Хозяин дубравы. Том 3. Саженец

Часть 2 Глава 9

168, серпень (август), 5

Он снова подошел к коню.

Тот недобро на него поглядел и начал пятиться, пока не уткнулся крупом в стенку стойла. Развернуться и попытаться лягнуть он тут не мог — узко.

Клац.

Щелкнули зубы коня совсем близко. Сам же он со страхом и раздражением смотрел на хомут[1]. Незнакомый ему. Непонятный. А тут этот малознакомый человек тычет им в морду…

Мужчина достал из кармана и протянул коню сладковатый корень рогоза. Морковки-то, не имелось. Вот и приходилось выкручиваться.

Тот чуть помедлил и осторожно взял его, косясь на хомут.

Потом еще один.

И еще.

Все это время Беромир разговаривал с конем и пытался его успокоить. Слова, понятно, тот не понимал, но вот интонацию — вполне. А молодой ведун не только приговаривал, подкармливая вкусными корешками, но и поглаживать начал, пусть и не сразу.

И новый заход.

Чуть отойдя назад, мужчина поднял хомут и попробовал его надеть.

Небольшая ломка.

И конь, прижав уши и очень нехорошо глядя, уступил.

Чуть-чуть постоял, явно прислушиваясь к ощущениям.

Дал затянуть хомут и закрепить ремни, не дающие ему съезжать вперед. Для чего ему пришлось выйти из стойла.

Снова постоял, помотав головой и раздраженно фыркая. Походил. Побегал на поводке. Привыкая к ощущениям. Хомут ему явно не нравился, но скорее психологически…

«Сортирные страдания» подтолкнули Беромира к новым экспериментам. В этот раз с лошадьми, в поисках способов повысить производительность труда. Удельную. В пересчете на один человеко-час. Людей-то сильно не хватало, и хотелось использовать труд каждого с максимальной отдачей. И почти сразу он уткнулся в то, что на местных запряжках повозка получалась весьма неэффективна. Ременные упряжки сильно давили на шею, не давая нормально нагружать повозку[2], да и жесткой сцепки не выходило, из-за чего на спусках она била лошадь по ногам.

Печальная особенность.

Очень.

Но именно из-за нее местные повозки этих лет практически не превосходили вьючный метод. Да, он несколько уступал в грузоподъемности, но с лихвой компенсировал это удобством на перепадах высот. Что влекло за собой массу негативных последствий. Например, чрезвычайные трудности в формировании толкового воинского обоза или низкую производительность сухопутных перевозок товаров. При таком подходе ведь нормально ту же лошадь не используешь.

Приходилось возиться с волами. Ярмо вполне позволяло получить хорошую сцепку и добрую тягу. Одна беда — скорость. Волы под грузом обычно обгонялись даже идущим шагом человеком, то есть, едва ползли со скоростью порядка 2–3 километров в час.

Этого было мало.

Очень.

Совсем.

Да и волов у Беромира не имелось под рукой. А лошади… Он уже столкнулся с тем, что даже одно более-менее приличное бревно одно «копытное» с трудом тащило по лесу. Нет, понятно. Если ориентироваться на те небольшие деревца, которые он поначалу добывал в первые месяцы тут — да, не проблема. Но с нормальными уже наблюдались заметные трудности. Лошадь не тянула добрым образом и быстро уставала. И с этим требовалось что-то делать.

Конструктивно хомут представлял собой довольно простое изделие. Две деревянные дуги. С одного торца они соединялись куском кожи как шарниром, с другого — затягивались бечевкой. Изнутри обшивались толстым слоем войлока для мягкости. Ну а дальше по ситуации. Например, под внутреннюю покрышку можно было положить валик, набитый ветошью для пущей мягкости.

Вся сложность заключалась в том, чтобы подобрать размер и форму этих самых дуг подходящим образом. Дабы хомут ложился на плечи лошади и не давил на ее шею. Беромир-то ничего про это толком не знал и мог пытаться лишь воспроизвести принцип. Видел сколько-то раз и все. Не более. Вот и экспериментировал.

Это был уже седьмой заход.

И, судя по всему, удачный.

— Дышит хорошо, ровно, — заметил один из роксоланов.

— Тогда давай цеплять волокушу. Посмотрим, как под грузом.

— Не спеши! Дай коню привыкнуть!

— А чего тут привыкать?

— Эх… — обреченно махнул рукой этот роксолан, видя непонимание со стороны «лесовика».

— А вообще, он хорошо удумал. Ловко. — встрял второй роксолан. — Ежели на шею лошади не давить, то она повозку много тяжелее обычного может уволочь.

— Вот! На то и расчет! — заметил Беромир.

— Да нам-то оно зачем? Это вам землю пахать так сподручнее. Хотя и ранее, на ремнях как-то управлялись. Для степи оно без разницы. — скептически заметил третий.

— А вот и нет. И для степи от хомута тоже польза великая. Если хорошую повозку сделать, толковую, то на ней одна лошадь увезет припасов, что семь-восемь или более ее товарок во вьюках. Оттого выступая в поход, можно двигаться не большим табуном, а налегке.

Все пять роксоланов уставились на ведуна.

Внимательно-внимательно.

Меж тем он продолжал:

— И на привалах не придется грузы с вьюков снимать, чтобы лошадь отдохнула. И за день получится проходить больше, и двигаться быстрее, ведь большой табун всегда едва плетется.

— А ты ту повозку сделать сможешь? — серьезно спросил один из них.

— Смогут. Отчего не смочь? Да только зачем? Нам сюда — в леса другие нужны. А с бэгами у меня дружбы нет. Повозка же такая только облегчит им набеги. Оно мне надо?

— А если дружба возникнет?

— Вот как это случится, так и поговорим. — улыбнулся Беромир. — Для степных друзей у меня много что интересного найдется. Отчего каждый конный воин много выше станет стоить в бою.

— У тебя⁈ — скептически переспросил старший из роксоланов.

— У меня.

— Ты на коне хоть раз сидел? — усмехнулся один из них.

— Мне это не нужно, — оскалился Беромир. — Когда тебе боги могут подсказывать, как ладнее поступить, то многое видится иначе.

— И как же?

— Не верите на слово?

— Дивно ты говоришь слишком. Нет, не верим. Покажи.

— Ну… это никуда не годится. Вы ведь пытаетесь выведать тайны, разыгрывая меня как мальчишку. — хохотнул ведун. — Давайте сделаем так. Вы прямо сейчас поклянетесь, что все увиденное у меня никогда никому не передадите и сами использовать не станете без моего разрешения. А я, подготовившись, вам эти тайные приемы покажу. И если окажется, что я прав, каждый из вас поклянется мне и моим наследникам в верности до самой смерти за себя и своих потомков.

Роксоланы помедлили немного.

Переглянулись.

И торжественно поклялись, в том, что их Беромир просил. А их лица уже не выглядели настолько надменно, как минуту-другую раньше…

Служивые степняки до конца дня возились с хомутом. А ближе к вечеру попробовали первый раз запряжку новую.

Так, вдумчиво и осторожно работая с конским составом, они проверяли и еще раз семь доделывали и правили хомут, доводя его до ума. Уже без участия Беромира, который больше наблюдал, да и то не всегда…

Ведун же вернулся к своим текущим делам. Он ведь перед самым роспуском рабочих решил их загрузить сенокосом. Все равно из них косы никто не брал, а потому их накопилось аж сорок две «литовки[3]», включая сделанные ранее[4].

Беромир их снарядил, само собой, с помощью других людей. Иначе бы делал это долго. А так — раздал поручений и собрал их как конструктор, на финальном этапе.

Отбил кромку для остроты.

И принялся опробовать да отлаживать. А потом и остальных привлек. Каждое утро забирая их всех на покос и меняя их по росе каждые полчаса. Чтобы и навыка набрались, и темп не снижался. Без опыта ведь выдыхали быстро…

— Ловко, — заметил вернувшийся Вернидуб, глядя в один из таких рассветов на работников, машущих косами. — Любо-дорого посмотреть. Гляжу, и сердце поет! Жизнь-то налаживается. В мое детство ничего такого не было.

— Да куда там! — махнул рукой Беромир. — Им еще учиться и учиться. Как и мне. А вообще, по уму надо не руками махать, а конной запряжкой косить, сделав такую сенокосную колесницу.

— Вот вечно ты всем недоволен! — хохотнул седой ведун. — Ты глянь! Они за одну росу скосили травы уже больше, чем за несколько дней ежедневного труда серпами бы прибрали. А ты бурчишь.

— Нет предела совершенству.

— Ты нас так с ума сведешь!

— Жизнь что река — каждое мгновение уже новая. Нужно это просто принять и не тревожиться по поводу постоянных изменений. Если они идут на пользу, то и ладно.

— А эта твоя дурь — сырое сено в ямы сваливать? Да конями топтать. Оно зачем?

— Силос это, а не дурь. Яма та вырыта на холме, а потому дождевой водой али талой не подтопляется. Стенки ее глиной обмазаны. А сверху навес стоит специально для того, чтобы защитить траву от лишней влаги.

— Мы догадались. Только не поняли, для чего это тебе? Она же сгниет.

— Если воды не пускать, да и от воздуха защитить, то не сгниет. Для того и глиной обмазывал стенки. И лошадьми топчу, чтобы плотнее. А потом, как заполню, присыплю землей. Зимой же, вскрывая, можно будет доставать оттуда сочный зеленый корм для скотины.

— Ты уверен? — со скептическим видом переспросил Вернидуб.

— Настолько, насколько вообще можно быть уверенным. Хотя, не исключаю, что я напортачу с чем-то. Слышать — это слышать. А сам первый раз делаю.

— Ты столько делаешь первый раз… — покачал головой седой ведун.

Но отстал.

Решил довериться.

Тем более что парень хоть и чудил, но без перегибов и фанатизма. Пуская накошенное сено в основном для сушки обычным образом, привлекая для этого всех работников толпой. Чтобы быстро. Вот утром, сразу после росы, шли и растрясали. Днем — ворошили, переворачивая. А вечером или перед дождем собирали в копны, чтобы не сильно промокло.

А силос?

А что силос? В него едва десятая часть уходила. С самых неудобных для сушки мест…

— Опять кислый? — хохотнув, поинтересовалась Дарья, подкравшись совершенно бесшумно.

— Да ты сама глянь. — махнул он рукой. — Видишь сколько пней? Их все нужно выкорчевать. А землю разровнять.

— Ну что у тебя мысли такие дурные в голову лезут? Зачем? Никогда же этим не занимались. И как-то жили.

— Придется начать. Иначе добрых полей не видать нам как своих ушей. И покосов. Сама же видела, как ладно косари шли, ежели по ровному участку.

— Не представляю, как ты эти пни станешь расчищать, — покачала она головой.

— Вот и я. А надо. И выкорчевать их. И дальше лес вокруг вырубать. Была бы взрывчатка — ей-ей бы ее применил. Да где ж ее брать?

— А что это такое?

— А… неважно. — отмахнулся Беромир, слегка побледнев от того, что чуть-чуть не сболтнул лишнего.

Переходить в пороховую эру, если так можно выразиться, он был не готов. Экономическая база не позволяла в полной мере этим воспользоваться. А значит, что? Правильно. С его помощью все сливки соберет другой, более многочисленный и продвинутый народ.

А оно надо?

Вряд ли. Уж точно не ему. Тем более что для эпохи холодного оружия имелось очень много славных опережающих технологий и возможностей, открывающих невероятные перспективы. Например, тигельная сталь в сочетание с теми же водяными молотами делала вполне реальными латы.

Настоящие, хорошие латы.

Которые и в эпоху раннего огнестрела немало решали. А уж в эти глухие времена и подавно. Из-за чего некоторые вещи он пока не спешил внедрять…

[1] Хомут был изобретен в Китае в V веке н.э. В Европу попал около 920 года, стал широко употребим только к XII веку, став прорывным решением, открывшим новую веху в сухопутной логистике.

[2] Автор в курсе исследований Georges Raepsaet 1970-х годов, но считает их не вполне корректными, так как продвинутая ременная запряжка не применялась в Античности, что видно на статуях и мозаиках, хотя именно это предположение лежит в основе модели «гужевого оптимизма». Гало-римская запряжка была довольно архаичная, а потому для нее верны исследования Richard Lefebvre des Noëttes, сделанные в 1910 году, и говорящие о том, что одна и та же лошадь с классическим хомутом может сдвинуть втрое больший вес, чем с античной ременной упряжкой. Продвинутая же ременная упряжка сформировалась на рубеже XVIII-XIX веков, оставаясь даже сейчас едва ли пригодной для грузовых повозок (как и любая иная без жесткого скрепления). И да — Беромир не в курсе всей этой истории и оперирует известными ему данными, а именно хомутом из воспоминаний и местной ременной упряжкой.

[3] Коса «литовка» — классическая ручная коса, доминирующая в наши дни. На Руси появилась не раньше XVII века, а, вероятно, и в начале XVIII. Позволяет косить с прямой спиной, быстро окашивая большие площади. Ей предшествовала более архаичная коса «горбуша», которая удобна для покоса в неудобьях и оврагах. Для реалий книги косы вообще никакие не употреблялись (за редкими исключениями). И эта проблема сохранялась еще довольно долго.

[4] У Беромира вообще потихоньку копились инструменты для «внутреннего потребления». Топоры для валки и разделки леса, а также разные фасонные, пилы разные, стамески, коловороты, рубанки-фуганки, струги и так далее. Формируясь в своего рода трудовой арсенал.