Союз-77. Книга 1. Теория заговора

28. Тень на плетень

— Так, товарищи, — сказал Андропов, опустив трубку на рычаг, и внимательно посмотрел сначала на Весёлкина, то есть, как теперь стало понятно, на Грабовского, а потом на меня.

Лицо у него было одутловатым, а взгляд прозрачно-водянистым, неприятным, проникающим глубоко под кожу, куда ему проникать совсем не следовало. Так и в рептилоидов поверить недолго. Я даже подождал, не отводя глаз, пока он не моргнул. Но нет, моргнул обычно, по-человечьи, зрачок не вертикальный, змеиные перепонки не появились.

Это я, конечно, в порядке самоиронии, про рептилоидов вспомнил. Но дела были такие, что теперь я бы и ящерам не удивился. К самому Андропову на приём попал, высоко взлетел, как говорится. Не опалить бы крылышки. Как в Ростик’се.

В общем, Андропов был нестрашным, обычным как бы дядькой, хотя взгляд имел, конечно, крайне неприятный. А вот Весёлкин, который оказался совсем не Весёлкиным… Вот гусь так гусь. Фамилию Грабовский я вспомнил. Из прошлой жизни. Иногда её упоминали, как некую легенду, практически миф. Имя, которое нельзя произносить.

Грабовский был якобы величиной, пинком любые двери открывал и держал за тестикулы дохрена народу и в ГРУ, и в ФСБ и даже ещё выше. Вот, значит, что это за паренёк… Полковник, бляха в тридцать с хвостиком. Нехило так-то. Я вон до старости лямку тянул и до полковника дотянул, а он широко шагает.

Так ведь и не сказал мне, как здесь оказался и когда. Засранец. Походу, он тут уже давненько крутился и операции крутил, вот до полковника и докрутился. Его врагам можно было только посочувствовать. Если он в будущем был весьма влиятельным дядей, то начав свой профессиональный путь заново, да со знанием всех раскладов… ух, даже дух захватило.

Ну, а если так, то Жужжалка уже никогда не заработает. А зачем товарищу Грабовскому контроль со стороны хоть кого-нибудь? Да даже просто лишние глаза и уши. Незачем. Он, вероятно, большие дела затеял. Под кодовым названием «Спасём СССР и сохраним». Верю. Охотно и всё беззаветнее.

Грабовский повернулся ко мне, едва заметно улыбнулся и чуть пожал плечами, мол, не завидуй. Я усмехнулся. Завидовать мне бы и в голову не пришло, а вот держать ухо востро — это да. С тройной силой. Даже с семерной. Будьте бдительными, товарищи. Честно говоря, открытие было не таким уж приятным.

Оставалось надеяться на то, что он относился ко мне, как к не слишком умному боевику, привыкшему всю жизнь бегать да стрелять. Ну-ну. Бросил меня сразу в пекло с первых дней.

— Ну, давайте, Алексей Михайлович, — кивнул председатель. — Вы что-то сказать мне хотели? Так говорите.

Ну, хоть имя менять не пришлось.

— Юрий Владимирович, — по-деловому начал бывший Весёлкин. — Это и есть тот самый молодой человек, о котором я вам говорил. Стрелец Григорий Андреевич. Молодость в данном случае пороком не является. Как вам известно, он провёл блестящую миссию в Анголе. Доставил гражданку Дориш Оливейру, доставил командира отряда, материальные средства, тоже, доставил. Выполнил больше, чем на него было возложено. Опять же не растерялся, когда после командировки на него вышел Сёмушкин из службы Чурбанова.

Говорил Грабовский спокойно и уверенно, перед боссом не лебезил, держался с достоинством, но без перегибов.

— А чем они вас прижали? — нахмурился, взглянув на меня, Андропов.

— Если честно, ничем, Юрий Владимирович, — ответил я. — Поясню. Дело в том, что реальных рычагов у Сёмушкина не было. Он прибегнул к простому запугиванию. Сказал, что испортит мне жизнь, привлечёт к уголовной ответственности, сфабрикует дело, из комсомола исключит и из института отчислит. Вот, всё в таком духе. Довольно грубое давление. Я подыграл.

— Зачем?

— Во-первых, на тот момент я уже сотрудничал с товарищем Весёлкиным… простите, Грабовским.

— Оперативная кличка, — кивнул Грабовский-Весёлкин.

— Ну, и работать в комитете было моей мечтой. Тем более, я рассчитывал, что испытание в Анголе будет мне засчитано, как успешно пройденное. Ну, и опять же, действия со стороны полковника Сёмушкина были явным нарушением закона и вызывали неприятие и естественное желание наказать его за это.

— Хм… И он не проявил… удивления, что вы так быстро согласились?

— Нет, не проявил. Когда я подписал обязательство о сотрудничестве, он воспринял это, как победу и решил, что теперь я никуда от него не денусь. Ну, то есть не рискну товарищу Грабовскому докладывать о вербовке, поскольку после этой подписи веры мне уже не будет.

— В этом есть определённый резон, — прищурился Андропов и бросил быстрый взгляд на Грабовского.

— Да, — согласился я. — Возможно.

— И что же вы хотите предложить, Алексей Михайлович? — кивнул Андропов Весёлкину и посмотрел на часы.

— Юрий Владимирович, разрешите, как мы с вами и обсуждали, отправить Григория Стрельца в Киргизию. То, что Сёмушкин там мутит воду мы с вами знаем отлично. У него покровители из близкого круга… э-э-э… руководства…

Андропов предостерегающе покашлял.

— Да, простите. Сёмушкин чувствует себя уверенно, хотя и нервничает, не зная точно, какие действия будем предпринимать мы, в смысле, наша организация. Но на этот счёт он постарался подстраховаться и внедрил в моё окружение своего агента. Не прямо в окружение, конечно, но довольно близко. Он рассчитывает, что мы отправим Стрельца в Киргизию, поскольку считает, что мы его туда уже посылали. Ну, а раз он так думает, давайте пойдём ему навстречу и отправим Стрельца.

— Опасно. Он у нас даже в штате не состоит. Да и на месте могут быть сложности, раз он там не бывал, на самом деле.

Ребят, ничего, что я здесь? Но вы не стесняйтесь, продолжайте.

— А зачем? Так даже проще. Стрельца мы натаскаем, сориентируем, разъясним, кто есть кто в Чуйской долине. Ездил он туда, как мелкая сошка, с боссами не встречался. Уверен, проблем по этой части не возникнет. С ВУЗом вопрос решим, придумаем какой-нибудь обмен опытом. Или научную кооперацию. У меня есть человек из академической среды, он подскажет, как лучше поступить.

— Я прошу прощения, но у меня последний курс, диплом, — улыбнулся я. — Решение хотелось бы иметь железное. Чтобы мне не пришлось ещё один год за партой сидеть.

— Ну, если партия прикажет на второй год остаться, — растянул Весёлкин губы в улыбке, но Андропов тут же его приструнил.

— Вы, Алексей Михайлович, к этому вопросу без легкомыслия отнеситесь. Вопрос серьёзный. Для товарища Стрельца важный, как я понимаю. Всё должно быть чётко.

— Да, Юрий Владимирович, простите. Я, собственно, лишь хотел сказать, что без поддержки мы товарища Стрельца не оставим. Если, конечно, вы дадите добро. Вы же знаете, мы о членах артели, как о родных заботимся. А тут, к тому же, такие таланты у парня.

Я, конечно, виду не подал, но на слове «артели» сердце подпрыгнуло, и в памяти всплыл киллер Ивашко, пытавшийся прекратить мою вторую жизнь. Он, как раз, говорил, будто Весёлкин руководил «Артелью».

Но если принять версию Ивашки, то картина выходила совершенно шизофреническая. Одной рукой Весёлкин пытался меня устранить, а второй — пристроить к делу. Причём, для этого нужно было ещё убедить и уболтать самого большого босса.

А Юрий Владимирович давать добро не торопился. Он снова уставился на меня, пытаясь, должно быть, понять, можно мне верить или лучше поостеречься. Как говорится, такие вопросы с кондачка не решаются, заходите на неделе.

— Мне кажется, надо товарищу дать возможность доучиться спокойно, — покачал он головой, — а не бросать в самую гущу событий. Думаю, торопиться не стоит, нужно все плюсы и минусы просчитать и проработать.

— Так он же сам в бой рвётся, — развёл руками Весёлкин.

Точно, кушать не могу, дайте повоевать и точка.

— Возможно, это юность бурлит и некоторое шапкозакидательство проявляется в придачу, — пожал плечами Андропов. — В общем, Алексей Михайлович, давайте ещё подумаем, прежде чем принимать такое серьёзное решение.

Короче, замотал моё назначение товарищ председатель.

— Ничего, — ободряюще похлопал меня по плечу Грабовский, когда мы возвращались из зала. — Думаю, я его додавлю. Ладно, возвращайся спокойно в больницу, я распоряжусь, тебя отвезут. Всё равно, ты должен ещё долечиться. А я тут поинтригую немного.

Что характерно, никто моего мнения и желания даже и не подумал выяснить. Я, конечно, был «за», но сам факт… Ладно, в ближайшее время я собирался воспользоваться советом и продолжить, так сказать, излечение.

— Ну, — усмехнулся на прощание я, — благодарю за костюм.

— Костюм береги, ещё пригодится, — уверенно кивнул он. — Пригодится…

— Осталось несколько вопросов незакрытых, — добавил я. — И ещё новые появились.

— В ближайшее время обсудим.

— В Питере?

— Загадывать не будем.

Вернувшись в палату, я завалился в постель и отрубился. Вход в отделение был закрыт и пришлось идти через санпропускник, где мой немногословный сопровождающий просто сунул под нос медсестре красные корочки.

Приём сработал, возражений не последовало, и мы двинули по коридорам. Они были пусты, и больше никаких преград преодолевать не пришлось, в том числе, и со стороны Прокофьевских тайных охранителей. Их просто не было. Ночь заканчивалась и все пытались урвать хоть немножко сна. Ну, хотя бы капельку. Я тоже. Сбросил элегантный костюм и залез под одеяло.

Завтрак мне доставляли буквально в постель. Жидкая манная каша, два тонких кусочка белого хлеба, кубик масла и сладкий ячменный напиток с молоком, — скромно, но со вкусом. На аппетит я не жаловался, поэтому расправился с завтраком практически моментально.

В тарелке ещё оставалось немного клейкой мутной субстанции, когда за дверью поднялась суета, послышались голоса и даже короткая перепалка. Она быстро стихла и тут же приоткрылась дверь. В неё заглянул бульдожка Сёмушкин. Он улыбнулся, что было несколько неожиданно и подмигнул.

— Привет больным и выздоравливающим, — расплылся он в улыбке и широко распахнул дверь.

— Пожалуйста, товарищ полковник, — строго говорил мой лечащий врач, — не более пятнадцати минут. У нас ещё обхода даже не было.

— Сейчас я сам его и проведу, — усмехнулся Сёмушкин. — Но только для одного единственного пациента. Эк тебя угораздило-то? Ты чего, Стрелец, не знаешь, как правильно дорогу переходить? У партии на тебя были планы, а ты даже с такой детской задачей справиться не сумел.

— Присаживайтесь, Иван Трофимович, — кивнул я на стул.

— Да уж, присяду. Присяду. Ну, как ты тут? Машина, что на тебя наехала, была в угоне, кстати. У ветерана угнали, представляешь? Ничего ведь святого нет у людей.

— Нашли?

— Машину-то? Машину нашли. Её расколошматили и бросили. А вот угонщика пока ищем. Ищут пожарные, ищет милиция. Знаешь стихи такие? Ну, вот, молодец. Как найдём, сразу в кандалы и в Сибирь. На каторжные работы.

— Это правильно, — согласился я.

— Конечно, правильно. Труд, между прочим, из обезьяны человека сделал. Так и мы. Труд, труд и ещё раз труд. Тебя, мне сказали, скоро уже выпишут. И это очень хорошо, потому что мы решили тебя задействовать как можно активнее. Ты мне скажи, от Весёлкина никаких сигналов не было?

— Ничего конкретного пока, — пожал я плечами.

— Да? — насторожился он. — А не конкретное было что-то?

— Было.

— А почему же я узнаю об этом только сейчас? — мгновенно помрачнел он. — Это как называется? Не выполнение служебных обязанностей? Халатность? А, может быть, обычное распи***йство? Почему не доложил?

— Не успел ещё. Он вечером приходил.

— Да? — нахмурился Сёмушкин. — И?

— Он чисто, как больного навестить.

— Интересно-интересно…

— В общем, намекал на скорую командировку.

— Во Фрунзе?

— Во Фрунзе, — подтвердил я.

— Когда? — сухо и коротко спросил он.

— Не знаю пока. Обещал с деканом как-то утрясти. Мне, вообще-то, диплом писать надо, а не по кустам скакать, пластелин собирать.

Сёмушкин, разговаривая со мной, сидел на стуле, а голова его постоянно крутилась. Он разглядывал каждую деталь, высматривал и вынюхивал.

— Ничего-ничего, напишешь, — говорил он, изучая остатки моего завтрака. Или тебе напишут, пал смертью храбрых при написании диплома. Ладно, шучу. Ты кашу почему не доел? Не вкусно?

— Не успел, помешали.

— Дерзишь, ну-ну. Ты, главное, не забывай, Стрелец, что жизнь твоя полностью зависит от меня. Я имею в виду жизнь благополучную и полную будущих радостей. Сечёшь? Как у Кащея. В яичке. А твои яички находится в моих мозолистых руках. В моих силах отнять у тебя и радости, и благополучие. Отнять и наполнить дни ужасом и страданиями. Не забывай об этом. Помни и повторяй постоянно, что без меня ты полный ноль. И ещё не забывай, что ты выполняешь гражданский долг, а не чью-то там прихоть. В общем, готовься к командировке. Мне нужны результаты. Конкретные, стопроцентные и железобетонные.

— Иван Трофимович, вы настоящий поэт. Почеще Данте. Говорить про чужие яички с таким чувством может только неравнодушный и воодушевлённый человек.

— Сарказм твой неуместен, — пожал он плечами. — Особенно, учитывая, что мать твоя и дед с бабкой вполне могут стать заложниками твоего легкомыслия. Улавливаешь мысль? Но я тебе больше скажу. Есть одна девушка в деревне Красноперниково. Зовут её Люся, и бегает она за тобой, проявляя определённые чувства и желая взаимности.

— Чего-чего?

— И некое подобие этой самой взаимности, судя по всему, имеется. Да даже, если и нет никакой взаимности, не мерзавец же ты, чтобы портить ни в чём не виноватой девушке жизнь. Мы поняли друг друга?

Он упёрся в меня тяжёлым взглядом, отбросив личину ласкового бульдожки и стал тем, кем был на самом деле. Жёстким и безжалостным пиратом.

— По правде говоря, даже не сомневался в вас, — покачал я головой. — Но скажите, чисто из любопытства, почему вас больше всего Весёлкин занимает? Это прямо на личную неприязнь тянет. Даже на вражду. Может, вы с ним женщину не поделили когда-то, а? Или что?

— Весёлкин, Печалькин, Смешинкин или Грустинкин — мне ровным счётом всё равно. Если будет нарушать закон, я его — к ногтю. Ладно. Когда появятся известия, сообщай немедленно.

Он ушёл, а я остался. Слова Сёмушкина мне не понравились, разумеется, но я не сомневался, что он скажет что-нибудь в таком духе. А Зойка, сучка, наплела ему про Люсю, вредительница. Ну, ладно, по крайней мере, можно вычеркнуть их организацию из списка покушавшихся на мою новую жизнь.

Через некоторое время появился Прокофьев.

— Я уже переживать начал, — усмехнулся я. — Пропал, думаю, Леонид Борисыч. Не иначе, как марсиане в космос забрали.

— Так к тебе же не попадёшь, — подмигнул он, — гости за гостями. Да и сам ты, как известно по ночам дома не сидишь. На бал, наверное, ездил, да?

— Ездил. Немного не понял, где твоя охрана, но Весёлкин здесь был лично. Как, впрочем, и Сёмушкин.

— Знаю, наши ребята были поблизости. Фиксировали.

— Что бы они сделать смогли, если что со своей фиксацией? Интересно даже. Но ладно, не парься. Рассказывай, что случилось, а то на тебе лица нет.

— Случилось, — кивнул Прокофьев. — Сегодня перевозили Ивашко, ну того, что за рулём сидел. Николай Спиридонович решился его на растерзание Элеоноре отдать… В общем, разбираемся, как такое могло произойти, но он ушёл.

— А кто знал, что его будут перевозить?

— Несколько человек было в курсе. По всем по ним работаем уже, но сам понимаешь, дело небыстрое.

— Понимаю, — согласился я. — Работа кропотливая. Значит, его отбили, правильно?

— Похоже на то. Недооценили мы твоего Весёлкина. Если это он, конечно. Куда он тебя возил? Вернее, зачем, а не куда?

— С Андроповым знакомил, — нахмурился я. — Надо сказать, что наша операция «Тень», полностью провалена. Я, наверное, не ошибусь, если предположу, что она не дала нам никакой новой информации. По Ивашко и по Весёлкину из конторы никаких данных не получили. Я прав? Опять же, мои контакты не были связаны с покушением, они касались других вопросов. Предотвратить новое нападение мы не смогли бы. Меня просто взяли и вывезли, куда захотели, так ведь?

— Не совсем, но в принципе… ты прав. Всё пошло не так, как мы хотели. Из-за Воронцова людей сняли и…

Он махнул рукой.

— Ну что же, значит будем выписываться. Сколько можно симулировать и народные средства тратить, верно?

— Верно, — развёл руками Прокофьев.

А с Воронцовым нужно будет разбираться. Со всем нужно будет разбираться и со всеми, но сначала я хотел поговорить с Алевтиной.

Аля была на месте — в медицинском пункте в общаге.

— Гриша! — обрадовалась она. — Выписали что ли уже?

— На мне всё, как на собаке заживает, — засмеялся я. — Ты же знаешь.

— Не придумывай. А я ведь к тебе приезжала в больницу. Знаешь?

— Знаю, Алечка, сказали. Не нужно было, но спасибо, мне приятно было.

— И не одна, между прочим. Знаешь, кто со мной был?

— Я думаю, Люся.

— Точно, — несколько разочаровано кивнула Аля.

Сенсация не получилась.

— А она-то как здесь оказалась? Опять на конференцию приезжала?

— Да ну, какая конференция, — усмехнулась она. — Это я ей сказала. Позвонила в совхоз и…

— Починили линию что ли?

— Починили, — кивнула она, — уже больше недели тому.

— И зачем ты ей про меня рассказывала?

— Ну, как… Это ж все видят, запала на тебя девка.

— Чего⁈

У меня аж глаза на лоб полезли. Все видят? Чего видят-то? Капец. Век живи, век женщин не поймёшь.

— Ага, один ты не замечаешь, как дурачок. С этой своей змеиной. Нахер ты с этой Зойкой связался? Разве тебе такая баба нужна?

— Какая «такая»?

— Не мазаная и сухая. Стервь она, сразу видно. Ни рожи, ни кожи. А туда же, верёвки из людей вьёт. И из тебя будет. Чего сделаешь не так, не даст. Вот посмотришь, у неё же всё на лице написано, мелким почерком. Её сучку к тебе в палату пропустили, а нас — нет. Сказала, что невеста твоя, а мы просто знакомые. Ну, раз невеста — проходи. Она ведь тебе даже пожрать не принесла, а Люся из деревни приехала….

Вот и хреново, что приехала. Зойка всё это заприметила. И теперь Люся оказалась одним из рычагов давления на меня. То есть, в случае чего, она может оказаться в опасности. А, поскольку этих самых «в случае чего» у меня по два раза на дню…

— В общем, — не унималась Аля, —зря ты с этой мокрощелкой шуры-муры завёл. Ну, натянул её пару раз, тут претензий нет, дело-то молодое. Раз баба даёт, чё не взять, верно? Только зачем ярмо на шею вешать? Сам-то подумай. Ты посмотри на Люську нашу и на эту кикимору. Просто даже внешне сравни…

Первым моим порывом было сейчас же ехать в Красноперниково. Поговорить с Люсей, обнять её, прижать к сердцу и все вот эти телячьи нежности и вся вот эта юношеская химия. Но, естественно, я себя одёрнул. Не тот я путь выбрал, чтобы позволить себе прижимать к сердцу хоть кого-нибудь. Любой, кто мне дорог становился потенциальной целью для моих врагов. Так что никаких привязанностей. А если какие и были, то о них не должна была знать ни одна живая душа. Ни одна.

— Хорошая ты девушка, Аля, — подмигнул я. — Жаль, что несвободна.

Она распахнула глаза.

— Спасибо, что сказала мне всё это, но, боюсь, с Люсей у нас ничегошеньки не получится. Ничегошеньки. Ладно, пойду к себе в нору.

Я вышел из медпункта и двинул по коридору. Проходя мимо фойе, краем глаза заметил человека, направившегося в мою сторону. Я сделал несколько шагов и обернулся, но вывалившая из комнаты толпа первокурсников, полностью перемешала карты, и я не увидел никого, кто двигался бы ко мне.

Я, естественно, пошёл дальше, размышляя о Люсе и о Зое, и… За мной кто-то шёл. Я резко развернулся и встал, как вкопанный.

— Спокойно, спокойно, — бросил человек и чуть приподнял руки, растопыривая пальцы и демонстрируя, что оружия у него нет. — Мне просто сказать надо. Только сказать.

Это был Ивашко. Помятый, потрёпанный, но абсолютно в себе уверенный.

— Говори, — прищурился я. — Бессмертный.

Да ещё и бесстрашный. Просто герой. Знает же, что в схватке я его одолею…

— Ну, не здесь же, — ухмыльнулся он. — Давай отойдём. Выйдем наружу и там уже спокойно…

— Не годится, — покачал я головой. — Говори здесь.

— Поговорить придётся, — кивнул он. — Твоя девка… ну, та, из деревни… В общем, у нас она…