Союз трёх императоров

Заря новой эры

В шесть часов тридцать пять минут вечера седьмого мая 1917 года из бакового орудия стоявшего на Темзе лёгкого крейсера «Орора» («Aurora») был произведён исторический выстрел, возвестивший миру о начале новой эры. Это был условный сигнал, по которому революционные матросы и солдаты с примкнутыми штыками ринулись на штурм главного гнезда реакции – Вестминстерского дворца. Именно там уже несколько недель к ряду безвылазно заседал буржуазный парламент – Кратковременное правительство, не скрывавшее своих планов задушить назревшую революцию. Колонны штурмующих при поддержке пары броневиков атаковали с двух направлений – с набережной и со стороны Сент-Джеймс-парка. Знаменитое Лондонское вооружённое восстание началось. Под бдительным оком своих новых соратников с винтовкой наперевес бежал и мичман Казанцев. Признаться, он плохо понимал, куда и зачем бежит, но в данной ситуации особого выбора у него не было.

Вообще-то после упразднения королевской гвардии защищать правительство, строго говоря, было некому. За баррикадами из мешков с песком на площади Парламента находились лишь сводная рота кадет артиллерийского училища да женский батальон, наспех сформированный из монашек-бенедиктинок. Едва завидев грозно сверкавшие в лучах вечернего солнца штыки атакующих, прыщавые кадеты побросали оружие и разбежались кто куда. Монашки для приличия посопротивлялись, но не устояли и уже через десять минут дружно сдались красавцам-матросам.

Больше всего неприятностей восставшим доставила пара снайперов-фанатиков, засевших на Биг-Бене. Но их метко сняли четырьмя шестидюймовыми снарядами со всё той же революционной «Ороры». Незадачливые защитники Кратковременного правительства рухнули на брусчатку вместе с Биг-Беном, став первыми жертвами Великой Майской социалистической революции.

…Заседавшее в Палате лордов правительство уже 48 часов без перерыва пыталось решить два извечных британских вопроса: «Что делать?» и «Кто виноват?». В пылу дискуссии парламентарии не обратили внимания на доносившиеся с улицы посторонние звуки – винтовочные выстрелы и несколько гулких взрывов. Поэтому появление в зале заседаний толпы вооружённых людей стало для них неожиданностью. Впрочем, они восприняли происходящее с чисто английской невозмутимостью.

Перепоясанный пулемётными лентами толстомордый боцман с линкора «Железный рабочий» («Айрон Уоркер», бывший «Айрон Дьюк») взобрался на трибуну, потеснив находившегося на ней оратора, и громогласно изрёк:

– Объявляю заседание закрытым, а парламент – распущенным! Кончилось ваше время, три тысячи чертей вам в глотку и брандскугель в задницу!

Для большей убедительности боцман, известный в подпольных кругах по партийной кличке «товарищ Утюг», выстрелил в потолок из револьвера.

Ошалевшие от бесконечных прений лорды вздохнули с облегчением и безропотно подчинились. Кое-где даже раздались жидкие аплодисменты. Парламентарии полагали, что теперь освобождаются от груза ответственности за судьбу страны. Наивные: знали бы они, что вскоре их ждёт!..

Но мичман Казанцев при сём историческом моменте не присутствовал. Уже находясь в коридорах Вестминстерского дворца, он откололся от революционных масс и уединился в парламентской библиотеке со сдавшимся ему в плен капралом женского батальона. Вчерашняя служительница культа, ныне служащая Марсу, как и все англичанки, была некрасива, но любвеобильна, и изголодавшемуся по женским ласкам мичману пришлась в самый раз. Недавние противники предались отчаянному прелюбодейству прямо на разбросанных по полу фолиантах – сводах законов Британской империи.

– Again! Again! (Ещё! Ещё!) – страстно шептала мисс, извиваясь своим крепко сбитым телом. И неутомимый Казанова охотно выполнял её капризы, ласково называя её на ушко «Ненасытная Эгейн».

Лишь наутро, удовлетворив свой случайный военный трофей в одиннадцатый раз, обессилевший Казанцев сгрёб в охапку одежду, взял свой «Ли-Энфильд» и в чём мать родила вышел на улицу. Ещё он прихватил с собой маленький дамский браунинг, незаметно позаимствованный из кармана его случайной пассии. Так сказать, на добрую память о предмете своей внезапной страсти.

Сквозь густой лондонский туман уже пробивалась заря победившего социализма. А из окон парламентской библиотеки по-прежнему раздавались призывные стоны:

– Again! Again!..

Великая Майская Социалистическая революция свершилась!

В крупнейшем городе мира – Лондоне – царила анархия. Благочестивая публика не могла прийти в себя от ужаса и отсиживалась дома, закрыв двери своих жилищ на все замки и засовы. Представители городских властей, от бесцеремонных почтальонов до надменных полицейских, куда-то исчезли, и улицы оказались во власти ликующей черни.

Тон задавали революционные матросы, или, по-здешнему, «ревсэйлоры», прибывшие в столицу вершить социальную справедливость. Расхристанные, нетрезвые, с цигарками, гармошками и волынками, они толпами бродили по проспекту Маркса – так теперь назывался Уайтхолл, горланили неприличные песни и в такт стреляли из винтовок по фонарям. Самыми отвязными считались матросы, прибывшие с севера, из далёкого и забытого богом Скапа-Флоу. Впервые оказавшиеся в Лондоне и ошарашенные его имперским величием морячки растеклись по пабам и бабам, перестав быть организованной революционной силой. Более дисциплинированными оказались посланцы красного Портсмута. Они строем прошагали по Пэлл Мэлл, держа в руках винтовки и кумачовые плакаты с лозунгами: «Долой сэров и пэров!», «Власть – народу!», «Даёшь свободу!», «Мир, Труд, Май»…

Казанцеву довелось наблюдать их шествие лично. В качестве поощрения за участие в штурме парламента его премировали восьмичасовым увольнением в город. Правда, отпустили его не одного, а в составе группы из четырёх человек под присмотром хмурого бородатого брахмана, вооружённого метательными кольцами-чакрами и древним револьвером системы «Адамс» устрашающего калибра. Главарь «головорезов» Чаппай предупредил, что отдаление от группы на расстояние больше пяти шагов будет считаться попыткой к бегству со всеми вытекающими последствиями. При этом он недвусмысленно кивнул на своего земляка, официально занимавшего должность комиссара и исполнявшего роль пастыря.

Странное впечатление производила тогдашняя «столица мира». Вдоль улиц в огромном количестве были развешены флаги и плакаты из красной ткани. Британская Народно-революционная империя вместо знаменитого «юнион джека» получила новый флаг – красное полотнище, в верхнем углу которого красовались каббалистические символы – пентаграмма и наложенные друг на друга крест и полумесяц. Сакральные знаки вроде как означали единение трудящихся всех стран и их готовность пролить море крови в борьбе за свои права. Казанцев недоумевал: интересно, где революционные власти добыли столько красной ткани?

На площади Красного Мая (бывшей Пиккадилли), прямо на ступенях Дома пролетарской солидарности «Маркс энд Энгельс» (бывшего магазина «Маркс энд Спенсер») играл марши сводный оркестр Революционных (в прошлом Королевских) фузилеров, ныне перешедший на сторону новой власти. Музыканты – люди творческие и беспринципные, им было не до политики. Пока.

Больше всего Казанцева поразил витавший над городом дух безудержного веселья. Очевидно, те, кто не находил повода для радости, боялись высунуть нос на улицу, зато в рядах заполонившего мостовые плебса царило полное единодушие. Приверженцы нового строя ликовали. «Freedom! Freedom!» (Свобода! Свобода!) – орали на каждом углу. Казанцев вдруг подумал, что слово «free», от которого и происходит сверхпопулярное ныне заклинание, в английском языке означает «бесплатно». Вот оно, коренное понятие свободы! Бесплатно удовлетворить свои желания. Безнаказанно грабить, насиловать, убивать. Объявить библейские заповеди реакционными и вместо них ввести новое правило жизни: прав тот, у кого револьвер больше. «Ваше слово, товарищ Веблей!»…

Наверное, среди огромного скопища захвативших власть негодяев была горстка идеалистов, которая приветствовала революцию, искренне считая её началом новой эры – эры строительства общества всеобщего равенства и братства. Именно они громче всех кричали: «Свобода!». Одним из таких идеалистов был американский корреспондент Джон Рид – наверное, единственный иностранный журналист, оказавшийся в самой гуще революционных событий. Исповедуя левацкие взгляды, он восторженно принял революцию и упорно отказывался замечать кошмар, которым эта революция сопровождалась. Его репортажи из Лондона были столь одиозны, что ни одна аме-

риканская газета не решилась их напечатать. Ибо человеку с незамутнённым сознанием было очевидно: за привлекательными призывами экспроприировать, национализировать, раскулачить скрывался банальный грабёж. Логика новой власти проста – всё отобрать, а горсть отнятого бросить в толпу.

…На Трафальгарской площади царило оживление. С броневика «Остин», использовавшегося в роли импровизированной трибуны, эмоционально вещал низкорослый француз с монгольскими чертами лица, маленькой бородкой и обширной лысиной. Он только что прибыл на опломбированном пароходе из Швейцарии и был известен в узких подпольных кругах как «товарищ Лео Нин». Несмотря на все потуги, Казанцеву так и не удалось понять, о чём тот говорил. Что неудивительно: ну откуда мичман Российского флота мог знать, что такое «пролетарский интернационализм»? Казанцев оглядел собравшуюся на площади толпу. Народ грыз семечки и время от времени приветствовал слова оратора одобрительным свистом. Неужели аудитория в самом деле понимала суть выступления или она только делала вид? – для нашего героя этот вопрос так и остался без ответа.

По соседству со сторонниками Лео Нина собрались социально близкие «лейбаристы» – приверженцы учения некого Лейбы Бронстейна. Здесь же присутствовал и сам основоположник секты – мелкий бесноватой семит с кучерявой шевелюрой и нескромным взглядом. Сверкая очками и тряся козлиной бородкой, он убеждал присутствующих в скором пришествии мировой революции и эпохи всеобщего счастья. Лейбаристы с благоговением внимали каждому слову своего кумира.

Чуть в стороне проходил третий митинг, на котором пропагандировался «марксистский социалистический сионизм» или что-то в этом роде. Когда Казанцев продирался сквозь толпу, дорогу ему преградили два мрачных бородатых хасида в чёрных шляпах. У одного из них в руке был внушительный саквояж, у другого – не менее внушительный кастет. Пробуравив Казанцева взглядом, они предложили ему вступить в Общество защиты еврейских трудящихся и не медля внести в фонд общества вступительный взнос. «Красному головорезу» и чаппаевцу такое предложение не понравилось, он вынул левую руку из кармана и показал хасидам кукиш. Тех ответ не удовлетворил, пришлось достать из кармана правую руку с браунингом. Лишь тогда сборщики податей с неохотой удалились.

И вдруг в толпе мелькнуло знакомое лицо. Взгляды Казанцева и худого небритого оборванца встретились… Ба, да это же мичман МакГровер с эсминца «Морнинг Стар»! Только видок у него сейчас был ещё тот… От прежнего лоска морского офицера не осталось и следа. «Хотя я сам, в этом нелепом африканском кителе и пробковом шлеме, со стороны наверняка выгляжу полным идиотом», – подумал Казанцев и с тоской вспомнил Мичманский бульвар в Севастополе и самого себя, юного и неотразимого в летней парадной форме № 1 с аксельбантом и при кортике…

В глазах МакГровера промелькнул испуг, и он хотел было незаметно раствориться в толпе, но Казанцев улыбнулся и дружелюбно помахал ему рукой. Бывший противник Казановы и в некотором роде его спаситель остановился. Они разговорились – русский мичман научился уже довольно сносно объясняться по-английски. Поначалу МакГровер смотрел на своего собеседника подозрительно, но постепенно оттаял.

Выяснилось, что в ходе беспорядков в Портсмуте взбунтовавшиеся матросы эсминца «Морнинг Стар» хотели перебить всех офицеров, но МакГроверу удалось бежать. Оставаться в мятежном Портсмуте было опасно, и он перебрался в Лондон. Однако столицу тоже охватила анархия. У бывшего морского офицера, да к тому же канадца, здесь не было ни знакомств, ни связей. Некоторое время МакГровер перебивался случайными заработками, но после недавнего восстания вообще остался без средств к существованию. Он уже трое суток ничего не ел.

– Записывайся в наш отряд, – сказал Казанцев. – Трёхразовое питание тебе будет обеспечено. А что дальше – там видно будет.

МакГровер колебался недолго. Конечно, он искренне ненавидел «Красных головорезов» во главе с их людоедом сипаем. Но, как говорится, голод – не тётка… С рекомендации Казанцева Юджина МакГровера, представившегося простым матросом, записали в отряд и поставили на довольствие. Неграмотный Чаппай нацарапал свою закорючку на его удостоверении и по традиции пригрозил сикхами-пулемётчиками – мол, даже не пытайся дезертировать, тебя немедленно прикончат. Новобранцу выдали винтовку с тремя запасными обоймами и странноватого вида форму – кажется, это был мундир королевского садовника.

По меркам того голодного времени «Красные головорезы» жили весьма неплохо. Во парке Букингемского дворца была установлена полевая кухня, и бойцы отряда три раза в день получали горячую пищу – простую, но достаточно калорийную. После миски овсяной каши с добавкой МакГровер пришёл в благодушное расположение духа – он впервые за последние недели наелся досыта. Расположившись в импровизированной казарме под крышей бывшей королевской конюшни, он восхищённо произнёс:

– Когда я скажу своим родственникам, что жил в Букингемском дворце, мне никто не поверит!

Служба в отряде Чаппая была, в общем-то, необременительной. «Красные головорезы» группами по три-четыре человека патрулировали улицы столицы и следили за порядком. Когда ловили мародёров, прежде всего выясняли их классовую сущность. Если это были рабочие, солдаты и представители беднейших слоёв населения, с ними проводили воспитательные беседы, иногда с применением ремней и плёток. Если же в руках оказывался классовый враг – имперский государственный служащий, бывший полисмен, офицер, буржуа или аристократ – его расстреливали на месте. Трупы несчастных хоронили на газонах или сбрасывали в Темзу.

Пару раз в казнях «контрреволюционеров» пришлось участвовать и Казанцеву с МакГровером. Миссия, конечно, неприятная, но что поделаешь: продовольственный паёк, ночлег и форменную одежду надо отрабатывать. К тому же не вызывало сомнений, что в случае отказа стрелять их, новобранцев, тут же переквалифицируют в классовых врагов и поставят к стенке. «Красным головорезам» наивные идеалы гуманизма и человеколюбия были чужды.

Кстати об идеалах. Вся европейская литература и искусство, плод тысячелетних нравственных изысканий сопливой интеллигенции, новой властью были напрочь отвергнуты. Со всех сторон слышались призывы выбросить так называемые «общечеловеческие ценности» на помойку истории. Даже произведения Шекспира были безапелляционно объявлены буржуазными и реакционными – мол, в них «автор неправильно отражает суть классовых позиций». Дошло до того, что книги Вильяма нашего Шекспира стали сжигать на кострах вместе с сочинениями откровенных контрреволюционеров Диккенса, Киплинга, Байрона и Оскара Уайлда.

Зато возникло и мгновенно расцвело новое искусство – «пролеткал», сокращение от «пролетарской культуры» (proletarian culture). Однажды МакГровер увидел на стене афишу, зазывавшую на представление в жанре «пролеткала» и невероятно возбудился – Казанцев поначалу никак не мог понять, отчего. На афише была изображена некая Мата Хари – полуобнажённая танцовщица в странном псевдовосточном наряде. Как ни сопротивлялся Вольф Касаново, он же Казанцев, Юджину всё же удалось затащить его на рекламируемое «революционно-эротиченское шоу». Зрителям было обещано невиданное зрелище – воспроизведение социалистических идей посредством искусства раскрепощённого танца…

Солистка – немолодая, но фактурная дамочка, обладавшая гибкостью циркачки, первые два действия танцевала в полупрозрачных шёлковых одеждах, а в третьем вышла на сцену абсолютно голой – на ней был надет лишь тонкий поясок с фальшивыми самоцветами и массивное ожерелье с блестящими «висюльками». Казанцев оценил фигурку танцовщицы – для своего возраста та выглядела весьма сексуально; обратил внимание и на тщательно выбритые, в соответствии с индийскими традициями, подмышки и лобок. Но вот лицо примы ему явно не понравилось: Хари она и есть Хари… Зато МакГровер был в восторге.

Революционная публика тоже приняла выступление «на ура». Особенно эмоционально вели себя сидевшие в партере «ревсэйлоры»: они одобрительно ревели, стреляли в потолок из револьверов и дружно мастурбировали. Это был триумф «пролеткала»: театральное действо плавно перетекало со сцены в зал, в массы. Отныне искусство действительно принадлежало народу!

После выступления МакГровер потащил Казанцева за кулисы, однако там уже собралась целая толпа поклонников, осаду которых с трудом сдерживали здоровенные охранники. Мата Хари появилась перед почитателями её таланта лишь на мгновенье. Она послала собравшимся воздушный поцелуй и собиралась скрыться за дверью, но Юджин успел крикнуть:

– Храбрая леди, вы помните эсминец «Морнинг Стар»?

Примадонна остановилась, окинула взглядом толпу и увидела МакГровера. Помахала ему рукой и рассмеялась в лицо:

– Я обожаю мичманов и лейтенантов! Но у них есть один недостаток: все они поголовно бедны, как мыши в аббатстве.

Поэтому я с некоторых пор предпочитаю иметь с ними отношения исключительно бесплатно-платонические!

И «индийская принцесса», так и не выполнившая своего обещания просветить МакГровера насчёт «Камасутры», исчезла в темноте коридора. Для героев нашего повествования – навсегда.

Как это часто бывает, политическая элита страны прозрела слишком поздно. Все эти ллойд-джорджи, керзоны, асквиты и компания слишком сильно ненавидели Берлин, Петербург и Вену, но при этом долго не обращали внимания на более опасного врага – внутреннего. Капитуляция перед этим врагом грозила Англии куда большей катастрофой, чем поражение в войне с Тройственным Союзом. Поэтому в Эдинбурге образовался Союз Белой Розы, под флагом которого предполагалось объединить всех, кто готов бороться с красными мятежниками. Возглавил союз сэр Уинстон Черчилль. Роялисты, патриоты, верные духу Империи офицеры, аристократы и предприниматели, вынужденные бежать от расправы, поклялись восстановить законность и изгнать красную нечисть из столицы. Черчилль объявил о неотложных задачах: заключить перемирие с континентальными империями и срочно идти в поход на Лондон.

Однако новая власть сдаваться без боя не собиралась. Наоборот, чувствуя свою силу, она намеревалась дать «старорежимной банде» последний и решительный бой.

– Свобода – это не вседозволенность, а осознанная необходимость! – по-французски картавя, провозгласил с трибуны плюгавый Лео Нин – один из вождей революции, которого Казанцев как-то лицезрел на Трафальгарской площади. Во исполнение этих слов были объявлены всеобщая мобилизация населения и экспроприация ценностей у буржуазии. Последнее означало проведение грандиозного по масштабам грабежа всех мало-мальски зажиточных слоёв общества. Разумеется, под прикрытием лозунгов: «Социалистическая родина в опасности!» и «Все на защиту Революции!!!»

Изъятие ценностей – а таковыми считалось любое имущество и продовольствие – осуществлялось специально созданной карательной структурой – «Чрезвычайную комиссию», куда вошли самые преданные революции и не обременённые моралью борцы за народную власть.

«Мемекомы» (сокращённо от Members of Emergency Comission – члены Чрезвычайной комиссии) взялись за дело с революционным задором и пролетарским максимализмом. На их фоне средневековая инквизиция выглядела ребячьей забавой. Карающий меч новой власти по отношению к классовому врагу не знал пощады. У мелких торговцев, ремесленников и интеллигентов, имевших в Лондоне собственное жильё, изымалось всё – вплоть до предметов личной гигиены. У многих были реквизированы и квартиры, при этом хозяев просто выбрасывали на улицу. Особый ужас наводили рейды «мемекомов» на сельских жителей. Обычно у многочисленных семей забирали не только всё продовольствие, какое могли найти, но и кормильцев: пополнение отрядов революционной армии происходило преимущественно за счёт крестьян.

Весть о том, что Добровольческая армия Белой Розы готова вот-вот выступить из Шотландии на юг, заставила революционные власти двинуть им навстречу наиболее боеспособные красные войска. В числе последних оказался и отряд под командованием Чаппая. Приказ об отправке на фронт был оглашён столь поспешно, что дезертировать Казанцев и МакГровер не успели. Пришлось под присмотром пулемётчиков-сикхов снова погрузиться в эшелон и под пафосные речи провожающих отправиться на борьбу с контрреволюцией.

Красный сипай Чаппай сменил чалму на трофейную медвежью шапку, снятую с королевского гвардейца, и лично украсил ее красным галуном. Он ехал в пассажирском вагоне первого класса и параллельно проводил с младшим революционным комсоставом занятия по тактике. Причём в качестве наглядного пособия Чаппай использовал шахматные фигуры. Из окна его купе доносились обрывки фраз:

– А вот теперь, где должен быть командир? Правильно: впереди, на лихом слоне!..

Во втором пассажирском вагоне размещался гарем Чаппая. В него, в частности, почти целиком входила балетная труппа Королевского театра. Гаремом руководила старшая жена – крашеная оторва неопределённой национальности по прозвищу Анна-мэшин-ганна – Анна-пулемётчица. Ей доставляло особое удовольствие строить балерин на плацу, учить их рассчитываться на «первая-вторая», маршировать и тянуть носок.

Рядовые бойцы по пути на фронт пьянствовали и орали песни. Особой популярностью пользовалась бодренькая строевая «What shall we do with a drunken sailor?» («Что нам делать с пьяным матросом?»). МакГровер саркастически переиначил отряд Чаппая из «Ред Каттроутс» («Красных горлорезов») в «Ред Крайтроутс» («Красных горлопанов»). Правда, Казанцев не настолько хорошо владел английским языком, чтобы по достоинству оценить эти филологические изыски.

Однако героям нашего повествования воевать на этот раз не пришлось. Красная чума распространялась по «Туманному Альбиону» с неимоверной скоростью и добралась до столицы Шотландии раньше отряда Чаппая. Заводилами здесь опять-таки стали матросы и местные люмпены. Увы, собранная Черчиллем оппозиция была хороша лишь для пламенных речей в парламенте; когда же дело дошло до реальной борьбы, она оказалась ни на что не годной. Как только бунтовщикам пришла помощь из Скапа-Флоу – пять кораблей под красными флагами и десантный отряд из восьмисот «ревсэйлоров», наспех сформированные батальоны Белой Розы в панике разбежались. Сопротивление оказала лишь рота шотландских гвардейцев, засевших в Эдинбургском замке. Но после того как по ним прямо с рейда жахнул из двенадцатидюймовок линкор «Вэнгард», гвардейцы предпочли ретироваться. Они с боем вырвались из окружения и ушли на север, в горы.

Когда Казанцев, МакГровер и их соратники-чаппаевцы прибыли в Эдинбург, власть в городе уже принадлежала рабоче-матросским комитетам, в большинстве своём очень похожим на шайки уголовников. Отдельными группами бродили их союзники – местные хуторяне: клетчатые юбки, волосатые ноги, винтовочные обрезы за поясом… Последние вроде бы были за красных, но их преданность революции вызывала сомнения. Товарищ Утюг, присланный из Лондона возглавить шотландских социалистов, как-то съязвил: мол, здешние сельские жители преданы только виски, и называть их следует «не красными, а красноносыми».

Завоевать авторитет среди столь суровой публики было непросто, но необходимо. Командиру «Красных головорезов» пришлось прилюдно повесить на площади двух священников и троих обывателей, записанных в контрреволюционеры. В

процессе сего действа сам Чаппай молча восседал на золочёном троне, прихваченном из Букингемского дворца. Темнокожий, свирепый, в индийском халате и с огромной кобурой на кобре, сипай внушал уважение. Когда он вставал с трона, все видели, как кобра за его спиной виляла хвостом, словно собака. Говорят, с этого момента в народе про Чаппая стали складывать легенды и анекдоты, причём позже в их затейливых сюжетах появились дополнительные персонажи – Анна-мэшин-ганна и некий простачок-новобранец Питер. Это был новый вид фольклора – сказания и былины, рождённые революцией.

Ходили слухи, будто сэр Уинстон Черчилль бежал из окружённого Эдинбургского замка в женском платье. Скорее всего, это выдумка. Но то, что он мигрировал со своим смехотворным «правительством» куда-то в Хайленд – безлюдную горную область северной Шотландии, это факт. Говорят, его ставка находилась на берегу озера Лох-Несс, и коммунистическая пресса уже окрестила своего главного идеологического врага «Лохнесским чудовищем».

Молва также разнесла по городу совсем дикую новость: якобы красные изверги здесь, в Шотландии, ворвались в замок Балморал и прямо в подвале, без суда и следствия, расстреляли отрёкшегося монарха Георга V и всю его семью, включая детей и внуков. Правда, в это мало кто верил. Слухи наверняка были сильно преувеличены. Трудно предположить, что такое варварство возможно в наш просвещённый век, да к тому же в стране, считающей себя самой цивилизованной в Европе…