Осколки мира. Том 4. Шут

Глава 4 Рифт как святыня

Огненные потоки из рук нашего проводника выжидающе замерли, готовые к нападению. Парень в желтом отошел от него метров на пятнадцать и тоже встал в боевую стойку…

— Всем держать дистанцию! — скомандовал Дэн. — И ни в коем случае не вмешиваться в происходящее!

— А что происходит-то? — спросил я, отступая вместе со всеми и наблюдая, как желторубашечник, раскорячившись, водит руками в воздухе. Из его груди донесся низкий вибрирующий звук, и напарник в черном поспешил убраться с тропинки подальше в заросли.

— Сейчас будет красивый поединок двух мастеров. Убежден, что ничего подобного ни вы, ни ваши коллеги в жизни не видели, так что очень рекомендую посмотреть внимательно, — со снисходительным пренебрежением в голосе сказал Дэн. — А потом я объясню подробней.

Парень в желтом завершил свой странный танец рук. Воздух перед ним застыл, зазвенел и сгустился, превратившись в сияющую, идеально гладкую стену льда. Она пульсировала мягким голубоватым светом, освещая его молодое сосредоточенное лицо и бритую голову.

Проводник плавным движением правой руки выбросил вперед один из огненных потоков. Пламя ударило в ледяной щит не с оглушительным грохотом, а с шипящим, пронзительным визгом, как раскаленный металл, опущенный в воду. Стена льда не треснула, но на ее поверхности мгновенно образовалась глубокая воронка, из которой хлынули клубы ослепительного пара.

Желтый решил не оставаться в обороне и рванулся вперед, скользя по утоптанной тропинке, словно конькобежец. Земля перед ним с тонким хрустом покрылась коркой льда, сверкающего в темноте от пламенных всполохов. Пальцы его рук сплелись в замок, и из влажного ночного воздуха возникла целая туча острых, как бритва, ледяных осколков. Сорвавшись с места, они обрушились на нашего старика.

Проводник что-то выкрикнул и начал вращаться с такой скоростью, что у меня в глазах зарябило. Два огненных потока слились в единую спираль, создавая вокруг тела идеальный защитный кокон, жар от которого заставил нас всех отступить еще на несколько шагов. Ледяные осколки, влетая в этот смерч, не таяли, а взрывались с хрустальным, сухим треском, рассыпаясь на крошечные льдинки, которые тут же испарялись.

Это больше походило не на сражение, а на яркий перформанс. Светящаяся пыльца «ночных невест», всполохи огня и ледяные брызги создавали сюрреалистичную картину.

— Как думаешь, такой огонь — это «эска», или скорее «А»? — деловито спросил у меня Егор, сплюнув в сторону.

— Думаю, «А», — предположил я.

— Ставлю на «эску», — хмуро подал голос Чо, который сегодня был даже молчаливее обычного. — Похоже на комплексную способность, а они все «эс»-уровня.

— Тоже верно, — кивнул я, делая вид, что не замечаю округлившихся глаз Дэна, который, по всей видимости, ожидал от нас совсем другой реакции. — А ледяной парень что-то слабоват.

Север с укором покосился на меня.

— Отвлекаете же!

Егор печально вздохнул и, проигнорировав замечание нашего буддиста, сказал:

— Да, наша Зеленая была круче… Этот чё-то руками все водит, машет и скачет из угла в угол. Тушканчик, ёпта. Женька бы давно уже по башке шипами врезала…

Дэн дернулся, даже рот открыл, чтобы что-то возразить, но тут к нашему обсуждению присоединился Крестоносец.

— Это та самая?.. Худой недоросток? — спросил он.

— Точно, — усмехнулся я.

И тут желтый сменил тактику. Упав на одно колено, он резко ударил ладонями по земле. Почва вздыбилась, и из-под ног проводника с грохотом вырвались глыбы мерзлого грунта, пытаясь захватить его в ледяную ловушку.

Но старик был быстрее. Он взмахнул руками, и огненные потоки на мгновение погасли, уступая место горячему ветру. Волна тепла превратила глыбы в неравномерные кучи размякшей грязи. А сам проводник легко оттолкнулся от земли и спиной перескочил… Даже нет. Скорее, перелетел через эти комья и плавно, почти бесшумно опустился на чистом участке.

А потом пошел в наступление. Его огненные потоки, до этого бывшие гибкими кнутами, вдруг стали похожи на огромные, почти материальные лапы тигра с длинными когтями из чистого пламени.

Такого я и правда еще не видел.

Он нанес один удар — широкий, размашистый, сокрушительный. Желтый едва успел возвести новый, более мощный ледяной бастион.

Удар огненной лапы не шипел на этот раз. Он взревел. Ледяная стена не просто растаяла — она мгновенно испарилась, обдав всех нас горячим влажным ветром. Сила удара была такова, что молодого монаха отбросило назад. Он кувыркнулся в воздухе, но сумел приземлиться на ноги, тяжело дыша. Его желтая куртка обгорела на плече.

Казалось, на этом все закончится. Но парень на удивление нашел в себе силы для еще одной, самой последней и отчаянной атаки. Собрав всю свою волю, он вытянул руки перед собой и с низким грудным звуком выдохнул перед собой не стилеты и не стену, а целую лавину — сгусток концентрированного холода, белую, ревущую воронку, которая помчалась к проводнику, сковывая и кроша всё на своем пути. Трава под ней ломалась с хрустом, а камни покрывались паутиной трещин.

Старик не стал уворачиваться. Вместо этого он свел обе руки вместе, и два огненных потока слились в один — тонкий, яркий, ослепительно-белый клинок. И этот огненный меч стремительно вытянулся вперед, с треском и шипением прошил сгусток холода — и замер у самого горла противника.

Ледяная воронка исчезла. Белый туман от нее расплылся в стороны, оставляя после себя тонкую белую изморозь на траве и листьях деревьев.

Силы молодого бойца были окончательно исчерпаны. Тяжело и прерывисто дыша, он опустился на оба колена, упираясь руками в землю.

Проводник медленно опустил руки. Огненные потоки исчезли. Вокруг снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь треском остывающих камней и все тем же хором цикад, которые, казалось, совершенно не заметили разыгравшейся битвы стихий.

Старик подошел к побежденному. Тот не поднял глаз. Он молча, с трудом стянул с себя обгоревшую желтую куртку и, не глядя, протянул ее победителю.

Проводник взял куртку, кивнул, что-то коротко и строго сказал.

— Говорит, вызов был принят, и урок был дан. И что теперь его долг — отнести это в монастырь, — перевела Анна, все еще не в силах оторвать взгляд от побежденного, к которому из кустов уже спешил его товарищ.

Старик развернулся и, как ни в чем не бывало, поднял свой посох. Он снова выглядел как немощный пожилой монах. Проводник взмахнул рукой, приглашая нас следовать за ним, и зашагал по тропинке, как будто только что не вызывал огонь из своих рук и не побеждал зимнюю бурю.

Я смотрел на спину нашего проводника, на его простую красно-рыжую робу, бритую голову.

Монах и правда оказался силен. Интересно, как много здесь измененных его уровня? Их вообще кто-нибудь контролирует, отслеживает, как у нас, например?

А еще — ради чего они тут качаются? И главное, как? Если я правильно понял, монахи не покидают территорию Шанхая. Но один из мастеров только что кидался льдом, а другой противостоял ему пламенем. Вряд ли эти способности они могли получить в одном и том же рифте. Или все же могли?.. Или они сюда приходят уже со способностями?..

Вопросов было много, но мне подумалось, что не стоит их вываливать на голову Дэна.

Он мне вообще с каждой минутой почему-то все меньше нравился.

Мы молча двинулись за стариком, обходя место поединка, где земля была то выжжена дотла, то покрыта инеем.

Парни в черном растворились в темноте за нашими спинами.

— Ну и что это было? — наконец спросила Анна, нарушая молчание.

— Испытание, — глубокомысленно ответил Дэн, и в его голосе звучало глубокое удовлетворение. — Один мастер бросает вызов другому, чтобы доказать свой статус и отстоять право своего братства приблизиться к святыне. Под святыней подразумевается тот самый рифт, который вы пожелали посетить. Монахи считают, что его излучение обладает особой силой очищать человека и наполнять его силой, но только самые умелые мастера имеют право находиться в его непосредственной близости. В данный момент монастырь Нефритового Будды занимает братство даоши Вэй Шэна. Или как говорят на западе, не различающем оттенков одежд, ламы Вэй Шэна. Но другие братства тоже хотят приблизиться к Жемчужине Дракона. Когда любое из них сможет собрать столько шафрановых одежд, чтобы одеть всех своих наставников и учеников, тогда они получат право прийти к воротам Нефритового храма и войти в него не как гости, а как претенденты на право стать в нем хозяевами. И тогда начнется пересчет одежд каждой из сторон. Сколько было побед и сколько поражений. Старые обитатели удержат свое место, если у них будет на шесть одежд больше, чем у новых претендентов. Если меньше, им придется уйти.

— То есть это был бой из-за куртки? — мрачно сделала вывод Анна.

— Нет. Из-за мечты, — возразил ей Дэн.

— А этот наш проводник, он в каком статусе? На ученика не похож, а наставнику довольно странно выполнять функции проводника, — заметил Север.

Дэн покачал головой.

— Я не знаю всех монахов Вэй Шэна, так что не смогу вам ответить… — а потом обернулся к Анне. — Скажите, а через какое агентство вы набирали себе телохранителей?

— Это конфиденциальная информация, — ответила она, и в голосе у нее зазвенела холодная сталь.

— В любом случае должен отметить, ваше агентство обладает доступом к… интересным кадрам, — Дэн обвёл взглядом нашу компанию.

— Это верно, — царственно кивнула она и замолчала, не давая больше никаких пояснений.

Вскоре мы вышли к первой асфальтовой дороге, освещенной цепочкой фонарей.

Она вела от залитого в прозрачный куб полуразрушенного здания, мимо скелета небоскреба на расчищенную от строений территорию, похожую на сад посреди города. Подсвеченная зелень буйными шапками окружала стволы, пахло чем-то весенним, цветущим и сладким. В глубине зеленого сада просматривалась каменная стена с деревянными воротами, за которыми виднелся яркий световой столп, уходящий в темное небо.

Вот только цикады здесь не трещали.

И я понял, что мы пришли.

Проводник подошел к входу, подхватил большую деревянную колотушку, подвешенную сбоку на цепи. И трижды ударил ею в ворота. Минут через пять с той стороны раздались голоса, громыхнули запоры — и мы очутились на пороге монастыря.

Открывший ворота монах-китаец с бритым черепом и ожогом на пол-лица приветливо нам улыбнулся. Из рукавов рыже-красных одежд у него торчали два грубых поржавевших протеза, и они так неожиданно контрастировали друг с другом, что я невольно задержал взгляд на его руках.

Монах заметил это. С дружелюбной улыбкой демонстративно поднял вверх свои протезы и сказал:

— Рolymers! Ten years of work… Аnd just one mistake.

— Десять лет работы и всего одна ошибка, — уже на автомате перевела мне Анна.

— Я понял.

Между тем проводник энергичными жестами позвал нас дальше, и мы двинулись вглубь монастыря.

Все постройки здесь располагались по периметру, оставляя внутренний двор свободным. Слева, украшенный вязанками флажков и бумажных фонариков, возвышался храм Нефритового Будды. Я сразу узнал его, хотя на фотографиях он выглядел значительно больше и выше, чем оказался на самом деле. За храмом, испуская где-то зеленоватый, а где-то голубоватый свет, виднелись законсервированные руины старого святилища. В самом центре развалин, залитая в прозрачный куб, белела фигура лежащего на боку Будды. Перед ней в железных ящиках из-под боеприпасов, выкрашенных снаружи в красный цвет, горели свечи и дымились ароматические палочки, воткнутые в песок. Вокруг в больших желтых железных бочках со значком химической опасности на боках росли лимоны. Они здорово украшали и оживляли руины.

Справа от внутреннего двора стояло несколько деревянных павильонов в классическом стиле, позади которых гудел электрогенератор.

А в глубине внутреннего дворика монастыря теплым желтым цветом светился рифт, узкий и высокий, как пламя свечи. Диаметром в самом широком месте, как мне показалось, он был около полутора метров, в высоту метров пять или шесть. Его поверхность переливалась и колыхалась, мерцая желтым, красноватым, белым и зеленым оттенками.

Вокруг рифта чернела неравномерная клякса мертвой земли. Она значительно отличалась от обычного грунта — идеально гладкая, сухая и растрескавшаяся, больше похожая на расколотый камень. Из трещин поднималось светящееся испарение, собиравшееся в тонкое покрывало рыжего тумана, стелившегося по траве, утоптанным тропинкам, по ступеням и руинам.

А вокруг пустоши сидели монахи. Большинство расположилось вдоль ее внешней границы, но двое стариков устроились почти перед самым рифтом. Их глаза были закрыты, лица абсолютно неподвижны. Казалось, все они дышат в унисон с медленным, едва заметным пульсом пламени рифта.

— Так вот они какие, пять метров пустоши… — пробормотал я, глядя на все эту картину.

Наш проводник остановился, повернулся к нам и принялся что-то объяснять.

— Он говорит, что мы не должны покидать этот квадрат. Только храм, эта часть двора и павильон, который он нам укажет, — вполголоса перевела мне Анна, вслушиваясь в тихую, певучую речь старика. — К рифту можно подходить и смотреть, но нельзя заговаривать с медитирующими монахами и нельзя переступать границу пустоши. Завтра утром великий отец примет нас, и мы сможем поучаствовать в общей медитации, если пожелаем. А сейчас нам нужно идти отдыхать, еду нам принесут внутрь… Так, я, кажется, что-то упустила. Мы что, все вместе жить будем⁈ — ужаснулась она и уже по-китайски обратилась с вопросом к проводнику.

Тот радостно закивал головой и что-то пояснил.

Анна шумно вздохнула.

— Да, мы все будем жить в одной комнате. Кроме «постоянного гостя», который вон, уже счастливо раскланивается с нами. Просто прекрасно!..

— Ну, тебе же уже сказали, что это духовное путешествие, и комфорта тут не предвидится, — хмыкнул я.

— И не говори…

Дэн действительно скрылся в глубине монастыря.

А мы отправились в павильон, который нам выделили. И внутри он оказался не так уж плох. По крайней мере, здесь было чисто, имелся грубый европейский стол с высокими ножками и четыре стула, сделанные из перевернутых желтых бочек с пометкой о химической опасности — в таких же росли местные лимоны. Вдоль стен лежали циновки с длинными узкими мешочками, наполненными сушеными травами, в качестве подушек. Никаких розеток, никаких приборов. Вместо лампы — марево рифта, неровными пятнами проникающее через большие окна без стекол. А в углу дымилась медная курильница, наполняя воздух терпким, древесным ароматом, который перебивал запах пыли и старого дерева.

Прямо такая псевдоисторическая казарма с привкусом апокалипсиса.

Скрипнула дверь, и внутрь вошел уже знакомый нам монах с протезами. В своих механических руках он ловко нес обычное жестяное ведро с водой и большую деревянную миску с рисом и вялеными фруктами. Монах торжественно поставил всё это на стол, снова одарил нас своей доброжелательной улыбкой и вышел, не проронив ни слова.

Первым делом мы поели. Риса с фруктами нам явно было мало, так что пришлось открыть несколько банок рыбных консервов из запасов, предназначенных для похода в рифт.

А потом мы принялись располагаться в своем временном жилище.

Внезапно снаружи донесся нарастающий гул, не похожий на шум генератора. Это был низкий, вибрирующий звук, исходящий откуда-то со стороны рифта. Он нарастал, наполняя воздух статическим электричеством.

Переглянувшись, мы высыпали из павильона.

Во дворе происходило что-то странное. Рифт больше не был ровным, спокойным пламенем. Он колыхался, пульсировал, вытягивался в странные, угловатые формы. Желтый и красный свет сменились на ядовито-зеленый и лиловый. Рыжий туман, стелящийся по земле, поднялся выше, закручиваясь в зловещие вихри. Становилось трудно дышать, сердцебиение участилось. Монахи, сидевшие в медитации, не шевельнулись. Но их лица исказились гримасами нечеловеческого усилия. А с другой стороны монастырского двора уже спешили другие местные жители в ярких одеждах. Они поспешно присаживались возле границы крошечной пустоши, закрывали глаза. И начинали петь. Хотя не уверен, что это низкое гортанное мычание можно было назвать «пением».

— Это что, типа буря? — негромко спросил Егор.

Тут к нам подскочил проводник. Энергично размахивая руками, он торопливо залопотал на своем языке, и даже без переводчика было понятно, что нам всем следует немедленно вернуться в свой павильон и сидеть там.

Нехотя мы побрели в свою казарму.

Я до последнего оставался снаружи, краем глаза наблюдая, как вспыхивает и опадает свечение рифта, как клубится туман.

Наконец, снаружи остался только я.

Но стоило только мне подняться на ступеньку, как проводник прямо перед моим носом закрыл дверь.

— Отшельник — это ведь ты? — на чистом русском тихо спросил меня проводник.

Я не успел даже открыть рот, чтобы соврать или сказать правду.

— Тебя ждут в храме, — добавил он. — Сейчас.