Хозяин дубравы. Том 3. Саженец

Часть 1 Глава 6

168, кветень (апрель), 2

Беромир остановился, прислонившись к столбу большого навеса. Потер лицо и посмотрел на работу Дарьи.

Ведьма Мары трудилась все эти дни с отхода роксоланов.

Как голова Арака покатилась по земле, так все воины, которые шли за ним, молча развернулись и удалились. Куда-то. Из-за чего Беромир, воспользовавшись моментом, загнал большую часть своих ребят на катамараны и наведался в их лагерь. Он ведь находился совсем рядом — за излучиной.

При их приближении остатки отряда племенного ополчения, которые тут оставались, просто взяли руки в ноги и дали ходу в ближайшие кусты. А то и подальше.

Да и какие у них были варианты?

Там, на берегу, они потеряли до ста человек. А многие выжившие утратили оружие. Они и раньше на равных ребятам Беромира пешими бороться не могли, а теперь и подавно. Вот и не рисковали.

Собственно их появление на берегу было связано только с одним — отвлечь войско. С тем, чтобы в него со спины влетели всадники. Под пилумы или дротики тем попадать не хотелось совершенно. А эти либо не знали, на что идут, либо вообще не собирались наваливаться, держась дистанции до момента начала свалки…

Заглянули, значит, на огонек в лагерь неприятеля.

И для начала выгребли у них все ценное, включая несколько дорогих шатров, плотно нагрузив катамараны. Потом, сделав еще одну ходку, начали вывозить припасы. Их ведь из лодок выгрузили перед нападением. Вот и пришлось повозиться.

И еще.

И снова.

И опять…

Под конец забрали все остальное хоть к чему-то годное. Один раз даже сумев накидать дротиков по ребятам из племенного ополчения, пытавшимся утащить в кусты припасам.

— Зря мы это сделали, — когда все закончилось, пробурчал Борята.

— Почему? Победителю достался лагерь побежденных.

— И как теперь им уходить? Припасов-то нет.

— Разобьются на маленькие отряды и будут уходить, промышляя охотой.

— Они вернутся. Они не простят.

— Что значит, не простят?

— Был поединок. Ты победил. Это хорошо. Славно! Ни у кого после такой победы не возникло и тени сомнения, что небеса на твоей стороне. Они бы ушли и сообщили об этом Сусагу. А теперь им что делать?

— Уходить. — серьезно ответил Беромир. — Им теперь только двигаться и можно. Иначе не прокормиться. Каждый день играет против них.

— Нападение на беззащитный лагерь бесчестно.

— ЧЕГО⁈ — охренел от такого заявления Беромир.

Дальше они начали дебатировать.

К ним присоединились другие. И ведун для себя открыл с удивлением целый мир. В первую очередь он касался отношения к рокосланам. Даже несмотря на то, что те местных грабили и убивали, их уважали. Ценили и уважали.

Видимо, работала формула «бьет, значит, любит». Что наводило Беромира на мысли о кризисе отношений с дальними регионами и колониями. Но уже оттуда, из будущего. Ведь не просто так германская часть Речи Посполитой ходила строем в XIX веке и вела себя прилично, а российская непрерывно бузила и чувствовала героем.

И так везде.

И так во всем.

Вот и здесь. Били-били их, а они вон — с уважением. Дескать, нельзя же с ними так. Воины же… роксоланы же…

— На войне, как на войне, — хмуро и громко произнес Беромир. — Кто убивать нас пришел, того и бей — имени не спрашивая. Как сможешь. Чем можешь. Когда можешь. А вы — нюни развесили. Смотреть противно.

— Они вернутся.

— Так еще раз вломим. Али вы не сообразили, что вместе мы — сила! Понимаете? СИЛА! Сколько их пришло? Вчетверо более нашего. И что же? Больше половины из них уже мертво. А у нас до сих пор ни одного убитого! Перун любит нас! Видите? Как я и говорил!

На это они возразить ничего не смогли.

Ведь действительно — убитых-то не наблюдалось. Хотя раненные после того плотного обстрела из луков образовались. И наступил черед Дарьи, которая зимой уже набила руку на тех ребятах, кто остался на лечение из числа неудачливых набежников. Они до сих пор были не вполне здоровы. Но уже вполне на ногах и их жизни ничего не угрожало.

Разумеется, «руку набивала» она не в одиночестве, а вместе с Беромиром, который помогал ей как мог. Советами.

Доходило до того, что ведун ей лекции по физиологии и анатомии читал. Как мог. Все же для него это не профильные знания, однако, даже их было на порядки больше, чем у местной знахарки, какой ведьма Мары и являлась по-сути.

«В рот» Беромиру сестра по понятным причинам не заглядывала. В том числе и потому, что в тех же травах разбиралась не в пример лучше. Однако кое-что удалось внедрить в ее практику.

Солевым раствором теперь промывали раны, вымывая из них грязь и гной. Применяя для этого своего рода кожаную «клизму». Скорее бурдюк небольшой такой.

Но этот прием еще Вернидуб по округе разнес. Так что Дарья уже слышала о нем и охотно стала использовать. Даже особого давления не потребовалось.

Крепкая самогонка, то есть, спирт, также вошел в обиход.

Его и внутрь прописывали в качестве импровизации наркоза, и инструменты промывали, и руки, и возле раны, а порой и рану прижигали.

Кипячение вошло в дело.

Дарья уже приметила, что от употребления кипяченой воды, люди реже животом маются. Поэтому восприняла это как знак. И охотно пошла на расширение практики, включая кипячение повязок и инструментов.

Одни эти достаточно бесхитростные вещи очень сильно облегчили ситуацию. И только трое из оставшихся на лечение в декабре умерло. Но главное — раны ни у кого не загнили, чего раньше добиться не представлялось возможным…

Кстати, инструмент.

Он теперь был.

Разный.

Ради чего Беромир потратил даже часть бронзы. Ну и свою тигельную сталь применил. Специально сделав ее углеродистой при переплавке. Что позволило ее закалить, сделав хорошие лезвия и даже пинцеты.

Дарья, понятное дело, этим всем работать не умела, как и сам Беромир. Поэтому изначально изготавливали то, что он вспомнил. А потом — по ходу дела…

Сейчас ведьма меняла бинт.

Присохший.

Особая форма садизма. Но выбора все равно не имелось. Ходить с одной повязкой было плохой идеей…

— Устала? — спросил Беромир, когда она закончила и подойдя села рядом.

— Забегалась. Одной тяжело. И воду погреть, и прочее.

— А чего в помощники себе никого не берешь? Вон сколько лбов здоровых?

— Так, они от меня шарахаются. — ехидно усмехнулась Дарья.

— Прямо все?

— А как же? Я же ведьма Мары. С такими как я, люди без особой нужды даже и разговаривать не считают нужным.

— Надо тебе учениц-послушниц набирать.

— А тебе, скажешь, не надо? — усмехнулась она. — Эти-то ученики вскоре все разлетятся. Кто работать будет?

— Вернутся.

— Ой ли?

— Они же мало что ведают. Мало пройти пробуждение. Надобно рядом быть, чтобы разобраться в делах. Смотреть. Участвовать. Куда им деваться-то? Вернуться. Кто их еще учиться станет?

— Кланам они надобным дома.

— Кланам надобно железо. Чем больше, тем лучше. Сообща его ведь добывать лучше, легче и быстрее. Не так ли?

— Откуда мне знать? Может, ты так хитришь? Али если они разбегутся, сам не справишься?

— Самое сложное — копать руду, да дрова заготавливать. Ну и подвозить их. Здесь больше всего рабочих рук надобно. И без этого никак. Но дело сие нехитрое и, мыслю, можно кланам поручить.

— Вот, — протянула она. — Видишь? А в остальном можно без многих рук?

— Во многом. Хотя и возни потребуется много. — кивнул Беромир. — В мехах может и река воздух качать, да и молотом бить.

— Река? — немало удивилась Дарья.

— И ветер. Решения есть, но время… — покачал головой ведун.

— Да уж… у меня только все самой, руками.

— Что поделать? Человек не руда. С ним всегда все сложнее.

— Слушай, а кроме спирта есть иной способ в сон человека отправить? Чтобы в ране ковыряться.

— А что не так со спиртом?

— Из трех померших двух рвало от него. Не могли выпить столько, чтобы боли не чувствовать. Сразу выворачивало и крутило. А как лезла к ним в рану — орали безумно. В крике том и померли.

— Таких ведь немного.

— Нужно что-то другое. У меня снова спирт кто-то украл. Одних выворачивает. Другие пристрастились. Хожу, нюхаю, но здесь им многое пахнет. Весь дом, считай, провонял. А пьют эти злодеи, видно, немного и перед сном. Чтобы выветрилось.

— Или перед сменой повязок? Ты ведь им для храбрости даешь?

— Хм… может, и они. Но ты мне лучше скажи — есть иной какой-то отвар или еще что для такого сна?

— Эфир, — ляпнул Беромир первое, что пришло в голову.

— Что за эфир?

— Эм… э-э-э… хм… диэтиловый, — с огромным скрипом произнес ведун. Хотя ни первое, ни второе слово Дарье не сказало ничего, что и отразилось на ее лице полным непониманием.

Возникла пауза.

Беромир напряженно пытался вспомнить, как этот чертов эфир делали. Ведь как-то просто. Иначе в середине XIX века он не мог бы найти обширного применения. Ну… относительно обширного.

Он потер лоб.

Дарья молча наблюдала за ним.

Ведун же, поняв, что ничего про этот самый диэтиловый эфир не помнит, кроме открытия достаточно рано, стал рассуждать на эту тему. Большинство веществ, которые открывались в те годы, были тем или иным образом связаны с прокаливанием или перегонным кубом. И добывались технологически просто. Плюнули, помешали и варили три часа. Ну или как-то в этом духе.

Название намекало на связь с обычным спиртом. Значит, работать нужно через «самогонный аппарат».

Только как?

Чего туда плеснуть для нужного эффекта?

— Чего-то ты затих. — нарушила тишину Дарья.

— Думаю, как его сделать. Тут быстро и не ответишь.

— Велес не подсказывает?

— Он далеко не всегда вмешивается. Да и поди разберись в том, что он сказал. Где бог, а где ты? Человек слаб и слишком несмышлен для легкого разумения божественной речи.

— Так ты сделаешь?

— Я попробую, — улыбнулся Беромир. — Не уверен, но попробую. Хотя в любом случае подсоблю и изготовлю тебе карболку.

— А это что такое?

— Очень вонючая штука, которая так же очищает предметы и руки, как спирт. Пускай эти дурни ее теперь у тебя воруют. Сразу себя выдадут.

— Как же?

— Сдохнут, — оскалился ведун. — Она весьма токсична. Отчего и очищает — выжигает всю мелкую живность видимую и невидимую. Если ее выпить будет очень сильное отравление. Даром, что выпить ее сложно, ибо вонючая жуть. Хотя… Я слышал о ценителях, которые ее в напитки горячительные добавляют. Дымный виски называется или торфяной. Хотя ее там, конечно, очень мало. Совсем капелька просто для того, чтобы в целом достаточно омерзительный вкус крепкого алкоголя приобрел совсем уже неповторимый оттенок…

Дальше они перешли на тему трав.

О том, что ивовая кора имеет жаропонижающий эффект, Дарья знала. Здесь Беромир ей «Америку» не открыл. Скорее она сама ему куда больше рассказала, повествуя об иных ее свойствах. С другими же травами и подавно…

— Когда же ты уже писать выучишься? — тяжело вздохнул Беромир.

— Зачем? Мне и так хорошо. Не хочу касаться этих чародейских знаков.

— А как ты ученицам о травах станешь рассказывать?

— А рот мне для чего?

— А если забудешь, что или перепутаешь? Притом внимания не придав. Ну оговорилась и оговорилась. Тебе-то и так все ясно. А им каждая твоя ошибка смертью может обернуться.

— Я много раз повторяю.

— Ежели записать — путаницы не будет. Достаточно будет просто прочитать.

— Кому угодно. — нахохлилась Дарья.

— Ты серьезно думаешь, что прочитать достаточно? — рассмеялся Беромир. — Ничто не заменит объяснения и живого опыта. Ценность книги в том, что каждая ведьма Мары может ее с собой иметь. И даже если память подвела — дело свое делать.

— Не по обычаю это.

— А разве нам надо по обычаю жить? Может, лучше по уму? — откровенно рассмеялся ведун.

— Не нужно грешить на мудрость предков. — нахмурилась Дарья.

— Милая, — приобнял ее Беромир, — а с чего ты вообще взяла, будто нам нельзя записывать наши знания?

— Так, ведьма, которая меня учила, не писала. И ее также наставляли. Да и все вокруг не записывают.

— А предки писали?

— Откуда?

— Лет сто назад мы жили в городах, пусть небольших, но укрепленных. А сейчас как?

— Ну… — она скривилась. Ей очень не нравилась эта тема, которую Беромир прокачивал среди ведунов.

— Какую семью наших ни возьми — у всех в памяти исход с юга. А еще сказания интересные о всяких витязях[1], что славу на острие своего копья и меча искали. Откуда они? Никогда не задумывалась?

Дарья не стала ничего отвечать.

Просто нахмурилась.

Она сама происходила из племени балтов, а потому все описанное Беромиром было ей чуждо. Слышала. Тут он ее не удивил. Все ж таки соседи. А такие истории — немалое развлечение. Но… это были истории не ее клана. Раньше.

Беромир же пел соловьем.

Ему требовалось убедить сестру в необходимости записывать важные сведения. Для пущей пользы наследников. А она воспринимала только доводы старины. Вот он и стал на ходу выдумывать еще один виток сказки.

Ранее он еще Вернидубу рассказывал про то, как сарматы поперли славян с юга. Из лесостепи. И случилось это из-за того, что предки утратили единство. А до того успешном воевали со степью веками, живя в том числе в своих городах.

Дарья про это знала.

Да и про легенды семейные слышала.

Вот от этой базы Беромир и стал отталкиваться, подтянув всякую псевдонаучную дичь.

Почему нет?

Его пургу местные просто не в состоянии проверить. А наработки в плане бытовых легенд там хорошие. Поэтому земля, откуда вышли его предки, ведун смело назвал как посчитал нужным. Слепив из двух слов.

Прежде всего «русъ[2]», которым тут обозначали красный, рыжий и коричневый цвет, а также ржавчину. Ну и «лęдо[3]» — им обозначали землю в широком смысле слова. Так что на выходе у Беромира получился термин Русълęдо. Для его уха, привыкшего к говорам XX-XXI века, он звучало почти по-немецки. Только смысл был совсем иной. В прямом значении «Красная земля», в переносном — «железная» из-за определенной синонимии со словом, обозначающим железную руду или цвета ее оттенков[4].

Исторический бред?

Ну и черт с ним!

Главное, что здесь и сейчас Беромир придумал красивую легенду для местных. Вон — даже на Дарью подействовало. Задумалась. В условиях острейшего дефицита железа сказание о том, что предки вышли из «железной страны» и мы можно ее возродить — выглядели вдохновляюще. Она ведь теперь состояло в его клане, который как раз и вышел из этой сказочной страны. Что позволяло, заодно, пропихнуть и легенду о письменности.

Дескать, писали.

И только это и позволило им достичь высокого развития. Жаль только сарматы во время завоевания все, что смогли, порушили и пожгли. Они ведь дикие совсем, и в письменах не нуждались.

— А мы можем возродить! — резюмировал Беромир.

Она чуть подумала и кивнула:

— Будь по-твоему. Буду учить письмо и записывать все, что ведаю.

— И учениц возьми.

— Пробуждение ведьмы Мары занимает три лета. Мало кто на это пойдет. Да и не любят нас. Боятся.

— Добрыня! — крикнул Беромир. — Поди сюда.

— Что-то стряслось? — поинтересовался он настороженно и косясь на Дарью.

— У тебя ведь две дочки. Так?

— Истинно так.

— Не отдашь их в ученицы Дарье?

— Ох… — выдохнул он, явно растерявшись и в чем-то испугавшись.

— Сам видишь какую пользу сестра приносит. Вон сколько людей выходила. Но ей без учениц нельзя. Совсем умаялась. Вишь — раненых множество. И то ли еще будет.

— Да я даже не знаю. Боязно. Все же сама Мара!

— А ты не робей. Просто представь — обе дочки станут ведьмами. Представляешь, как твоя семья укрепится?

— Сам ведь знаешь, что за ними охота. А кто их защитит?

— Пока они ее ученицы да послушницы — они под моей защитой. После же замуж выдадим ладно.

— Соглашайся, — улыбнулась Дарья, но как-то излишне мрачно, из-за чего Добрыня аж вздрогнул и отступил на шаг.

— Соглашусь, — чуть помедлив, ответил он, — если ты, Беромир, возьмешь моего сына в ученики и послушники. Ему до пробуждения еще пару лет. А тут он чужой. Добро не пристроить.

— Хорошо, — произнес ведун и протянул руку. — Так и поступим…

[1] Витязь от праславянского *vitę,ʒь, которое имело или форму заимствования, или общий предок заимствования с германским *wīkinga- (это слово сильно древнее эпохи викингов). Употреблялось, вероятно, в значении «воин» / «конный воин» с косвенным значением, связанным с добычей, выгодой и тем, кто ее получает, вероятно, принося трофеи. В последствие в ряде славянских и балтийских языков означал конного или наследного воина, как правило, конного, служилое воинское сословие и даже дворянство.

[2] В праславянском слове *rusъ последняя гласная «ъ» (сверхкраткая о) читается как призвук [о].

[3] Праславянское слово *lędо восходит к праиндоевропейскому *lendʰo- в значении «земля, поле, степь». Имея варианты с тем же значением в прагерманском (*landja-) и пракельтском (*landā). В слове *lędо звук «ę» читается как [э] с призвуком [н].

[4] Праславянское слово *rusъ восходит к более древней праславянской форме *rudsъ, восходящей, в свою очередь, через *roudsos к праиндоевропейскому *h₁rowdʰsos в значении «красный» и его вариантов. Форма *rudsъ распалась среди прочего на *rusъ и *rudъ. Первым (rusъ) обозначали цвета из старого спектра, но с приоритетом светлых оттенков, вторым — железную руду и более темные оттенки красного, коричневого и так далее. Позже значения разошлись сильнее. Однако знаменитый танк из фильма «Четыре танкиста и собака» все еще рудый, то есть, красный. Да и на латинском языке до сих пор russus означает «красный», а латышском (балтийские языки самые близкие к славянским) rûsa — это «ржавый».