Шторм над Петербургом

Глава 4

— Что именно иначе? — Спросил я, не сводя глаз с Заболоцкого.

Маголекарь огляделся по сторонам и понизил голос до шепота.

— Я боюсь делать преждевременные виды, но судя по концентрации наркотических веществ и их характеру… Вы же понимаете, что вещества подобного рода бывают разными… Одни направлены на то, чтобы максимально расслабить человека и отключить его концентрацию. Другие же, наоборот, мобилизуют сознание и заставляют мозг разогнаться до предела…

Я начал угадывать ход мыслей Заболоцкого.

— И вы намекаете на то, что оба препарата имели в составе разные наркотики, но содержали стабилизированную энергию аномалий, так?

— Предполагаю, что так. Я пока смог определить только состав наркотического коктейля. Но уже могу сказать, что это очень мощные психостимуляторы. Остальное уточнит господин Толстой — у него побольше практики в изучении связки аномальной энергии с различными веществами… Но, думаю, Павел Дмитриевич принял препарат, который позволил ему временно увеличить свой потенциал.

— И едва не погиб, — вздохнул Кропоткин. — К тому же он явно не мог нормально контролировать эту силу. Если честно, ваше благородие, этот парень там, в аэропорту, больше походил на живую бомбу с зарядом из аномалии…

Заболоцкий заметил нашу обеспокоенность.

— Господа, прошу, обойдемся без преждевременных выводов. Все, что я сказал вам — лишь мои догадки. Павел Дмитриевич должен пробыть под нашим наблюдением. Мы уже привлекли на помощь Толстого и его лабораторию. Исследование этого вещества — приоритет.

— Мы можем помочь вам? — спросил я. — Хоть как-то.

Маголекарь лишь устало покачал головой.

— Боюсь, что нет, господа. Теперь это наша забота — долгое и кропотливое изучение всех сюрпризов, что вы регулярно нам преподносите. И приведение пациента в чувство. Это займет некоторое время.

— Вы сказали, что Павел Дмитриевич может не вернуться к полноценной жизни, — напомнил Кропоткин. — Что это значит?

Заболоцкий вздохнул и покосился на дверь палаты.

— Давайте вернемся к этому позже, ваше благородие. Павлу Дмитриевичу очень повезло вообще выжить. Не хочу никого пугать раньше времени. Быть может, я ошибаюсь.

Кропоткин кивнул.

— В таком случае не смеем вас задерживать. Благодарю за уделенное время, ваше благородие. Полагаю, сейчас от нас будет больше толка в Зимнем. — Мы переглянулись. — Едем, Алексей.

— Конечно, господа, — рассеянно кивнул Заболоцкий. Он уже снова углубился в мысли о работе.

Мы быстро попрощались с маголекарем и покинули уже слишком привычные стены Военно-медицинской академии. У служебных ворот нас дожидался один из автомобилей Зимнего — как минимум, следовало вернуть его на место.

А я все еще хотел присутствовать на допросе Дмитрия Павловича. Теперь-то князю крови деваться некуда.

Мещерский встретил нас возле одного из служебных входов. Жестом велев гвардейцам пропустить нас, он провел нас через детекторы — такие были установлены на каждом входе в Зимний.

— Как княжич? — спросил он, пока мы шли по анфиладам служебных дворцовых помещений — здесь все было скромно и без привычной для дворца помпезности. — Есть новости?

— Пока ясно, что жить будет, — ответил я, забирая телефон из корзинки. — Остальное — дело времени.

Мещерский кивнул.

— Уже хорошие новости. Все же родственник императора, пусть и дальний…

— С иными родственниками и врагов не надо, — проворчал Кропоткин.

— И не поспоришь…

Нас повели наверх по одной из служебных лестниц, а затем мы наконец-то вышли в парадную часть Зимнего. Со стен на нас, словно следя, строго взирали портреты предков. Мы шагали молча и не могли не замечать напряжённости, которая, как будто клубами тяжёлого дыма, пропитала дворец.

Наконец, Мещерский остановился перед массивной белой с позолотой дверью — уже хорошо мне знакомой. Мы оказались перед приемной кабинета великого князя Фёдора Николаевича.

— Пожалуйста, дождитесь разрешения, господа, — обратился к нам Мещерский, чуть склонив голову, и добавил, — Его императорское высочество уже уведомлен о вашем прибытии. Скоро вас вызовут секретари.

Майор кивнул.

— Конечно. Благодарю.

Даже кофе не предложили, изверги. Мы с Кропоткиным уселись на диванчике под пристальными взглядами дворцовых гвардейцев. Те лишь двигали глазами, но не шевелились — словно наряженные статуи.

Прошло несколько минут, и, наконец, из дверей приемной появилась фигура секретаря великого князя. Тот самый, который передавал Мещерскому предписание, чтобы задержать Павловичей.

Секретарь коротко кивнул.

— Господа, прошу за мной, — сказал он, приглашая нас внутрь.

Мы прошли приемную и направились прямиком в кабинет, наполненный тяжёлым, почти густым воздухом. Разговор — или допрос — проходил в приватной обстановке. В кабинете за длинным столом сидели только сам великий князь и Дмитрий Павлович. Последний был бледен, как полотно.

Увидев нас, князь крови вскочил и метнулся к нам.

— Как он? Как мой сын? — воскликнул он, преграждая мне путь. — Скажите мне, что с Павлом!

В голосе его звучала мольба, почти детское отчаяние, которое невозможно было спутать ни с чем. Дмитрий Павлович, всегда казавшийся человеком высокомерным и заносчивым, в этот миг стал совершенно беззащитным. Словно произошедшее с сыном окончательно его раздавило. Оно и понятно: Павел — единственный наследник мужского пола, и другие уже вряд ли появятся.

Возможно, я должен был испытывать к нему жалость. И я испытывал своего рода сочувствие — как к отцу, едва не потерявшему ребенка. Но он был отцом преступника, да и у самого рыльце тоже наверняка было в пушку. Осталось только доказать это или получить признание.

— Докладывайте, ваше благородие, — распорядился великий князь.

Кропоткин приосанился и откашлялся.

— Состояние Павла Дмитриевича стабилизировали, но оно остается тяжелым. Он находится под наблюдением специалистов, однако последствия магического… перенапряжения, с которым мы столкнулись в аэропорту, могут оказаться разрушительными. Лекари борются за его способность восстановить эфир. По словам Заболоцкого, потребуется время и значительные ресурсы для его хотя бы частичного исцеления.

Я добавил:

— Павел Дмитриевич использовал препарат, содержащий аномальную энергию в высокой концентрации, которая превосходит безопасные пределы для его организма. Заболоцкий обнаружил следы вещества, напоминающего те, что производились в лаборатории Сердоболя. Это не только привело организм и разум Павла Дмитриевича к истощению, но и поставило под угрозу жизни окружающих.

Князь крови, услышав доклад, побледнел еще сильнее, хотя казалось, что дальше уже некуда. Я вопросительно взглянул на дядюшку, затем перевел взгляд на столик с графинами и стаканами. Дескать, может подать водички? Федор Николаевич кивнул.

— Прошу вас, Дмитрий Павлович, вернитесь за стол, — приказал он, пока я организовывал стакан воды. — Нам с вами нужно поговорить откровенно в интересах всех присутствующих. И, увы, ваше нервное перенапряжение не ускорит восстановление вашего сына.

Князь крови явно мыслями был не здесь, в Зимнем, а с сыном. Трудно его в этом винить. И все же резкий голос дядюшки вернул пленника к реальности. Я поднес ему воды и, чуть надавив на плечо, заставил опуститься на стул.

— Да… Благодарю…

Да уж. Тень самого себя. Интересно, на что он рассчитывал, когда присоединялся к заговорщикам? Неужели ни разу не задумался о том, что подвергнет риску всю свою семью? Или сделал ставку по принципу «пан или пропал»?

Павел Дмитриевич рухнул на стул и обмяк, словно выпустив всё напряжение, накопленное за последние часы. Казалось, что вся его стойкость испарилась, оставив только растерянность. Этот человек, прежде внушавший другим аристократам уважение и даже трепет, сейчас сидел перед нами измотанный и подавленный.

— Итак, Павла Дмитриевича удалось спасти, — сказал великий князь. — Это уже хорошие новости. Уверен, наши маголекари смогут его вытащить. А раз так, то у нас с вами, Дмитрий Павлович, есть предмет для обсуждений.

Фёдор Николаевич посмотрел на дальнего родственника с нескрываемым разочарованием, выражение его лица стало ещё более суровым. Великому князю явно было нелегко вести этот разговор, но долг и преданность Императорскому Дому перевешивали родственные чувства.

— Дмитрий Павлович, наш Дом оказался в крайне затруднительном положении, и виной тому не только действия вашего сына. К этому привела и череда ваших ошибок.

Дмитрий Павлович, снова собравшись с духом, смотрел на Фёдора Николаевича с явной тревогой, но молчал, зная, что не имеет права на оправдания. Я видел, как его внутренний мир рушится, но он пытался скрыть это.

— Я… Я должен был быть с ним строже.

Уж явно строже, чем с Катериной, которую они довели до ручки своим контролем.

— Я еще могу хоть как-то понять, что Павел вспылил из-за побега сестры, — продолжал великий князь, расхаживая по кабинету. — Это его не оправдывает, но мне понятны чувства. Но то, что он устроил сегодня! В Аэропорту! Да еще и с применением аномальной силы. Дмитрий, вы вообще там с ума посходили⁈

— Я говорил ему, что не стоит заигрывать с этими стимуляторами… Правда, я отговаривал его, и он тогда со мной согласился. Я ведь знал, что у него не хватит подготовки — ведь он не обучался в Спецкорпусе. — Князь крови спрятал лицо в ладонях. — Но он осушался меня. Я даже не знал, что он принимал эти стимуляторы…

— Эти действия бросают тень не только на вашу семью, но и на весь Императорский Дом. Ваш сын уже второй раз выходит из-под контроля, и на этот раз он чуть не устроил катастрофу, в которой могли погибнуть сотни невинных.

Голос Фёдора Николаевича был холоден, словно он пытался держать в узде бурю гнева, кипящую внутри.

— Я… Я пытался, — пробормотал Дмитрий Павлович, явно избегая прямого взгляда великого князя.

Фёдор Николаевич не дал ему закончить:

— Времена, когда члены Императорского Дома могли творить что угодно, прошли. Народ, общественность, власть — все ждут от нас примерной дисциплины и ответственности. Мы, Романовы, должны быть примером для подражания. Любое, даже самое малое наше действие, нарушающее спокойствие, рассматривается под лупой. Павел своим поступком уничтожил репутацию вашей семьи и поставил под угрозу нашу.

Дмитрий Павлович стыдливо поднял глаза на главу Дома.

— И что теперь можно сделать, Федор Николаевич? Все свершилось. Я не стану отрекаться от сына — такое пятно не смоешь. Сын — наркоман и террорист… Не думайте, что я не понимаю, что за этим последует. Я лишь хочу знать, сохраните ли вы Павлу жизнь.

Мы с Кропоткиным чувствовали себя лишними на этой аудиенции. Но великий князь зачем-то не стал нас выгонять. Ему были нужны свидетели. Хотя я не сомневался, что в кабинете могло стоять и записывающее устройство — для фиксации разговора.

— За подобное полагается лишение всех титулов и званий, в том числе и дворянского достоинства, — сухо сказал Федор Николаевич. — И заключение сроком от двадцати лет до пожизненного в отдаленных регионах страны. От казни его спасет лишь то, что он не успел никого убить. Однако я могу ходатайствовать о некотором смягчении наказания.

Дмитрий Павлович стиснул стакан в руках так сильно, что стекло едва не хрустнуло.

— Что я должен делать? — хрипло спросил он. — Я согласен на все.

Я криво улыбнулся. Нет, он и правда оппортунист, каких свет не видывал. Словно флюгер. Что угодно, лишь бы выкрутиться.

Великий князь остановился и уставился на родственника в упор.

— Мне нужна вся информация о заговоре, ваше высочество. Я знаю о том, что этот заговор имел место. Знаю также и некоторые имена вовлеченных. Знаю, что вы, Дмитрий Павлович, обсуждали свержение императора, убийство ближайших членов императорской семьи и свое воцарение. А это уже государственная измена. — Он усмехнулся. — Неужели вы и правда думали, что это не раскроется?

Дмитрий Павлович сник, его лицо стало бледнее, будто каждое слово Фёдора Николаевича выкачивало из него эфир. Он закрыл лицо руками, и я заметил, как его плечи поникли. Когда он наконец отнял руки от лица, во взгляде его читалось нечто вроде смирения, почти примирения с неизбежным.

Фёдор Николаевич, видимо, был удовлетворён этим немым признанием, однако его голос оставался холодным.

— Также нам известно, что для осуществления своих планов вы привлекали иностранных специалистов. Ваши счета проверены. Те переводы, которые вы считали незначительными, не могли остаться незамеченными.

Дмитрий Павлович, будто в последний порыв защиты своего достоинства, вскинул голову и посмотрел на Фёдора Николаевича с отчаянием.

— Я не понимаю, о чем вы говорите! Павел — да, его вину я признаю. Заговор… Со мной обсуждали некоторые идеи. Но я не предпринимал никаких действий!

— А то, что вы несколько раз пытались убить Катерину — это вы не предпринимали никаких действий?

— Я бы не убил свою дочь! Да, она предала нас, но я бы ни за что…

Мы с дядей переглянулись. Сейчас пленник казался искренним, и все же доверять ему я не собирался.

— Я просто был свадебным генералом на этих собраниях, — продолжал оправдываться князь крови. — Да, разговоры о том, что такой император нам не нужен, ходили, ходят и будут ходить. Вы же сами понимаете… Все в стране привыкли к сильному самодержцу, а не к олигофрену, который едва может разговаривать!

Я кашлянул.

— Это оскорбление императора, ваше высочество.

— Это правда! — воскликнул он и вскочил с места. — Все считают, что вы, Федор Николаевич, просто узурпировали власть, хоть и легально. И что не отдадите ее сыну императора, когда придет время. И многие с этим не согласны. Многие не хотят видеть на троне ни чахлую династию, ни вас. Потому и говорили обо мне. Они видят во мне альтернативу. И не говорите, что слышите это впервые!

Следовало отдать должное, дядюшка спокойно отреагировал на эти нападки.

— И почему же они увидели альтернативу в вас, Дмитрий Павлович? — холодно улыбнулся он. — Не потому ли, что вас так легко подкупить обещаниями и сладкими речами, что так тешили ваше самолюбие? Оглянитесь, ваше высочество. Где ваши друзья? Где ваша поддержка? Почему вы в одиночестве бежали из Петербурга, поджав хвост? Не потому ли, что вас просто использовали, чтобы отвлечь наше внимание, и выбросили за ненадобностью? И вы поняли это слишком поздно…

Князь крови рухнул на стул.

— Я… Я не знал, что они зайдут так далеко. Мне просто говорили, что я должен ждать удобного момента. Что они помогут посеять хаос и устроить кризис власти. И тогда во мне будут видеть единственную надежду на спасение…

Тут даже Кропоткин не выдержал и рассмеялся.

— И вы, ваше высочество, действительно наивно в это поверили? Вашу страну с вашего молчаливого согласия попытаются разрушить, расшатать стабильность, убьют ваших родственников… А вы согласились все это терпеть, лишь бы заполучить трон?

— Я… Я не думал, что они зайдут так далеко. Не знал, что станут использовать аномалии. Меня к ним не подпускали, я ничего не знал об этих разработках. И не думал, что они сделают из аномалий оружие…

— Кто? — Я перегнулся через стол, глядя на князя крови в упор. — Вы знаете, кто именно всем этим занимался?

— Австрийцы. Они курировали проект. Через меня они просто отмывали деньги. Там была какая-то фирма, они поставляют технику. Я вносил свой вклад исключительно финансированием, но знаю, что они имели другие источники. Я не знал, что именно они делают. Мне это подавалось, как закупка оружия для организации беспорядков… Обсуждался бунт, контролируемое восстание. Лишь потом, когда всплыло имя Бауэра и его связь с той лабораторией… Я понял, что меня подставили.

— И попытались скрыться, — добавил я.

— Я испугался. Понял, что во всем обвинят меня.

— Значит, вы контактировали с этим Бауэром, — дядюшка снова принялся расхаживать по кабинету. — Но он же не один всем этим занимался, не так ли?

— У него были связи в посольстве Австро-Венгрии. Чрезвычайный полномочный посланник, граф Леопольд фон Берхтольд. Я виделся с ним…

Услышав это имя, великий князь замер.

— Бертхольд? Которого срочно отозвали с миссии?