Союз трёх императоров

Героический побег

То, что бегство может быть героическим, доказал ещё английский король Карл II. Потерпев в 1651 году поражение от Кромвеля, он тайно бежал во Францию на маленьком одномачтовом паруснике «Сюрпрайз», ранее перевозившим уголь между прибрежными городами. Вернувшись после смерти своего противника в Лондон, Карл II отыскал спасший ему жизнь старый угольщик и повелел переделать его в яхту. Судёнышку монарх присвоил новое имя – «Ройял Эскейп» («Royal Escape»), что означает «Королевское бегство».

Казанцев и МакГровер тоже мечтали при первой же возможности бежать из Англии. Правда, в разные стороны: один – в Россию, другой – в Канаду. Конечно, осуществить эту мечту, да ещё в условиях морской блокады, было очень непросто. Тем не менее, они не теряли надежды, и вскоре судьба им подарила шанс…

Всё началось с того, что однажды на улице их остановил патруль – двое матросов во главе с молоденьким мичманом. У всех на груди красовались красные банты – символ приверженности революции. На ленточках бескозырок было написано «RVS Marksman», причём бросалось в глаза, что аббревиатура «RVS» кустарно переправлена из «HMS» – «His Majesty's Ship», то есть «Корабля Его Величества». Новые буквы «RVS» вроде бы означали: «Корабль Победившей Революции». Собственное название «Марксмен» Казанцев перевёл как «Марксист». Он всё ещё неважно владел английским языком и не знал, что на самом деле слово «Marksman» означает «меткий стрелок, снайпер».

Предъявленный патрулю мандат произвёл должное впечатление.

– О, комрад Касаново – чаппаевец и участник Великого Майского штурма парламента? – криво усмехнулся мичман и вяло откозырял правой рукой в белой перчатке. – Не смею вас больше задерживать. Слава Революции!

От внимания Казанцева не ускользнул несомненный факт, что мичман явно не является апологетом народной власти. Слегка язвительный тон, ухмылки, эти белые перчатки… Наверняка он тяготится обязанностью служить революции, но у него просто нет выбора. И вот тут-то в голове его русского коллеги, временно пребывавшего в ипостаси аргентинского марксиста, и родилась дерзкая идея, принёсшая ему впоследствии всероссийскую славу…

Вторично они встретили мичмана с «Марксмена» в Джоппе. Джоппа – это название пригорода Эдинбурга; Казанцеву казалось странным, что оно ни у кого, кроме него, не вызывало усмешки. В Джоппе было множество дешёвых питейных заведений, и потому этот район горячо любили не только моряки, но и алкоголики других профессий.

В один из таких трактиров и заглянули Казанцев с МакГровером. Там было дымно и шумно. Слева за дубовым столом сидела пьяная компания местных дружинников; они громко говорили на сельском наречии «об ледях» и мерялись обрезами – у кого длиньше… Справа в одиночестве глушил виски тот самый мичман, что недавно проверял у нашего героя документы. Он был красным от алкоголя и угрюмым от наступления новой эры. Чаппаевцы подсели к его столику без спроса и заказали три двойных порции виски – одну для него.

Мичмана – то есть мидшипмена по-английски – звали Дик Баркли. Ему было всего девятнадцать, причём из-за рыжих веснушек он выглядел ещё моложе. Во всяком случае, Казанцев, будучи на пять лет его старше, по сравнению с ним выглядел матёрым морским волчарой, прошедшим огонь, воду и медные трубы. Впрочем, русский мичман в самом деле прошёл и огонь, и воду, и тюрьму, и венерические заболевания (к счастью, успешно вылеченные). А у юного Дика всё это было ещё впереди.

– А-а-а, вспомнил! – протянул он пьяным голосом. – Я вас видел: вы из отряда Чаппая. Красные дьяволята! Вершители судеб! Хозяева новой жизни!..

Предположение, что мичман Баркли не очень-то жалует революционную власть, подтвердилось. Разумеется, он не кривил душой: как известно, что у трезвого на уме… Поэтому МакГровер решил действовать напрямую, без экивоков:

– Ты, мичман, заблуждаешься. Мы – тоже морские офицеры и притом выше тебя по званию. Но пока мы вынуждены маскироваться под революционеров. Отряд Чаппая – это прикрытие. Наша задача – найти единомышленников на действующем флоте. Единомышленников, так же, как и мы, ненавидящих всплывшее наверх красное дерьмо!

Мичман с «Марксмена» не ожидал такой откровенности и даже слегка протрезвел.

– Ну и что вы хотите? – спросил он, окинув незваных собутыльников недоверчивым взглядом.

– Мы хотим собрать людей, не забывших слово «честь» и готовых сражаться с коммунистической чумой до конца.

– Эх!.. Что сможет сделать горстка людей против оравы распоясавшейся рвани? Неделю назад здесь под флагом Белой Розы уже митинговали какие-то люди, называвшие себя патриотами. Они клялись идти на Лондон и восстановить законную власть. Но стоило появиться нескольким сотням красных бандитов, как они наложили в штаны от страха. Где теперь эта Белая Роза? След простыл…

– Они поспешили и наделали кучу ошибок. Мы будем действовать более продуманно. Коммунистов нам не победить без помощи Америки. А чтобы эту помощь получить, у нас должен быть свой флот. Пусть небольшой, но боеспособный.

– Это невозможно! – сокрушённо покачал головой Баркли. – Вы даже не можете себе представить, насколько глубоко поразила наш флот красная зараза. Скапа-Флоу – это рассадник идей коммунизма и анархизма! Даже если вам удастся увести из-под носа «ревсэйлоров» один-два корабля, то им даже негде будет стать на якорь. Все базы в руках красных мятежников!

– Эйфория скоро пройдёт, и сторонников новой власти сильно поубавится. Число недовольных растёт с каждым днём, – уверенно заявил МакГровер.

Мичман Баркли лишь вздохнул и осушил очередной стаканчик виски. Нет, не верил он словам законспирированных идеалистов! Но Юджин МакГровер продолжал вербовать его с прежним напором:

– Ты на каком корабле служишь?

– На «Марксмене». Лидере эскадренных миноносцев.

– Сколько в его экипаже людей могут пойти с нами?

– Боюсь, нисколько… Все противники новой власти уже списаны или сбежали сами. Из офицеров остался я один. И то лишь потому, что мне некуда деваться.

– А мы втроём угнать твой лидер сможем?

Баркли удивлённо посмотрел на своих собеседников:

– Ну, вы даёте!.. Конечно, нет! Во-первых, без машинной команды мы не сможем ни развести пары в котлах, ни управлять турбинами. Во-вторых, я на такое никогда не пойду. Ведь это нарушение присяги!

Лицо изрядно захмелевшего МакГровера налилось кровью, и он грозно зарычал:

– Ты кому присягал, мичман? Королю! А сейчас у власти кто? Быдло! Red bulls! Разве ты давал присягу быдлу?

Дик Баркли задумался. Нет, быдлу он не присягал…

По сравнению с Эдинбургом, сохранившим даже в вихре революционного разгула толику былой респектабельности и чопорности, портовый пригород Лейт оказался мрачным, вонючим и замызганным. Казанцев и МакГровер долго блуждали по его кривым, заваленным кучами мусора улочкам, пока не вышли, наконец, к причалу. Там они увидели четырёхтрубный корабль с бортовым номером F66. Это и был искомый лидер эсминцев «Марксмен». «Неплохой кораблик, – оценил его Казанцев. – Покрупнее моего бедняги «Дерзкого» будет». Он не ошибся: нормальное водоизмещение «Марксмена» составляло почти полторы тысячи тонн. Этот новейший корабль нёс довольно сильную артиллерию: четыре 102-мм орудия и два 40-мм автомата Виккерса, известных у английских моряков под прозвищем «Пом-пом». Торпедное вооружение лидера на первый взгляд выглядело не так внушительно, как на наших «новиках» – всего два двухтрубных аппарата, но зато тяжёлые английские торпеды имели калибр 533 мм и были куда мощнее русских 450-миллиметровых.

С дисциплиной в революционном флоте было неважно: на палубе валялся мусор, а на леерах вперемешку с сигнальными флагами вызывающе болтались на ветру кружевные предметы женского туалета. Вахтенный матрос нагло игнорировал устав караульной службы – дрых, прислонившись к фалрепной доске и обняв винтовку. Его разбудили. Вздрогнул, машинально нащупал винтовку, вскочил. Долго протирал глаза: кто вы такие, и какого дьявола вам нужно? Уразумев, что нужен не дьявол, а командир корабля, заявил, что тот спит после ночной вахты, есть приказ его не тревожить, и велел незваным гостям ждать. Чаппаевцам ничего другого не оставалось, как подчиниться.

Ждать пришлось больше часа. Наконец, на палубу поднялся уоррент-офицер Корнелл, исполнявший обязанности командира. От него сильно разило перегаром. Выглядел он соответ-

ственно: мрачный, небритый, в помятом кителе. И с внушительным кривым кортиком на поясе – явно с чужого плеча. То есть бедра.

Командир разглядывал документы гостей столь долго, что невольно зародилось подозрение: может быть, он неграмотный? Наконец, он спросил:

– Чем обязан, комрады?

– Вверенный вам корабль выбран для выполнения ответственного и весьма секретного задания. Во имя Революции! – торжественно возвестил МакГровер. – Мы должны осмотреть эсминец. Его нужно подготовить к походу.

– А где приказ… – начал было Корнелл, но Юджин оборвал его:

– Разумеется, приказ будет. Когда определятся точные даты похода. Мы пока направлены для того, чтобы доложить руководству о состоянии лидера. Так что прошу вас оказать нам содействие. И ещё: о нашем визите никто не должен знать!

Уоррент-офицер Корнелл лениво кивнул, дал «красным головорезам» сопровождающего и молча удалился. Казанцев с МакГровером обошли корабль и убедились, что тот хотя и подзапущен, но находится в исправном состоянии. К механизмам – никаких претензий. Правда, в штурманской рубке не оказалось ни одного навигационного прибора («Все бесследно исчезли», – пояснил сопровождавший гостей матрос), но это дело поправимое.

Попутно выяснилось, что «Марксмен» сейчас укомплектован экипажем лишь наполовину. На офицерских должностях – одни унтера, то бишь уоррент- и петти-офицеры, плюс один мичман. В ходе майских событий в Скапа-Флоу командир корабля встал на сторону контрреволюции, был арестован и отдан под суд. Остальные офицеры разбежались.

План удрать из революционно-туманного Альбиона на лидере эсминцев «Марксмен» был дерзок и прост. В том, что в условиях царившего на флоте бардака вывести корабль в море под каким-либо надуманным предлогом не составит труда, Казанцев и МакГровер не сомневались. Затем наиболее активную часть личного состава предполагалось вывести из строя ударной дозой заранее припасённого алкоголя – этот пункт программы тоже особых сомнений не вызывал. А дальше управлять лиде-

ром при разведённых парах и наличии десятка механиков, способных нести вахты в машинном отделении, вполне смогут три человека. Благо, Северное море на скорости в 18 узлов пересекается всего за сутки.

– Не успеют наши бравые «ревсэйлоры» опохмелиться, как мы будем на рейде Вильгельмсхафена! – подытожил Казанцев.

– Какого ещё Вильгельсхафена? – нахмурился МакГровер. – Ни в какой Вильгельмсхафен я не пойду!

Казанцев посмотрел на своего собеседника с раздражением:

– А куда ты пойдешь?

– В Канаду.

– Ты с ума сошёл! Канада!!! Да до неё две недели ходу! На второй день команда протрезвеет, и нас просто выбросят за борт. Весь смысл в том, чтобы успеть дойти до цели, пока революционные любители виски не проспятся!

– Всё равно, в Германию мы не пойдём, – упрямствовал коллега по заговору. – Это же измена!

– Слушай, мидшипмен! – Казанцев начинал закипать, и в его голосе зазвучали металлические нотки.

– Я давно не мидшипмен! Я – энсайн! – обиделся МакГровер. – Между прочим, я старше тебя по званию!

– Ррразговорчики! – рыкнул на него мичман Казанцев, перейдя на русский. – В вашей стране офицерские звания упразднены, а в моей – нет. Так что старше я! К тому же у меня мандат. Понял?

Хотя русского языка МакГровер, разумеется, не знал, но в данном случае всё понял. И поутих.

В конце концов сошлись на компромиссном решении: идти в нейтральную Норвегию. Об этом сообщили мичману Баркли; тот не возражал.

Вскоре число заговорщиков увеличилось ещё на одного человека, причём весьма колоритного. На очередную конспиративную встречу Дик Баркли привёл с собой огромного улыбчивого негра, обладателя пудовых кулаков и роста в шесть с половиной футов.

– Это наш кок Бобо. Он непьющий, но ему можно доверять.

Казанцев и МакГровер с опаской посмотрели на чернокожего гиганта снизу вверх.

– Ну, рассказывай, откуда ты такой взялся.

Оказалось, что по-английски негр говорит с жутким акцентом:

– Меня зовут Бобо. Я с детства Бобо. Я из Африки, из Дагомеи. Меня взяли служить. Меня назвали здесь Робертом, но я всё равно остался Бобо!

– И чего же ты, Бобо, хочешь? Вернуться в Африку?

– Нет, я хочу в Америку. В Африке – бедность, а здесь – коммунисты. Я не люблю коммунистов!

Столь непосредственный ответ был встречен с удовлетворением. Угонщики корабля включили Бобо в свои ряды.

Неожиданной проблемой стало приобретение крепкого алкоголя. По расчётам Казанцева для гарантированного выполнения плана побега требовалось не менее трёх больших бочек виски. Сначала пришла в голову мысль наведаться на ближайшую вискикурню (а таковых по соседству с Эдинбургом было предостаточно) и совершить «экс», то есть «экспроприацию» – так здесь теперь называли грабёж, осуществляемый как бы «в интересах революции». Однако вскоре выяснилось, что большинство предприятий по изготовлению виски уже полностью разграблено, а те немногочисленные, что остались, превращены в неприступные замки и охраняются наёмными головорезами. Последние, говорят, открывают огонь из пулемётов без предупреждения.

– Наверное, придётся покупать, – вздохнул Казанцев. – Только где денег взять? Видимо, всё же без грабежа никак не обойтись…

Впрочем, «экс» не понадобился. Когда Казанцев и МакГровер нанесли визит на ближайшую вискикурню, её хозяин – коренастый бородатый шотландец в традиционном клетчатом килте и с кинжалом, торчавшим из короткого чулка, – от дензнаков революционного банка категорически отказался:

– Нет, эти фантики-бумажки мне не нужны. Только натуральный бартер! Меняю на пулемёт или ящик патронов. Можно на дюжину винтовок. Ну, сойдёт и золото с бриллиантами на худой конец…

– Хм, пулемёта с бриллиантами у нас нет… Однако есть идея! Можем предложить боевую торпеду!

Бородатый производитель дистиллята опешил:

– А на кой чёрт мне торпеда?

– Ха, такой вопрос может задать только… э… как бы помягче выразиться… несведущий человек! Да вы представляете, что такое современная 21-дюймовая торпеда? Это полторы тонны новейших технических достижений: мощный пневматический двигатель, керосиновый подогревательный аппарат, гироскоп, гидростат, два бронзовых винта… И четыреста фунтов взрывчатки, между прочим!

– Ну и что мне с этим добром делать?

– Как что?! Боевой части хватит на то, чтобы снарядить две тысячи ручных гранат. Двигатель можно поставить на лодку или яхту. А прибор Обри – вы даже не представляете, какая это ценность! Да любой рукастый механик не думая отдаст за него пять тысяч фунтов! – не моргнув глазом, соврал МакГровер. Сегодня он был чрезвычайно красноречив.

В общем, хозяина вискикурни удалось уговорить. Ударили по рукам: четыре бочки выдержанного односолодового виски в обмен на новейшую боевую торпеду Уайтхеда марки Мк-4.

Операция по выгрузке торпеды с корабля и её доставка на вискикурню прошла без накладок. МакГровер и Баркли сочинили липовый приказ о передаче торпеды в арсенал, однако эта бумага не понадобилась: временный командир «Марксмена» Корнелл после очередного возлияния спал у себя в каюте и на палубу не вышел. А нижним чинам ничего объяснять не требовалось – мичман Баркли был их начальником и разговаривал с ними языком приказов. Для перевозки полуторатонной стальной сигары зафрахтовали грузовой мотор (автомобиль), пообещав шофёру и его помощнику по завершении рейса отлить ведро вискаря.

Появившиеся на палубе четыре закупоренные дубовые бочки вызвали у команды корабля неподдельный интерес. Боцман Джервуд обошёл вокруг них три раза, повёл мясистым красным носом и, не выдержав, спросил:

– Что это?

– Это особый груз, – ответил мичман Баркли, напустив на себя побольше важности. – Мы должны доставить его в целости и сохранности в Скапа.

– А что там внутри? – не унимался боцман.

– Рыбий жир! – рыкнул мичман. По его тону было очевидно, что его ответ на самом деле означает: «Не твоё дело!».

Дик Баркли распорядился спустить бочки в кормовую провизионку, закрыть на два замка и опечатать дверь. Теперь насчёт фактического содержимого «особого груза» ни у кого из «ревсэйлоров» не оставалось сомнений. У моряков заблестели глаза, а рты скривились в хитрых полуулыбках. В общем-то, заговорщикам это и было нужно. Главное, чтобы команда не добралась до скотча раньше времени. Поэтому с выходом в море медлить было нельзя.

Разбудив уоррент-офицера Корнелла, Казанцев сунул ему в нос приказ о переходе лидера «Марксмен» в Скапа-Флоу. На приказе почему-то стояла печать сугубо сухопутного отряда «Ред Каттроутс» Чаппая, но исполняющий обязанности командира не обратил на это никакого внимания. Он положил приказ в надлежащую папку и тяжело вздохнул.

– А что за груз мы должны доставить в главную базу? – меланхолично спросил он.

– Команде объявлено, что это четыре бочки рыбьего жира. Но на самом деле в бочках – четырёхлетний односолодовый виски.

– Да?! – оживился Корнелл.

– Вот, попробуйте, – и Казанцев протянул заранее приготовленную бутылку. Тот отхлебнул из горлышка и удовлетворительно хмыкнул. Мол, гуд.

Не выпуская бутылки из рук, Корнелл приказал готовить корабль к походу. Команда засуетилась, начали разводить пары, проверять механизмы и принимать питьевую воду. Боцман Джервуд доложил, что четверо матросов ещё не вернулись из увольнения, но мичман Баркли приказал их не ждать.

– Не успеют к отходу, пусть потом пеняют на себя! – сказал он грозно, стараясь, чтобы его услышало как можно больше моряков. А про себя подумал: «Сейчас, ребятки, решается ваша судьба. И лишь дьявол знает, что для вас лучше: успеть или опоздать?»

Загулявшие на берегу «нетчики» до отхода корабля не появились. Отдача швартовов проходила долго и нервно: сказывались некомплект команды и общее падение дисциплины. Ютовые вошкались с канатами минут двадцать; Казанцеву, привыкшему к чёткой работе палубных матросов на «Дерзком», оставалось только тихо материться. Особенно, когда ли-

дер едва не навалился на причал кормой. Если бы не отжимной ветер и пустая акватория порта, то «Марксмену» грозил бы как минимум помятый корпус, а как максимум – ещё и столкновение со стоявшим на бочке грузовым пароходом. К счастью, всё обошлось без серьёзных эксцессов.

Вооружённый траулер, выполнявший функции брандвахтенного судна, провёл лидер по извилистому фарватеру между противолодочных сетей, перегораживающих вход в залив Фёрт-оф-Форт, и вернулся назад, просемафорив «Марксмену» прожектором: «Желаю удачи!»

Между прочим, в сфабрикованном приказе старшим на переходе из Лейта в Скапа-Флоу назначался Казанцев (то есть красный комиссар Вольф Касаново), а его помощником – Юджин МакГровер. Поэтому сразу по выходу в море и.о. командира Корнелл посчитал, что ему в ходовой рубке больше делать нечего, и удалился к себе в каюту с ополовиненной бутылкой виски.

«Уффф, даже не верится, – подумал Казанцев. – Всё прошло без сучка, без задоринки. Так не бывает: наверняка впереди нас ждут какие-нибудь неожиданности!»

Ближе у вечеру, когда берег уже скрылся за кормой, нижние чины начали постепенно исчезать со своих боевых постов и скрываться где-то в глубине корабля. Рулевой петти-офицер Ноус морщил лоб, не зная, под каким предлогом хотя бы временно покинуть своё место в боевой рубке, и когда Казанцев объявил, что готов на время встать у штурвала сам, радости рулевого не было предела. С сияющим лицом он помчался по трапу вниз.

Усмехнувшись, Казанцев предложил МакГроверу и Баркли проинспектировать машинную команду, а также проверить сохранность виски в кормовой провизионке. На самом деле ему не терпелось остаться в рубке одному. Дело в том, что он категорически не хотел идти в Норвегию. Упрямые потомки викингов в войне придерживались строгого нейтралитета, и они определённо интернируют оказавшийся в её территориальных водах корабль воюющей страны. А Казанцев жаждал привести лидер в Россию как боевой трофей. Это была бы достойная компенсация за погибший «Дерзкий». Поэтому как только его коллеги удалились, он плавно повернул штурвал, и корабль по широкой дуге изменил курс на три румба к осту. В темноте этого поворота никто не заметил. Разумеется, в вахтенном журна-

ле никаких записей Казанова не делал, и на бумаге «Марксмен» вроде как продолжал следовать на норд-ост-тень-ост.

Вернувшиеся сослуживцы доложили обстановку: во всех внутренних помещениях ощущается устойчивых запах виски, но команда, включая машинную, пока ещё находится в работоспособном состоянии. Печати на провизионной кладовой выглядят нетронутыми, однако простукивание бочек показало, что те наполовину пусты. «Кудесники!» – подытожил МакГровер.

Казанцев посоветовал закрыть провизионку на заранее припасённый амбарный замок.

– Слишком быстрое опустошение бочек нам ни к чему. Необходимо растянуть процесс, чтобы «ревсэйлоры» оставались в невменяемом состоянии как минимум до завтрашнего вечера, – сказал он.

К счастью для Казанцева, того, что корабль идёт совсем другим курсом, его боевые товарищи не заметили. Звёзд не было видно, а проверить курс по компасу МакГровер и Баркли не догадались.

Ночь прошла в целом спокойно, если не считать пьяных криков и песен, доносившихся из носового кубрика. Утром, перед тем, как передать вахту у штурвала МакГроверу, Казанцев изменил курс на первоначальный, якобы ведущий в Норвегию. Ему приходилось быть очень внимательным, чтобы не сбиться, ведя «двойную бухгалтерию» (точнее, «двойную навигацию»).

Экипаж «Марксмена», включая командира, к тому времени пребывал, как говорят англичане, в окаменевшем (stoned) состоянии – то есть, по-нашему, был мертвецки пьян. Поэтому абсолютно ни на что не реагировал. Дик Баркли пытался растолкать хотя бы пару машинных механиков, но безрезультатно. В итоге вахту в машинном отделении ему пришлось нести самому – сначала одному, а затем на пару с чёрным великаном Бобо.

Вообще истинная прокладка курса, которую в тайне вёл Казанцев, выглядела весьма замысловато, и когда он, прикорнув на три часа в штурманской рубке, снова сменил у штурвала МакГровера, то первым делом увеличил ход корабля до 24-х узлов. Баркли, изнывавший внизу от жары и перегара спящих матросов, удивился, но приказание исполнил. Пока нефтяные котлы лидера работали без сбоев.

Наблюдать за горизонтом в данной ситуации было некому, и отважные угонщики даже не заметили, что примерно в 11 часов утра «Марксмен» оказался на волосок от гибели. Немецкая субмарина «U-24» обнаружила одинокий корабль под английским флагом, шедший встречным курсом. Расстояние до цели составляло около 35 кабельтовых и быстро сокращалось. Лодка устремилась на перерез и погрузилась в расчётной точке. Позиция для торпедной атаки была почти идеальной. Лидер-дезертир спасло лишь то, что командир «у-бота» немного ошибся с определением курсового угла цели и в результате неправильно рассчитал торпедный треугольник. К глубокому огорчению подводников (и к счастью ничего не подозревавшего экипажа «Марксмена») обе торпеды прошли за кормой лидера, причём одна из них – всего лишь в пятнадцати метрах от ахтерштевня. Дать второй залп лодка не смогла – цель удалялась на слишком высокой скорости. Казанцеву в очередной раз повезло.

В три часа пополудни в ходовой рубке неожиданно появился опухший командир лидера. От него исходил насыщенный аромат односолодового перегара. Было пасмурно, но нахождение солнца по правому борту корабля угадывалось, и Казанцев напрягся. Он ожидал вопроса, почему лидер идёт в сторону, противоположную Скапа-Флоу, и облегчённо выдохнул, узнав, что уоррент-офицера Корнелла в данный момент мучил совсем другой вопрос. Конечно же, вы догадались, какой: нет ли у вас в заначке бутылочки виски? Разумеется, есть! Предвидя подобную ситуацию, Казанцев, он же Вольф Касаново, заранее припрятал в штурманской рубке пять бутылок живительного шотландского напитка. Счастливый красный командир удалился к себе в каюту с подарком, и больше его в этот день никто не видел.

Ближе к вечеру Казанцев вновь уступил место у штурвала МакГроверу. Курс на ост он объяснил тем, что в данный момент лидер якобы находится на траверзе Ставангера. Кажется, тут у его канадского коллеги зародились некоторые сомнения в точности прокладки курса. Но было уже поздно: предположительно через час-полтора впереди должен был показаться германский берег.

Казанцев спустился в кают-компанию и реквизировал покрывавшую стол скатерть – она при необходимости могла заменить белый флаг. При этом взгляд мичмана упал на фарфо-

ровый сервиз, украшенный Андреевскими флагами. На всех чашках и тарелках красовалась надпись славянской вязью: «ГРОМЪ». Это же слово присутствовало на хранившемся здесь же столовом серебре.

«Странно, – подумал Казанцев, силясь вспомнить подробности героической гибели эсминца «Гром». – Откуда здесь эти вещи? Вроде бы никаких других кораблей с таким именем у нас не значилось. Ну, если не считать бомбардирский корабль – участник Чесменского сражения!»

Год назад о подвиге эскадренного миноносца «Гром» наперебой писали газеты и журналы, о нём даже сложили песню. Во время сражения в Скагерраке этот корабль участвовал в отчаянной торпедной атаке на британские линкоры, но, получив попадание 12-дюймового снаряда, потерял ход. Снаряд угодил в машинное отделение и вывел из строя обе паровые турбины. На неподвижный «Гром» обрушился шквал огня. За считанные минуты погибли или были ранены не менее тридцати моряков. Палуба была залита кровью, в машинном отделении бушевал пожар. Стало ясно, что положение «Грома» безнадёжно, командир приказал оставить корабль. Оставшихся в живых офицеров и команду спас эсминец «Победитель», сумевший под не прекращавшимся обстрелом подойти к терпящему бедствие кораблю и по счастливой случайности избежать попаданий.

Командир, как полагается, сошёл с «Грома» последним, не зная, что на борту его корабля остался ещё один человек -минный старшина Фёдор Самончук. Тот был контужен и не расслышал приказа. Оказавшись на палубе один, он увидел приближающиеся британские эсминцы и приготовил к бою кормовой торпедный аппарат. Дождавшись, когда головной подошёл вплотную, Самончук выпустил в него торпеду. От взрыва вражеский четырёхтрубный корабль разломился пополам. Не имея возможности продолжать бой (все торпеды были израсходованы), Самончук бросил в артиллерийский погреб «Грома» горящий факел. Столб пламени взлетел выше мачт, и отважного старшину взрывной волной выбросило за борт. Два часа он провёл в воде, пока его, окоченевшего, не подобрал немецкий миноносец «G-172». Герою невероятно повезло: уже наступила ночь, и вахтенный матрос заметил в луче прожектора плававшего человека совершенно случайно.

В этой истории, записанной со слов самого Самончука, многое вызывало сомнения (почему англичане не реагировали на развернутый в их сторону торпедный аппарат?.. откуда взялся факел?.. как могли от факела сдетонировать унитарные 102-мм патроны?), тем не менее, машинный старшина был признан национальным – точнее даже интернациональным – героем. Он удостоился высших военных наград сразу двух империй – российского Георгиевского креста 4-й степени и прусского Железного креста 1-го класса…

Поднявшись наверх, Казанцев показал мичману Баркли серебряную вилку с выгравированной надписью «ГРОМЪ»:

– Ты можешь сказать, откуда это у вас?

– Конечно. Это трофей Ютландского боя.

– Какого боя? Ютландского? – не понял Казанова.

– Ну да… Вы, кажется, называете его «сражением в Скагерраке».

– Хм… А поподробнее можно?

Дик Баркли взглянул на русского коллегу с некоторым недоумением:

– Наш лидер участвовал в отражении атак вражеских миноносцев. Один большой русский эсминец получил повреждения, экипаж его бросил. Мы подошли к покинутому кораблю; я был назначен в состав десантной партии и вместе с пятью матросами высадился на его борт. Первое, что предстало нашим глазам – несколько растерзанных трупов, лежавших на верхней палубе. Их никто не удосужился похоронить в море. По всему было видно, что русские покидали корабль в спешке. В кают-компании мы нашли не только дорогую посуду и серебряные приборы, но и большой запас коньяка. А на штурманском столе нас ждал просто бесценный трофей: секретные карты с указанием всех минных полей на подходах к Вильгельмсхафену! Разумеется, большую часть находок мы переправили на наш «Марксмен».

Мы попытались отбуксировать трофейный корабль в Скапа-Флоу, однако ночью ветер засвежел, разгулялась волна. Эсминец – а это был «Гром» – через пробоины в бортах медленно заполнялся водой и под утро погрузился по верхнюю палубу. Стало ясно, что до базы нам его не довести, и мы обрубили буксирные канаты. Примерно через четверть часа несчастный дестройер скрылся в волнах, а мы налегке побежали в Скапа. Вот, собственно, и всё.

– М-да-а-а… – задумчиво протянул Казанцев. – А у нас матрос Самончук утверждал, что взорвал «Гром» сам. А перед этим он якобы утопил торпедой четырёхтрубный английский эсминец…

Баркли усмехнулся:

– У нас в дивизионе был только один четырёхтрубный корабль – наш «Марксмен». Не знаю, что там нафантазировал ваш Саймон… как его? Чук?.. ваш Саймон Чук, но лидер, как видишь, цел и невредим. При Ютланде «Марксмен» почти не пострадал: мы отделались осколочными пробоинами и тремя легко раненными матросами.

«Ну вот, ещё одна героическая страница истории нашего флота на деле оказалась выдумкой, – вздохнул Казанцев. – И опять видна закономерность: кто больше наврёт, тот и самый герой!»

Но мичман Казанцев нарушил эту закономерность. Чтобы стать героем, ему не потребовалось сочинять небылицы. Угнанный у врага новейший боевой корабль – это более чем убедительное подтверждение реальности совершённого им подвига.

Уже смеркалось, когда в дымке прямо по курсу появился берег. Казанцев ликовал – пожалуй, не меньше, чем колумбовский матрос, первым закричавшим: «Земля!». МакГровер и Баркли нахмурились. По рельефу и очертаниям береговой линии они догадались, что это никакая не Норвегия, и что русский коллега обвёл их вокруг пальца. Но им оставалось лишь смириться, так как теперь для перехода в нейтральный норвежский порт им уже не хватит ни нефти, ни виски.

Но обозначилась другая проблема. Было очевидно, что прибрежные акватории Немецкого моря сплошь в минных полях. Безопасные фарватеры межу ними, конечно, есть, но как их найти? А совершить дерзкий побег, преодолеть столько трудностей и в финале погибнуть столь глупой смертью – такая перспектива выглядела слишком мрачно.

К счастью, шанс благополучно добраться до ближайшего порта вскоре появился. На норд-норд-осте показался дым, а вскоре и его производитель – рыбацкий парусно-паровой траулер. Казанцев направил свой корабль прямо на него. Тот, увидев приближающийся эсминец, быстро выбрал тралы и поспешил к берегу. Казанцев старался следовать точно по его кильватерному следу. Уж кто-кто, а местные рыбаки всегда отлично осведомлены насчёт расположения минных заграждений.

План удался: совершив вслед за траулером два крутых поворота, эсминец сел ему на хвост, сбавив ход до малого. Чтобы не быть обстрелянным с берега, на грот-мачте (или, по английской терминологии, джиггер-мачте) вместо британского флага подняли белую скатерть из кают-компании. Поскольку уже стемнело, на неё с мостика направили луч сигнального прожектора. Судя по всему, эти предосторожности оказались излишними – никаких признаков присутствия береговых батарей не наблюдалось.

Вслед за ржавым рыболовным пароходом эсминец миновал узкий пролив и оказался в просторной бухте. Но уже через пять минут раздался глухой скрежет, «Марксмен» задрожал и остановился. Авантюрный побег завершился досадной посадкой на мель, но Казанцев всё равно ликовал. Судя по звуку, грунт под днищем был мягкий, волны в полностью закрытой бухте отсутствовали – кораблю ничто не угрожало. Снять его с мели не представляло особых трудностей, причём существовала надежда, что в прилив это удастся сделать без посторонней помощи.

На берегу в кабельтове от беглого эсминца виднелись тусклые огни – здесь явно жили люди. Вскоре они и появились: сначала послышался скрип уключин, а затем выглянувшая из облаков луна осветила лодку, остановившуюся ярдах в пятнадцати от эсминца. В ней находилось трое мужчин, один из них держал в руках охотничье ружьё.

– Что это за посёлок? – крикнул Казанцев по-немецки.

Люди в лодке молчали.

– Кто вы?

– Мы юде!

– Как? И здесь юде?! – изумился Казанцев: ему сразу вспомнился революционный Лондон. В тот момент он ещё не знал, что находится не в Германии, а в Дании, и что по-датски слово «юде» (jyde) означает «ютландец», то есть житель Ютландии. А евреев датчане называют «ёде» (jøde).

Впрочем, вскоре всё прояснилось. Казанцев уговорил «евреев» перевезти его на берег, где он собирался добровольно сдаться местным властям. Последний пункт плана выполнить оказалось непросто: местная власть в крошечной рыбацкой деревушке под названием Тюборон была представлена лишь угрюмым седобородым старостой. Тот долго не мог понять, чего от него хотят, но в конце концов запряг лошадь в телегу и отвёз перебежчика в близлежащий городок Лемвиг. Тамош-

ний жандарм, выслушав гостей, связался по телефону с командованием расквартированной неподалёку немецкой воинской части и изложил суть дела. У Вовы-Казановы отлегло от сердца: теперь уже его злоключения точно завершились. До него дошло, что он в Дании, то есть почти в России. «Ай да я, ай да сукин сын!» – мысленно похвалил себя дерзкий мичман и пожалел, что впопыхах не прихватил с собой на берег фляжку виски. Сейчас она пришлась бы очень кстати.

Утром расплющенные тяжёлым похмельем представители революционного британского флота начали выползать кубриков на свет божий. Они озирались по сторонам и никак не могли понять, где находятся, и кто эти люди, стоящие на палубе их корабля с винтовками наперевес. Последние – датские пограничники и немецкие солдаты – настоятельно рекомендовали красным морякам спускаться в стоявшую у борта деревянную баржу. Для большей убедительности они указывали пальцем на пару стоявших на берегу пулемётов с заправленными лентами и готовыми к стрельбе расчётами. Дабы не спровоцировать англичан на самоубийственный героизм, с «Марксмена» ещё до рассвета выгрузили всё стрелковое оружие, а с корабельных пушек сняли замки. Впрочем, поползновений к совершению подвигов у «ревсэйлоров» не наблюдалось, и они безропотно покинули свой корабль. На берегу им объявили, что они являются военнопленными. Англичан построили в колонну и под конвоем отправили в Лемвиг. Исключение, по просьбе Казанцева, сделали для троих: МакГровера, Дика Баркли и Бобо. Им объявили, что они будут переданы русским властям, а пока немецкий обер-лейтенант велел ждать на берегу.

Спасательный пароход «Воин» прибыл из Копенгагена через два дня. Помимо буксировочной команды на нём находился представитель разведки Балтфлота капитан 2-го ранга Моржевицкий. Он сносно говорил по-английски и имел задание подробно опросить каждого из перебежчиков. Но увидев чёрного великана Бобо, он от неожиданности растерялся и долго не мог прийти в себя. Но потом собрался, провёл беседу строго по инструкции и записал все показания в толстый гроссбух.

Тем временем на борт «Марксмена» поднялись восемь вольнонаёмных матросов-финнов, они закрепили буксировочные концы, и «Воин», поднатужившись, стащил лидер эсминцев на чистую воду. Осмотр внутренних отсеков показал, что течи нет, и корабль начали готовить к переходу в Копенгаген.

Операция по буксировке трофея вокруг мыса Скаген заняла десять часов. Казанцеву и его соратникам-англичанам разрешили находиться на борту «Марксмена», но фактически им досталась роль наблюдателей. Помимо «Воина», к буксировке был привлечён пароход «Гогланд»; ближнее прикрытие осуществляли эсминец «Забайкалец» и немецкий военно-морской цеппелин «L-4».

Сложное маневрирование между минными полями и поднявшиеся волны не позволили каравану идти быстрее двух-трёх узлов. Опасались подводных лодок, но до мыса Скаген дошли благополучно. А вот дальнейший путь омрачила трагедия, произошедшая на глазах всех участников перехода. В проливе Каттегат к каравану присоединились тральщики – они шли впереди парохода «Воин» и выполняли контрольное траление фарватера. И вдруг над одним из них взметнулся столб огня и дыма, а через секунду по ушам ударил грохот мощного взрыва. Небольшое судно было буквально разнесено в щепки. Когда бурый дым рассеялся, и поверхности моря оказались лишь деревянные обломки и несколько спасательных кругов, экипажи всех находившихся рядом судов молча сняли фуражки и бескозырки. Соседний тральщик застопорил ход и начал быстро спускать шлюпку. Правда, было очевидно, что спасать уже некого…

Погибший тральщик Балтийского флота назывался «Взрыв». Вероятно, он подорвался на дрейфующей мине, сорванной с якоря недавним штормом. Об этом свидетельствует суета команды, замеченная с соседних кораблей за минуту до взрыва. Судя по всему, с тральщика успели увидеть находившуюся прямо по курсу мину и пытались отвернуть, но было поздно…

За два года войны Казанцев неоднократно видел смерть в бою, но этот нелепый случай – гибель на своей же мине – произвёл на него удручающее впечатление. Прекрасный летний день, белые облака на фоне синего неба, острые шпили воспетого Шекспиром замка Эльсинор на правом берегу, ни малейшего намёка на присутствие неприятеля – и внезапная, мгновенная смерть трёх десятков русских моряков. Как же это противоестественно и несправедливо!

А ещё произошедшее укрепило Казанцева во мнении: многое из того, что нам кажется случайным, на самом деле предо-

пределено судьбой. И не последнюю роль здесь играет присвоенное кораблю имя.

«Разве можно назвать военное судно «Взрыв»? – размышлял он. – Чему ж тогда удивляться, что оно в итоге взорвалось? Эх, посмотреть бы в глаза тому, кто придумывает кораблям названия! Вот был в нашем дивизионе «Пронзительный» – так его в первом же бою пронзили вражеские снаряды. А трофейному итальянскому эсминцу дали имя «Бесследный», и он через месяц исчез без следа где-то в западной части Средиземного моря. Про наш черноморский миноносец «Жуткий» я вообще молчу: служба на нём – просто жуть, это всем известно. В общем, как корабль назовёшь, так ему и плыть, таким ему и быть. Кстати, у несчастного «Взрыва» есть собрат – тральщик «Фугас». Не удивлюсь, если он рано или поздно взлетит на воздух, как и подобает фугасу».

Вечером караван прибыл в гавань Копенгагена, «Марксмен» с помощью буксиров ошвартовался у причала в Нюхольме рядом с броненосцами датского флота, намертво приросшими к берегу. Корабли союзной Дании не выходили в море уже два года, их пушки и дымовые трубы были укутаны позеленевшим брезентом, а на салингах мачт бакланы свили гнёзда. Скучающие моряки на палубе играли в трик-трак, в орлянку, пиликали на губных гармошках, а бородатый боцман броненосца «Херлуф Тролль» собрал вокруг себя молодых матросов и организовал что-то вроде судомодельного кружка. Офицеров вообще не было видно, но нижние чины, к удивлению Казанцева, выглядели трезвыми и вели себя смирно. «Напрасно мы не завербовали их в наш флот», – подумал мичман, восхищаясь спокойствием и дисциплинированностью датчан.