Осколки мира. Том 4. Шут

Глава 14 Слишком много вопросов, и все с прицелом

С аэродрома мы выбрались, как это ни странно, без потерь. Позапрыгивали в машины, припаркованные сбоку, и рванули вперед.

Вокруг было много шума, суеты и беготни, но почему-то никто из числа охраны не бросился за нами в погоню. Пара машин слегка сопроводили нас по шоссе, но потом кто-то из наших прострелил одной из них колеса, а вторая остановилась сама.

И мы укатили в прекрасное далеко налегке, без хвоста.

Машины мчали по пустынной бетонке, поднимая колесами пыль. Справа и слева расстилалась выжженная солнцем рыжая степь, как будто пустошь уже началась. Горячее солнце странным образом сочеталась с холодным и резким ветром, который порывами поднимал вверх песок, мертвую траву и крошечные камешки, со стуком ударявшие в лобовое стекло.

Парни вокруг были в прекрасном настроении. Зубоскалили, громко обсуждали случившееся. Очевидно, им все нравилось.

На удивление.

Гловацкий выглядел напряженным, но время от времени и на его губах проступала улыбка.

Я вел машину. И делал вид, что полностью поглощен этим процессом.

А в голове тикало, как заведенный таймер на бомбе.

Чему они все радуются?

Секретная операция провалила всю свою секретность, и теперь китайская сторона имеет полное право и повод смешать нас с землей любыми доступными способами, хоть бомбардировщики в небо поднять.

Но парни Гловацкого совершенно ни о чем не беспокоились.

И теперь мелкие детали выстраивались в моей голове, как кусочки пазла, складывая общую картину.

Чужая группа вместо парней из ЦИР. Отсутствие досмотров. Рухнувшие гробы. Припаркованные неизвестно кем и непонятно для кого внедорожники возле аэродрома. Отсутствие погони. Даже дроны не пытались проследить за нашими перемещениями, не говоря уже о том, что путь оказался совершенно свободен. Никто не пытался перехватить нарушителей или изрешетить с вертушек.

И последнее — нашивки.

Честно говоря, они были настолько небольшими и неброскими, что я не сразу обратил внимание, что почти у всех они оказались сорваны.

Правильно, конечно. Зачем вообще светить в такой ситуации эмблемами? Неужели нельзя было с самого начала надеть амуницию без опознавательных знаков?

Ответ на этот вопрос я видел у бойца, сидевшего рядом со мной впереди. Нашивка оторвалась не до конца, а трепыхалась на ветру на обрывке нитки.

И это был не герб Данилевского. Это был маленький Будда ЦИР!

Боец неприметно смахнул с рукава нашивку, покосившись на меня. Но все, что мне было нужно, я уже успел увидеть.

Под гербом Данилевского — старшего с самого начала прятались эмблемы нашей организации.

А на аэродроме по-любому имелись камеры. Значит, видео скоро появится в новостных лентах.

Парни, вываливающиеся из гробов китайцев, да еще и с меткой ЦИР на одежде в качестве подписи для идиотов.

Наверное, это видео войдет в топы новинок. Нашивку увеличат по максимуму и будут всерьез обсуждать, насколько же бесстыдные эти ЦИРовцы: демонстративно надругались над усопшими и сбежали.

Но в чем смысл?

Разве не родной дед Данилевского устроил всю операцию?

Так зачем ему подставлять Яна?

Получается, Гловацкого перекупила какая-то третья сторона? И заодно о чем-то договорилась с китайцами?

Я исподтишка взглянул на Гловацкого.

Есть, конечно, один надежный способ расставить все точки над «и». Взять этого мудака за жабры и так надавить, чтобы кровь из глаз и кишки изо рта. Никуда не денется, все расскажет.

Но не сейчас.

Сейчас — неподходящий момент для резких решений. Потому что пока непонятно, насколько хороши его бойцы.

И потом, пойти в одиночку против пятнадцати — это, конечно, глупо, но еще глупее потом в одиночку пытаться атаковать монастырь.

Главный вопрос — а зачем им я? В принципе? Для большей убедительности доказательств против Яна?

Но тогда для чего было пускать меня в рифт для прокачки?..

Планируют использовать меня против монахов как оружие, а потом просто устранить?

Этот вариант показался мне наиболее вероятным. Скорее всего, по той же причине не возникло никаких сложностей с разрешением на допуск. Польская сторона не предполагает моего возвращения на их территорию — по крайней мере, живым.

И все бы ничего, но одна омерзительная мысль так и сверлила изнутри, хотя я старался отмахнуться от нее всеми силами.

Мог ли Ян продать меня, чтобы спасти себя? Заключить договор с Данилевским-старшим, без согласования с правительством провести через рифт, чтобы потом сделать крайним? Обвинить в неподчинении, обмане подчиненных и на законном основании прибить где-нибудь в пустоши? А заодно интерфейсом разжиться.

Консилиум корпораций наверняка будет лояльным к отпрыску влиятельной семьи, в особенности, если он в итоге моими же руками вытащит из Китая Анну с Крестоносцем. Правда, тогда манипуляции с нашивками не очень понятны. С другой стороны, если вдруг у этой гвардии не получится остановить меня, я же никуда не денусь, не сбегу и сам вернусь к Яну, потому что доверяю ему.

От грязи всей этой ситуации мне одновременно захотелось выпить и помыться.

Я был готов принять любой расклад.

Кроме последнего.

К Яну я относился, как к другу. Получить такой удар в спину от того, кому веришь…

Поэтому я решил, что не стану ориентироваться на такую возможность. До тех пор, пока нет прямых доказательств, я даже думать в эту сторону не буду.

Потому что не хочу.

Тем временем мир за окном начал меняться. Рыжая степь по краям бетонки становилась все более разреженной, а воздух — густым и дрожащим, как над раскаленным металлом.

Мы выехали на грунтовую дорогу, твердую, как камень. Воздух за окном поплыл, заструился. Казалось, всё вокруг вот-вот распадется на пиксели. Пейзаж за стеклом дрожал и двоился: на мгновение возникали то призрачные силуэты небоскребов, то какие-то руины вдалеке, то кромка морского побережья. Видения то возникали, то рассыпались, и вокруг снова была лишь выжженная, треснувшая земля под матово-белым, бездушным небом. Бетонка под колесами местами была оплавлена, будто по ней прошелся гигантский паяльник. Машину начало подбрасывать на застывших волнах искривленного асфальта.

Веселье в салоне поутихло. Ребята Гловацкого приумолкли, вглядываясь в дрожащий горизонт. Все, даже самые отмороженные, боялись Пустоши. Гловацкий с заднего сидения скомандовал:

— Прибавь ходу и не сбавляй обороты. Сколько успеем проехать — столько наше. Двигатели здесь быстро дохнут.

Я вжал педаль в пол. Ветер, уже не просто холодный, а ледяной, пронизывающий, завывал в открытых окнах. Стук камешков по стеклу сменился шелестящим скрежетом — это летела не пыль, а мелкая, острая, как стекло, крупа из спрессованного песка.

Я поднял все стекла в машине. Дышать становилось все трудней, голова начинала раскалываться. Парень на переднем сиденье закашлялся, и вскоре следом за ним начали кашлять все, в том числе и я. По телу начало распространяться жжение, как если бы кто-то невидимый кожу жгучим перцем намазывал.

— Это она еще спокойная, — пояснил мне Гловацкий. — А когда буря готовится, тут пяти минут провести нельзя. А уж когда сама буря приходит!

— А как же вольники выживают? — спросил я. — Или их тут нет?

— Только роботы в подземных шахтах, — отозвался Гловацкий. — И те ломаются постоянно…

Тут одна из следовавших за нами машин дернулась, чихнула — и встала. Из-под капота повалил то ли пар, то ли дым.

— Гони, гони! Не оборачивайся! — панибратски хлопнул меня Гловацкий по плечу — так, что в ответ тоже захотелось хлопнуть. Кулаком. Прямо в лживую рожу. — Если смогут — выберутся. Ждать никого не будем, а то все здесь встрянем!

И мы понеслись дальше. Двигатель заревел, будто ему не хватало мощности тянуть нас всех. У Гловацкого носом пошла кровь, лицо покрылось пунцовыми пятнами.

Еще пара километров и вдруг — резкий переход, как ножом отрезало. Мерцание прекратилось. Бетонка закончилась, упершись в старый, потрескавшийся асфальт дороги, ведущей в город. Перед нами, поднимаясь в небо сквозь дымку и чад, выросли башни Шанхая.

Мы добрались до заповедной земли.

Шанхай-призрак был все тот же, каким мне и запомнился. Черные скелеты небоскребов, буйная растительность, захватившая площади и трассы, гирлянды плетущихся лоз, свисающие с полуразрушенных зданий и навеки замерших в тишине эстакад.

В этот момент наш внедорожник задымился и встал, как вкопанный. Все облегченно выдохнули. Тяжело дыша, вывалили наружу, растирая виски.

И вдруг голос электронного помощника в моей голове жизнерадостно сообщил:

Доступ к рифту AAZ-3D1E — Вместилище Духа — завершен. Цивилизация рифта AAZ-3D1E — Вместилище Духа — законсервирована. Консервация инициирована: Императрица

Я не удержался от улыбки.

Неужели наконец-то хорошие новости подвезли?

Потому что, если уж Анна в порядке, хилая и беспомощная, значит, остальные тоже должны быть в порядке.

Молодец, девчонка! И насрать на то, что кто-то там просил не проходить все задания до конца!..

И тут моя улыбка резко растаяла.

Они закрыли рифт. Означает ли это, что прямо сейчас вся компания попытается выйти из него?..

Нет. Нет-нет-нет, стоять, подождите меня!..

А помощник продолжил:

У вас личное сообщение от: Императрица. Прочитать?

— Монгол, ты в порядке?.. — отвлек меня голос Гловацкого.

— Да, дай просто пять минут посидеть, — с фальшивой усталостью в голосе отозвался я, откидываясь на спинку кресла и демонстративно закрывая глаза.

Прочитать ли мне сообщение? Само собой прочитать!!!

Сообщение от: Императрица

Ты живой???

Мысленно я приказал написать ответ:

Живой:) И уже почти вернулся за вами. А ты, значит, уже получила доступ в чат? Вы там все в порядке?

Новое личное сообщение от: Императрица:

Удалено

Новое личное сообщение от: Императрица:

Удалено

Я написал:

Эй, ты там матом, что ли, ругаешься? Подожди немного, скоро сможешь сказать мне все это в лицо

Ответ пришел через полминуты:

У нас все в целом нормально

Какой-то очень обтекаемый ответ. Да еще после двух удаленных вариантов.

Это хорошо. Как тебе удалось так быстро получить доступ в чат? — спросил я.

И Анна ответила:

Для меня это не было «быстро». Я попыталась узнать у системы, существует ли кейс, позволяющий узнать о смерти или жизни игрока, его местонахождении и прочие сведения. Получила информацию о канале связи. Спросила, что мне нужно сделать, чтобы получить эту возможность, и система вывела мне длинный список возможных вариантов. В итоге мы прошли три дополнительных сюжета и закрыли квестовую линию рифта, за что мне и дали доступ.

Я едва удержался, чтобы не присвистнуть.

А что, так можно было? Просто расспросить систему? И тебе выкатят список возможностей?

Так почему у меня не получилось⁈

Вот что значит быть женщиной. Они и систему уболтают, если захотят.

Молодец! Теперь слушай внимательно. Из рифта скорее всего буду вас вытаскивать сегодня ночью. Больше ни с кем в чате не общайся. Ждите моего сообщения.

Она не стала спрашивать, как именно я собираюсь это сделать. И вообще уверен ли я, что сумею.

Вместо этого последовало короткое:

Хорошо. Ждем

Я открыл глаза. Три наши машины стояли в паре метров друг от друга. Гловацкий курил, прислонившись к капоту соседнего внедорожника. Его парни тоже отдыхали: кто-то пил воду, кто-то поливал ею голову. Самый тощий и бритый наголо боец энергично жрал тушенку, усевшись прямо на земле.

Одиннадцать человек. Четверо из отставшего автомобиля еще не догнали нас. Но, возможно, минут через пятнадцать — двадцать подтянутся. Если вообще вернутся.

Я вышел из машины, по-особенному ощущая вес автомата и запасных магазинов на тактическом ремне.

Теперь у меня есть связь со своими. Так есть ли какая-то необходимость тащиться с этими шакалами дальше, до самого монастыря?

Да ну нахрен.

Я повел плечами, будто разгоняя кровь, оценивая обстановку. Мы стояли на простреливаемом пятачке — бывшей парковке перед полуразрушенным торговым центром. Из укрытий — наши же машины да груды битого бетона. И лабиринт огромного торгового зала внутри.

Гловацкий был в десяти метрах. Его люди — по-разному. Кто-то ближе, кто-то дальше.

Гловацкий с самым хмурым видом пристально наблюдал за мной. Его ребята с дырками от сорванных нашивок на плечах, хоть и были вроде как заняты своими делами, тоже постоянно искоса поглядывали на меня. Что-то нервозное появилось в их лицах и движениях.

Может, потому что они знают про интерфейс? И несколько минут моего молчания сработали, как триггер?

Интересно, в какой момент они начнут стрелять мне в спину?

Когда я выведу всех из рифта?

Или как получится?

Я подобрался, готовый ко всему, и как бы случайно качнулся в сторону, резким движением придержал автомат — и вытолкнул себя в состояние импульсного ускорения.

Все вокруг замедлилось. И теперь я мог, как в кино, наблюдать, как вся моя «группа сопровождающих», отбросив все фальшивые эмоции, хватается за оружие.

Лысый тощий парень и вовсе нажал на спусковой крючок. В его глазах читался животный испуг. Звук выстрела не грянул, а плавно возник из тишины. Выпущенная из ствола пуля заскользила по воздуху. Судя по траектории, прямо мне в лоб.

Я отпустил время и пригнулся.

Выстрел эхом отозвался в пустом городе. С испуганным криком взмыли в небо до сих пор прятавшиеся в листве птицы.

Со стороны покрасневшего от ярости Гловацкого прозвучала одна-единственная, режущая воздух команда, выкрикнутая с такой силой, что у него на шее вздулись вены:

— Nie strzelać do głowy! Idioci!..

Переводчик мне не понадобился. Я все понял и так.

Импульсное ускорение.

Мир замедлился. Я резко рванул в сторону, одновременно срывая с плеча автомат. В замедленном мире я видел, как стволы в их руках с опозданием пытаются развернуться на меня. Я не стал целиться — с такого расстояния даже слепой бы не промахнулся. Две коротких, хлестких очереди. И рывок вперед!

Ускорение кончилось. Гром выстрелов оглушительно прорвал тишину.

Первая очередь прошила первого бойца по груди, отшвырнув его назад. Вторая вошла лысому в живот и бедро. Они рухнули, даже не успев толком понять, что произошло.

Гловацкий не двигался, его лицо исказила ярость. Он что-то рявкнул своим по-польски, а я несся вперед, используя короткие рывки ускорения, и меняя позицию. Пули впивались в землю и в машины позади меня. Я дал еще одну очередь на бегу, заставляя пару голов прижаться за укрытием, и ринулся к пролому в стене торгового центра. Пуля чиркнула по прикладу, отщепив кусок пластика. Я вкатился внутрь, в полумрак, пахнущий плесенью.

Тишина. Ненадолго. Я слышал их шаги, перекличку. Они шли за мной.

Я прижался к стене у входа, сменив магазин. Первый боец вошел, осторожно водя стволом. Я не стал ждать. Резкий выпад, и моя рука, засветившаяся от энергии взрывного удара, с хрустом вошла ему под челюсть. Обломок кости прошил щеку насквозь, глаза широко распахнулись от боли. Но прежде, чем из груди вырвался вопль, я свернул ему шею. Он захрипел, задергался и осел.

Совсем близко раздался чей-то голос и хруст битого стекла под подошвами. Я отскочил глубже в зал — в огромное пространство бывшего атриума, заваленное обломками. И скрылся за колонной.

Мерцая щитами, в зал вошли двое.

А я активировал биокоррозию. Грудь наполнилась неприятным, вязким холодом, который перетекал в руки, и мне оставалось только бросить ее в сторону противников. Черно-зеленая дымка заструилась из моих ладоней и быстро поползла по полу, обтекая укрытия и поднимаясь все выше. Дикий вопль эхом забился в огромном пустом зале.

Такого я и сам еще не видел.

Одежда тлела на них буквально на глазах. А вместе с ней — и плоть. Сначала начала расползаться кожа. Потом — мышечные волокна и связки. Парни Гловацкого рухнули на пол, позабыв про щиты и оружие. Окровавленные, с проглядывающими сквозь расползающуюся плоть сочленениями суставов, они почему-то хватались за лицо, как будто руками можно было удержать разрушение. До тех пор, пока крики не стали булькающими — это биокоррозия добралась до легких. Захлебываясь собственной разложившейся плотью, они, наконец, затихли.

И тут я услышал голос Гловацкого. Он доносился как будто сразу отовсюду.

— Глупо, Монгол. Это было глупо. Теперь я знаю о тебе все. И знаю, что биокоррозию ты больше применить не сможешь. Какой тебе дали уровень? Пятнадцатый? Или двадцатый? Достаточно, чтобы испугать монахов. Но не сработает против настоящих солдат. Стоит тебе только попытаться ее активировать снова, как ты рухнешь под откатом…

Он вошел в зал с оставшимися пятью молодцами. Все — в коконе огненного сияния, наподобие как у главы «Нефритового Будды». Самодовольные. Самоуверенные.

Пятнадцатый уровень?

Да нет, парень. Ты ошибаешься. Я вырезал к черту едва ли не все живое в том рифте вовсе не для того, чтобы получить мутацию чуть выше плинтуса!

Биокоррозия!

В этот раз дымка не стелилась по полу, а буквально ударила в противников, разъедая до дыр их одежду, а кожу — до кровавых ран.

— Ах вот как? — проговорил Гловацкий, с интересом глядя на свою руку. — Ну что ж, ты меня удивил. Но — не больше. Ведь больше тебе нечем удивить меня. Я ведь знаю твои данные, Монгол. Секреты этого вашего ЦИР — не такие уж секретные на самом деле.

Его тело восстанавливалось буквально на глазах. Как и у оставшихся пятерых бойцов, которые сейчас самодовольно ухмылялись, предвкушая победу.

Понятно. У любой способности есть уравновешивающий антипод. Для биокоррозии им являлась прокачанная регенерация.

В голове у меня будто включился компьютер.

Передо мной были все те же пятеро бойцов с регенерацией и сам Гловацкий. Но теперь я видел их иначе. Энергетические поля вокруг них пульсировали с разной интенсивностью. У Гловацкого — плотное, почти непробиваемое сияние. У остальных — слабее, с едва заметными мерцаниями. Их регенерация была хорошей, но не бесконечной. Их можно было сломать, если наносить урон быстрее, чем их тела успевали восстанавливаться.

Они двинулись на меня, но теперь не толпой, а как слаженная команда. Один, коренастый, с кожей, покрывавшейся на глазах хитиновыми пластинами, бросился в мою сторону. Второй, уже знакомый мне рыжий, поднял в воздух обломки бетона с пола, готовый швырнуть их в меня, как только я покажусь в поле его зрения. Третий, худой парень со шрамом на лице, отступил за спину Гловацкого. Не знаю, какой способностью он обладал, но глаза его засветились красным. Еще двое отодвинулись от остальной группы в стороны, готовясь к атаке — низкорослый и уже немолодой дядька с соломенными волосами и худой высокий парень с прыщавым лицом.

Похоже, они ожидали, что я начну убегать. Но вместо этого я бросился навстречу, используя импульсное ускорение.

Мир замедлился.

Проскользнув мимо бронированного, я подскочил к прыщавому парню. Из его рук плавно поднималось огненное лассо.

Нашел чем удивить.

Я активировал истинного убийцу. От неожиданной боли сам чуть не взревел — в какой-то момент мне показалось, что все кости в моей левой руке превратились в крошево. Но на самом деле из ладони поднялся полупрозрачный ядовитый клинок с зеленоватым лезвием. Удар! Кокон даже не успел оставить на моем теле отметин, настолько быстро все произошло.

Но еще быстрее из зоны видимости вдруг исчез старик с соломенными волосами.

Черт, неужели тоже с ускорением?..

Я ушел вниз, и взрывным ударом правой руки со всей силы вломил телекинетику в грудь. Даже в замедленном мире я почувствовал, как проваливаются ребра, как легкие сжимаются от удара. Его щит начал медленно гаснуть. А я обернулся, пытаясь найти старого. И в этот момент увидел, как от Гловацкого в мою сторону по воздуху заскользило едва заметное искажение.

Отскочив назад, я с силой втолкнул в это мерцание бронированного — и отпустил время.

Парень с огненным лассо в то же мгновение рухнул на пол. Все его тело начало краснеть и отекать на глазах. Регенерация сопротивлялась, но не могла устранить яд. Он закричал, и его вопль смешался с отрывистым воплем телекинетика, которого с опозданием отшвырнуло назад, насадив спиной на торчащую из стены арматуру.

Минус два.

Я обернулся на бронированного, чтобы увидеть, какой же эффект у атаки Гловацкого. Паралич? Удушение?

Я так и не успел разобраться, только увидел, как на трансформа сверху обрушились глыбы телекинетика.

Минус три.

Не знаю, что там Ян написал у меня в фальшивом личном деле, но, похоже, Речь Посполитая оказалась не готова к суровой реальности.

Гловацкий выругался, схватился за автомат, от ярости выпуская в меня длинную очередь.

Я отскочил за колонну. И в этот момент прямо у меня за спиной возник старик с соломенными волосами. Совершенно бесшумно и молниеносно, как дикий зверь.

Я ощутил его появление на уровне инстинкта. Это напоминало чутье истинного охотника, только помноженное на сто. Я резко ушел вниз и перекатился за соседнюю кучу обломков, выпуская в старика автоматную очередь.

Дядька не успел активировать свой кокон. Выстрелы разнесли ему голову, и уже никакая регенерация не могла ему помочь. Потому что, в отличие от псов одного знакомого мне сержанта, его мозги не были статичным и восстанавливаемым органом.

Только зрачки успели расшириться от шока за мгновение до того, как серое вещество выплеснулось из черепной коробки на камни.

Еще один выбыл.

Остались только красноглазый с Гловацким.

Красноглазый не двигался, но его зрачки пылали, как раскаленные угли, от напряжения на шее вздулись вены. Воздух вокруг него вибрировал, наполняясь низкочастотным гулом, который впивался в самое сознание. Это была не физическая атака, это было ментальное давление. Или психокинетический штурм. Или иллюзия.

В любом случае, на меня этот фокус не действовал. Видимо, субкогнитивный анализ в сочетании с истинным убийцей делали меня почти неуязвимым для его атаки, чем бы она ни была.

Вот только когда используешь подобное оружие, нет никаких надежных способов убедиться, работает она или нет.

Я нарочно замешкался за своим бетонным укрытием, и Гловацкий на это купился.

Пользуясь моментом, он вдруг рванул вперед, открывая, наконец, его главную способность. Тело командира начало трансформироваться. Его мышцы вздулись, разрывая камуфляж, кожа покрылась темной, бугристой коркой, похожей на базальт. Теперь он был похож на оживший обломок скалы. Пальцы Гловацкого сомкнулись вокруг стальной балки, и он вырвал ее из груды мусора, как легкую трость.

Все понятно. Усиленная мышечная масса и каменная кожа.

Сконцентрировавшись, я сделал короткий, яростный рывок импульсного ускорения. Всего на долю секунды, но этого хватило.

Мир замер. Я видел искаженное яростью лицо Гловацкого, занесшего свою импровизированную дубину. Видел красноглазого, с которого градом катился пот от концентрации. Я рванул не от них, а к ним, двигаясь по зигзагообразной траектории, которую невозможно было просчитать.

Ускорение кончилось. Я оказался вплотную к красноглазому. В очередной раз подставляя под ожоги руки и грудь, окунулся в огненное марево защитного кокона. Из моей левой ладони снова вырвался клинок Истинного Убийцы. Я не стал целиться в тело, а направил оружие в основание черепа, в тот участок, где спинной мозг встречается с головным. Точный, хирургический удар.

Лезвие, цвета ядовитой меди, вошло в шею сзади. Красноглазый замер, его алое свечение глаз погасло, сменившись пустым, остекленевшим взглядом. Он не издал ни звука, просто рухнул на пол, как подкошенный. Его регенерация не успела даже начать работу — повреждение мозга было мгновенным и фатальным.

Но эта победа стоила мне драгоценной секунды. Гловацкий был уже рядом.

Его стальная балка со свистом обрушилась вниз, я едва успел отскочить в сторону. Удар был чудовищным. Напольные плиты разлетелись на мелкие острые осколки. Еще удар! Я снова вывернулся, отпрыгнув назад.

Все тело ныло. Усталость начинала сказываться на ловкости и скорости реакции. Потому что для меня это был конец боя.

А вот для Гловацкого — только начало.

Он двинулся ко мне. Каменные ступни с грохотом дробили бетон.

— Твои фокусы наконец-то закончились? — его голос был похож на скрежет булыжников. — Твои силы на исходе, я вижу это. А моя регенерация… почти бесконечна.

Кое в чем он был прав. Но кое в чем очень сильно ошибался.

Он думал, что я полагаюсь только на способности.

Он снова занес свою дубину, чтобы добить меня. Я не стал уворачиваться. Вместо этого я рванул вперед. Навстречу удару. Навстречу полуразрушенной, колонне у него за спиной, удерживающей оставшуюся часть перекрытия второго этажа.

Импульсное ускорение. Последний рывок. Я вложил в него все, что осталось.

Мир застыл. Я видел каждую неровность на каменной коже Гловацкого. Видел уверенность в его глазах, сменяющуюся удивлением. И как здоровенная дубина медленно плывет мне навстречу.

Я со всей силы оттолкнулся ногами от пола и подпрыгнул. И моя окровавленная правая рука с зарядом взрывного удара, обрушилась не на каменную плоть, а на критически ослабленную опору у него за спиной.

От оглушительного хруста у меня заложило уши.

Бетонная колонна треснула и разлетелась. Гловацкий, уже начавший разворот, чтобы проследить за моим движением, опоздал. Он обернулся и увидел падающую на него многотонную тень.

Он успел лишь вскинуть руки, в то время как я отскочил назад.

БАБАХ!

Земля содрогнулась. Плита рухнула на Гловацкого, наполовину придавив его каменную тушу к полу. Каменная кожа не спасала от многотонного веса, а лишь не давала ему умереть. Собственно, как и регенерация.

Пан Гловацкий был заживо погребен под стальным саркофагом.

Я стоял, опираясь на колено, и хрипло дышал. В ушах звенело. Но боли почти не ощущалось. Только ледяная пустота усталости и концентрации.

Пыль медленно оседала.

Я поднялся на плиту. Подошел к торчащей из-под нее огромной голове трансформированного Гловацкого с перекошенным лицом. Присел на корточки. Вытащил из ножен армейский нож. Он блеснул в тусклом свете, пробивавшемся сквозь пыльные витражи атриума.

— Ну что, Гловацкий, — мой голос прозвучал хрипло, но твердо, — похоже, у нас с тобой появилось время для откровенного разговора. И я уверен, он будет очень долгим. И очень… информативным.

— Ты не человек… — простонал Гловацкий. — Ты — створа!.. Урод!..

Я не стал возражать. Вместо этого приблизил клинок к его лицу, давая разглядеть каждую деталь.

— Какой глаз выбираешь? — спросил я с многообещающей жестокостью хищника, который наконец-то поймал свою добычу. — Правый, или левый?..

Охота была окончена. Начинался допрос.