Союз-77. Книга 1. Теория заговора

8. Из огня в пламя

Я перескочил через закрытый отстроченным дерматином движок, толкнув водителя в плечо. Он завалился в сторону, стукнув головой в боковое стекло и сложился, будто был набит ватой. Но сейчас было не до него. Передачу я выбил ногой, когда перелетал через мотор, и теперь педаль газа, вжатая в пол водилой, уже не влияла на скорость, но зато буханка, разогнавшись и лишившись узды, стала практически неуправляемой.

Усаживаться и нащупывать педаль тормоза было невозможно. Да и куда там тормозить! Не было времени даже на то, чтобы глубоко вдохнуть. Мы неслись прямо на «Урал», и я уже видел лезущие из орбит глаза водителя, до последнего пытающегося предотвратить удар.

Единственное, что я сейчас мог… В общем, я крутанул баранку, и буханка рванула влево, как необъезженный молодой жеребец. Она резко накренилась на правый борт и, встав на два колеса, с визгом заскользила по инерции в сторону грузовика.

И тут же… бабах!!! Гром, лязг и мы снова оказались на всех четырёх колёсах и, закрутившись как центрифуга, перескочив через глубокий кювет, слетели с дороги. Удар пришёлся в правый бок, в самый угол, позади колеса. Весёлкина немного размазало по борту, но он успел ухватиться за сиденье и удержался, избежав неминуемой обвалки в крутящейся машине.

Впрочем, мы крутанулись-то всего раза три, наверное. И тут Господь сжалился и позволил нашему пепелацу влететь в мягкую перепаханную землю колхозного поля так, чтобы не завалиться на бок или даже на крышу.

Я ударился грудью и головой, но стекло не высадил. Машина изрядно зарылась мордой, но самого страшного удалось избежать. А вот «Уралу» повезло меньше. Вряд ли, конечно, этому посодействовало столкновение, хотя, я не физик.

Прицеп всё-таки перевернулся, выкручивая и роняя тягач. С рокотом посыпались и покатились освобождённые брёвна, а грузовик, завалившись на бок, со скрежетом проехал по асфальту и остановился на приличном расстоянии от нас.

— Эпическая сила… — тихонько сказал Весёлкин. — Эпическая сила… Выходим… Мухой!

Я выбрался из-за руля и вслед за Весёлкиным выскочил из машины через пассажирскую дверь, обежал наш уазик и подскочил к водительской двери. Он дёрнул ручку, дверь открылась, и водитель буханки выпал нам на руки. Глаза его были открыты и не мигая смотрели в голубое небо.

— Сука! — в сердцах выругался Весёлкин. — Потащили в салон. Бери за ноги, говорю тебе.

В этот момент в небе послышался быстро приближающийся низкий и громкий звук. Это был жёлтый вертолёт Ка-26 с надписью «ГАИ». Лупоглазый, похожий на толстую жёлтую муху. Дверь сдвинулась и из неё выглянул гаишник в форме.

— Быстро суки прилетели… — прищурился гэбэшник. — Давай! Херли ты стоишь!!! Потащили, бляха! Скорей!!!

Мы заволокли водителя в машину и положили на пол.

— Надо глянуть, как там водила «Урала», — сказал я.

— Нихера ему не будет! — резко и недовольно рубанул Весёлкин. — Я сяду за руль, сдам назад, а ты иди толкай. Выполнять!!!

— Однако, — покачал я головой. — Ну и порядки у вас в конторе.

Я упёрся руками в передок и нажал. Весёлкин врубил заднюю и газанул. С третьего раза буханка вырвалась из своего кратера, и я забрался на пассажирское место рядом с водителем. Вертолёт улетел, а теперь вернулся и кружил над нами, периодически попадая в поле видимости. Ревел мотор, звенели натянутые нервы, что-то грохало со стороны «Урала». Обстановочка царила боевая. А точнее, кризисная.

— Чего он не улетает и не садится? — кивнул я наверх, имея в виду гаишный вертолёт. — Чего кружит…

И тут вдруг тук-тук-тук! Громко, звонко!

— Нихера себе! Алексей Иванович!

— Погоди! — недовольно рявкнул тот, выезжая на невспаханную и довольно твёрдую и плотную кромку поля.

— Да гляньте сюда!

Он бросил на меня удивлённый взгляд.

— Вот сюда, — показал я пальцем на потолок. — Вы что не слышали? Только что.

В потолке зияли три отверстия. Сто процентов, пулевые.

— Сука! — чётко выговорил он и резко остановил машину.

В ту же секунду рванул из-под ветровки пистолет, перекинул в левую руку, выставил из окна и несколько раз выстрелил по вертолёту. Тот круто завалился на бок и пошёл вверх. Весёлкин палить ему вслед не стал, а начал выруливать к дороге.

Мы прошли по кромке поля, объехали лежащий «Урал» и найдя место, где кювет был не особо глубоким, выбрались на трассу. За грузовиком уже скопилось несколько легковушек и автобус. Весёлкин врубил сирену и ввалил газу.

Какое-то время мы ехали молча, а потом, глядя на дорогу впереди себя, я спросил:

— А вы точно из КГБ, Алексей Иванович?

— Сомневаешься? — сквозь зубы процедил он.

— Пистолетик у вас интересный.

У него была «Беретта», как у Джеймса Бонда.

— Наградной, — ответил он. — Хвалю за наблюдательность.

— Не могли бы вы объяснить, что произошло? Я не уверен, что понял суть инцидента.

— Тебе и не надо. Пройдёшь проверку, отучишься, вот тогда и поймёшь.

— А что случилось с вашим водителем?

— Шофёр умер за рулём. Такое бывает. Может, сердце не выдержало… Вскрытие покажет…

— Интересно как-то всё совпало, да? У Шпака — куртка, у посла — медальон.

— Ты хохмить что ли решил?

— Да странно немного, посудите сами, у шофёра сердце не выдержало, а тут как раз и грузовик с дровами навстречу, да ещё и вертушка откуда ни возьмись. И не просто вертушка, а ментовская, да? И не просто ментовская, а ещё и…

— Отставить разговоры! — перебил меня Весёлкин. — Помолчи. Мы почти приехали уже. И запомни, если хочешь испытание пройти на отлично, поменьше разглагольствуй и умничай, а побольше соображай. Соображай и дело делай. Всё. Больше ничего от тебя не требуется.

Сказав это, он чуть притормозил и резко свернул вправо. Причём, поворот показался мне совершенно незаметным, будто специально замаскированным. Мы просто въехали в кустарник. По борту сразу забарабанили ветки.

— Ого… — покачал я головой. — Прямо сказочный лес тут у вас…

Действительно, мы оказались в аллее под деревьями, смыкавшими кроны высоко над нами. Как в тоннеле. Проехав минут пять по этому начавшему золотиться тоннелю, мы упёрлись в металлические ворота защитного цвета. Из калитки выскочили трое военных в полевой офицерской форме с калашами, но без знаков отличия. Один из них заглянул в окно и внимательно осмотрел салон и кабину, а двое других с зеркалами на длинных ручках подошли к уазику и, заглянули под днище.

— Скорее, — нетерпеливо бросил Весёлкин. — У нас убитый.

Убитый? То есть он думал, что водитель не сам умер? Глянув на тело водителя, проверяющий кивнул и вместе с товарищами вернулся через небольшую калитку на территорию. Ворота медленно открылись.

— Это что за место такое? — поинтересовался я у Весёлкина, когда мы двинули дальше. — Мне на подобных базах бывать не доводилось.

Он ничего не ответил.

За воротами оказалась дорожка, поросшая травой, а на небольшом отдалении от неё я заметил мощным дот с крупнокалиберными пулемётами, торчащими из бойниц. Наверняка, было и ещё что-нибудь интересное. Занятное место. Охрана такая, будто мы находились в зоне боевых действий. Не знал, что у «конторы» есть такие точки.

Вскоре показались ещё одни ворота, а вот за ними уже появилась дорога, выложенная бетонными плитами и приведшая нас на довольно большую площадку.

На площадке стоял курносый, похожий на мультяшную стрекозу, Ми-1, выкрашенный довольно яркой краской. Хаки, конечно, но немного непривычного оттенка, будто этот вертолётик привык порхать по альпийским лугам. Я с такого по верёвочной лестнице тысячу раз выбирался, нормативы отрабатывал. В груди немного ёкнуло. Ностальжи, как говорится.

Мы подкатили к нему поближе.

— Выходи, — скомандовал Весёлкин.

Я открыл дверь.

— Иди туда, — махнул он рукой в сторону вертолёта, — и сделай, что будет нужно. Ясно? Думаю, предупреждать не надо, что про сегодняшнее никому ни слова?

Я кивнул.

Стрекоза стояла готовая к взлёту. Пилот в каплевидных, как у американцев, очках и больших наушниках сидел на своём месте, дверь была откинута.

— В вертолёт? — удивился я.

— В вертолёт, — кивнул Весёлкин. — Вперёд. Ни пуха, короче. Желаю успеха.

Он хлопнул меня по плечу и, когда я вышел из машины, моментально рванул в сторону стоящих вдали одноэтажных зданий, похожих на казармы. Я глянул на пилота, и он махнул мне рукой, мол, давай, не спи, время! Я постоял секунду, оценивая ситуацию, но, как говорится, назвался груздём, полезай в… Ми-1…

Я наступил на опору, заскочил внутрь, протиснулся за пилотом, уселся на сиденье для пассажира и натянул наушники. Лётчик-вертолётчик захлопнул дверь и двигатель заревел. Корпус задрожал, завибрировал, стрекоза медленно оторвалась от земли и так же медленно стала подниматься в небо.

Мне всегда нравился этот звук за мощь, энергию и напор. И пусть вертолёт был небольшим, но звучал, как сладкая музыка.

Разговоров пилот не поддерживал, так что лететь пришлось молча. Минут сорок. Я всё время смотрел в окно. Подо мной проплывали леса и поля, сёла и городки, заводы и колхозы. Широка страна моя родная, в общем. Шли по полям трактора и грузовики, а по дорогам неслись «Москвичи», КАМАЗы, «Волги», «Колхиды», газоны и жиги — я будто кадры архивной кинохроники смотрел.

Глядя на всю эту красоту, я пытался упорядочить свои наблюдения. Всё, что сейчас творилось вокруг меня, совершалось по-новому, не так как в моей первой молодости. Ребята, общая канва событий — всё было тем же самым. Но придя с поля в сельсовет, я будто задал новый вектор прошлому…

Поэтому многие события стали разворачиваться иначе… Это можно было бы принять в качестве объяснения, да вот только Весёлкин нихрена с этой идеей не стыковался… Честно говоря, за всё время работы и в комитете, и в разведке я ни разу не слышал, чтобы кого-то из новобранцев рекрутировали таким способом, как меня сейчас.

Стал бы кто-то посылать целый вертолёт за салагой, которого даже неизвестно, возьмут или не возьмут в школу! И ещё… Надо ведь было собрать досье, отправить Весёлкина, задействовать несколько человек, засветить явно засекреченную базу…

Впрочем, секретность у неё была условной. С воздуха она отлично просматривалась, вертолёт мой тоже не был невидимым.

Что же это за замес такой случился… Можно было бы предположить, что Весёлкин совсем не кагэбэшник. Выстрелил по гаишникам… хм… Правда, скорее всего, именно они были не теми, кем казались, не гаишниками то есть. Стреляли по буханке… Явно поступок нехарактерный. Значит, была операция. Западня. Учитывая, что я нахрен никому не нужен, стреляли по Весёлкину. Зачем? Кто? Было, о чём подумать. Впрочем, с правого борта замаячил аэродром, и мы начали снижаться. Полоса километра два, наверное, и один Ил-76, стоящий под погрузкой.

Мы опустились на землю, и пилот молча показал мне в сторону транспортника. С помощью погрузчика в люк под хвост завозили деревянные ящики. Руководил этим делом немолодой военный в тёмно-синем комбезе и в фуражке. Летун.

— Давай, — кивнул мне пилот и ткнул пальцем в этого летуна. — Тебе туда.

Я выбрался и осмотрелся, но ничего особенного не высмотрел. Пара здоровых ангаров, три капонира, РЛС «Терек», запросчик и высотомер, всё в мобильном варианте, склад ГСМ, КП, присыпанный землёй, диспетчерская башня и крупные бетонные плиты под ногами с травой в стыках.

Самолёт был новенький, с иголочки, в свежей, не потёртой аэрофлотовской ливрее. Отличная машина, надёжная и мощная. Я летал на такой, не за штурвалом, естественно, а в десантной группе, на последнем году срочной службы.

— Здравия желаю, — крикнул я летуну, подойдя ближе.

Он оглянулся на «стрекозу», оторвавшуюся от бетонки и разрубающую воздух длинными лопастями и только когда вертолёт ушёл ввысь, повернулся ко мне.

— Я Стрелец, — представился я. — От Весёлкина.

Летуну было лет шестьдесят. Под носом топорщилась щётка седых усов, а на голове лихо, заломленная по-казацки, красовалась старенькая помятая фуражка.

— Не знаю я никакого Весёлкина, — буркнул он, — а вот тебя жду. Ребята скоро закончат уже. Стой здесь.

— Лететь придётся? — кивнул я на самолёт.

— А ты чего в гражданке? — прищурился он, не отвечая на вопрос. — Ещё бы фрак напялил. Не в оперу, поди, собрался.

— А далеко ли я собрался? Не знаете случаем?

Он не ответил, только крякнул и строго зыркнул, осмотрев меня с ног до головы и всей пятернёй поскрёб подбородок. Судя по всему, вид мой ему категорически не нравился.

— Стой здесь и никуда не отходи, — повторил он и снова крякнул.

— А какой будет маршрут, можете сообщить? — поинтересовался я.

— Сообщат, когда надо будет, — неодобрительно покачал он головой.

Вскоре из самолёта появилось пятеро крепких амбалов, явно не срочников. На них были такие же комбинезоны, как и на усаче, без знаков отличия.

— Всё? — спросил усач.

— Всё, — ответили они.

— Ну идём тогда, а ты, — бросил он мне, — ожидай.

Они ушли, а я поднялся по рампе на борт. Самолёт оказался почти пустым. Ближе к кабине на полу были составлены и зафиксированы тёмно-зелёные деревянные ящики. Дело знакомое, конечно.

Металлический пол, покрытые тканевым утеплителем стены и потолок. Иллюминаторы в дверях практически под потолком. Комфорт изначально не предусматривался.

— Стрелец! — раздался крик снаружи, и я поспешно подошёл к люку.

Перед самолётом стоял прапор в полевой форме.

— Ты что там делаешь? — строго спросил он.

— Осматриваюсь.

— Ком цу мир! А хотя ладно, стой, я сам сейчас поднимусь.

Прапорщик в галифе и хромовых сапогах лихо взбежал по выпущенному полотну рампы. В петлицах у него были «мандавошки». Связь, значит… или радиотехнические…

— Вот, держи, — протянул он мне вещмешок. — Лететь долго, тут сухпай. Смотри.

Он прошёл мимо ящиков и показал на дверь, ведущую в кабину.

— К экипажу не шастай. Сиди спокойно. Ясно? Вот здесь.

Он кивнул на несколько откинутых металлических сидений, идущих вдоль обоих бортов.

— Располагайся, короче. Видишь, на полу бушлаты лежат, можешь подстелить. Холодно быть не должно, тут пи**одуйка подключена, ребята смастерили. Вон она. Если надо будет, не стесняйся, включай.

— А лететь долго? — поинтересовался я.

— Прилично.

— А конкретнее как узнать?

— Инструктаж будет по прибытию на точку.

— Зашибись, — качнул я головой. — То есть ты мне ничего не объяснишь что ли?

— Там сухари, сахар, — кивнул он на вещмешок, — тушёнка, естественно. Так что давай, боец. На этом всё. Ждём с победой.

Он повернулся и зашагал на выход. Просто класс…

Через два с половиной часа самолёт начал снижаться. Наконец-то. Куда это мы залетели, интересно… За время полёта я уже и посидеть успел, и полежать, и даже по отсеку побегать. История, честно говоря, подзатянулась, и я уже хотел, чтобы ситуация начала проясняться.

Учитывая ТТХ самолёта, мы могли сейчас находиться в Азербайджане, Казахстане, на Урале, в Мурманске… Много, где могли.

Когда колёса ударили по бетону взлётно-посадочной полосы, меня хорошенько тряхнуло, а ящики зашевелились, но выдержали. Звукоизоляцией, разумеется, на грузовом самолёте особо не заморачивались, так что гудело тут нормально так.

Зато сели мы элегантно, ровненько и гладенько. Капитан, похоже, был дока. Когда машина остановилась, я подошёл к грузовому люку, ожидая, что он откроется. Но нет. Не открылся. Снаружи послышался гул моторов обслуживающей техники, но выгрузка, судя по всему, откладывалась.

Постояв, я двинулся в нос самолёта. Нажал на ручку, но дверь к экипажу была закрыта на замок. Блин. Я постучал. Сначала негромко, а потом от души. Забарабанил. Что ж такое! Замуровали, демоны!

Внезапно дверь щёлкнула и открылась. На пороге появился лётчик в белой рубашке с короткими рукавами и с погонами аэрофлота.

— Чего? — спросил худощавый парень с усами-подковой, как у немецкого дальнобойщика и довольно длинными волосами.

— Выйти хочу, — объяснил я.— Выпустите. В туалет надо!

— Нет, — замотал он головой. — На борту туалета нет. Надо было заранее облегчаться. В Будапеште выходить нельзя.

Чего-чего-чего-чего?!!

— Какого хрена мы в Будапеште делаем⁈ — прищурился я, скрывая изумление.

— Дозаправка. А то не долетим.

— А каков точный маршрут?

Но он не ответил.

— Пермяков! — раздался резкий окрик сзади. — Не разговаривать с пассажиром! Закрывай дверь!

— Да он тут в гальюн просится.

— Потерпит! Там ведро есть. Всё задраивай!

— Ну, — пожал плечами мой собеседник. — Сам видишь…

Дверь захлопнулась и вечер перестал быть томным. Он и раньше не был, а сейчас ситуация внезапно ухудшилась. Для чего меня вывезли из Союза? Без документов, без подготовки и даже без согласия. Никакое бла-бла-бла про вступительные испытания всерьёз рассматривать было уже нельзя.

Вероятно, нужно было сделать какую-то работу. А с какого хрена сделать работу поручают обычному студенту? Ни с какого… Только если кто-то догадался, что у этого студента имеется некоторый опыт…

Я постучал в дверь ещё, но ответа не последовало. Минут через тридцать мы снова поднялись в воздух и приземлились уже только через шесть часов. Когда самолёт пошёл на посадку, я прикинул, куда можно было упороть за это время. В Тюмень, например, в другие города Сибири. В Казахстан ещё… А вдруг летун прикололся, и мы не были ни в каком Будапеште? А если не прикололся, значит сейчас мы садились в Исландии, Гвинее-Биссау, Сомали, Афгане, Пакистане или Китае…

Я забрался на ящики и попытался увидеть, что там происходит за бортом. Не увидел. Было ещё светло, значит летели мы не на Восток. А раз не на Восток… Я задумался…

Когда шасси снова ударили по бетону и самолёт, с рёвом промчавшись по взлётно-посадочной полосе, остановился, я забарабанил в дверь.

— Открывай, Пермяк!

Тот же парень снова появился в дверном проёме.

— Ты чего беспокойный такой? — усмехнулся он. — Проголодался что ли? Выходить не велено. Мы тоже сидим на месте. Куда ты ломишься? У тебя приказ, у нас приказ. Жизнь, старичок, вот такая, сечёшь? Ведро же есть там, ну и всё, какие проблемы? Потом выльешь, когда прилетим.

— Ёптить, Пермяков! — раздалось сверху. — Тебе сказано дверь не открывать?

— Егор Кузьмич, он же стучит. Проголодался.

— Твою мать! То ссать, то жрать! Дай ему паёк Артемьева и пусть сидит тихо.

— Есть у меня жратва, — махнул я рукой. — Когда в Луанде будем?

— Заправимся и полетим. Как будем, так будем.

— А груз в Луанде выгружаем?

— Тебе какая разница? Где скажут, там и выгрузим.

— Так в Луанде или нет?

— В Луанде, в Луанде.

Что и требовалось доказать… Значит мы шли на Анголу.

— Спи, ешь, кейфуй. В чём проблема-то? Всё, я закрываю, а то командир меня отымеет и высушит, понял? Убери ногу.

— Ложку дай. У меня сухпай есть, а ложки нет. Пожалуйста.

Он смерил меня взглядом.

— Погоди, — ответил лётчик и закрыл дверь.

Я бы легко мог проникнуть в кабину, дождаться завершения заправки и вылететь… Ну, то есть заставить пилотов вылететь. Куда только? До Москвы было не дотянуть, поэтому и использовали Будапешт в своё время. Для заправки. Потом Биссау, а там уже и Луанда.

Ногу я убрал и вернулся на своё сиденье. Значит, Ангола. Ну, Весёлкин, нос картошкой, твою мать. Когда снова встретимся, придётся тебе ответить на множество вопросов! А пока мне оставалось кейфовать в меру сил и возможностей.

Проснулся я, от удара шасси по взлётке и от того, что чуть не вылетел из своей постели. Спать пришлось на опущенных сидушках. Условия были спартанские и даже бушлаты, подстеленные в качестве матраса, добавляли не слишком много комфорта.

Я сел и протёр глаза. Взлётка оставляла желать лучшего. Стук, неровности… Хорошо, что самолёт умел прощать погрешности полосы. Ладно, похоже, отдых на этом закончился и надо было готовиться к делу.

Через несколько минут открылся люк. Послышался звук открывающихся створок, поехала вниз рампа и перегородка стала подниматься наверх. За бортом было темно. Тёплый влажный воздух ворвался в самолёт.

Я спустился по рампе. Накрапывал небольшой дождь. Было тепло, градусов двадцать пять… Звёзд я не увидел, и вообще, кругом было темно. Огни полосы погасли и свет шёл только от самолёта. Вдалеке, правда, горел фонарь, закреплённый на стена небольшого здания с соломенной крышей. Как у кимбы, блин. Я присмотрелся и разглядел чуть дальше несколько круглых хижин. Это и были кимбы. Их строили из камыша и тростника. В общем, это была явно не Луанда.

Подошло пять человек, одетые в фаплы, кубинский камуфляж, который на каждом углу не валялся. Обычно такая форма бывала в бригадах, у тех, кто воевал.

— О, вот он! — улыбаясь, воскликнул один из парней. — Асессóр приехал. Здорово. Стрелец?

— Он самый, — кивнул я и тоже улыбнулся.

Давненько не слышал я словечек типа «асессóра». Это значило советник. Ещё советников называли «хабирами».

— Да чёт молодой больно для асессóра, — возразил другой чувак. — Переводяга он. Эй, фала португес?

— Нет, — помотал я головой. — По-португальски не говорю.

— Не, парни, это что творится? Присылают спецов, твою мать! Даже двух слов сказать не могут.

— Так я вроде не языком трепать приехал, — с усмешкой ответил я, и парни заржали.

— Так! — раздался в стороне командирский голос и все замолкли. — Отставить смехуёчки! Стрелец, ко мне!

Передо мной вырос здоровый мужичина в песочной юаровской хэбэшке.

— Двигай за мной, асессóр, бляха. Посмотрим, что ты за спец такой. А вы не стойте, рассвет ждать не будет. Быстро перегружайте, бегом!

Он развернулся и, не глядя на меня, широко зашагал в сторону освещённого здания. Я двинул за ним.

— Давай, асессóр, не робей, — насмешливо подбодрили меня вояки.

Я поспешил за боссом, догнав его у входа в щитовой барак.

— Ефимов! — загромыхал он, войдя вовнутрь.

— Я! — тут же раздался голос из глубины.

— Головка патефонная! Почему фонарь снаружи горит⁈ У тебя соляры немерено, как я погляжу? Попробуй только вякнуть ещё раз, что генератор заправлять нечем!

— Виноват, товарищ майор, сейчас выключим. Борт только приняли, вы же сами распоряжение давали.

Мы вошли в комнату, заставленную стеллажами и очень похожую на полевую каптёрку. Под потолком мерцала электрическая лампа на проводе. На самодельном кривом столе стояла зажжённая керосинка. Света было мало. На стеллажах лежали свёртки, канистры, металлические коробки, инструменты.

— Давай-давай, хватит болтать. Вот тебе Стрелец. Выдавай обмундирование.

— Так точно. Когда выдать?

— Немедленно! — заревел майор. — Ты чем слушал, ротозей!

Майор вышел, а я остался с кладовщиком, сухощавым дядей лет сорока. На нём был, естественно, кубинский камуфляж, серая ящерица. Выменял на что-то у кубинцев, небось.

— Так, — крякнул он. — Раздевайся. Михалыч у нас мужик крутой, так что лучше поторапливаться. Рост какой, метр восемьдесят?

— Метр семьдесят восемь. Обувь — сорок три.

— Сорок три… — задумчиво повторил он, доставая с полки свёрнутый в рулон комплект обмундирования. — У меня здесь не склад вообще-то, сам видишь условия. Скажи спасибо, что старший прапорщик Ефимов хоть что-то имеет… Ладно… Получишь сорок четвёртый. С половиной.

— Велики будут.

— Значит, будут велики. Других нет.

— Я в своих кедах тогда останусь.

— Какие нахер кеды! — нахмурился он. — Бери, сказал. Антикорбаш, противозмеиные.

Ефимов поставил на табурет пару поношенных высоких ботинок. Зашибись.

— Обувай. Потом спасибо скажешь. И хэбэшку напяливай. Да скорей, а то Михалыч башку открутит и скажет, так и было. Ты откуда такой несобранный? Поторопись, боец!

Я взял у него одёжку и развернул.

— Так-то я против апартеида, — хмыкнул я.

— Ничего-ничего, надевай. Какую велели, такую и выдаю.

Форма была юаровской, такой же, как и у майора.

— Трофейная?

— Трофейная, честно добытая в бою. Но стиранная же, и за то спасибо, правда?

Я натянул бежевые штаны с карманами с клапанами и рубашку с коротким рукавом. Ткань была довольно плотной, точно плотнее, чем на наших хэбэ.

— Обувайся и выкладку возьми, подсумки вот все эти. Всё должно быть тип-топ, чтоб комар носу, понял, да?

— Ну, это по-любому не получится, — качнул я головой.

— Чего⁈ — повысил прапорщик голос.

— Так сами смотрите. Форма ваша на два размера больше.

— Обомнётся.

— Обомнётся, ну-ну. Портянки есть? В носках я без ног через пятнадцать минут останусь.

— О! — поднял он палец. — Соображаешь, молодец. Держи. Портяночки новьё, ни разу не надёванные, муха не е**ась.

Я взял. Портянки как велосипед — раз научился и потом всю жизнь едешь, не задумываясь. Только я затянул шнурки на ботинках, вошёл майор. Я встал, подчиняясь давнему инстинкту, застегнул воротник и вытянулся, давая ему оценить, что получилось. Судя по скептической гримасе, получилось хуже, чем он планировал.

— Не застёгивай, — качнул он головой. — Давай за мной!

Я натянул панаму, подхватил ранец и ещё несколько небольших сумок.

— Стой-стой! — воскликнул прапор. — Умклайдет* забыл.

*(Примечание: Умклайдет — название волшебной палочки из книги Стругацких «Понедельник начинается в субботу»)

Ну, надо же, прапорщик Стругацких читал. Вот ведь жизнь была! Охренеть! Он протянул мне калаш.

— Пользоваться умеешь?

— Умклайдетом? — засмеялся я. — Ну вы остряк, товарищ старший прапорщик. Это, значит, и есть, по-вашему, волшебная палочка?

— Ещё какая, самая волшебная, — серьёзно кивнул он, и выложил на табуретку четыре магазина.

Я вышел наружу. Дождь стих. Было темно, если не считать свет переносных фонарей вдалеке. Народ возился у самолёта, перетаскивая ящики. Всё это выглядело нереальным и фантасмагоричным. Впрочем, реальные события тоже напоминало.

— Самые реальные в нашем деле — это вражьи пули, — проворчал я под нос.

— Чего ты там бормочешь? — хмуро спросил майор. — К делу-то готов?

— Честно, товарищ майор? — усмехнулся я.

— Чего-чего? — рыкнул он.

— Если честно, я даже имени вашего не знаю, так же, как и того, зачем я здесь. Готов-то я готов, как пионер, всегда значит. Только вы мне задачу поставьте, чтоб разговор более предметным получился.

Он крякнул.

— Задачу, значит? — повторил майор. — Ну, ладно. Получай задачу.