Союз-77. Книга 1. Теория заговора

26. Взгляд из тени

Гаишник быстро окинул нас взглядом и кивнул в сторону багажника.

— Что у вас там? — хмуро спросил он.

Барашка на шашлык везём, что же ещё…

— Это служебная информация, — ответил Прокофьев.

— Выйдите из машины и поднимите руки, — спокойно, без нажима, но уверенно и твердо сказал гаишный капитан.

И эта уверенность, и твердость позволили сделать мне вывод, что просто так он нас не оставит.

— Послушай, капитан, — качнул головой Леонид, — это дело государственной важности. Не лезь сюда. Ради собственного же благополучия. Не лезь.

Про собственное благополучие он, конечно, сказал зря. Потому что, похоже, именно это и стало триггером и последней каплей.

— А ну! — воскликнул гаишный капитан.

Ведь не ради своей выгоды или мифического благополучия тянул он лямку, а ради исполнения долга. Тяжёлый и не слишком хорошо оплачиваемый труд был оправдан необходимостью. Кто-то ведь должен был заботиться о безопасности движения. А тут вдруг «ради собственного же благополучия», будто он лишь о своей шкуре и думал.

Так что упоминание его личного благополучия сыграло плохую шутку. Он разозлился, выхватил пистолет, отступил назад и скомандовал:

— А ну, быстро из машины!

И теперь, даже если удостоверение оказалось бы настоящим, капитан просто обязан был показать зарвавшемуся начальнику, что перед законом равны все. Ну, а если ещё и корки липовые…

— Выйти из машины! — повторил он. — Выполнять!

Вариантов наших действий было не так уж и много. Леонид мог, конечно, резко нажать на газ, но, скорее всего, пока бы он врубал передачу, капитан успел бы произвести предусмотренный уставом, выстрел вверх и поражающий выстрел куда-нибудь в область груди. А может, даже не один.

Существовала ещё парочка вариантов, но ни один из них не был достаточно хорошим для того, чтобы начать немедленно его исполнять. Должно быть, поэтому Прокофьев на какое-то время завис и никак не отреагировал на команду гаишного капитана.

А тот в миг подобрался и встал наизготовку и по его виду можно было сделать не двусмысленный вывод о том, что он сейчас будет стрелять.

— Тише, тише, Леонид Борисович, — практически прошептал я, заметив, как напряглись его мышцы и заиграли желваки на скулах. — Не будем делать необдуманных шагов. Лица наши он еще толком не разглядел, зачем усугублять? Выходим аккуратно, без волнения, с чувством уверенности в собственных действиях. Спокойно. Покажите, что у вас ничего нет. Поднимите руки.

Борисыч медленно выдохнул. Было видно, что он находился на пределе.

— Хорошо, — сквозь зубы процедил он. — Но просто так это для тебя не закончится, капитан. Вот увидишь.

Не глуша двигатель, он вышел. Я тоже открыл дверь и вышел на несколько секунд позже, так что капитану приходилось следить за нашими движениями, которые следовали друг за другом с некоторой разницей во времени. При этом он стоял со стороны Прокофьева, а я был защищён от него автомобилем.

Он сделал пару шагов назад для того, чтобы иметь возможность держать под контролем нас обоих:

— Спокойно, руки вверх…

Думаю, он немного растерялся, потому что не понимал, что делать дальше. Борисыч поднял руки, а я не поднял.

— Ты тоже! — бросил гаишник и направил ствол мне в лицо.

— В чём дело, капитан? — безо всякого напряжения спокойно начал говорить я. — У нас своя задача, у тебя своя. Если мы будем друг другу помогать это хорошо. Если будем друг другу палки в колеса вставлять, то это плохо и, для народа и для страны и…

— Отставить разговорчики, — зло оборвал меня он и недвусмысленно помахал пистолетом, мол поднимай руки.

И Прокофьев безукоризненно определил момент броска. В тот же миг бросился он на гаишника. Ударил капитана снизу по руке с зажатым в ней пистолетом. От неожиданности капитан нажал на спуск, и воздух огласил выстрел его Макарова. И это был сигнал к действию.

Я уже стоял на одной линии с гаишником и тут же бросился к нему. С Прокофьевым вдвоем мы скрутили капитана одним махом, обезоружили и сковали его же собственными браслетами, застегнув руки за спиной.

— Быстрее! — скомандовал Прокофьев. — Быстрее!

Мы засунули гаишника в его машину, посадили на передний диван и пристегнули к рулевому колесу.

— Забери оружие, — бросил мне Прокофьев.

— Товарищ генерал-майор, — ответил я. — Разрешите оставить оружие капитану. Всё-таки он же долг выполнял. Он ведь не знал наших полномочий и действовал относительно правильно. Ствол заберём, а с него три шкуры спустят.

— Ну, смотри, — покачал он головой. — Под твою ответственность.

Мы переглянулись и бросились к москвичонку.

— Надо было дать ему по чайнику, — с сожалением сказал Леонид Борисович, прибавляя газу. Ладно, хрен с ним. Нас он никак не найдёт. Удостоверение я не показал, номер машины не значится ни в одном реестре. А фоторобот — это ерунда.

— Сеанс самоуспокоения? — усмехнулся я.

— Типа того…

К деревенскому дому Львова мы приехали уже поздним вечером. Леонид по-хозяйски отпёр ворота, заехал во двор, а потом — в просторный сарай. Там тоже оказалось подземелье, правда напоминало оно не штаб, а темницу.

— Вы прям тамплиеры какие-то, — усмехнулся я.

— Не то слово. Помоги мне вытащить этого неверного сарацина.

Он открыл багажник, и наш пленник зашевелился, замычал, начал что-то говорить, но Прокофьев шлёпнул его ладонью по лбу и тот замолк.

— Успокойся. Здесь тебя точно искать не будут. Поэтому, если хочешь белый свет увидеть, рекомендую активное сотрудничество. Давай! Закидывай ноги.

Он натянул на голову пленника холщовый мешок, а потом мы подхватили его под руки и выдернули из багажника.

— Ну, вот, — удовлетворённо заметил Леонид, — Пойдём потихоньку. Давай-давай, двигай ходулями.

Пленник не сопротивлялся. Мы спустились по лестнице и оказались в небольшом тёмном помещении с дверью. За этой дверью находилась маленькая глухая коморка, где мы и допросили его на скорую руку.

— Сиди здесь и никуда не уходи, — усмехнулся Прокофьев и развязал ему руки. — Не всё ты нам рассказал, а зря. Тюрьма эта на подряде. Знать о ней никто не знает, так что никто тебя не найдёт. Поэтому вспоминай, что утаил. Если хочешь вернуться в мир живых.

Наверху нас ждал Львов. Он молча кивнул, и повесил здоровенный замок на дверь, ведущую в подвал. После этого мы перешли в дом и спустились в штабной бункер.

— Давайте, — кивнул он, наливая всем чай. — Рассказывайте. Я с мятой заварил, чтоб вы успокоились немного.

Я рассказал всё, начиная со встречи с Весёлкиным в Питере, и до всех этих погонь и допросов. Подробно остановился на его идеях и планах по поводу МВД и прочих делах.

— Хорошо, — вздохнул Львов. — Это мы ещё обсудим. И подумаем, стоит ли вступать в игру.

— Я думаю, стоит попробовать сыграть на взаимных противоречиях Весёлкина и Сёмушкина, — высказал я мысль. — Вернее, не их конкретно, а ведомств.

— Может и сыграем, — кивнул Львов. — У нас тут столько заговоров, какой хочешь разматывай. Ладно. Сотрудник, которого вы арестовали и подвергли партийному порицанию, давайте подробнее о нём. Думаете, он действительно из КГБ? Машина, кстати, на которой он катался, числится в угоне. Зарегистрирована на ветерана войны, уважаемого человека. Стрельба опять же. Буржуйские методы. Не кагэбэшники, а джеймсы бонды какие-то.

— Ну, так-то да… — нахмурился я. — Удостоверения нет, зато есть оружие, боеприпасы. Нельзя ли нам Элеонору вызвать, чтобы она хорошенько покопалась в его голове?

— Нежелательно, конечно, но, может, так и поступим. Не сейчас, попозже. Посмотрим, как будут развиваться события. Как зовут его, кстати?

— Ивашко Владимир Петрович. Если не врёт.

— И почему вдруг «контора» решила тебя нейтрализовать, он не знает, правильно? — внимательно посмотрел на меня Львов.

— Не знает, — подтвердил я. — Он просто выполнял с коллегой задачу. Они предположили, что я иностранный резидент, подлежащий устранению.

— Николай Спиридонович, — вступил Леонид. — Этот Ивашко, дважды пытавшийся ликвидировать Гришу, сообщил, что является сотрудником отдела оперативного учёта.

— И что это за отдел? — пожал плечами Львов. — Не припоминаю такого. Седьмое управление?

— Нет, утверждает, что некая отдельная «группа Зет». Кодовое название «Артель».

— По-моему, это какая-то ахинея, — покачал я головой. — Враньё. Леонид Борисович, конечно, умеет получать исчерпывающие и правдивые ответы…

— Я точки знаю, — усмехнулся Прокофьев. — Волшебные.

— Да, — кивнул я, — это правда.

Лёня нажимал на точки на теле пленника и тот просто голову терял от боли.

— Но, боюсь, в данном случае товарищ Ивашко что-то напутал, — закончил я мысль. — Или сознательно хотел нас дезинформировать.

— Допускаю, конечно, что существует некая глубоко засекреченная «Артель», — Львов покрутил головой, как старая мудрая черепаха,, — но почему они вдруг открыли охоту на тебя? С чего бы? Ты же студент. Вероятно… если кто-то хочет устранить именно тебя, значит он знает, что ты из себя представляешь. Например, они хотят, чтобы ты не смог использовать знания о будущем. Чтобы не смог ими поделиться или не использовал их в целях, противоречащих с целями «Артели». Иначе для чего им тебя ликвидировать?

— Самое забавное, Николай Спиридонович, — сказал я, взглянув на Леонида, — что командует этой «Артелью» старший лейтенант Весёлкин… По словам того же Ивашко.

— Ну, нет, — покачал он головой. — Это уж перебор…

— Именно так, — хмуро ответил Прокофьев. — Старший лейтенант Алексей Михайлович Весёлкин. Со слов Ивашки.

— Ну, тогда получается полная херня, ребятушки. Полная херня. В этом нет никакой логики. Зачем бы он вёл со Стрельцом доверительные беседы, если бы собирался ликвидировать?

— Кто-то с нами играет. Причём, мы пока даже не понимаем, что это за игра — карты или шахматы….

— Я думаю, — заявил Леонид, — что играет с нами сам Весёлкин. И вообще, что это за «Артель» такая, если ей руководит старлей? Это явно липа. А что касается разговора, он мог вот этого Ивашку разыграть втёмную. А насчёт мотивов всё, как раз, ясно. Он, мог отдать приказ о ликвидации, чтобы избавиться от конкурента.

— Поясни, — кивнул Львов.

— Допустим, у него есть определённые планы на будущее, а Гриша может их нарушить. Поэтому он отдаёт приказ о ликвидации. Но перед его исполнением решает сам прощупать Григория. Приглашает на одну беседу, на другую и убеждается, что надо его устранить.

— Да я ведь ничего ему не говорил во время этих бесед, слушал только… — пожал я плечами.

— Но и не возражал?

— Ну, не знаю. Мне кажется это неправдоподобным.

— Серьёзно? А тебе не кажется, что в Анголу он тебя отправил не для того, чтобы проверить, а чтобы угробить?

— А ещё может быть, что он просто не хочет, чтобы информацией мог воспользоваться кто-то другой, мы, например, — кивнул Львов. — Узнал, допустим, что ты оказался связан с нами и теперь рубит концы.

— А кто ещё обо мне знает? — задумался я.

— Много кто, — пожал плечами Прокофьев. — Знает Весёлкин, значит, скорее всего, знает его начальство. Могут знать разработчики и эксплуатанты «Жужжалки», однозначно знает наш шеф, Воронцов. А ещё Элеонора, док и… Мы вот знаем…

— Да, — кивнул Львов. — Дохера, кто знает… Думаю, могли уже и за кордоном пронюхать. Даже наверняка пронюхали.

— Надо брать Весёлкина! — вдруг угрюмо выдал Леонид Борисович.

— Брать? — переспросил я. — И что мы с ним будем делать? Типа колоть? Как Ивашко? Или грохнем, может быть?

— Можно просто вывести его из игры и посмотреть, что будет происходить.

— А если, — предложил я, — мы понаблюдаем? Сделаем вид, что я чудом выжил, но очень плох?

— Точно, — поднял палец старик Львов. — Вот, что мы будем делать. Мы с вами проведём небольшую операцию. Назовём её «Тень». Всё понятно?

— Не совсем… — нахмурился Прокофьев.

— Поясняю. Скроемся в тени и понаблюдаем. Жалко, нельзя организовать Ивашке побег и приставить людей. Неплохо было бы проследить куда бы он пошёл и с кем встречался. Но в этом случае было бы невозможно говорить, что Григорий при смерти. Ладно, пусть Ивашко пока посидит в подвале.

— Лично мне кажется, — сказал я, — что насчёт Весёлкина он нам выдал заранее заготовленную липу. Наживку. Если бы была там действительно «Атель» какая-то, не думаю, что он так легко выдал бы эту информацию. А то прямо баян. На кнопочку нажали и куча прекрасных звуков, да?

— У меня, — хмыкнув, сказал Леонид Борисович, — каждое нажатие целую гамму непередаваемых чувств вызывает. Ты же видел.

— Ты, конечно, молодец, — усмехнулся Львов, — но, боюсь, Григорий прав.

— Ну… может быть… Не знаю…

— Едем дальше, — кивнул Николай Спиридонович. — Я подключу Ярошкина с его сетью. Хочу узнать, что у него есть на Весёлкина и на «Артель». Ещё с людьми пообщаюсь. Из тени, понятно? Чтобы не спугнуть.

— Мы, Николай Спиридонович, — пожал плечами Прокофьев, — Весёлкина ведь пытались уже прояснить, но очень уж он мутный и хорошо законспирированный тип. Я боюсь, если им начать активно интересоваться, он мгновенно об этом узнает. И не только он.

— Не бойся. Тень она потому и тень, что скрывает, что там во мгле. Разрабатывать будем аккуратно и не своими руками. Пусть на милицию грешит.

— А Воронцов?

— Что Воронцов? — нахмурился Львов.

— Если он узнает о наших действиях? Мы ведь ему докладывать не будем, насколько я понимаю?

— Не узнает. Не пыли, вот и не узнает. Если что, я же буду отдуваться, не ты.

Лёня нахмурился.

— Ну, и самое главное, — кивнул Николай Спиридонович. — Гришу мы определим в больничку. Куда, в Склиф? Где у тебя работа лучше налажена?

— Можно и в Склиф.

— Охрану надо поставить, но так чтобы они не стояли, как истуканы, а чтобы были незаметны. И при этом ни одна мышь не проскочила. В общем, взять под максимальный контроль всех, кто будет пытаться пролезть в палату к Грише. Это могут быть, как ликвидаторы, так и переговорщики. Чекисты могут интересоваться и милиционеры. А мы всё будем фиксировать и контролировать. В общем, понятно, да?

— Ну, в принципе понятно, — кивнул Леонид.

— Ну, тогда давайте. Смело товарищи в ногу, духом окрепнем в борьбе…

Мы поднялись.

— Вот так, товарищ Стрелец, — улыбнулся Львов. — Полежишь, отдохнёшь. А то с момента своего возвращения вертишься, как юла. Заодно, наберёшься сил, придёшь в себя немного. Только слишком не расслабляйся. Гости ведь у тебя интересные могут появиться. И опасные тоже.

Палата была отдельная, чистая и светлая. Так долго лежал я в постели, пожалуй, впервые за довольно уже длительное время. Даже странно было, что я не должен был никуда бежать, ехать, лететь и, главное, мне не нужно было стрелять и уклоняться от пуль.

Довольно непривычно. Впрочем, всё равно, я не был абсолютно расслаблен. Первая ночь прошла спокойно, никто меня не тревожил, но я был настороже. Охранники-санитары, конечно, здорово, но никакие охранники не смогут уберечь человека, которого кто-то хочет устранить. Значит человек этот должен сам уметь решить свою проблему.

Рентген и осмотр мне сделали сразу, при поступлении. Органы оказались целы и кости тоже, хотя в карте, насколько я понял своего лечащего врача, появились записи о переломе рёбер ушибе лёгкого и целом наборе различных травм.

— Придётся подлечиться, — развёл руками врач и подмигнул. — Но это ведь хорошо. Поколем витаминчики, общеукрепляющие, сделаем полное обследование, покрутим вас, молодой человек, повертим. В общем, разберёмся, подлатаем и будете вы у нас как новенький.

Полдня меня, как раз, крутили, вертели и латали. Просвечивали, прощупывали, угощали кислородными коктейлями, обматывали тёмным и горячим парафином, а ещё кормили по правилам стола номер пятнадцать.

Ночью я не выспался. Мешала кислородная маска, мешала капельница и даже медсестра, постоянно проверяющая моё состояние, тоже мешала. Поэтому пытался дремать днём, но мысли крутились вокруг Весёлкина и последних прошествий. Так что отключиться не удавалось.

Из коридора раздались голоса, и я напрягся.

— Нет-нет, — говорил медбрат, — Даже и не надейтесь. Врач запретил, никаких посещений. Передачу можете оставить на посту, но навещать только на следующей неделе.

Ему что-то тихо возражали, уговаривали.

— Нет-нет, — снова препятствовал он. — Лечащий врач не мог такое сказать. Ничего подобного. Как вы вообще сюда прошли? Это запрещено. Говорю вам, запрещено.

Голоса стали звучать тише. Снова что-то сказали, потом ещё, и дверь всё-таки открылась. На пороге появилась Зоя. Её мы ждали, и всё было разыграно весьма натурально, чтобы она ни о чём не догадалась.

— Но только недолго… — донёсся голос медбрата вслед впорхнувшей в палату Зое.

— Гриша! — бросилась она ко мне. — Я чуть с ума не сошла!

— Всё… всё хорошо… — слабо произнёс я.

— Как ты⁈ Что у тебя за трубки? Ужас, что с тобой сделали? Я тут бульон принесла и фрукты… Пирожки ещё. Хочешь кушать?

— Спасибо… Мне это нельзя…

Она опустилась на стул рядом с кроватью и впилась в меня глазами. Было чувство, будто глаза эти принадлежат не ей, а её боссу Сёмушкину.

— Что случилось⁈

Нашла, значит. Вернее, Сёмушкин нашёл и отправил ко мне проверять, что к чему. Ну, проверяйте, раз надо.

— Машина сбила… Прямо у общежития…

— Зачем ты вообще пошёл?

— Да, с тренером… по штанге хотел поговорить… У него там есть идея по соревнованиям, но он её высказать толком не успел. Пьяный какой-то на машине вылетел. Главное, там не разгонишься, а он… Не знаю нашли его или нет…

— Какой тренер? — прищурилась Зоя. — Ты же с медсестрой вышел.

— Она его подруга… Ты что… ревнуешь?

— Гриш… — сделала она глаза, как у кота в мультике про Шрека. — Я так переволновалась. Все больницы, все морги обзвонила…

— Передай шефу, что скоро поправлюсь, — усмехнулся я.

— Гриша, я ведь не по поручению здесь, — с укором ответила Зоя.

— Я знаю…

— Медсестра, кстати твоя, — с видом победительницы сообщила она, — не смогла прорваться, а я добилась. Вот и кумекай, кому ты дороже.

— Алевтина что ли? — удивился я. — Вот уж не ожидал.

— Да, она, хотя и без вымышленного штангиста.

— Зойка… — прохрипел я. — Не ревнуй, балда…

— Да-да, ни штангиста, ни Алевтину, ни доярку твою — никого не пропустили.

— Что ещё за доярка?

— Да та, которая из деревни приезжала. Мышка серая.

Сама ты мышка! Мышь!

— Люся, что ли? — воскликнул я, чуть не выйдя из образа, и почувствовал, как сердце ожило.

— Во-во, она. Стоит там вместе с Алевтиной. А штангиста не видать, между прочим.

— А она-то откуда…

— Сердечко видать заёкало, вот и приехала.

Я закрыл глаза.

— Полюбила я штангиста, а сама доярочка… — грубо заржала Зойка.

— Ладно, Зой… мне отдохнуть надо… Спасибо, что навестила. Передай девушкам…

— А я им уже всё передала. Сказала, чтоб больше не приходили. Из-за этой, с арбузами вместо грудей, тебя машина переехала. А вторая, малохольная…

— Иди, Зоя, иди… — картинно застонав, сказал я. — И позови медбрата, пожалуйста. Пусть утку принесёт.

Против утки возразить было нечего, и Зоя по-быстрому ретировалась, а я нажал кнопку вызова медсестры и попросил пустить ко мне посетительниц. Но в список тех, кого можно впускать, я внёс только Зою, так что просить было бесполезно.

Честно говоря, не думал, что Аля решит меня навестить, а Люся… Вот, кого я действительно хотел бы сейчас увидеть… Ладно… На самом деле, то, что их не пустили было даже хорошо, с точки зрения их безопасности. Для злодеев они были бесполезны, так что могли жить спокойно.

Сердце сжалось, когда я представил, что именно могла наговорить Люсе Зоя. Мысль эта не давала мне покоя. И как вообще она узнала…

Вторая ночь была такой же неудобной, как и первая. Граждане засыпают, и просыпается мафия… Убийцы, душители и отравители никак не приходили, но игра была запущена и нужно было играть свою роль.

Из-за капельницы приходилось всё время лежать на спине. Под потолком звенела неисправная лампа дневного света, добавляя атмосфере электрической нервозности. За дверью время от времени раздавались голоса.

Я то проваливался в черноту, то выныривал, а то болтался где-то посерёдке, в сером клубящемся слое между явью и сном. В основном, конечно, спал, но ощущение было таким, что ночь состояла из клочков и обрывков…

Вот и сейчас, электрическое гуденье лампы проникло в мозг, и я понял, что не сплю. Хотелось пить, хотелось перевернуться на бок и хотелось… спать… Во рту пересохло и… я вдруг напрягся… Затаился. Прислушался…

Нет, показалось… Возникло чувство, будто кто-то прошёл очень близко, прямо в палате. Но нет, чего только со сна не почудится…

И вдруг опять… Сердце стукнуло. Громко, как в колокол. Стукнуло и оборвалось… Эпическая сила! Здесь точно кто-то был! Мне не показалось! Я почувствовал лёгкое дуновение. Никаких звуков, лишь шевеление воздуха. Кто-то пытался быть бесшумным, и ему это удавалось. Лишь неощутимое движение воздуха выдало его присутствие.

Я постарался, чтобы не сбилось дыхание, чтобы оно оставалось ровным… И глаза! Да, нужно было чтобы веки не дёрнулись, нужно было казаться спящим и безмятежным… А он, этот кто-то стоял, быть может, и смотрел сейчас прямо на меня… Или заносил руку со скальпелем, или направлял ствол.

Нужно было сделать рывок, нужно было… Что-то стукнуло, и я распахнул глаза, готовый сорваться и выпрыгнуть, как пружина. Спиной ко мне стоял человек в белом халате и поправлял флакон капельницы.

— Как ты почувствовал? — тихо, едва слышно спросил он. — Я же не издал ни одного звука?

Он обернулся. Губы его расплылись в улыбке. На лицо падала тень, и в освещённой лишь тусклой ночной лампой палате, его лицо показалось серым и безжизненным, а улыбка недоброй.

Это был Весёлкин…