Хозяин дубравы. Том 3. Саженец

Часть 2 Глава 8

168, липень (июль), 22

Беромир гордо сидел в позе орла и с нотками грусти смотрел на дверь перед собой, через щели в которой пробивался свет. В его животе творился какой-то чертов ураган. Все бурлило и клокотало так, словно миниатюрные чужие там решили поиграть в салочки.

Отравился.

Не так чтобы каким-то ядом.

Нет.

Просто второй день был не в состоянии отойти от нужника дальше пары сотен шагов.

Что конкретно он подцепил понять не получалось. Все же он не врач и в вопросах, касающихся медицины разбирался либо шапочно, либо очень узко. Да и то — только там, где сам сталкивался.

Дарья, конечно, старалась. Отпаивала отварами. Даже одну из дочек Добрыни отправила какие-то травки новые искать. С сопровождением, разумеется, ибо сама она пока мала.

Пить воды приходилось много.

Теплой, чуть подсоленной. Просто чтобы не «поймать» нарушение баланса электролитов из-за вымывания солей из организма…

Наконец, он закончил и вышел на свежий воздух.

Никто из окружающих не шутил и даже не улыбался, глядючи на него. Дело-то серьезное. У них, у самих так на глазах знакомые и родичи сгорали. Поэтому если и смотрели, то с тревогой и озабоченностью.

Всеми делами в крепости сейчас заправляли Мила и Дарья. Беромир лишь изредка подключался — постольку-поскольку. Злата уже с головой ушла в беременность. Все ее мысли были только о ней. Да и за пределы крепости она не выходила. Сильно помогавший «мухомор» уехал. Точнее, уплыл. А остальные…

Пользуясь случаем, все вокруг как-то расслабились. Из-за чего дела пошли совсем неспешно — в привычном для местных ритме. Словно бы сонная пелена легла на всю округу легка… этакая магическая аура лени…

— Не кручинься, — тронув ладонью лоб для контроля температуры, произнесла Дарья. — Выздоровеешь. Ты молод, полон сил. Да и хворь эта не так уж и сильна. Я видывала и много хуже.

— Да сдохну и сдохну… — буркнул Беромир, едва слышно.

— Что-что⁈ — уперла руки в боки она. — Чтобы ты мне такое больше не говорил!

— Да ты сама посмотри! Чуть слег — разом все вокруг словно в болото стало погружаться и какой-то сон. Ради кого стараюсь? Сдохну и все прахом пойдет.

— Вот поэтому тебе и надо жить!

— Как будто это что-то изменит…

— Изменит! Ты погляди вокруг. Сколько случилось с твоего преображения? Три лета от силы. А как все поменялось! Бояре. Дружины. Крепость. Железо. Это УЖЕ не пойдет прахом. Будь уверен!

— Мне бы твою уверенность…

— А то, что люди стали работать так, — мотнула она головой, — то их можно понять. Сколько дней подряд ты их гонял без продыху?

Беромир промолчал.

Вместо него ответил живот, что-то недовольное побулькав.

— Это пройдет — и с новыми силами за дела возьмешься.

— Только людей уже вскорости надобно отпускать. Страда на носу. А потом… Неясно — придут ромеи али нет. Ты ведь слышала тот разговор?

— Слышала.

— Если они не придут, то все очень сильно замедлится.

— Не страшно. — отмахнулась она. — Одно то, что ты поставил крепость и создал бояр с дружинами — дорогого стоит. А эти твои заработки, на которые людей пригласил? Ты, верно, не понимаешь той великой пользы, которые они несут.

— Почему не понимаю?

— Если бы понимал, то не бурчал бы! Скоро четвертый срок подойдет к концу. И шестнадцать нарядов получат еще по одному топору или там косе. Это прибыток ценных железных инструментов в наши кланы ТАКОЙ, что и за десять лет ранее не случалось, и за двадцать. Притом топоры тяжелые. И их почти что и не было ранее. Али думаешь, отчего все берут именно их?

— Только из-за веса?

— Да. Хотели поначалу разное. А поглядев, берут лишь топоры. Вдруг с тобой что случится, кто их еще даст? Ромеи-то самые легкие железные изделия везли и драли за них три шкуры. Четыре десятка дней и шестьдесят четыре топора! Невероятно! Если получится каждый год так делать, то за десять лет топоры окажутся в каждой семье. Понимаешь? В КАЖДОЙ! Что-то торгом, что-то таким заработкам. Но это нечто невообразимое!

Беромир покачал головой.

Сестра говорила здравые вещи, но ему они казались мышиной возней. Через десять лет он целил в совсем иные цели. А тут этот чертов поход роксоланов и вообще их излишняя активность. И кельты…

Дарья, видимо, это почувствовала и сменила тактику.

— А что ты хочешь?

— В каком смысле?

— Ну вот ты говоришь, что без ромеев все встанет. Что именно? Какие у тебя были задумки?

— Мельницу ветряную хочу поставить. Вон там. Что ее лопасти ветер крутил, а она бревна пилила, распуская на доски. Их ведь много надо. И прочее. А там, на Оршице, водяную надо рубить, с нижнебойным колесом. Проточную такую. А может, и несколько подряд. Им ведь плотины не требуются. Да и для кирпичей с черепицей печь ставить надо. Для руды промывку. Может, одно из колес выделить воду поднимать для тромпы, которой воздух дуть в печи на плавках…

— Погоди, — перебила его Дарья. — Я почти не понимаю, о чем ты говоришь, но… это все выглядит сложно. И ты мыслишь, эти работники, пришедшие на заработки, сдюжат? Вот мельница — что сие?

— Ветряная?

— Да. Ты ведь сказал: «мельница ветряная».

— Тут надо подумать, как ее лучше сделать…

— Просто скажи так, чтобы я поняла суть задумки.

— Домик это такой как башня крепостная. Наверху кладется бревно. К нему с одного торца крепятся лопасти… ну, что доски, только большие. Ежели она по ветру развернута, то бревно это вращается. А дальше уже, что потребно, то и делай с ним: хочешь — пили, хочешь — зерно перетирай.

— А если ветер не дует?

— То оно и не крутится. Посему я и мыслю поставить такую мельницу где-нибудь повыше. Да и вообще — чем выше та башенка, тем лучше.

— Понятно. Они не сделают. — покачала головой Дарья.

— Крепость-то построили.

— Крепость строили ученики. А ты их год учил. И даже более.

— Да чему я их за тот год обучил-то? — отмахнулся Беромир.

— Год рядом с тобой дорогого стоит! — серьезно и несколько патетично воскликнула Дарья. — Ты, верно, не замечаешь, как люди рядом с тобой меняются.

— Кстати, по поводу людей. Все хотел спросить, тот дурной к тебе дошел? Ну с рассеченной кожей на лбу?

— Что пакости говорил про девицу?

— Да. Значит, дошел. И как ты его наказала?

— Полюбовником своим сделала.

— Что⁈ — опешил Беромир.

— Каждый вечер после ужина приходит ко мне и трудиться не покладая… рук. — оскалилась Дарья. — Чего смотришь? Сам же сказал, что мне надобно ребенка заводить нового.

— Но он же дурачок…

— Там все непросто. Поговорили мы с ним по душам. И выяснилось, что ему не просто отказали, а еще и высмеяли. Ославив на всю округу. Он и обиделся. Из бедного рода. Слабого. Почти без мужчин. Оттого и заступиться некому.

— Ты в здравом уме? — осторожно переспросил Беромир.

— Странный вопрос.

— Да у тебя прямо глаза загорелись, как о нем заговорила. Влюбилась?

— Да ну тебя! — отмахнулась Дарья. — Сам настаивал и теперь браниться начинаешь.

— И что ты с ним собираешься делать?

— Как что? Оставить при себе. Мне же надо потешиться? А он юн, горяч и привязчив. Да и помощь в делах пригодится. Все лучше, чем дочки Добрыни. Силенки у него побольше.

— Не боишься, что бросит?

— А я его уже прокляла. — оскалилась Дарья. — Прямо на это и заговорила. Бабам же сказала, что через это проклятье — с кем он сойдется, та и захворает.

— Добрая ты… ой добрая… — покачал головой Беромир.

— Самой мало! — фыркнула она. — Так что, считай в крепости у тебя под рукой не двадцать один мужчина, а двадцать два.

— И Влад.

— И он. Надо бы ему, кстати, одежду красивую выправить. Он ведь с барабаном ходил в бой.

— Слушай… а ты не знаешь, есть у нас связи с кем-то по ту сторону? На восход.

— Не понимаю тебя, — нахмурилась сестра.

— К восходу от нас лежит река Оар или Ра. Ее по-разному зовут. Я и Волгой слышал, что кличут. У реки той великой есть притоки. И с тех краев к нам набеги чаще всего приходят.

— Знакомцы имеются. — чуть подумав, ответила она. — А зачем тебе?

— Наш рыжий «мухомор» ускакал на Двину.

— Когда же ты его по имени называть станешь?

— Не могу. Как вспомню…

— Я прошу. Давно ведь в прошлом. Он столько помогает, а ты… Шепотки уже пошли, будто бы не простишь его никогда. Озлобится. Оно тебе надо?

— Ну хорошо. — нехотя произнес ведун. — Так вот, Рудомир ускакал на Двину. Но у меня особой надежды нет на успех его переговоров. Сама видишь — сложный он.

— Как будто ты простой.

— И все же.

— И что ты от меня хочешь?

— Есть у тебя кто-то, чтобы на ту сторону сбегать да пригласить серьезных людей на переговоры. Чтобы предложив им топоры или там ножи в обмен на соль, али еще чего.

— Зачем тебе это? — нахмурилась Дарья.

— Да подумалось… нам ведь надо наших оградить от набегов малых, так?

— Так.

— А ежели мы со всеми своими соседями торг будем вести, то они на нас и в набег ходить не станут. Опасаясь того, что мы откажем им в обмене. И упреждать станут, ежели что услышат, али увидят. Им ведь торг будет зело выгоден.

— Хм… ну… хорошо. По случаю пошлю весточку. Хотя не думаю, что они быстро откликнутся…

— Это Маркус, — произнес центурион, представляя мужчине в тоге своего бывшего сослуживца. — Он обычно и водит торговый корабль по Борисфену.

— Хотя местные зовут его на скифский лад — Днепр. — поправил главу векселяции Маркус.

— Ты там просто торгуешь?

— Торговля там до недавнего времени была едва ли выгодной. Нет. В основном собираю сведений. Мне ведь приходится проходить через земли и сарматов, и дальше.

— И это ты тот человек, который сумел добыть сведения о намерениях маркоманов?

— Так точно. Я.

— А ты разве ходишь в германские земли?

— Никак нет.

— И как это получилось?

Маркус ответил.

Сначала кратко, а потом все более и более развернуто.

Врать или как-то юлить перед личным посланником императора, да еще и из семьи сенатора ни он, ни глава векселяции не хотели.

Формально-то его должность была невысока — просто квестор, один из многих десятков, отвечающих за финансовые вопросы во всех уголках империи. Для людей сенатского сословия с него начиналась гражданская карьера. После армии. Но это, в конечном счете, ничего не значило. Куда важнее было то, что перед прибытием он отзывался из провинции для консультаций у императора.

Личных.

И по их завершении явился прямиком в Оливию. С отрядом личной охраны из полусотни закованных в ламинаты эвокатов[1].

— Значит, роксоланы вторглись в земли языгов… — медленно произнес этот квестор.

— Да. До последнего утверждая, что идут на Беромира. Отчего языги и не всполошились загодя. — ответил центурион.

— А как же они переправились?

— Мы им предоставили корабли, пригнав их из нижнего Дуная. Небольшие, плоскодонные. Роксоланы сами перетащили их через пороги.

— И почему они вообще пошли в поход?

— Мы им соврали, сообщив, что языги разбиты в походе. Ведь, когда до тех дойдет весть об этом вторжении, они уйдут с наших земель.

— Разумно, — чуть помедлив ответил квестор и, кивнув в непонятную сторону, добавил. — Там все скверно. А для вас это несет какие последствия. Ты о них думал?

— Им всем будет не до нас. — улыбнулся глава векселяции. — Роксоланы должны сцепиться с вернувшейся армией языгов, а на тех с севера навалиться гёты. Ударив в тыл. Мы заслали к ним несколько человек с новостями. И очень рассчитываем на то, что гёты отвлекутся от поддержки маркоманов, соблазнившись тучными землями степи.

— А торговля, ради которой я прибыл?

— При любом исходе тот, кто удержит контроль над порогами, будет в ней заинтересован.

— А Беромир?

— Он в первую очередь. На днях уехал его представитель, с которым мы перевели переговоры по ближайшему торгу.

— Переговоры? — немало удивился квестор.

— Он выяснял чего и сколько нам потребно, а также оставил свои пожелания. С ним же мы обсуждали и разные способы торговли, в обход противодействия сарматов.

— Что-то интересного эти варвары предложили?

— У них есть довольно интересные корабли, на которых они могут под парусом идти по льду зимой. Быстро. А Борисфен скован льдами дней сто или даже больше.

— Это как? — поразился квестор.

— Мы пока не видели. Но они у них есть. Сказывают, их удумал Беромир. Кроме того, они предложили… хм… использовать широкие плоскодонные суда с минимальной осадки, обивая их днища толстыми полосами железа. Примерно в два пальца толщиной каждый локоть. Чтобы камни порогов не разрушали корпус. Подъем же и спуск делать с помощью якорей.

— Как, прости?

— На легкой лодочке заводить якорь вперед, за порог. Погружать его. И воротом выбирать канат. Потом заводить второй. И так вот, выводя вперед поочередно то один, то другой якорь, протягивать корабль через пороги. Вниз же просто спускаться, надеясь на прочность днища.

— И сарматы не повредят?

— Где пороги, ширина реки пять-шесть сотен пассусов[2]. Если сильно не приближаться к берегу, то сарматы ничего сделать не смогут.

— Это… хм… это интересно.

— Вернидуб передал слова Беромира, что если мы сможем придумать подходящую метательную машину, то и лодками ничего завозить не придется. Просто метаем вперед якорь с привязанным канатом, да воротом подтягиваем корабль. Он предположил использовать большой онагр, но нужны опыты.

— Он точно варвар? — спросил, чуть подавшись вперед квестор. — Никогда не встречал, чтобы варвары так мыслили.

— Он вырос на моих глазах, — ответил Маркус. — И поначалу был обычным дикарем. А вот позапрошлым летом с ним что-то случилось. Местные сказывают, что его коснулись боги.

— Я слышал эту историю. — отмахнулся квестор. — Что он запросил?

— Прежде всего зерно и соль. Много. Особенно зерна. Корабль, на котором я ходил в те земли, может увезти около четырех тысяч талантов[3] груза. Так, Вернидуб заявил, что Беромир готов принять три таких корабля зерна.

— А обычно ты сколько возил?

— Обычно зерно я вывозил. Но Беромир, как я понял, нанимает людей на работы за еду. Излишков же в тех краях мало. И он за железо его почти наверняка все выгребает.

— Ясно. Занятно. Что еще он просит?

— Лорики хаматы. Сотню. Пилумы тяжелые. Тысячу.

— Тысячу⁈ Куда ему столько?

— Самому интересно, — развел руками центурион. — Но с пересказов Вернидуба именно пилумами Беромир останавливал роксоланов с кельтами. При правильном использовании в лесу они оказались чрезвычайно полезны.

— Не удивлен. Хорошо. Давай дальше. Что еще?

— Десяток хиробаллист и пять онагров[4].

— Ого!

— Он в глубине варварских лесов строит укрепление, и ему нужны такие машины для их обороны. Но вряд ли мы сможем их выделить.

— Да и сотню хамат, полагаю, тоже.

— Он готов оплачивать наши товары компасами. И я не вижу ничего скверного в том, чтобы защитить свои вложения. К тому же, в руках варваров все эти машины скоро придут в негодность. Но их все одно быстро не сделать. Не раньше будущего лета.

— Вооружать варваров опасно.

— Если не вооружать конкретно этого варвара, мы можем потерять источников компасов. А этот механизм бесценен для моряков.

— Марк Аврелий мне его показывал. — излишне равнодушно ответил квестор. — Ладно. Это все?

— Отчего же? — улыбнулся центурион и, подойдя к столу у стенки, взял с него тубус. Открыл его. И извлек целую пачку листов неплохо выделанной бересты, покрытой надписями. — Вот здесь список Беромира на его языке с нашими пометками.

— Так много?

— Из готовых изделий он доспехи и кое-что из оружия и тканей просит. В основном же ему нужно зерно, соль, медь, олово, свинец и много всего иного. Самым интересным, на мой взгляд, является этот лист. Взгляни.

— Семена?

— Да. Много разных семян. В том числе довольно необычных. Вот это, — ткнул центурион пальцем, — «китайский горох» или «соя». Я ни того, ни другого названия не слышал. Однако здесь дано исчерпывающее описание его и места, откуда его брать.

— Держава на восходе, откуда поступает шелк, — медленно произнес квестор. — Это надо с парфянскими купцами связываться.

— Ему нужен всего мешок. И он готов за него дать целый компас.

— Что же такого особенного в этом горохе?

— Увы, мне этого не известно. Вернидуб тоже не знал.

— А это? Снежный бамбук? Что это такое?

— Бамбук, как сказано в описании, это трава такая, что растет в тех же землях, где и соя. Достигает высоты в несколько ростов человека и не уступает дереву в прочности, а то и превосходит. Она бывает разная. Беромиру нужны саженцы того вида бамбука, который выживает в снегах и терпит морозы[5].

— Для чего ему такая трава?

— Если бы я знал! — пожал плечами центурион. — Назначение большинства запрошенных им товаров мне просто непонятно. Пожалуй, только сам Беромир сможет ответить на эти вопросы, если пожелает…

[1] Эвокаты — в Римском обществе это легионер, отслуживший свой срок службы, но вернувшийся на нее добровольно по приглашению. Представляли собой самых матерых и надежных ветеранов.

[2] Пассус (passus) — одна из мер длины в древнем Риме, равная 1,48 м. 500–600 пассусов это 740–888 м.

[3] Талант — 26,2 кг. 4000 талантов около 105 тонн.

[4] Хиробаллиста — это легкая торсионная метательная машина с двумя плечами и силой натяжения около 300–500 кг. Обычно стреляла по настильной траектории большими, тяжелыми стрелами или небольшими камнями. Онагр — это торсионная метательная машина с одним плечом, обычно кидавший навесом камни. Обладал, как правило, натяжением большим в 2–3 раза, чем хиробаллисты, но это все неточно и очень условно. Какой-то стандартизации не существовало в принципе. Оба аппарата частенько входили в состав полевой артиллерии римских армий.

[5] До Ледникового периода в районе Европы, в том числе северной, произрастали бамбуковые рощи. Да и в XX-XXI века бамбук потихоньку возвращался в сады Европы, имея морозостойкость до минус 26–28 градусов по ряду природных видов. Например, Курильскому эндемику. В 168 году был еще климатический оптимум, так что в районе Орши трескучих морозов крепче 26–28 случалось нечасто. Открывая возможности для селекции и адаптации, особенно учитывая быстрые циклы развития, характерные для бамбука.