Союз-77. Книга 1. Теория заговора

23. От Москвы до Ленинграда и обратно до Москвы

— Привет, бабуль… это я…

— Тише-тише! — зашептала она и замахала руками. — Тише… Гришенька…

Бабушка… Я покачал головой, улыбнулся. Мама, бабушка, за стеной, в спальне лежит дед… Да пусть весь мир перевернётся, лишь бы быть с ними рядом.

— Не надо, миленький, не ходи, — замотала головой бабушка и по щекам её потекли слёзы.

Она подошла ко мне и обняла, прижала, вернее, сама прижалась и затряслась от слёз. От радости или от горя, я не знаю… Я и сам… Я и сам стоял и вздрагивал вместе с ней. А внизу, в машине, я был уверен, точно так же вздрагивала мама…

Какой я идиот, глупый мальчишка. Характер у меня, видите ли…

— Ничего-ничего, — прошептал я. — Я всё поправлю, не бойся. Не бойся…

Я не видел бабушку пятьдесят лет, она меня — пять, но для неё каждый год уже всё ближе приближал финал…

Из спальни донёсся стук и скрипучий голос. Слов было не разобрать. Бабушка отпрянула и одними губами произнесла:

— Услышал…

— Ничего, бабуль, ничего…

Я осторожно отстранил её и направился к спальне. На пороге замер на мгновенье и… решительно открыл дверь. В постели в полусидячем положении я увидел своего деда. Сухого, с всклокоченными короткими волосами и горящим взглядом. В руке он сжимал трость, которой стучал по спинке кровати.

Увидев меня, дед замер. Окаменел. Но глаза его пылали, не в силах скрыть огонь, бушующий внутри.

Я отыскал глазами икону Спаса Нерукотворного, широко с чувством перекрестился и поклонился в пояс. Потом сделал несколько шагов и встал. Долго, чуть ли не с минуту, мы смотрели друг на друга, пока он, наконец, не постучал тростью по краю своей кровати.

Тогда я подошёл и осторожно присел, куда он мне указал.

— У… у… у… — взволнованно и от того громко прокричал он, и на его крик вбежала бабушка.

Увидев же, что я сижу с дедом и он не дубасит меня своей палкой, она остановилась и замерла.

— У-ве-о-ва? — воскликнул дед.

— Уверовал? — перевела бабушка, но я и сам понял.

Он отбросил палку и крепко вцепился мне в руку чуть пониже локтя.

— Увеовал⁈ — уже не так грозно повторил он.

— Верую во единого Бога Отца Вседержителя, творца неба и земли… — начал я и прочёл без запинки символ веры.

Дед не отрывался, глядел мне прямо в глаза, размашисто крестясь вместе со мной в нужных местах.

«Пока не уверуешь, не приходи!» — сказал он в нашу предпоследнюю встречу.

Я комсомолец, сын героя, не то разведчика, не то военного советника, спортсмен и активист, смеющийся над пережитками прошлого и верящий в прогресс, буду молиться? Конечно! Ага! Мы строим общество будущего, готовим саженцы яблонь для отправки на Марс, мы покоряем, бороздим, отливаем, куём, воздвигаем и шагаем семимильными шагами, и вдруг отрыжка царизма в виде веры.

Обман, опиум для народа, мракобесие, тупое нежелание смотреть дальше собственного носа. В общем, я аргументов не жалел и отбивался, бросая резкие, хлёсткие и дерзкие слова. Ну, дед и врезал. Сказал, что видеть меня не желает, и что я не переступлю порог этого дома пока не образумлюсь, не перестану богохульствовать и пока не уверую со всей искренностью и чистотой.

Он вспылил, но и я тоже в долгу не остался. Наговорил всего, хлопнул дверью и ушёл в армию. А потом этот инсульт. Сначала было очень плохо, но бабушка кое-как выходила, вытянула из полной тьмы. Одна половина оставалась поражённой, но с помощью палки, дед кое-как научился передвигаться и говорить научился. Плохо, нечётко, но хоть как-то.

Я вернулся из армии, пришёл, а он не забыл. Я вошёл в спальню и не перекрестился, и всё. Он рассердился, ему сделалось плохо, вызвали скорую, уколы, капельницы. И с тех пор я уже не приходил.

Дурак, не мог уступить, не мог хотя бы сделать вид, что послушал и внял его голосу. А потом был свой путь и к смерти, и к жизни, и к кресту. И сколько раз я вспоминал горящие глаза деда, да только поделать было ничего нельзя…

Дед снова вцепился в мою руку, потянул к себе. Я наклонился, подался к нему, и он перекрестил и прижал к себе.

— Вот и слава Богу, — прошептала бабушка, — спасибо тебе Гришенька, а то он так уж мучился, так мучился. Да и я, чего, мне-то тоже знаешь как это всё…

Ну а потом были объятия, улыбки, старые фоточки и чувство вновь обретённого счастья, совершенно детского, доброго и чистосердечного. А ещё бабушкин борщ, пирожки, огурчики, котлетки-биточки и прочее, прочее, прочее, откуда только всё это в один миг взялось.

А потом мы ночевали, как когда-то очень давно, ещё в детстве. Мама — в гостиной на диване, а я там же — на полу. Я будто попал в нереальный мир, восхитительный и грустный одновременно. Грустный, потому что в реальность этого давно упущенного счастья совершенно невозможно было поверить. В общем, сплошной «Солярис»…

Днём мы вернулись в Питер. Маме утром нужно было на работу, а меня ждало возвращение в Москву. В понедельник начинались занятия после сельхозработ, а ребята, как раз, должны были вернуться на этих выходных.

Ну, и мы договорились встретиться с Весёлкиным. Я сказал маме, что пойду погулять, может, кого из парней увижу. В общем, из своего каменного мешка я не вышел. Зашёл в соседний подъезд и, как и в прошлый раз, поднялся по лестнице.

— Хочешь сигару? — спросил вместо приветствия Весёлкин, открыв мне дверь.

— Спасибо, не сегодня, — усмехнулся я. — Откуда такая кубинская приверженность, Алексей?

— Алексей, Алёшенька, сынок, — пропел он. — Не только кубинская, кстати. Заходи. Луи тринадцатый весь вышел. Пойдём на кухню. Посидим там.

— Да, коньяки за пол лимона быстро кончаются, — усмехнулся я. — Наверное.

— Не завидуй.

— Из меня ценитель тот ещё. Что Луи, что Навои — один хрен. Просто слышал, что дорогой.

— Значит, будем пить водку.

— Я за рулём и мне ещё в столицу возвращаться.

— Считай, столица пришла сама, правда пока вот в таком жидком виде. Но это ненадолго. Давай, бери стаканчик.

— Нет, Алексей Иванович.

Кухня оказалась просторной, с ощущением древней основательности. Мы уселись за массивный стол на крепкие стулья и с относительной современностью нас мирили лишь немолодой холодильник со скруглёнными, как у мыльницы углами, да газовая плита. На которой, кстати, стоял чугунный утюг. И чайник со свистком.

— Ну, как знаешь, — пожал Весёлкин плечами, и, не глядя на меня, откупорил бутылку «Столичной». — А я утоплю немного жалких воспоминаний в этом… В этом… Вот в этом, короче.

Он плеснул немного водки в рюмку и выпил. А потом сразу затянулся сигарой.

— Откуда машина, кстати? — кивнул Весёлкин. — Если не секрет.

— Какие секреты? Дедушкина тачка. «Москвич».

— Четыреста двенадцатый?

— Именно, — подтвердил я. — Зверь машина. «Феррари» нервно курит в сторонке.

— Алкоголь усиливает выработку «гормона счастья», дофамина. Человек чувствует бодрость, приятное чувство возбуждения, благодушие. Становится доверчивым и некритичным, особенно к противоположному полу. Ты это замечал?

— Читал в отчётах об исследованиях, — усмехнулся я, — британских учёных.

— Вот, видишь! Британские учёные врать не будут. Британские учёные, они о-го-го… Ладно, располагайся. Напитки все перед тобой, сигару могу дать. Кофе стоит на холодильнике. Чайник — на плите.

Банка растворимого индийского кофе действительно была на холодильнике. Я подошёл, взял её в руки. Плоская жестянка красно-коричневого цвета со схематичным изображением индийских танцовщиц, крутобёдрых и пышногрудых.

Я подцепил крышку ножом, лежащем на столе, и посмотрел на желтоватый порошок. Пахло чем угодно, только не кофе…

Весёлкин провёл ладонью по волосам, обрушив на них хаос. И теперь там, где был идеальный пробор воцарились бурелом и кутерьма.

— Ладно, Гриша. Давай поговорим, раз делать нам с тобой больше нечего. Спрашивай, чего хотел.

— Интересно, — кивнул я, — этот кофе принадлежал приме-балерине, что жила в здесь или это ты принёс?

— Я, — спокойно ответил Весёлкин. — Здесь не официальная служебная квартира, а моя личная. Я её снял у внучатой племянницы усопшей. А что, квартира хорошая, мне нравится.

— А почему здесь?

— Так к тебе поближе, — улыбнулся он. — Чтоб вот так по-соседски навещать друг друга. Рассуждать за чашкой кофе о былом и грядущем. Глядишь, чего-нибудь, да скумекаем.

— Интересно, а вот та инсталляция, — кивнул я в сторону комнаты с ниточками, — явно не один день создавалась?

— Верно, времени порядочно ушло.

— Значит, ты здесь уже давно, так?

— Точно не желаешь чего-нибудь выпить?

Я помотал головой.

— Знаешь, давно — это понятие условное, — пожал он плечами. — Только вчера, казалось бы, встретились у Прошина, помнишь? А через несколько дней уже разгуливаем по Красной площади, украшенной советскими флагами.

— Кто по Красной площади, а кто и по джунглям Африки, при этом ещё и уворачиваясь от пуль.

— Да, но, боюсь, если бы не ты, ценный агент, по имени Дориш, сейчас работала бы не на нашу Родину, а на юаровских молодчиков.

— Неужели те алмазные копи, расположение которых знает эта девица, настолько важны для дела спасения Союза? Сомневаюсь, что её знания можно в ближайшее время превратить в реальные деньги.

— Через своего отца она знакома с людьми, вхожими в весьма узкие круги. Её родитель был совсем непростым господином. Геология и алмазы, может быть, и были делом его жизни, но членство в одном элитном клубе гораздо более важно. Впрочем, и алмазы пойдут на пользу. И нам и Анголе.

— То есть, ты меня бросил в мясорубку, чтобы поймать дочь этого масона? А если бы не получилось, перебросил бы ещё кого-то из будущего?

— Нет, больше никого перебросить не удалось. Пока, по крайней мере. А, учитывая, что проекту обрезали финансирование, то вряд ли найдётся ещё кто-нибудь подходящий.

— Расскажи про проект и что такое АМПЛИОПУХ.

— Есть такая штука, — кивнул он, — похожая на радиостанцию. Называется Жужжалка. Ну, это не официальное название, народное, можно сказать, а так, какой-то там трансмиттер, построенный на основании временных флуктуаций разреженного поля путём сокращения натяжения… и так далее. В теории я не силён. Проект курировала «контора». Секретность была абсолютной, и никто вообще о нём не знал. Даже после Горбача и развала всего и вся, тайна сохранилась. Никто не знал, чем занимается лаборатория.

— А западники?

— Что? — чуть нахмурился Весёлкин.

— Не пронюхали? А то, может, они пачками засланцев отправляют?

— Нет, исключено… Мы мониторили веь шарик…

— Ну, ладно, хорошо. И что нам делать? Ты предлагаешь мне исполнять рискованные боевые операции, я правильно тебя понял? В роли тарана, да? То есть, существует какой-то план спасения? Что там, ниточки тебя привели к решению ключевых задач современности?

— А ты напрасно иронизируешь. Пойдём, я сейчас покажу тебе кое-какие связи, и ты очень удивишься. Но прежде, чем пойдёшь, хочу обсудить вот что. Сёмушкин не зря про Киргизию тебя спрашивал. Там сейчас происходит кое-что очень интересное. Милиция наезжает на партию, требуя куска пирога.

— Поясни.

Он выпустил сизое облако и посмотрел на меня долгим взглядом.

— Международный отдел снимает вершки. Излишки.

Он замолчал, испытующе глядя на меня.

— Продолжай, — кивнул я.

— Газ за трубы, расширение экспорта, приток валюты — это наша новая реальность. Только много денег не всегда хорошо. Если их просто вбросить в экономику, начнётся жуткая инфляция, поскольку, где тут у нас товары, которые можно купить за эти деньги? Эти товары ещё не произведены. И хер знает когда ещё будут произведены. Вот некоторые мудрецы и предложили часть этих вершков оставлять на Западе, а часть сеять здесь. Пока неофициально, в порядке эксперимента.

— И куда можно сеять неофициально, да ещё чтобы сокращать отставание в ширпотребе? Я правильно понял, задача такая?

— Да, вопрос именно так и стоит.

— Хочешь сказать, что партия сама решила создать цеховиков? Почему не развивать ту же лёгкую промышленность официально?

— Потому, — недовольно махнул рукой Весёлкин, — что уже пошёл импорт. Мы закупаем всякую дребедень и лишаем весь сектор возможности нормального реагирования, обрезая финансовые вливания.

— Ну, а кто мешает эти деньги пускать на развитие?

— Есть, к сожалению, такие личности.

Короче, смысл в том, что деньги пошли на места через особо доверенных лиц по партийной, естественно линии. Но где пахнет бабками, там кто?

— МВД?

— Именно! — воскликнул он. — Бинго! Вот они и кружат вокруг, как вороны над мертвецом. Только задачи народного хозяйства они трактуют по-своему. Они хотят урвать бабла и организовать собственный бизнес. И ты уже понимаешь, какой.

— Конопля, — кивнул я.

— Совершенно верно.

— Но там конопля не культурная, дикая, с нестабильным содержанием наркотического ТГК.

— Я вижу, ты парень подкованный, — усмехнулся Весёлкин и плеснул себе в рюмку ещё прозрачной жидкости. — Не хочешь?

— Нет.

— Ладно. Ну, и вот. Природные условия там благоприятные, а работы по культивированию урожайных сортов уже давно идут. Там задача у нас очевидная…

— Внедриться, — кивнул я, — отследить финансовые потоки и потоки поставок товара.

— Видишь, насколько я в тебе не ошибся, — улыбнулся он. — Отследить и накрыть тех, кто это всё мутит. Большую часть нужно бросить под нож правосудия.

— А меньшую?

— Использовать.

— И деньги от наркоты использовать? — сощурил я глаза.

— Нет, никакой наркоты, наоборот, там нужно навести порядок и всю эту хрень пустить под нож. Сжечь. Вытравить. Это мы решим. Это уже детали. А главное…

— Главное, выявить и размотать клубок.

— Ну что, нравится идея? Проблема в том, что говорить так открыто мы можем только между собой. Мы знаем, к чему привели те или иные события из дня сегодняшнего в будущем. Вот такая операция намечается. Сёмушкин явно не может по своей инициативе это всё делать. Да там, может и не он один, а может, его используют только для того, чтобы уничтожить тех, кто хочет это всё расследовать, раскрыть и остановить.

— Интересно, — кивнул я. — Интересно. Только не объясняет, почему они в тебя стреляли. Ты же ещё не начал действовать в Чуйской долине? А операция с гаишным вертолётом, хоть была и бестолковой, но потребовала целого ряда мероприятий, то есть была спланирована.

— Ну, почему… Кое-какие мероприятия уже проводились, так что они догадываются, что это я вышел на охоту и уже даже взял след. Поэтому сейчас менты идут на опережение, наносят удар за ударом, порой даже вслепую. У них задача отвоевать и оставить себе контроль над этим куском партийных денежек, тянуть ещё и крутить их, чтобы зарабатывать, как Эскобар.

С Весёлкиным я проговорил до позднего вечера и, чтобы не волновать маму, мол, куда ты поедешь, ведь ночь на дворе, и я не усну, остался у неё до утра. А рано утром рванул в Москву. Естественно, приехал я уже после обеда.

Только я вошёл к себе, в комнату влетела Зоя. Как разъярённая кабаниха, защищающая своих кабанчиков.

— Ты почему так себя ведёшь! — с порога закричала она. — Я тебе что, просто кукла? Захотел — поиграл, захотел — бросил! Ты исчез на два дня и не сказал мне ни слова! Не предупредил, не заехал, даже записки не оставил! А что я должна была думать? Что⁈

— Зой, привет, ты чего? — попытался я погасить бурю. — Да что со мной могло случиться?

— С тобой? — метала она громы и молнии. — Всё, что угодно! Но дело даже не в этом! Ты что, сам не понимаешь? Какая разница, что могло случиться с тобой! Но у тебя даже мысли не мелькнуло обо мне. Я места себе не находила, морги обзванивала, два дня глаз не смыкала, а ты обо мне даже не вспомнил, даже не задумался, что я буду волноваться и переживать.

Сказать по правде… ну да… ведь я полагал, её, на самом деле, моя персона интересовала только с позиции успехов по службе. А тут такое открытие. Я заподозрил сначала, что это цирк, продолжение игры, роль моей девушки. Но совершенно очаровавшись её актёрской игрой, даже засомневался, настолько искренней и убедительной она показалась.

— Зоя, ну, иди ко мне, иди, злючка…

— Да причём здесь злючка! — никак не унималась она. — Ты! Ты… Вообще бесчувственный чурбан!

Пришлось брать эту крепость силой.

— Зоя, — прошептал я и прижал её к себе.

Но нет, так просто её было не покорить. Она не давалась, отбивалась, хотя потом поддалась ласкам и добрым словам, но вскоре, вырвавшись из моих объятий, грозно зыркнула и выскочила из комнаты, так шарахнув дверью, что сейсмографы, наверняка, зарегистрировали подозрительную активность в недрах.

Нужно было пойти и наладить отношения, но меня ждали Леонид с Николаем Спиридоновичем. Поэтому, проглотив бутерброд, собранный из батона и докторской, практически, как дядя Фёдор, я вышел из общежития, сел в машину и поехал к месту встречи.

Бросил взгляд в зеркало и заметил серую «Волгу» с оленем, уже довольно долго, следующую за мной. Двадцать первую. Их по улицам бегало ещё немало. Значения этому я не придал. Мало ли кому куда нужно. Но минут через пять снова увидел ту же машину.

Для того, чтобы удостовериться, что это совпадение, я резко затормозил, рванул в ближайший двор, развернулся и поехал в другом направлении. В зеркале было чисто. Значит, просто совпало…

Успокоившись, я снова встал на маршрут и поехал дальше. Надо было проехать по Ленинградскому проспекту и, свернув во дворы недалеко от «Аэропорта» подъехать к нужному дому. Что я и сделал. Остановился в сторонке, на небольшой площадке с рябинами. Их красные грозди и розово-оранжевые трепещущие листочки выглядели живописно. Я заглушил двигатель, вышел и, закрыв дверь, пошёл к четвёртому подъезду к середине дома.

Уже подходя, услышал звук двигателя и обернулся. Обернулся и увидел… ту самую серую волжанку с оленем на капоте. Тьфу! Она явно следила за мной. Эпическая сила! Ведь я десять раз перепроверился. Они остановились с другого конца дома, в противоположной стороне от моего москвичонка.

Светить явку не стоило. Поэтому я сделал вид, что ищу и не нахожу нужный адрес и, развернувшись, пошёл к своей тачке. Показывать нервозность и спешку ни в коем случае было нельзя, поэтому я шёл совершенно естественно, хотя и чуть быстрее обычного. Когда прошёл половину пути, услышал, что машина поехала. Я оглянулся, «Волга» развернулась и теперь уезжала.

Совпадение было полностью исключено. Я осмотрелся. Двор был большим, заросшим рябинами, берёзами и клёнами. По его периметру стояли жилые дома. Дома, дома, дома. На детской площадке чирикали ребятишки, гуляли мамаши с колясками. Было довольно многолюдно. Но моя машина стояла в тупичке за деревьями и трансформаторной будкой.

Я постоял, подождал немного, но решил подстраховаться и на явку уже не ходить. Подождав ещё немного, я двинул к своему москвичонку. И, когда до моей машины оставалось пройти уже метров десять, серая «Волга» снова появилась, но теперь уже с этой стороны дома, близкой ко мне. Она ехала медленно, почти бесшумно. Кралась.

Я прибавил шаг и шёл уже довольно быстро, почти бежал. Пушки со мной не было, а зря. Отцовский пистолет лежал под сиденьем… Подбежал к машине, начал открывать, «Волга» не доезжая, остановилась. Неподалёку. Я резко открыл дверь, а из волжанки выскочил человек в плаще и кепке. В руке он сжимал пистолет с глушителем. Я наклонился, сунул руку под сиденье и в тот же момент: чфф, чфф… Две пули ударили в борт «Москвича»…