Осколки мира. Том 4. Шут

Глава 23 Номер с видом и мокрые ботинки

Анна сидела за столом в своем кабинете, обнимая ладонями чашку кофе. И медленно, медитативно вдыхала его аромат.

Прямо перед ее столом за огромным панорамным окном открывался вид на Петербург. Темнота уже опустилась на город. Серое небо, похожее на шерстяную шаль, стало совсем черным. Старинные дома, подсвеченные уютными желтыми прожекторами, казались нарисованными. На воде, скованной гранитными набережными и на мокром черном асфальте ярко и радостно отражались блики городских огней. Над Невой, как Летучий Голландец, время от времени возникал голографический фрегат с пляшущими кан-кан фрейлинами на борту — реклама нового балета, посвященного основателю города.

Анна со вздохом поднялась из-за стола и подошла вплотную к стеклу.

Интересно, что сейчас видит Марат. Темно там, или еще только вечереет. И где он сегодня будет спать. Дурацкие правила регламентированных передач ее выводили из себя. Почему нельзя прямо сейчас передать ему на ту сторону нормальную одежду, бронежилет, спальный мешок? И, конечно, оружие. Изучив вопрос о заключенных рифта в сети, она убедилась, что на обеспечение нужд обитателей рифта на постоянной основе выделяется всякий хлам.

Почти неделя прошла, как Монгол вышел на связь после долгого и мучительного молчания.

За это время многое произошло.

Во-первых, после встречи с Егором и менталистом Анны Мазуровым Давид Георгиевич со сломанной челюстью и парой выбитых зубов переехал в казематы НейроТех, где и содержался по сей день.

А во-вторых, стало известно, по чьему приказу в отеле у буддистов на нее напал прозрачный иллюзионист.

Цепочка, тянувшаяся от исполнителя к заказчику, была длинной, но Мазуров не боялся жестких методов и работал на результат. И, попетляв по ложным следам, в конце концов вышел на Александру Штальман.

Анну заказала Лекса.

Говорить ли об этом Монголу? И если да, то в каких выражениях? И кем она предстанет в его глазах после этого разговора? Другом, чья откровенность заслуживает уважения? Или манипулятором и ревнивой дурой? А может, даже врагом и вероятной угрозой для этой сумасшедшей?

Анна сделала глоток. Как странно — чашка еще теплая, а кофе остыл и стал противен на вкус.

Она вздохнула.

В любом случае, сейчас у него слишком много других проблем, чтобы добавлять еще и эту. Пусть сначала вернется. Учитывая, что рифт назывался «невозвратным», задача представлялась ей нерешаемым оксюмороном, но Марат по какой-то причине верил в вероятность положительного исхода.

Он так и не сказал, как именно он собирается это делать. Но Анна нутром чуяла, что здесь не обошлось без Биосада. Патриарх играет в какие-то свои игры, используя Монгола.

Хотела бы она знать, каким образом этот полуразложившийся ублюдок смог внушить доверие Марату. Причем настолько, что тот все решил сам, один, ни сказав ей ни слова.

Анна до сих пор не могла ему до конца простить это молчание.

«У вас новое сообщение от Отшельника», — сообщил ей интерфейс.

Наконец-то!

Она поставила чашку на стол и запустила чат.

«Привет! Какие новости?» — написал он ей.

Анна не удержалась от улыбки.

На мгновенье Анне представилось, что он стоит рядом. Улыбается. Не своей дежурной усмешкой, на губах с которой запросто мог кому-нибудь голову прострелить. А той редкой, широкой улыбкой, когда обычно настороженные глаза начинали насмешливо искриться. Высокий, сильный, красивый. И всегда — немножко чужой.

Сейчас она точно знала, чего хотела от него.

Но что хотела от Марата старая женщина, которая, по словам Мазурова, вдруг приказала остановить поиски внука Никиты и любой ценой разыскать человека на случайном кадре?

С самого первого дня пребывания в новом теле Анна точно знала, что ей нужен Монгол, хотя первоначальная цель потерялась незаметно для нее самой.

А сейчас она даже не была уверена, что хотела бы ее вспоминать.

Чем больше Анна узнавала о себе в прошлом, тем более очевидным становился тот факт, что госпожа Селиверстова до репликации и госпожа Селиверстова после — две разные личности. И теперь ее не столько пугало то, кем она стала, сколько то, кем была раньше.

Но писать об этом Анна не собиралась.

«Привет! Погода — дерьмо, кофе остыл, КиберЛёха побил в полуфинале Железного Тора. А как там у вас?»

«У нас прекрасно. Условия роскошные, погода чудесная. Свежий бриз в харю, в каждом ботинке по личному бассейну и вид из номера живописный! Жаль только девушки очень уж тощие, прямо кожа да кости))»

«А если серьезно?»

«Так, а я не и не вру. Ветрище, у ботинок подошва лопнула, и я добрался до обрыва, из которого мне строят глазки два полуразложившихся скелета. Все, как я и сказал, кожа да кости.»

Она фыркнула.

«Тогда с чего ты взял, что это девушки?»

«Ну… Просто я оптимист по жизни))) Как там твоя благотворительная программа? Удалось утвердить на совете?»

«Нет пока, пришлось отложить. Вчера ночью под Самарой два лагеря дикарей, объединившись, напали на заслон города. Двадцать шесть погибших, больше сотни раненых. В том числе и среди мирных жителей. Правительство официально объявило о временной заморозке всех программ, направленных на поддержку населения за пределами городов. Если хочешь, я тебе сейчас текст обращения скопирую.»

«Ничего себе у вас там движуха. И как же мужики с допотопными ружьями и на ржавых протезах смогли пробить городскую оборону?»

«Лучше спроси, на сколько процентов были урезаны дотации на содержание Самары после закрытия там комплекса Волковских заводов».

«Ну и?»

«На сорок пять процентов.»

«Вот и скажи мне как корпорат и как умная женщина, нахрена?»

«Как корпорат не могу не заметить, что содержание заслона и поддержание его техоснащения в рабочем состоянии — дело дорогое и хлопотное. Если мыслить категориями десятилеток и диаграммами прибыли, кажется вполне логичным урезать финансирование города, в котором больше нет ничего полезного. Ну а как умная женщина добавлю: жить по принципу „а после нас хоть потоп“, когда условия таковы, что этот самый „потоп“ может грянуть в любую минуту, глупо. Потому что город — это кадры. Без кадров нет производства, нет обороны, нет будущего. Если уж на то пошло, было бы правильней создать такие условия, чтобы Волкову стал невыгодным перенос его завода. И тогда уменьшать финансирование. Потому что Волков — не дурак, свое он защищать умеет, а значит, спонсировал бы оборонку из своего кармана, как, например, Биосад спонсирует весь Краснодарский край».

«Какая ты, оказывается, коварная!»

«Сама в шоке:) Ладно, а если серьезно? Что там у тебя происходит? Где ты, как ты?»

«Да нормально все. Рифт как рифт. Патроны есть, Данилевского еще не нашел. Что еще рассказывать? Сейчас тушенку доем и спать буду.»

«Тогда спокойной тебе ночи. Отдыхай. И укради там у кого-нибудь целые ботинки!»

«Даже не сомневайся. Тем более, СБ у нас здесь нет. Да и в тюрьму не посадят;)»

Отправив ответ, Монгол закрыл интерфейс.

От тушенки я бы и правда не отказался. Вот только у меня осталась всего одна банка, которую я решил оставить на утро. А другого пропитания за день я так и не встретил. Все живое здесь почему-то очень боялось ветров. Стоило только засвистеть порывам в ветвях деревьев, как все птицы, грызуны и похожие чем-то на зайцев голенастые уродцы с влажными пятачками вместо носа буквально испарялись, будто их в лесу никогда и не было.

А погода между тем продолжала ухудшаться. Вокруг все скулило и завывало. Голые стволы деревьев отчаянно скрипели и иногда ломались с оглушительным треском, похожим на выстрел. По ощущениям температура опустилась ниже десяти градусов. Стандартный комбез, в котором меня вышвырнули в рифт, явно был не по сезону.

Хорошо, что местные боги в первый же день послали мне трех идиотов. Эта встреча подарила мне непромокаемую куртку с капюшоном, запасные носки, запасной автомат, маленькую саперную лопату, удобный рюкзак, несколько банок гречневой каши с мясом и пустяковый огнестрел в бедро, который благодаря очнувшейся регенерации уже более-менее затянулся и перестал мне мешать.

Пусть сегодня не повезло в охоте, но зато удалось отыскать отличное убежище: небольшую земляную пещеру, укрепленную деревянными опорами, вырытую в основании холма прямо перед здоровенным оврагом. В глубине норы имелась куча сухих веток, накрытая обрывком брезента. Сухо, тихо, тепло.

А вид из пещеры и в самом деле был особенным. Здесь я сказал чистую правду и ничуть не преувеличил.

Большая и очень глубокая яма подсвечивалась в темноте смешением зеленовато-желтого и голубого цвета.

Желтое сияние исходило от светлого камня с глянцевыми вкраплениями, похожими на слюду. Я уже не раз наблюдал, как такого рода валуны, камешки на дороге или торчащие из земли глыбы с наступлением темноты начинают светиться.

А голубое мерцание производили местные грибы — здоровенные пластинчатые поганки на тонкой ножке, покрытые густой слизью. Они росли здесь повсюду большими семьями, которые в сумерках превращались в призрачные островки света.

И сейчас вся эта иллюминация колоритно освещала поднимавшиеся со дна ямы стволы старых сухих деревьев с привязанными к ним человеческими останками. Большинство сгнили и развалились на части. Но по крайней мере двое местных обитателей сохранились довольно неплохо. Они скалились на меня, ветер раздувал лохмотья их арестантской робы.

Хотел бы я знать, что это за яма такая. Место казни или своеобразное кладбище? А может, святилище какой-то секты, родившейся в воспаленном мозгу приговоренных к этому бесконечному ветру пожизненно?

За каждым разломом существовали свои законы, порядки и традиции. Новичку в них бывает трудно разобраться. Но я безусловно справлюсь, нужно только время. А еще — расстояния. Надо двигаться вглубь рифта, присматриваться, прислушиваться и делать свои выводы.

И, конечно, искать Яна.

Но пока что я был привязан к точке входа. Поскольку понимал — куска мыла, зубной щетки и трофейной куртки категорически мало для такого путешествия.

Поэтому я ждал субботы.

Не знаю, как и каким образом у них обычно происходит выдача и распределение ресурсов. Да и знать не хочу.

Завтра я любой ценой возьму все, что мне нужно. И тогда можно будет двигаться дальше.

Разжечь небольшой костер из сухих веток не составило труда. Сразу стало теплей. Пламя отбрасывало на стены пещеры пляшущие тени, и на мгновение мне показалось, что скелеты в яме шевелятся, пританцовывая в такт.

Я сидел, прислонившись спиной к земляной стене, и смотрел, как парят подошвы моих сырых ботинок. Ветер снаружи выл, но здесь, в глубине, его вой превратился в отдаленный, почти убаюкивающий гул. Мысли текли лениво и обрывочно.

А потом я вдруг заметил одну странность.

Ветер гудел, да. Но сквозь его гул стал прорезаться другой звук. Не скрип деревьев, не треск веток. Кто-то или что-то царапало землю снаружи, недалеко от входа в пещеру.

Я замер, рука сама потянулась к автомату.

Звуки стали громче. Потом послышался шорох — сухой, шелестящий, словно по камню тащили мешок с костями.

Наскоро погасив свой маленький костер, я осторожно подполз к выходу и выглянул наружу и напряг глаза, используя по максимуму их улучшенные возможности.

В голубовато-зеленом сиянии грибов и камней к пещере двигалась человекоподобная фигура. Приземистая, сгорбленная. Она не шла, а скорее ковыляла, волоча одну ногу. Лохмотья тюремной робы развевались, раздуваемые ветром, и в какой-то момент мне даже невольно подумалось, что уж очень этот силуэт похож на скелеты в яме.

Но, разумеется, все мои молчаливые соседи оставались на своих местах. А этот парень в лохмотьях, хоть и смахивал на покойника, тем не менее все еще был жив. Сделав несколько шаркающих шагов, он остановился, наклонился к земле и резкими, звериными движениями принялся выцарапывать что-то в грунте крючковатыми длинными пальцами.

Судя по всему, местный дикарь. Один из тех, кто сошел здесь с ума и теперь выживает, как может.

Он вдруг замер, почуяв мое присутствие. Медленно, с противным хрустом позвонков, его голова повернулась в мою сторону. Из-под спутанных прядей грязных волос зелеными огоньками блеснули два глаза, как у кошки. Рот растянулся в беззвучном оскале, обнажая почерневшие, полуистлевшие зубы. В призрачном сиянии ямы и на фоне раскачивающихся скелетов это выглядело настолько впечатляюще, так что у меня невольно по спине мурашки пробежали.

Он не закричал. Он издал низкий, горловой рык. Поза изменилась — из ковыляющего карлика он превратился в готовящегося к прыжку хищника.

Я опустил автомат. Не тратить же на него боеприпасы. Да и шуметь не хотелось среди ночи, оповещая всю округу о своем присутствии.

Безумец рухнул на четвереньки и неожиданно быстро пополз ко мне, двигаясь по-паучьи резко и порывисто.

Его пальцы впивались в землю, оставляя глубокие борозды. Из горла вырывался сиплый рык.

Я отступил глубже в пещеру, за тень. Отбросил автомат за спину, чтобы не мешался. И активировал энергию «истинного убийцы». По ладони пробежало уже знакомое холодное покалывание.

Он влетел в пещеру, как бешеный зверь. В прыжке. Злобный оскал пронесся мимо моего лица буквально сантиметрах в тридцати, и я ощутил едкое зловоние его дыхания.

Время замедлилось.

Жар и судорога пронзила мне руку от плеча до запястья. Когда Женька говорила, что трансформация — это боль, она не лукавила.

Как и в том, что к этому привыкают.

Из моей левой ладони вырвался сгусток абсолютной черноты, приняв за доли секунды очертания тонкого узкого клинка.

Мне даже не пришлось наносить удар. Я просто подставил лезвие на пути его броска.

И безумец с размаху влетел грудью на ядовитый клинок. Раздался звук разрываемых волокон и связок. Лезвие вошло в щуплое тело по самую рукоять.

Безумец сначала замер, нанизанный на мое оружие. Его глаза округлились. А потом он закричал. Дрожь прошла волной по его телу. Изо рта, глаз и ушей хлынула кровь. С неожиданной силой отпрянув от меня, бешеный упал. И через секунду затих навсегда.

Я оттащил тело метров на двадцать от входа, оставив его в густой тени под сломанным деревом. Вернувшись в пещеру, я прислонился спиной к земляной стене и, положив автомат на колени, прикрыл глаза.

Но, видимо, вздремнуть в эту ночь мне было не суждено. Потому что не прошло и получаса, как снаружи сквозь шум ветра раздался долгий надрывный вой.

Я придвинулся ближе к входу. Окинул взглядом расстилавшуюся вокруг ночь, и заметил два красных огонька по ту сторону ямы.

Неужели еще один сумасшедший на четвереньках?..

Обладатель красных глаз между тем опасливо приближался к пещере. Он то замирал, то ускорялся. То терялся из виду, и тогда в темноте снова звучал его надрывный то ли плач, то ли вой.

И вскоре я понял, что мой новый гость и правда перемещается на четвереньках. Но при этом вовсе не сумасшедший.

Ему потребовалось около часа, чтобы решиться выйти к моей пещере. Темный короткий мех на шкуре искристо поблескивал в ночном мерцании. Около метра в холке, обвислый зад, как у гиены. Округлые небольшие уши, длинная морда, шрамы на боках. Он припадал на правую переднюю лапу. И был голоден. Он минут десять храбро смотрел мне в лицо, не уставая скалиться. А потом начал боком отступать к свежему трупу.

Интересно, почему других его сородичей здесь не видно? Этот длинноносый — храбрец, или просто в отчаяньи?

Меня вдруг сжала странная, иррациональная жалость. Сейчас ведь сожрет этого уродца и околеет. Яд-то, судя по всему, сильный.

Я даже вздохнул с досадой.

Может, закопать мертвеца?..

Хотя это не поможет. Я же не стану сейчас котлован выкапывать, чтобы какая-то зверюга нечаянно не траванулась. Да и нечем. А полуметровым слоем земли от дикого зверя мясо не спрячешь, все равно раскопает…

Поймав себя на таких странных мыслях, я даже фыркнул от неожиданности. Мой гость разом напрягся, воинственно вздыбил шерсть на загривке.

Интересно, если его пугнуть, длинноносый скорее бросится на меня, или убежит прочь, позабыв про ужин?

Длинноносый повернул голову к своей добыче, обнюхал и… чихнув, отступил. Сев рядом с трупом, он вскинул голову и горестно завыл в небо.

— А ты умней, чем я думал, — вполголоса сказал я своему мохнатому гостю. — Не стал жрать, что попало.

Тот умолк. Внимательно посмотрел на меня.

И я открыл последнюю банку тушенки.

В конце концов, какая разница, сейчас я ее съем или через несколько часов?

Отрезав клок брезента, я зачерпнул ложкой почти половину содержимого банки и выложил на импровизированную миску. Стараясь не делать резких движений, положил ее у входа в пещеру и осторожно отодвинул подальше дулом автомата.

Зверь внимательно следил за мной. Я пересел поглубже внутрь и принялся неторопливо есть свою половину.

Длинноносый взволнованно втянул воздух носом. Встал. Отряхнулся. И в этот момент я с удивлением заметил у него ошейник.

Так ты не такая уж дикая тварь из дикого леса?..

Длинноносый, настороженно опустив голову, медленно двинулся к пещере. И когда я выскребал ложкой остатки своей порции, он наконец-то решился попробовать свою.

Вылизав брезент начисто, зверь обнюхал воздух, фыркнул

и, всё так же припадая на лапу, скрылся в ночи.

Больше никто не приходил. Ветер по-прежнему выл, скелеты раскачивались в такт, а я наконец сомкнул глаза. Дремота навалилась тягучей, липкой волной.

А утром меня разбудило молчание.

Ветер стих. Полная, оглушительная тишина, какая бывает только перед рассветом или после катастрофы. Я выглянул из пещеры. Небо на востоке светлело, приобретая грязно-серый, болотный оттенок. Сияние камней и грибов потускнело, стало призрачным, почти невидимым. Яма с останками выглядела теперь просто жуткой дырой в земле.

Я вышел из пещеры, потягиваясь и разминая затекшие мышцы. Воздух был холодным и влажным, пахло гнилью и озоном.

План был прост: добраться до точки выдачи, затариться ништяками и, не теряя ни часа, углубиться в рифт. Каждый день промедления снижал шансы найти Данилевского живым.

Я проверял магазин автомата, когда сзади раздался шорох. Я резко развернулся.

Из-за ствола поваленного дерева на меня смотрела знакомая пара красных глаз. Длинноносый. Он сидел, поджав больную лапу, и внимательно наблюдал за мной.

— Что, пришел за завтраком? — пробормотал я. — Прости, приятель, но жрать у меня больше нечего.

Я сделал шаг в сторону от ямы, намереваясь обойти ее и двигаться на север, туда, где по моим расчетам должна была быть зона выдачи. Длинноносый не шелохнулся. Я прошел метров десять. Оглянулся. Зверь по-прежнему сидел на месте, провожая меня взглядом.

Я ускорил шаг. Лес вокруг был мертвым и пугающе тихим. Каждый скрип, шелест в кустах или треск сломанной ветки под подошвой на этом фоне звучали будто через динамик.

А потом мне показалось, что кто-то следует за мной через заросли колючего кустарника.

И когда в очередной раз за спиной раздался шорох, я бесшумно юркнул за валун, присел и выжидающе уставился на тропу.

Из-за папоротника, помахивая обрубком хвоста, выскочил мой длинноносый друг. Он явно следовал за мной, стараясь держаться на почтительном расстоянии.

— Тебе чего? — рявкнул я, показываясь из-за укрытия.

Зверь отпрянул назад и замер, прижав уши. Но не убежал.

Черт. Мне не нужен был попутчик. Особенно хромой и голодный. Он был живой мишенью, лишним ртом и источником шума. Я поднял с земли палку побольше и замахнулся, чтобы прогнать его.

— Пошел вон!

Зверь отскочил еще на несколько метров, но снова остановился. В его взгляде читалась не злоба, а какая-то упрямая, животная решимость.

— Ладно, — сдался я, отбрасывая палку в сторону. — Делай что знаешь. Но если начнешь мешать — пристрелю к чертям.

Я повернулся и зашагал дальше, не оборачиваясь. Через некоторое время я услышал за спиной его неравномерный, шаркающий шаг. Он следовал за мной. Как тень. Иногда исчезал, и я начинал думать, что длинноносый отстал или передумал. Но через полчаса он снова появлялся, выскакивая из-за деревьев, и занимал свою позицию.

Так мы и шли к точке выдачи. Я — впереди, он — в десяти-пятнадцати метрах от меня. Два силуэта в сером свете рифта, связанные недоверчивым перемирием и пустой банкой из-под тушенки.

Компания, прямо скажем, так себе.

Но у нас обоих было не так уж много вариантов.