Союз трёх императоров

Порт-Артур: падение цитадели

В японском генеральном штабе поняли, какую ошибку совершили, только после поражения под Ляояном, когда 2-я Маньчжурская армия начала спешно отступать на юг. Граф Хасегава Ёсимити признал, что распылять силы и удлинять линию фронта было нельзя, и подал в отставку. Новый начальник генштаба генерал Уэхара Юсаку (несколько месяцев спустя он получит звание маршала) настоял на немедленном объединении обеих Маньчжурских армий. Маршал Кавамура получил приказ оставить позиции и следовать к Аньдуну и Сюяньчжоу. Генштаб принял решение сосредоточить все имеющиеся в наличии силы на новом оборонительном рубеже Инкоу – река Ялуцзян. В Токио фактически смирились с потерей южной Маньчжурии и решили сохранить за собой хотя бы Ляодунский полуостров. Что же касается Кореи, то вопреки ожиданиям наступление на неё так и не состоялось. Учитывая ограниченную пропускную способность Транссибирской железной дороги, вести войну на два фронта русским тоже было невыгодно.

Но одно дело – рисовать стрелки на карте, а другое – на деле осуществить передислокацию 150-ти тысяч человек в условиях непогоды и маньчжурского бездорожья. Время было упущено, а марш девяти дивизий по единственной грунтовой дороге, местами превратившейся от дождей в непроходимое болото, растянулось на полтора месяца. Армия замерзала и голодала, так как продовольствие подвозилось крайне нерегулярно. Не способствовали скорости продвижения и арьергардные бои, которые приходилось непрерывно вести с наседавшими частями русской армии.

Чтобы отвлечь русских от преследования войск Кавамуры, генерал Камио Мицуоми получил категоричный и в определённом смысле безумный приказ из Токио: перейти в наступление. Командующий 1-й армией вынужденно подчинился, хотя понимал, что шансы на успех у него – нулевые. И в декабре 1916 года на сопках южной Маньчжурии развернулось совершенно ненужное и крайне неудачное для японцев сражение. Вопреки всем канонам военного искусства Камио пришлось бросить свои войска в атаку без соответствующей подготовки, резервов и должного взаимодействия с флангами. Японцы дей-

ствовали самоотверженно и с непостижимым европейскому уму фатализмом лезли под русские пули. Потери исчислялись многими тысячами. Только под Симучэном за два дня на поле боя в полном составе полегли три пехотных полка. Ещё через пару дней японские войска, ничего не добившись, отступили на первоначальные позиции. Многочисленные жертвы оказались бессмысленными, так как ровным счётом ничего не дали. Закрепиться на линии Инкоу – Ялуцзян японцам не удалось: этому помешали наступление русских на левом фланге и стремительный прорыв кавалерийской дивизии генерала Врангеля по руслу реки Шаоцзухэ. Опасаясь окружения, генерал Камио начал спешно отходить по направлению к Вафандяню. Войска 2-й армии маршала Кавамуры к тому времени растянулись от Сюяньчжоу до Аньдуна, то есть до устья реки Ялуцзян. В итоге объединение японских войск так и не состоялось.

После ухода из Инкоу японские броненосцы трое суток утюжили из стволов всех калибров причалы, пакгаузы, краны и прочие портовые сооружения. Китайское население в панике покинуло город, а передовой отряд капитана Радзиевского вынужден был укрыться в восточных предместьях. Стремясь полностью разрушить инфраструктуру порта, японцы снарядов не жалели.

В бинокль вражеские корабли были хорошо видны. Людям посвящённым их силуэты казались знакомыми по картинкам из «Нивы» и «Летописи Русско-японской войны»: ведь это были преимущественно трофейные русские броненосцы, захваченные в прошлую войну в Порт-Артуре и при Цусиме. «Ретвизан», «Пересвет», «Полтава», «Адмирал Сенявин»… Ныне они несли на бортах другие названия, начертанные иероглифами, но, вероятно, их стальные души плохо повиновались новым хозяевам. Иначе трудно объяснить, почему более-менее метко стрелял лишь «чистокровный самурай» «Фудзи». А снаряды с бывших русских кораблей летели куда угодно, только не в цель.

Потеря Инкоу для японцев стала чувствительным ударом. Она означала, что Жёлтое море переставало быть спокойным озером в тылу, и здесь, вполне вероятно, скоро появятся корабли противника. Так и вышло. В канун нового 1917 года сюда прибыли две первые подводные лодки – «Касатка» и «Фельдмаршал граф Шереметев», перевезённые по железной дороге из Владивостока. Субмарины были небольшими и довольно старыми, но ещё вполне боеспособными. Кроме того, в Инкоу приступили к сооружению временного эллинга, в котором планировалось собирать современные подводные лодки типа «АГ», поступавшие из Германии в разобранном виде (аббревиатура «АГ» означала: «тип А, Германские»). Таким образом, Андреевский флаг возвращался на Жёлтое море, и угроза высадки морского десанта в тылу японских войск становилась реальностью. Генерал Камио понимал, что всё это значительно усложняло оборону Квантунского полуострова и его главной базы Рёдзюна, то есть Порт-Артура.

Одновременно в городе Ляоян, отныне оказавшемся в глубоком тылу за спиной русских войск, началось строительство новой базы цеппелинов, второй на Дальнем Востоке и наиболее близко расположенной к главному на сегодня театру военных действий. Инфраструктура базы планировалась более скромной, чем в бухте Стрелок, но всё равно здесь должны были вскоре появиться причальные мачты, склады горючего и боеприпасов, водородная станция, а в перспективе – и крытый эллинг с ремонтными мастерскими.

Новый 1917 год солдаты главных противоборствующих армий – Алексеева и Камио – встретили в окопах на северной окраине Вафандяня. Заметно поредевшие войска Кавамуры к тому времени сосредоточились в районе Аньдуна. Оказавшись на периферии театра военных действий, 1-я Маньчжурская армия в боях почти не участвовала, но несла существенные потери от холода и болезней, вызванных прежде всего плохим снабжением. В генеральном штабе уже был готов план её переброски морем в Дайрен, чтобы наконец объединить силы и создать-таки неприступные рубежи обороны на юге Ляодуна. Однако с выполнением этого плана пришлось повременить, так как в Токио пришли тревожные вести. Во Владикитае – так теперь назывался город Муданьцзян, прежде звучавший для русского уха слишком вызывающе, – началось спешное строительство железнодорожной ветки, ведущей строго на юг. Японцы обоснованно расценили этот факт как подготовку к вторжению в Корею с севера. Поэтому Кавамура получил новый приказ: строить оборонительные рубежи вдоль реки Ялуцзян, а три дивизии перебросить на восточное побережье Кореи в район Кионсиона. К марту 1917 года Кавамура должен был создать систему эшелонированной обороны Корейского полуострова на протяжении всей границы с Маньчжурией.

В начале 1917 года Мунивердич получил назначение на новейший цеппелин «Ц-15», только что прибывший из Германии. Если предыдущие дирижабли уже называли воздушными дредноутами, то это был поистине небесный сверхдредноут. Во-первых, он имел каркас не из алюминия, как на аппаратах старых типов, а из более прочного сплава – дюралюминия. Длина корабля – почти двести метров, объём водорода в баллонетах – 55 тысяч кубометров. Пять бензиновых моторов мощностью по 260 лошадиных сил плюс два специальных высотных двигателя, способных работать при низких температурах и разреженном воздухе. Свободная подъёмная сила – без малого сорок тонн.

Оборонительное вооружение цеппелина состояло из восьми пулемётов «Максим» в турельных установках. Максимальная бомбовая нагрузка равнялась четырём тоннам, но она зависела от дальности полёта. Например, при полёте на 2500 км воздушный дредноут мог нести не более 1300 кг бомб.

Кстати, сам процесс бомбометания на «Ц-15» стал принципиально иным, нежели на дирижаблях предыдущих типов. Если раньше бомбы сбрасывались вручную, методом выдёргивания предохранительных чек, то теперь освобождение замков бомбосбрасывателей происходило дистанционно с помощью электропривода. Командиру или вахтенному офицеру уже не требовалось посылать людей к бомбодержателям – теперь один человек мог сбрасывать бомбы, нажимая соответствующие кнопки на пульте в боевой рубке. Бомбы весом в 100, 200 и 300 кг, подвешенные к 24 бомбодержателям, могли сбрасываться в любой последовательности – группами и поодиночке. Имелась и кнопка залпового сброса всего боевого груза, но она предназначалась в основном для аварийных ситуаций, когда требовалось срочно избавиться от лишней нагрузки.

Немецким инженерам удалось решить ещё одну важную проблему – обеспечить балансировку воздушного судна при быстром сбросе большого количества бомб. Здесь на помощь пилотам пришла автоматика – специальная система управляла сливом жидкого балласта и одновременно указывала пилоту нужное положение горизонтальных рулей.

Представляет интерес необычная новинка, недавно появившаяся в Германии и впервые внедрённая на отечественном цеппелине. «Ц-15» был оборудован «наблюдательной корзиной», по-немецки «шпахкорб» (spahkorb), представлявшей собой маленькую опускаемую гондолу обтекаемой формы с небольшими стабилизаторами для уменьшения качки. С помощью специальной лебёдки корзина могла на длинном стальном тросе спускаться с цеппелина аж на полкилометра! Это было сделано для того, чтобы воздушное судно могло находиться за облаками и оставаться невидимым для неприятеля. А наблюдатель спускался ниже облаков и по телефону наводил цеппелин на цель. То есть небесный дредноут превращался в своего рода «небесную суперсубмарину», а опускаемая гондола выполняла роль перископа. Только если перископ обнаруживался противником, то ему становилась известно и нахождение подводной лодки, то замеченная в небе наблюдательная корзина ничего не говорила о высоте полёта дирижабля, и вражеским зенитчикам приходилось вести огонь наобум. Правда, находиться внутри крошечной кабинки, раскачивающейся между небом и землёй, было не слишком приятно, и острые на язык воздухоплаватели слово «шпахкорб» переиначили в «швах-гроб».

Для осуществления полётов на предельной высоте «Ц-15» получил ещё одно важное техническое новшество – кислородный аппарат фирмы «Аренд унд Нойландт». Воздухоплаватели сразу обозвали его спрутом – за напоминавшие щупальца трубки, подающие кислород к дыхательным мундштукам или маскам. Таким образом устранялась одна из главных проблем высотных полётов – проблема кислородного голодания.

Ну, и, наконец, нельзя не упомянуть дополнительную топливную систему, которая при необходимости могла быстро монтироваться на борту. Она за счёт уменьшения бомбовой нагрузки обеспечивала огромную дальность полёта: при благоприятных погодных условиях «Ц-15» мог совершить беспосадочный перелёт из Европы в Австралию! Это давало новому цеппелину поистине уникальные возможности.

Экипаж воздушного дредноута по штату – двадцать один человек: командир, старший офицер, штурман, старший инженер-механик, двое рулевых (по одному на вертикальные и горизонтальные рули), пятеро машинистов, радист, парусный мастер и восемь стрелков-пулемётчиков. Кстати, из-за немногочисленного экипажа огромный воздушный дредноут официаль-

но приравнивался к военным судам лишь 4-го ранга, что явно не соответствовало его боевым возможностям. Офицерам-воздухоплавателям это, конечно, не нравилось, так как ограничивало их карьерный рост и, соответственно, размер жалованья. Зато тут был один плюс: младшие офицеры дирижаблей имели возможность занимать довольно высокие должности.

Именно так и произошло с Мунивердичем. На «Ц-15» его перевели с повышением – теперь он стал первым помощником командира, то есть старшим офицером, если применять более привычную флотскую терминологию. Командиром цеппелина назначили старшего лейтенанта Георгия Лемишевского. Поскольку должность Мунивердича была лейтенантская, начальство представило ходатайство о досрочном присвоении ему следующего чина – как говорилось в документе, «за отличие, проявленное в воздушных боях».

В первый дальний боевой поход цеппелин «Ц-15» отправился 27 января – в 13-ю годовщину вероломного нападения японцев на русскую порт-артурскую эскадру. И это весьма символично: воздушному дредноуту было поручено пересечь всю Маньчжурию и нанести бомбовый удар по японскому Рёдзюну, то есть по Порт-Артуру. Реванш за прошлую войну!

Мунивердичу предстояло лететь по такому маршруту во второй раз. Он, конечно же, понимал, что в тактическом плане это боевое задание лишено смысла. Глупо лететь в такую даль, не имея чётких сведений о погоде, расположении японских войск и кораблей в бухте… Скорее всего, ущерб, нанесённый врагу сброшенными бомбами, не будет стоить сожжённого бензина. Однако, как и в случае с налётом на Токио, моральный эффект от такой бомбардировки может быть очень значительным. К тому же начальство явно хотело проверить возможности новейшего чудо-цеппелина в реальных боевых действиях.

Перелёт от Стрелки до Порт-Артура занял семнадцать с половиной часов. Когда летели над Маньчжурией, погода была морозной и ясной. Внизу неторопливо проплывали белые заснеженные поля и тёмные пятна лесов. Над Мукденом и Ляояном пролетали ночью. Утром по мере движения на юг становилось всё меньше белого цвета и больше грязно-бурого. Чувствовалось, что там, на земле – слякоть, раскисшие дороги, депрессия и простуда…

Юг Ляодунского полуострова был окутан плотными облаками. Пришлось подняться на высоту 3000 метров и следовать вслепую, по счислению. Кислородный аппарат и система отопления – это, конечно, хорошо, но всё равно было чертовски холодно!

На цель «Цыпа номер пятнадцать» вышла довольно точно. Стравив избыточный газ, воздушный дредноут пробил слой облаков и снизился до высоты 500 метров. Как и следовало из расчётов, цеппелин оказался над морем южнее мыса Лаотешань. Сориентировавшись по силуэту горного массива, выяснили, что невязка на этот раз составила не более двух миль. Откорректировав курс, старший лейтенант Лемишевский приказал слить часть жидкого балласта, подниматься на высоту 1200 метров и выпустить наблюдательную кабину, то есть пресловутый «швах-гроб». Воздушный дредноут погрузился в густую пелену облаков, но унтер-офицер Прохор Шкуратов, переведённый на «Ц-15» вместе с Мунивердичем, довольно чётко корректировал движение по телефону из наблюдательной корзины. Когда цеппелин оказался над порт-артурской бухтой, командир приказал снижаться и одновременно поднимать «швах-гроб». Около 11 часов утра взорам японских моряков предстала фантастическая картина: из серых туч, извергавших мелкий, но мерзкий дождь со снегом, вынырнула гигантская сигара… А через пять минут на них посыпались бомбы.

Очертания порт-артурской бухты настолько характерны, что ошибиться с определением целей здесь просто невозможно. Тем более что Мунивердичу они были знакомы по предыдущему полёту в прошлом году вместе фотографом Апостоли. Не отвлекаясь на транспорты, стоявшие на якоре у косы Тигровый Хвост, Лемишевский взял курс на Восточный бассейн – место базирования основных сил японской эскадры. Находившемуся у адмиральской набережной броненосцу «Фудзи» повезло – бомбы упали в 30-40 метрах от его левого борта. Но стоявший за его кормой «Катори» получил как минимум одно прямое попадание 200-кг бомбой. Мощный взрыв, прогремевший на шкафуте линкора, удалось даже сфотографировать на камеру, установленную в полу боевой рубки. Ещё сильнее досталось броненосцу «Танго» – бывшей нашей «Полтаве». Этот корабль полностью скрылся в дыму взрывов. Предположительно в него попали три или четыре бомбы. Кроме того, наверняка пострадал и стоявший у борта «Танго» буксир.

Последняя серия бомб обрушилась на сухой док морского завода. Фотокамера цеппелина беспристрастно зафиксировала результат: ступенчатые стены дока сильно повреждены, а стоявший там четырёхтрубный миноносец завалился на борт.

Сбросив свой смертоносный груз, «Ц-15» слил жидкий балласт и резко взмыл вверх. Мешкать было нельзя: с японских кораблей открыли огонь пулемёты и зенитные пушки. К счастью, цеппелин нырнул в облака раньше, чем враг сумел пристреляться. Аэропланы на перехват воздушного корабля по каким-то причинам так и не поднялись.

Опыт первой бомбардировки Порт-Артура с воздуха начальство признало удачным, и командование эскадры воздушных крейсеров приняло решение перевести три-четыре цеппелина на новую базу в Ляоян, как только там завершится строительство установки по выработке водорода.

К тому времени Русская армия в Маньчжурии была реорганизована и оснащена новейшей техникой. Пехоту массово вооружили ручными пулемётами системы Мадсена, выпуск которых недавно был налажен на заводе Датского ружейного синдиката во Владимирской губернии. Дивизионную артиллерию усилили 122-мм гаубицами (раньше пехотным дивизиям по штату полагались только полевые трёхдюймовки). Рядовой состав получил новую экипировку: французские стальные каски Адриана, немецкие противогазы типа «гуммимаске», отечественные тёплые шапки-богатырки из плотного войлока.

Перед началом наступательной операции в городе Цзинь-чжоу собрали доставленное из Москвы «чудо невиданное» – необычную «путешествующую крепость» инженера Лебеденко, построенную в единственном экземпляре. Это была крупнейшая бронированная сухопутная боевая машина из когда-либо построенных. Внешне она напоминала гигантский орудийный лафет с двумя колёсами диаметром 9 метров. Её вооружение включало две трёхдюймовые пушки и восемь пулемётов. Забегая вперёд, заметим, что первая попытка атаковать противника для бронированного мастодонта оказалась последней: машина застряла, увязнув в раскисшем грунте примерно в полукилометре от линии вражеских окопов. Тем не менее, сам факт появления такого монстра произвёл на японских солдат ошеломляющее впечатление.

Япония не могла тягаться с европейскими странами в области научно-технического прогресса и пыталась усилить боеспособность своей армии более традиционным путём – тренировками, обучением рукопашному бою и воспитанием самурайского духа. Учитывая опыт прошлой войны, японцы превратили Цзиньчжоуский перешеек в мощный укрепрайон с эшелонированной линией обороны. Четырёхкилометровый участок суши был сплошь утыкан бетонными блиндажами, огневыми точками, хорошо защищёнными артиллерийскими батареями. Генерал Камио считал перешеек неприступным и надеялся на этом рубеже сдерживать натиск русских войск в течение многих месяцев.

Однако он сильно заблуждался. Как это обычно бывает, военные всегда готовятся к прошедшей войне. Создавая оборонительные сооружения, японские фортификаторы руководствовались боевым опытом десятилетней давности и недооценили возможности современной военной техники. Тяжёлые гаубицы, дальнобойные пушки на железнодорожном ходу, многомоторные аэропланы и цеппелины, способные сбрасывать тонны бомб, удушающие газы и гусеничные броневые машины – на противостояние всему этому японские укрепления не рассчитывались. Используя опыт прорыва под Верденом, союзные русско-германско-австрийские войска создали невиданную доселе концентрацию артиллерийских орудий – более двухсот стволов на один километр японской линии обороны. Причём среди этих орудий были отлично зарекомендовавшие себя в боях во Франции чудовищные 42-сантметровые «Большие Берты» Круппа и отечественные морские двенадцатидюймовки, установленные на специальных железнодорожных платыормах-транспортёрах. В итоге русским войскам при поддержке соратников-интернационалистов из Австро-Венгрии и Германии удалось овладеть Цзиньчжоуским перешейком всего за семь дней.

Наиболее эпичным получился финал этой кровавой драмы, когда на последних уцелевших японцев, засевших в блиндажах и глубоких траншеях, ринулись в атаку джигиты кавказской «Дикой дивизии» и союзники, столь же отчаянные балканские головорезы из 1-го Трансильванского пехотного полка имени Франца Фердинанда. Свирепые наследники Дракулы жаждали отомстить желтолицым язычникам за своих боевых товарищей, подло расстрелянных из засады под Вафандянем. Под покровом ночи они, виртуозно используя воронки и естественные складки местности, незаметно приблизились к неприяте-

лю и забросали окопы гранатами. А затем сошлись с японцами в рукопашную и превратились в настоящих демонов. Враг, хорошо владевший приёмами дзюдо и каратэ, попытался сопротивляться, но тут подоспели кавказцы, и всё было кончено в пять минут.

В образовавшуюся на левом фланге брешь ринулась конница, а за ней, лязгая гусеницами, – пушечные бронемашины. И летели наземь самураи под напором стали и огня…

На взятых позициях в первый же день побывал знаменитый художник-баталист, академик живописи Николай Самокиш. Позже он на основе сделанных с натуры этюдов напишет картину «Союзники-победители», где изобразит уставшего русского солдата, отчаянного кавказского джигита и забрызганного кровью командира полка имени Франца Фердинанда подполковника Бурбулеску, трижды раненного в бою и чудом выжившего. Батальное полотно будет экспонироваться на многих европейских выставках и принесёт автору огромную популярность, а также целый букет наград.

Любопытно, что среди собранного на поле боя японского оружия оказалось много винтовок иностранного происхождения. Среди них – немецкие системы Маузера (вероятно, захваченные в Циндао) и русские трёхлинейки Нагана-Мосина, явно бывшие трофеями предыдущей войны. Всё это свидетельствовало о том, что военная промышленность Страны Восходящего солнца не справляется с заказами, и японцам приходится оснащать свою действующую армию всевозможным «нестандартом». Сей факт добавлял уверенности в скорой победе.

– Порт-Артур должен быть отмщён, и вам, чудо-богатыри, предстоит победой смыть позор его капитуляции! – провозгласил генерал Алексеев перед строем своих передовых частей, вступивших на территорию Квантунского полуострова.

Столь быстрое падение Цзиньчжоуских укреплений для генерала Камио Мицуоми стало шоком. Он чувствовал себя загнанным в угол: отдать город и порт Дайрен без боя (то есть повторить ошибку русских в прошлую войну) он не мог. А это означало, что у него теперь не оставалось другого варианта, кроме как разделить свою армию. После мучительных размышлений Камио поручил оборону Дайрена генералу Кацу, выделив его распоряжение одну пехотную дивизию. Разуме-

ется, для долгого сопротивления столь незначительных сил было явно недостаточно, но здесь расчёт делался на то, что в скором времени в Дайрен по морю будут переброшены три или четыре дивизии из состава 2-й Маньчжурской армии маршала Кавамуры. Генералу Кацу надлежало максимально долго сдерживать натиск противника на западных окраинах города, а в случае прорыва обороны переходить к уличным боям. По замыслу японского командования Дайрен должен был стать плацдармом, с которого силы 2-й армии нанесут удар в тыл неприятельских войск, осаждавших Рёдзюн.

Забегая вперёд, заметим, что из задуманного плана ничего не вышло. В Токио быстро поняли, что Квантунский полуостров обречён, и перевозить войска в два осаждённых и изолированных друг от друга города не имеет смысла. В данной ситуации гораздо важнее было удержать Корею, поэтому приказ о переброске частей 2-й Маньчжуррской армии в Дайрен отменили. Генералу Камио сообщили об этом уже после того, как он отвёл войска на рубеж Волчьих гор. В качестве утешения ему пришёл указ микадо о присвоении звания маршала. Но Камио Мицуоми не видел повода для радости. Он всё понял правильно: генштаб поставил на нём крест и убедил «божественного тэнно», то есть императора, что Маньчжурию уже не удержать. Поэтому новоиспечённому маршалу ждать помощи теперь неоткуда.

Не дождался обещанного подкрепления и генерал Кацу. Надо отдать ему должное: в уличных боях его солдаты и офицеры показали себя настоящими самураям. Они яростно отбивали атаки в течение пяти недель и капитулировали только после падения Порт-Артура.

Тем временем основные силы русской армии и её союзники успешно продвигались вперёд к своей заветной цели. «Академист» генерал Алексеев использовал многие тактические приёмы японцев, осаждавших Порт-Артур тринадцать лет назад. Так, в районе Волчьих гор русские войска активно применяли скорострельную артиллерию, расставленную не батареями, а поодиночке. Орудия, замаскированные в складках местности и среди китайских построек, было трудно обнаружить, и контрбатарейная стрельба не приносила противнику желаемых результатов. Зато наш огонь шрапнельными снарядами, напротив, был весьма эффективен.

Решающий штурм порт-артурских укреплений начался в середине февраля. По свидетельству очевидцев, это был настоя-

щий ад! Ежедневно по японским позициям вели огонь три сотни тяжёлых осадных гаубиц, в том числе и немецкие «Большие Берты». С цеппелинов и аэропланов сыпались тонны бомб. По склонам сопок в атаку ползли гусеничные «лохани», поливая неприятеля ливнем свинца. Несколько раз на вражеские укрепления выпускались отравляющие газы.

Корреспондент американской газеты «Нью-Йорк Таймс», не успевший вовремя ускользнуть из Порт-Артура и вынужденно оказавшийся свидетелем последних дней осады, так описывал свои впечатления:

«На один наш орудийный выстрел враг отвечает десятью. Я никогда не забуду того ужаса, когда слышишь из-за сопки тупой звук далёкого выстрела тяжёлой гаубицы, а потом ухо улавливает звук приближающегося снаряда, с хрипом режущего воздух где-то высоко в небе. Звук всё усиливается – ближе, ближе! – и на мгновение замирает. Вместе с ним замирают наш слух и наше дыхание… И затем: «Буммм!» – взрыв. Трясётся земля, захватывает дух и закладывает уши. Видишь огромный столб земли, дыма и огня, высоко поднявшийся к небу, разрушивший всё, что было живого и не живого на месте взрыва. Впечатление от рук, ног и прочих частей человеческих тел, разбросанных вокруг, невыносимо для человека, оставшегося в живых. А душераздирающие крики и стоны тяжело раненных людей довершают эту страшную картину».

Активно «работали по земле» и воздушные дредноуты, преимущественно по ночам. Все цеппелины выпуска 1915 года (а таковых осталось в строю, всего четыре) ещё в январе были переброшены из Стрелки на новую базу в Ляояне и совершали регулярные вылеты на бомбардировку японских позиций. В сумме они сбросили на врага 165 тонн бомб. К несчастью, в ходе одного из налётов погибла славная «семёрка» – «Ц-7», с которым у Мунивердича связано столько воспоминаний. Дирижабль был сильно повреждён шрапнельным снарядом японской зенитки, совершил жёсткую посадку в районе Зелёных гор и уже на земле вспыхнул. Часть его экипажа спаслась, но давние сослуживцы и боевые товарищи Мунивердича поручик Алексей Кондратов и унтер-офицер Кесарь Иванов погибли. Бессменного командира «семёрки» Эдуарда Рихтера в этом полёте не было – его накануне командировали в Германию принимать новый воздушный корабль. А «Цыпой номер семь» в её последнем полёте командовал старший лейтенант Яцук, быв-

ший командир «Ц-1». Ему удалось спастись, и он таким образом стал одним из немногих воздухоплавателей, кто смог пережить гибель двух вверенных ему цеппелинов.

Наиболее упорно противник оборонял гору Высокую, или высоту 203, как её называли японцы. Они знали, опять же по опыту предыдущей войны, насколько важно удержать этот ключевой элемент линии обороны. На позиции Высокой горы обрушилась тысяча тонн металла и тротила, но зарывшиеся в землю японцы после каждого обстрела вылезали из нор и встречали атакующих шквальным огнём. Из-за больших потерь личный состав подразделений австро-венгерских союзников и китайских наёмников начал роптать, и их пришлось отвести в тыл. В итоге тяжесть последних боёв, а заодно и слава победы легли на плечи бесстрашного и выносливого русского солдата.

Судьба высоты 203 и, соответственно, обороны крепости в целом решилась пятого марта. В этот день бомбардировку японских позиций вёл цеппелин «Ц-10». Воздушный крейсер снизился до тысячи метров, когда по нему вдруг начали стрелять не из пулемётов, как обычно, а из 37-мм зениток. Оказалось, что японцы ночью установили на вершине горы батарею морских пушек Гочкиса, переделанных для стрельбы по воздушным целям. В отличие от винтовочных пуль, не причинявших цеппелинам фатальных повреждений, 37-мм болванки наносили баллонетам рваные раны, через которые стремительно утекал летучий газ. «Десятка» начала терять высоту. А что ещё страшнее, под наружной обшивкой цеппелина стала скапливаться взрывоопасная воздушно-водородная смесь. Одной искры становилось достаточно, чтобы превратить летающий крейсер в гигантский огненный шар.

Теперь уже никто не узнает точно, что происходило на борту «Ц-10» в последние минуты его жизни. То ли он рухнул на врага из-за стремительной потери подъёмной силы, то ли его командир капитан Свергунов сознательно совершил таран, став первым в мире камикадзе. Но не менее десяти тысяч человек по обе стороны фронта стали свидетелями эпического и трагического зрелища: огромный воздушный корабль врезался в вершину Высокой горы и исчез в исполинском факеле адского пламени. Одновременно воспламенилось более пятидесяти тысяч кубометров воздушно-водородной смеси. Объёмный взрыв уничтожил всё живое на площади в несколько квадратных километров.

Русская пехота немедленно ринулась на штурм и сумела опередить японцев. Бойцы-храбрецы 19-й Восточно-Сибирской дивизии достигли выжженной вершины горы на несколько минут раньше, чем противник успел подтянуть резервы. И к вечеру стратегическая высота была полностью в наших руках.

Таким образом, воздухоплаватели 1-й эскадры Воздушных крейсеров ценой своей жизни приблизили великую победу и поставили точку в 19-месячной Маньчжурской военной кампании. Действия неприятеля в последующие дни были уже ничем иным, как агонией. А капитан Филипп Свергунов стал национальным героем, затмившим собой и капитан-лейтенанта Казарского, и матроса Кошку, и казака Крючкова, и героев «Стерегущего» вместе с «Варягом».

Справедливость восторжествовала: 12 марта 1917 года над Золотой горой и Перепёлкой взвились русские флаги. Порт-Артур снова наш!

Японский командующий маршал Камио накануне сдачи крепости сделал себе сеппуку (харакири по-нашему), поэтому капитуляцию подписывал никому не известный полковник, вроде бы исполняющий обязанности начальника походного штаба. Вместе с ним в плен сдалось около семнадцати тысяч японских солдат и офицеров, многие из которых были ранены. Это всё что осталось от некогда грозной 2-й Маньчжурской армии…

Поскольку в прошлую войну японцы по-джентльменски разрешили пленным русским офицерам вернуться в Россию, лишь дав подписку больше не участвовать в боевых действиях, сейчас офицерскому составу японской армии было предложено то же самое. Те, что не успели совершить ритуальное самоубийство, предложение приняли. 19 марта пришедший в порт Дальний американский пассажирский пароход «Тускания» принял на борт полторы тысячи человек – офицеров 2-й Маньчжурской армии и гражданских чиновников с семьями. Вечером того же дня лайнер вышел в море и взял курс на Иокогаму.

Вообще-то пароход «Тускания» был не американским, а английским: просто с началом войны его судовладелец быстро сменил «Юнион Джек» на флаг нейтральных Соединённых Штатов и продолжал как ни в чём не бывало эксплуатировать судно на океанских линиях. Имелись сведения, что «Тускании» уже доводилось нелегально перевозить японские войска в порты Китая. Но теперь ей предстояло выполнить аналогичный рейс на вполне законных основаниях.

Однако «Тускания» успела отойти от Дальнего лишь на пятьдесят миль, когда произошла трагедия. Вероятно, судно случайно наткнулось на сорванную с якоря мину. Оно затонуло в течение пятнадцати минут, и команда успела спустить всего две или три шлюпки. Быстро наступившая темнота, дождь и усилившийся ветер затруднили поиск терпящих бедствие людей. Все, кто оказался в ледяной воде, быстро погибли. Спасти удалось лишь одну шлюпку, в которой находились шестнадцать человек, в том числе пять женщин. В память о жертвах катастрофы в православных соборах Дальнего и Харбина были проведены молебны.

В этой связи грязные инсинуации англо-американской прессы, утверждавшей, будто бы «Тусканию» потопила русская подводная лодка, выглядят абсолютно бездоказательными. Перископ спасённым пассажирам наверняка примерещился, а их свидетельства о двух услышанных взрывах ни о чём не говорят, так как второй из них мог быть взрывом паровых котлов. Что же касается состоявшегося в апреле якобы «таинственного» награждения командира подводной лодки «Касатка» лейтенанта Васильева орденом Святого Георгия, то это вообще никакая не улика: Васильев ранее отличился в действиях в Немецком море и, по всей вероятности, получил заслуженную награду за прежние подвиги. Поэтому звучащие в адрес России голословные обвинения в «коварстве» и «подлом нарушении Гаагской конвенции» – насквозь лживы и являют собой образчик неуклюжей вражеской пропаганды.

Напротив чудом уцелевшего здания порт-артурского железнодорожного вокзала, украшенного затейливой башенкой с куполом, застыл на мели линкор «Хидзен». Тот самый «Хидзен», о котором японский поэт сочинил стихотворение-хокку:

Удивительное совпадение: «Хидзен» затонул практически в том же самом месте, бухты, что и в прошлую войну, когда он именовался «Ретвизаном». Невероятный виток истории, не правда ли?

Ставшие русскими трофеями разбитые полузатопленные корабли были старыми и в военном отношении никакой цен-

ности уже не представляли. Куда большее значение имел тот факт, что из девяти покоящихся на грунте кораблей 1-го и 2-го ранга шесть – это бывшие русские крейсера и броненосцы, захваченные японцами в предыдущую войну. Их имена – «Ретвизан», «Пересвет», «Победа», «Полтава» и особенно «Варяг» – на слуху у всех, кому довелось пережить трагедии Порт-Артура и Чемульпо. А посему государь император повелел: бывшие наши корабли поднять, отремонтировать и ввести в строй! Понятно, что царь исходил не из военной целесообразности, а из пропагандистских соображений. Возвращение в строй «Варяга», «Ретвизана» и их сотоварищей должно было восстановить справедливость и отмыть Андреевский флаг от пятен, оставшихся на нём с прошлой войны.

Забегая вперёд, заметим, что монарший приказ был выполнен в кратчайшие сроки – благо, дешёвой рабочей силы в лице японских военнопленных и китайских безработных в Порт-Артуре имелось предостаточно. В течение двух с половиной месяцев пять упомянутых кораблей были подняты со дна и поставлены в ремонт. Не стали возиться лишь с «Мисимой» – бывшим броненосцем береговой обороны «Адмирал Сенявин», двенадцать лет назад сдавшимся в плен после Цусимского боя. Он был слишком сильно повреждён взрывом носового порохового погреба и восстановлению не подлежал. Собственно японские корабли решили не поднимать – их разобрали на металл прямо на месте их упокоения. Этой участи не избежал даже самый новый из затонувших в Артуре кораблей – линкор «Катори». Он хоть и был сильнее русских броненосцев, но на фоне дредноутов всё равно уже безнадёжно устарел. А восстанавливать его ради морального эффекта выглядело неразумным.

Но всё это – подъём, ремонт, парад вернувшихся под Андреевский флаг кораблей – будет позже. Мы же вернёмся к моменту падения крепости, поскольку нельзя пройти мимо ещё одного эпизода, чрезвычайно важного для нашего повествования.

Итак, 12 марта 1917 года, бывшая японская твердыня Рёдзюн, снова ставшая Порт-Артуром. Меж дымящихся развалин и неубранных трупов по направлению к центру Старого города неторопливо едет казачья сотня 19-го Сибирского имени Ермака Тимофеевича полка. Лихо заломив мохнатые папахи и взяв шашки наизготовку, казаки гарцуют на своих разномастных скакунах, взирая свысока на выбравшихся из щелей и подвалов китайских и японских жителей. Такими – гордыми и немного надменными – они попадают в объектив фотокамеры американского корреспондента и затем – на страницы многих газет и журналов. Впоследствии этим снимком у нас будут гордиться, за рубежом – пугать.

– Ну-ка, посмотрите, что там, за той дверью! – раздаётся приказ возглавлявшего отряд матёрого бородатого сотника. Его внимание привлёк вход, ведущий в подземное укрытие, похожее на убежище или склад.

Казаки спешились, двумя выстрелами из трёхлинейки сбили наружный замок. Из распахнутой двери в нос ударил отвратительный запах.

– Да это никак тюрьма, вашбродь! – выглянул спустившийся на разведку урядник.

Из затхлого подземелья без посторонней помощи смогли выйти на свет всего девять человек. Среди них выделялся один измождённый юноша – мертвенно бледный, неимоверно худой, со спутанной жидкой бородкой и безучастными глазами.

– Ты кто будешь? – спросил его сотник.

– Мичман Российского флота барон Аренс, – ответил тот, едва шевеля языком.