.

Рядом с русскими кораблями вытянулись в линию германские – четыре сверхмощных линкора типа «Байерн», четыре типа «Кёниг» и пять линейных крейсеров во главе с флагманским «Гинденбургом». Командовал германской линейной эска-

дрой прославленный адмирал Франц фон Хиппер, сменивший Рейнхарда Шеера на посту командующего Хохзеефлотте.

Наконец, в бухте стояли на якорях и корабли под красно-белым флагом «двуединой монархии». Четыре дредноута, из которых два были трофейными итальянскими, составляли австро-венгерскую линейную дивизию Объединённого флота. На флагманском «Тегетгоффе» находился командующий соединением контр-адмирал Миклош Хорти, которого Колчак как-то назвал «единственным настоящим моряком соседней сухопутной империи».

В апреле завершились работы по углублению Суэцкого канала – теперь по нему могли проходить новейшие сверхдредноуты. «Великая Армада» двинулась на Восток. Правда, попутно ей поручили обеспечить высадку экспедиционного корпуса в Индии. К неудовольствию рвавшихся в бой русских моряков, корабли поплелись в Индийский океан с черепашьей скоростью, в компании с несколькими десятками транспортов и угольщиков.

Весь мир пристально следил за походом, ожидая, что именно флоту доведётся поставить точку в Великой и невероятной мировой войне.