Союз-77. Книга 1. Теория заговора

21. Ставки повышаются

В глазах Васи Сомова вспыхнул недобрый огонь. Злой, инфернальный и жестокий.

— А чё ты мне там за Ёпэрэсэтэ тёр, не напомнишь? — подмигнул и тут же скривился он от боли.

— Могу напомнить, — кивнул я. — Он часто говорил, что даже на самую хитро закрученную жопу найдётся отвёртка.

Я тоже подмигнул и прежде, чем Васёк лопнул от ярости и злости очень резко и точно нанёс ему удар в ямочку под кадыком, туда, где шея соединяется с грудью. Я хорошенько ткнул туда двумя сложенными пальцами.

Точка малоизвестная, да и нанесение удара требует определённых навыков и хорошей проработки, но у меня получилось. Васёк моментально вышел в астрал, а его гориллоподобные товарищи, расслабленные и усыплённые чувством численного превосходства, даже не успели понять, что сейчас произошло, не то, что отреагировать.

А вот это было явным упущением с их стороны. Явным и непростительным. А если война, а если враги? Так и будете стоять, глазами хлопать и клювами щёлкать? Клесты прилетели. Знаменитая на весь мир картина Г. А. Стрельца так и называлась, «Клесты прилетели».

Сухая ты, нет в тебе искры Божьей, — запел во мне Петя Налич, которого любил один пацан-старлей из управления. — А шарм, если был, то иссяк. Высохло всё обаянье…

Для танца, скажу я вам, нужна не только безупречная техника и чувство ритма. Для танца нужна музыка. И не просто музыка. Тебя должно переть, нести на волнах этой музыки, чтобы она пронизывала тело, переплетаясь с волокнами мышц, с сосудами и жилами. И когда её вибрации начнут соединяться с вибрациями твоего сердца, а её острые резкие звуки начнут прошивать печень и серое вещество, вздымая муть, подобно крупному граду, бомбардирующему лужи на земле, тогда только и получится то, что можно назвать словом Танец.

Танцы, танцы, пустые слова — это всё, что так любишь ты!

Я крутанулся на месте, я поймал ритм, я почувствовал кураж. Это уже полдела. Дыщ, дыщ, дыщ — каждый удар получился звонким и безжалостным, как в фильме с Брюсом Ли. Дыщ, дыщ, дыщ.

А когда ты поймал кураж, ты сразу стал круче и Брюса Ли, и всех тибетских монахов. Полёт, кульбит, пробежка по воздуху, скручивание и прочие фантастические дисциплины начинают казаться детскими забавами.

Основанием ладони в подбородок одному, носком ботинка в пах другому, пяткой в висок третьему. Моя милиция меня не бережёт. Она со мной дерётся. А вот так не хочешь?

Сука, припечатал мне в грудину. Нет, они, конечно, не были несмышлёными детьми и неумехами, но укротить бешеный огонь было не в их власти. А я стал этим огнём. Кто говорил, что холодный синтез невозможен? Так могли сказать только враги России.

Интеллигент, впустивший меня в квартиру, отскочил в сторону, умный мальчик. Он не лез на рожон, не пытался пробить мне по почкам и по другим частям тела. Нет, он расстегнул кобуру и вынул штатный ПМ. Ну, что же, самое время. Замес пошёл совсем нешуточный.

У Шпака — куртка, у посла — медальон. А Васька Оське — два зуб á кор éнных…

Если под этой квартирой находились мирные жители, они уже звонили в пожарную и милицию… Сука! Стулом по спине! Разве можно такие гадости делать? Мне семьдесят три, вообще-то! Никакого уважения!

Я подхватил поваленную набок тяжеленную хрустальную вазу. Не взял в руку, а подцепил, подопнул и с размаху обрушил на голову здоровенного козлища, разбившего об меня стул практически мадам Петуховой.

Долг — платежом. Ваза превратилась в бриллиантовый фонтан, а разбойник — в овощ. Надеюсь, временно. И в тот же миг из стены полетел новый фонтан. На этот раз из пыли и щепок.

Интеллигент, твою мать, что ж ты творишь! Он выстрелил ещё. И ещё. Кто-то вскрикнул и рухнул на пол. Идиот. Я тоже рухнул, но не просто так, рухнул, кувыркнулся и вскочил. Херак! Лбом, а он у меня чугунный. Херак, ещё раз. Нос, глаз, какая разница! Поп, толоконный лоб.

Бац! Ногой по челюсти, стоп-кадр и фонтан из капель биологических жидкостей. Прямо здесь и сейчас я творил шедевры актуального искусства, расставлял живые фигуры и конструировал в моменте фантастические инсталляции, которые не снились ни одному даже самому популярному грантоеду от искусства.

Вот тебе драма, вот тебе трагедия человеческого бытия, вот триумф, а вот осознание бессилия и ничтожности перед волей Всевышнего. Нет, мне, конечно, тоже досталось, но кому пришлось хуже? Это было очевидно, хотя бы даже по отсчёту тел.

Нас осталось трое — очнувшийся Васёк, интеллигент с Макаровым и я, голыми руками уложивший триста спартанцев.

— Стоять, — дрожащим голосом произнёс Малыш со стволом.

— Да ты чего, парень, стою я, стою. Как столб!

— Загрызу, — зарычал Сомов. — Глотку перегрызу.

— Руки! — кивнул Малыш. — Руки вверх!

— Ребят, да вы чего возбудились так? Мне всего-то надо адрес девочки. Где она? Скажите, куда вы её дели и всё, на этом закончим. Я вообще не к вам пришёл, мне надо было с Сёмушкиным вашим перетереть кое-что.

— Дай сюда! — рыкнул Васёк на Малыша и протянул руку. — Дай сюда пушку!

— Нет, — ответил тот. — Не дам. Я держу подозреваемого на мушке. Наденьте на него браслеты.

— Дай сюда, я сказал! — захрипел Сомик, а мне стало смешно.

Но вида я не подал. Сердце моё колотилось, как бешеное, как у машины будущего, давление рвало вены, адреналин нёсся по телу, а голова была такой холодной, что на волосах выступал иней.

— Если отдашь ему табельное оружие, — сказал я, — станешь соучастником преступления. Парень ты молодой, симпатичный, вся жизнь впереди, жена, дети, карьера. А он тебя подведёт. Не под химию, под строгач.

— Дай мне эту сраную дуру! Дай мне ствол!

Васёк потерял терпение, гнев и обида захлестнули его, и он уже не мог контролировать себя. А что может быть лучше, чем отсутствие контроля у врага? Он осторожничал, щерился и скалился, как гиена, его глаза сгорали в адском огне, его душила ярость. Всего лишь на долю секунды обернулся он к взбунтовавшемуся Малышу и тут же получил по затылку. Я взмахнул и хорошенько встряхнул его черепушку, от души надеясь, что в этот момент он не улетит во времена гражданской войны.

Он улетел на пол. Малыш-интеллигент пальнул, но я прочувствовал и дёрнулся на долю секунды раньше, чем он нажал на спуск. Блок, захват, бросок и вот он уже корчился на полу, хватаясь за вывернутую руку.

— Как думаешь, — участливо улыбнулся я Васе, присел, и вложил ему горячий ствол между челюстями. — Как ты думаешь, нажму я на спуск? Выстрелю ли я, с учётом всего, что здесь произошло и с учётом того, что в запасе у меня есть ещё несколько источников информации? Кивни или мотни головой. Но не торопись, подумай. Я даю тебе только одну возможность ответить правильно. Если ошибёшься, второй попытки уже не будет. Готов? Отвечай.

Он кивнул. Ну, естественно. Впрочем, я не собирался выбивать ему мозги. Отлупить — одно, но жизни лишать? Для этого нужна была очень веская причина.

— Молодец, — улыбнулся я. — Теперь я задам следующий вопрос. Только один раз, Вася. Ты мне веришь? Скажи, как десантник десантнику.

— Я служил во внутренних войсках… — прошептал он. — Я не десантник…

— Эх, — разочарованно вздохнул я. — Но, в конце концов, никогда не поздно начать говорить правду. Итак, назови мне адрес, где сейчас находится девушка. Подумай, Вася. Жизнь — прекрасная штука и хочешь ли ты лишиться её ради Сёмушкина? Я так не думаю. Итак, адрес.

Жить Вася хотел, поэтому он тут же назвал адрес автотранспортного предприятия и объяснил, как найти заброшенный цех.

— Дай угадаю, — прищурился я. — Сёмушкин не имеет понятия ни о нашей сегодняшней встрече, ни о том, что ты похитил заложницу, да?

Он подтвердил и это.

— Ну, и мразь же ты, Васёк. А чего ты хотел от меня? Зачем ты это сделал?

— Хотел… Я думал… что так будет проще выполнить поставленную задачу…

Это было крайне сомнительно. Цель, скорее всего, у него была другая. Какая только… Ладно, выясним позже.

— Давай, Вась, вставай, — вздохнул я. — Поедем девушку освобождать. Ключи от машины у кого?

— У меня, — прохрипел он.

— Ну, и отлично. Погнали.

Думаю, Львов с Прокофьевым могли бы меня подстраховать, дали бы отряд, который за минуту не оставил здесь камня на камне. Но задача была в том, чтобы Сёмушкин думал, что я одиночка и не знал, что за мной кто-то стоит. А он мне был пока нужен больше, чем я ему.

Ну, а раз я изображал одиночку, то и действовать надо было самому. Я вывел Сомова во двор, усадил в служебную волжанку, на которой они приехали, пристегнул наручниками и повёз по названному им адресу. Правда, по пути я остановился у автомата и проинформировал Леонида о сложившейся обстановке и о месте, куда я направляюсь. Тут страховка была нужна, поскольку ребята-мусорята сейчас наверняка начинали приходить в себя, и получить какой-нибудь сюрприз мне совсем не хотелось.

У заброшенного цеха АТП охраны никакой не было, и Люся, бедная, сидела одна в холодном и тёмном цеху.

— Извини, Василий, но придётся тебе остаться здесь, — развёл я руками и посадил его на место, где сидела она.

Она держалась молодцом, не рыдала, не посылала проклятья и не истерила. Видно было, что она была напугана, но сохраняла трезвую голову.

— Тебе ничего не сделали? — с тревогой спросил я.

— Нет, — покачала она головой. — Что это было? Кто они такие? Чего им было надо? Нужно звонить в милицию!

— Боюсь, это не самая лучшая мысль, — ответил я.

Люся осунулась и… не знаю… в общем, я смотрел на неё и не мог наглядеться. Она выглядела спокойной, но беззащитной и очень трогательной. Я её обнял, прижал к себе, зарылся лицом в волосы. Она немного напряглась, но не отталкивала меня, не пыталась вырваться.

— Ты как? — тихонько спросил я.

— Ну… как тебе сказать… Теперь уже хорошо. Вообще-то, я собиралась ехать к родителям. А тут такое. Ты можешь… ну, объяснить как-то? Я вообще ничего не понимаю.

Она посмотрела на меня снизу вверх, и в груди что-то натянулось и зазвенело, видать, какая-то из ещё не оборванных струн. Взгляд её стал тревожным, брови выгнулись, она, казалось, тоже не могла наглядеться.

— Ну и досталось же тебе, — наконец, сказала Люся, качнув головой, отчего по её тяжёлым волосам пробежала слабая волна. — Твоё лицо… Тебе больно? Ты так сильно дрался, чтобы спасти меня?

Она прикоснулась к моей щеке кончиками пальцев. А потом приподнялась на цыпочки и легко, едва ощутимо, коснулась губами моих губ. Какая хорошая, славная и добрая девочка. Мне б такую в то время. Ну, то есть вот в это. В это самое время. Только…

— Правда заключается в том, что ты попала в эту передрягу из-за меня, — сказал я.

— Как это? — нахмурилась Люся. — Это что, ты меня похитил и приковал цепью к железной трубе?

— Нет, конечно, но они сделали это, чтобы выманить меня, чтобы рассчитаться со мной, чтобы сделать больно мне.

— Странно, — хмыкнула она. — Они что, думали, что я тебе дорога или что? Почему?

— И это ещё не вся правда, — невесело усмехнулся я.

— Неужели они хотели узнать твой секрет лунной походки?

В её глазах промелькнула озорная искорка, но она сдержалась, не рассмеялась.

— Наверное, — согласился я. — Только лунная походка — это не единственный секрет, который я знаю. А это значит, что всегда будут люди, желающие выведать мои секреты. А это, в свою очередь, означает, что тот, кто будет мне дорог, всегда будет находиться под дамокловым мечом. Этот человек всегда будет в страшной опасности. И его всегда будут превращать в карту, которой будут пытаться бить моих козырей.

Она нахмурилась и отвернулась. Помолчала какое-то время и усмехнулась.

— Знаешь, — с улыбкой сказала она. — Я никогда не встречала такого элегантного и необидного способа дать от ворот поворот. Ты молодец.

— Не думаю, что тебе когда-нибудь кто-то давал от ворот поворот.

Она потрясла головой и улыбнулась.

— Я всё поняла. Думаю, больше не нужно говорить об этом. Гриша, спасибо тебе, что вытащил меня из этой совершенно нереальной и даже немного страшной истории. Я не поверила бы, если бы кто-то сказал, что в Москве на полном серьёзе могут похитить человека. Я и сейчас не до конца верю. Хотя… твоё лицо и руки говорят, что передряга была действительно нешуточной… Давай вызовем милицию. Это ведь серьёзное преступление…

— Милиция тут вряд ли поможет…

— Ну уж, ладно, милиция всегда помогает, Гриша. Всегда…

Я отвёз Люсю на Курский вокзал, купил билет на остававшиеся от заначки деньги и посадил на поезд. На прощание мы пожали друг другу руки. Разговора не получалось, больше молчали. Ну, не дети же мы, в конце концов. Я понимаю, тестостерон и прочая химия, которую вырабатывал организм, толкала на разные необдуманные глупости, но куда, возраст-то порядочный, для того чтобы терять голову или всхлипывать в подушку. Поговорили, ситуацию обсудили, решение приняли. Всё. Точка. Чего ещё надо?

Симпатии и прочие амуры — дело, конечно, радостное и приятное, но ставить из-за этого её жизнь под постоянную угрозу было совершенным безумием.

Сомовскую «Волгу» я оставил на привокзальной площади, стёр отпечатки, а сам спустился в метро и двинул в сторону общаги.

На сердце было уныло и неприветливо, а в вагоне я сел на свободное место, закрыл глаза и сразу уснул. Накатила усталость и последствия напряжения. Добравшись до общаги, я поднялся в свою комнату и не раздеваясь, упал на постель. Время приближалось уже к шести часам. Сразу начал проваливаться в дремоту и уже практически заснул, как в дверь постучали.

— Заходи, — крикнул я прямо с постели.

— Ты вернулся уже? — спросила Зоя, зайдя в комнату. — Чего в темноте сидишь? Ну, как всё прошло?

Замечательно прошло, лучше не придумаешь.

— А тебя ещё не вызывали? — спросил я. — Ты же говорила…

— Ну, говорила, мне же Сомов сказал, вот и я говорила.

— А ты что, Зоя, от него получаешь все приказы?

— Пока да, всё через него идёт.

— Ну, — хмыкнул я, — возможно, ближайшая пара дней у тебя будет свободной, потому что, мне кажется, он возьмёт отгулы.

— Откуда у него… ой… ну-ка…

Она щёлкнула выключателем и уставилась на моё лицо.

— Нравится? — подмигнул я. — На тренировку сходил в кои-то веки.

Но Зоя шутки не поняла, она смотрела на следы на моём лице и пыталась понять, что её теперь ждёт. Ссадин на мне было немного, но сам факт их наличия говорил кое о чём важном.

— Это ты с Сомовым? — наконец обрела дар речи Зоя.

— Зой, ну ты чего всполошилась? Ты же спортсменка, бывает ведь, сама понимаешь.

— Пойдём, я продезинфицирую твоё лицо. Нужно протереть марганцовкой. Или фурацилином.

— Нет, не хочу. Я спать хочу.

Правда, хотел. Внутри разливалась опустошённость и лёгкая грусть. Зоя, взялась за мой подбородок и чуть повернула мою голову сначала влево, а потом вправо.

— Пойдём. У меня соседка сегодня не придёт ночевать, так что можешь погостить у меня. Пойдём, говорю тебе. Вставай, а то сейчас набегут разные докторши и Славики со своими тупыми подружками.

— Ну, надо же, какая осведомлённость, — усмехнулся я. — Ты что, следила за мной?

— Как смешно.

— Действительно смешно, — согласился я.

— У меня, — заговорщицки прошептала Зоя, — коньячок есть. Молдавский.

— Ну, коньяком-то меня не заманишь.

— Ещё есть котлеты и могу пожарить картошечку. И грибочки к картошечке имеются, солёные.

В общем, она меня уговорила. Мы поели, выпили коньяку и замолчали, думая каждый о своём. Два, блин, одиночества. Зоя включила соседский магнитофон и забралась на кровать, подобрав ноги.

Ленточка моя финишная

всё пройдёт и ты примешь меня

Примешь ты меня нынешнего

Нам не жить друг без друга…

— Грустно, Гриш, правда?

— Грустить нельзя, — сказал я.

— Почему это?

— Уныние — грех.

— О, ну надо же! Ты ещё и монах наверно. Не знала, что ты верующий.

— Никогда верующего не видела? — усмехнулся я.

— Да ну тебя… или… — она заинтересовалась и заглянула мне в глаза. — Или ты правда…

Живые глаза и приоткрытые губы и… Она заметила, что я рассматриваю её, замерла, стала вдруг необычайно серьёзной, будто, наконец, добралась до дела всей своей жизни, а потом порывисто прильнула ко мне и горячо поцеловала.

И мне вдруг стало жалко эту глупую и неплохую в принципе девчонку, тыкающуюся в меня, как слепой котёнок во вселенную, огромную, тёмную, неизведанную и страшную. Я прижал Зойку к себе, запустил пальцы в её гриву, и поцеловал в ответ. Она задрожала, откинула голову, подставляя шею и ключицы и красивые покатые плечи, а потом и тугие юные груди, трепетные и вздымающиеся не то от страха, не то от дикого животного восторга.

Впрочем, Зойка оказалась совсем не слепым котёнком. Она быстро превратилась в жрицу ночи и знатока земных радостей, дающего их мне и требующего для себя. До самбо у нас дело не дошло, но назвать её безынициативной у меня не повернулся бы язык.

Впрочем, на утро он и так не поворачивался от её требовательных поцелуев, длившихся всю ночь. Вот ведь молодость. Творит чудеса. Я думал, что после той мясорубки, в которой прокрутился вчера, неделю не смогу шевелиться. Но нет, задорная и неутомимая выдумщица Зойка меня от этого дела вполне излечила.

Только вот от горького осадка и от лёгкой грусти излечить она меня не смогла. Сегодня она напишет в отчёте, что объект склонил её к близости и теперь она сможет контролировать его ещё эффективнее, чем раньше. Да только она никогда не узнает, что всю ночь, сжимая её в объятиях, объект представлял совсем другую девушку. Ту, которая в эти объятия никогда не попадёт. Уж он этого точно не допустит.

Проснувшись поутру, я выскользнул из комнаты Зои, умылся, принял душ и поехал на встречу к Прокофьеву и Львову. Мы прошлись по лесу и обсудили вчерашнее и завтрашнее. Мне передали документы на машину. Теперь она принадлежала моему деду, а ездил я по доверенности, оформленной должным образом у нотариуса.

Я получил удостоверение и немного деньжат.

— Это из кассы взаимопомощи, — сказал Лёня. — Когда разбогатеешь, вернёшь. А пока пользуйся смело. Зарплата, всё равно ещё нескоро.

А потом я позвонил Весёлкину на московский номер, и он назначил мне встречу.

— Очень хорошо, что ты мне позвонил, — сказал он. — Пора уже заняться серьёзным делом. Подъезжай.

Он назвал место и время, где и когда будет меня ждать. Я вернулся в общагу, сел за руль своего форсированного конька и двинулся в сторону Белорусского вокзала. Общее понимание того, что следует делать в ближайшее время, начало прорисовываться. Я ехал и размышлял о будущем, но мысли предательски соскальзывали с интересов общества на ночные приключения и на то, о чём я запретил себе думать.

Всё-таки, химия химией, но большое преимущество немолодого человека заключается не только в опыте, но и в умении говорить самому себе нет. Потому что выглядеть в семьдесят лет дураком стыдно, в первую очередь, перед самим собой.

Начав перестраиваться в правый ряд, я глянул в зеркало заднего вида и увидел приближающуюся жёлтую «Волгу» со включённым маячком. Интересно, неужели за мной, успел подумать я, как машины слева и справа выстроились так, что я оказался в плотном кольце.

Завыла сирена и в голову колонны встала ещё одна милицейская «Волга». Другие машины расступались, а наш кортеж набирал скорость и уносил меня в очередной раз в неизвестность. каждый раз ставки поднимались всё выше и выше. Ну, что же, я не возражал. В конце концов, раз уж я здесь, будем играть по-крупному…