Хозяин дубравы. Том 3. Саженец

Часть 2 Глава 10

168, серпень (август), 21

— Куда ты навалился-то⁈ — крикнул Добрыня.

Беромир оглянулся и расплылся в улыбке.

Влад навалился на ручку рычажного пресса, повиснув на ней, и теперь забавно дергал ножками. Отец, видно, пустил попробовать, а тому силенок и веса не хватило.

Добрыня снял сына с ручки, и продавил ее сам, выдавливая остатки влаги из заготовки бумажного листа. Чуть подержал так. И осторожно поднял рычаг.

Все еще несколько влажный лист остался прилипшим к медному полотну верхнего зеркала. И мужчина, подхватив мастерок, ловко его поддел и снял.

Научился уже.

Хотя поначалу рвал заготовки или комкал. Так вот — подхватил, приняв на доску, и осторожно передал на сушку…

В свое время Беромир видел процесс изготовления так называемой самаркандской бумаги[1] из коры тутового дерева. Здесь, в этих краях, оно не росло, поэтому он сейчас был в поисках альтернативы и перебирал варианты. В остальном же ничего хитрого и сложного в кустарном изготовлении такой бумаги не было. Хотя определенная морока имелась, как и возня.

Начиналось все с того, что нарезанные ветки замачивались в воде на несколько дней. После чего с них легко сходила кора, словно чулок.

Дальше тупым ножом ее очищая с внешней стороны. И полученной лыко долго варили в чане — пока оно не начнет разделяться на волокна. После чего передавали на измельчение.

Тут-то образовались первые трудности.

Пришлось ставить водяное колесо. Хоть какое-то — в виде примитивной крыльчатки. Разместив его в потоке реки, оперев на столбик, вбитый прямо у стремнины. Вращалось оно скверно и слабо, но вращалось. И его тяги хватало для привода нетяжелого молота, колотящего сутки напролет вываренное лыко. Получившуюся кашицу замачивали в чане. Тщательно перемешивали, добавляя немного спиртовой эмульсии канифоли[2] и растертого в порошок мела. Как клей для пущей прочности и краситель.

Дальше специальной рамочкой с натянутой на нее тканью черпали взвесь. Давали ей стечь. И помещали под пресс. Тот самый рычажный пресс, на котором Влад и повис, пытаясь отжать и уплотнить заготовку бумажного листа.

А дальше сушка.

Для чего лист зажимали с краю между двух пластинок. И укладывались на парные направляющие, давая свободно свисать в теплом помещении.

После небольшой последующей «косметики», вроде обрезки, получались листы довольно приличной бумаги. Вполне белой и довольно крепкой. Различаясь лишь по толщине, фактуре, ломкости и иным параметрам. Но при любом раскладе этот писчий материал на голову превосходил бересту по своим качествам. Да и пергамент терялся перед ней из-за своей нестабильности[3]. А уж цена… она вообще добивала. На книгу из пергаментна требовалось извести целое стадо или даже два.

А тут…

Даже продавая лист бумаги за восьмую часть от стоимости такого же пергамента, можно было озолотиться. Если получится договориться о сбыте. Так-то в эти годы ничего подобного нигде в мире не делали. Даже в Китае, где бумага все еще была довольно рыхлая из-за того, что ее не прессовали. А значит, в теории, римляне могли ей и в Индии торговать с хорошей нормой прибыли, и далее…

Бумага стала первым проектом, которым «рулил» не сам Беромир. Он сформировал рабочую группу во главе с Красным листом — ведуном из своего клана. Подрядив на это дело Добрыню с женой и еще парочку заинтересовавшихся ребят.

Мало.

Но для стадии экспериментов и их хватало.

Кроме того, на Красном листе обкатывался метод простейшей аналитической работы. Он фиксировал опыты. Откуда, что, куда, как, сколько и так далее. Формируя своего рода карточки. А потом обсуждал с Беромиром свои наблюдения. Что делало эксперименты не только осмысленным и системными, но и довольно продуктивными.

Молодой ведун лишь изредка подсказывал и направлял дела, держась в целом определенной дистанции. Просто чтобы прокачать этого ведуна до уровня компетентного и осознанного помощника…

— Надо же, какие ровные листы… — покачал головой Борята, разглядывая их в сушильне.

Но как-то равнодушно.

Пусто.

Отстраненно.

Хотя все, кто их видел из местных, приходил в восторг. А он… Впрочем, он только-только прибыл. И прямо от лодки направился к Беромиру, найдя его на осмотре заготовок.

— Ого! Это кто тебя? — спросил ведун, кивнув на свежий шрам.

— Набеги идут.

— Набеги⁈ Все не унимаются?

— Словно обезумили.

— Кто именно приходил? Снова роксоланы?

— Нет. И кельты тоже — нет. А вот небольшие отряды наших дальних соседей — да. Что живут через клан или два от нас. По десятку иногда два мужей.

— Доспехи какие у них? Оружие?

— Как мы раньше. В лучшем случае, плетеный щит и копье с костяным наконечником.

— И сколько их уже случилось, этих набегов?

— Только мы пять набегов отбили. Где-то вырубая подчистую, где-то отпугивая.

— Сколько у тебя ребят осталось? — напрягся Беромир, пораженный масштабом.

— Шестеро, не считая твоих учеников. Но трое из них ранены, не сильно, однако, щит держать не могут. Да-а-а… Если бы не эти щиты и броня — все бы мы давно полегли.

— Остальные родичи как?

— Третью часть родичей поубивали.

— Плохо дело… — пожевав губы, произнес Беромир, сильно помрачневший лицом.

— Потому и пришел к тебе.

— Соседи как? Волки разве не сказывали, что набежники идут?

— Они сами прятались и разбегались. Их две дружины еще три набега перебили. Удачнее нашего. Раненых пятеро, но все выжили. Но они сообща двумя дружинами воюют. Из-за чего их всегда оказывалось больше, чем набежников.

— Ты с этими, что в набег приходили, разговоры не разговаривал? Чего они хотели?

— Разговаривал. Им кто-то шепнул, будто ты хоть и отбился, да сам слег и людей, способных держать оружие не осталось. А взятого добра великое множество.

— Хотел бы я взглянуть в глаза этому затейнику болтливому…

— Не ты один.

— Ладно. Что делать думаешь?

— За тем к тебе и пришел. Совета просить. Ситуация отчаянная совсем.

Беромир нахмурился.

Этот каскад нападений выглядел довольно странно. Но определенная логика в нем просматривалась. Выглядело все так, словно кто-то пытался отвлечь его и вынудить бегать по всей округе, туша пожары.

Зачем?

Ответ напрашивался сам собой.

Единственным заинтересованным лицом во всей этой истории выглядел рас роксоланов. Это ведь он выступил в поход на языгов. А Беромир уже знал, что дела обстоят именно так, и что он просто морочил голову болтовней о походе на север. Родич Милы с Припяти намедни приплывал, вот и рассказал о том, какой ужас там творится.

Так вот — поход.

Все бы ничего, но ведун сотворил в глазах раса, очевидно, что-то совершенно невозможное. И, опасаясь его вмешательства, он постарался занять парня делом. Как мог.

В связи с чем всплывал тот эпизод с покушением.

Странный.

Сразу Беромир туда на левый берег не полез, а дня через два заглянул. Прогулялся по следам, которые были уже едва различимы. И задумался.

В кустах у берега нашелся шалашик, в котором гость жил дней сколько-то. Огня не разводил. Вел себя очень аккуратно. И вообще, все выглядело так, словно он кушал лишь принесенное с собой, наводя на мысли о наличии базы снабжения относительно недалеко. Тогда это поставило Беромира в тупик, сейчас слова Боряты навели на интересные мысли.

— О! Рад тебя видеть! — донесся из-за спины голос подошедшего Красного листа. — Ты навестить нас заехал?

— Совет твой нужен, — упредив боярина произнес Беромир. — Ты ведь много кого в округе знаешь. Так?

— Да. Верно. А что?

— Ежели взглянуть на соседей наших шесть кланов — не ведаешь, есть ли среди них умелые стрелки из лука?

— Умелых точно нет. — сразу ответил ведун, а потом чуть помедлил и добавил: — Думаешь, кто-то из них в тебя тогда стрелял?

— Борята сказывает — набеги идут. Много. От соседей наших соседей. Явно кто-то воду мутит. Так что, скажешь?

— Сказать-то скажу, но тут спешить не надо. Десятка два точно наберется лучников по округе. Но надо с Велизаром[4] посоветоваться. Он про все и обо всех знает.

— И где он сейчас?

— Дома, полагаю. Дай мне время. Мы пошлем к нему гонца. Пригласим и побеседуем. Передавать на словах зачем мы его зовем я не стану, чтобы не спугнуть проказника, если он действительно из наших.

— Понять бы еще — зачем стрелок это делал.

— За тебя ему могли подарить меч. Сам понимаешь — ради такого много кто на самые отчаянные дела пойдет.

— Освобождение от дани для него и его потомков? Это аргумент. — кивнул Беромир. — Только меча у него на поясе я не видел.

— Такую ценность просто так таскать по лесам? — усмехнулся Красный лист.

— А нам-то что делать? — вклинился Борята. — Защищаться больше некем.

— Значит так. — чуть помедлив, произнес Беромир. — Собирай оставшийся клан и приходите сюда, ко мне. Поселитесь возле крепости. Заодно мне подмога великая.

Борята нахмурился, явно недовольный таким исходом. Скосился на кланового ведуна. Но тот лишь степенно кивнул, подтверждая слова Беромира.

Его недовольство можно было понять.

Там — он был боярином. Считай главой клана. А тут, поселившись при крепости, сильно потеряет в статусе и влиянии. Слишком близко к Беромиру он находиться не хотел. Посему больше для вежливости обсудил детали кое-какие. Пообедал со всеми. И спешно удалился, не оставаясь на ночлег…

Беромир же, проводив Боряту и помахав ему ручкой, решил уже продолжить игру с роксоланами на его службе. Его заготовки были еще сырыми. И он сам их толком не опробовал. Но время поджимало. Ему требовалось заручиться верностью этих людей.

Максимально возможной.

Так, чтобы знать — эти, если что, погибнуть вместе с ним, выполняя клятву. В силу специфики местного мышления. Поэтому ведун, снарядив новым образом коня, на котором учился верховой езде, вышел в поле. Да не прямо у крепости, а на лесную лужайку за деревьями. Чтобы никто не видел…

Для начала, взяв за основу персидское рогатое седло, Беромир сделал его более продвинутую форму. С опорой на воспоминания о крылатом гусарском, которое видел в музее много раз. В сущности, для этого потребовалось только переделать переднюю луку, которая теперь не раздваивалась, а была одной и поднималась довольно высоко. Благо, что трофейные седла ему отдали без счета и оценки. Местным они были без надобности — и не применишь, и не продашь.

Следующим шагом ведун прикрепил к седлу стремена.

Самый что ни на есть обычные стремена.

Которые еще никто не изобрел, а потому роксоланы вообще не понимали для чего они. Так-то в Индии примерно в это время уже стали появляться кольца на ремнях, в которые вставляли большой палец ноги, чтобы легче забираться на коня. Но настоящие стремена изобрели не то в III, не то в IV веке в Китае. Откуда он веками через степь добирались до Европы.

А тут — вот они.

Бери и используй.

Так что, когда Беромир поставил свою ногу в стремя и легко сел в седло с высокими «спинками».

— Видите, как легко? — спросил он.

— То дурь! — воскликнул один из них.

— То слепота куриная! — возразил Беромир. — Видишь какое седло? Вот тут упор и тут. Это значит, что тебя с него выбить очень сложно. А эти стремена, — развел он ноги в стороны, — только усиливают сие обстоятельство. Видишь? Вот я переваливаюсь влево — вправо. О! По лицу вижу — наконец-то понял. А теперь подай мне копье.

Несколько ошалелый роксолан протянул ему контос, длиною около четырех с половиной метров. Ведун принял это копье и сразу упер в ток — конус из грубой кожи, который свисал на ремне вдоль правой стороны седла.

— На переходе так, — накидывая петлю на плечо, — можно легко перевозить копье. Всяко лучше, чем в руках. В бою же… — произнес Беромир и, переведя оружие в горизонт, поскакал вперед. — Видите? Можно одной рукой им управляться. Бить не выйдет, но ежели разогнаться и так ткнуть — мало не покажется. Тем более что его можно сделать длиннее.

С этими словами ведун и, развернувшись, поскакал на них, имитируя атаку.

— Поняли⁈ — воскликнул он, с трудом остановившись возле них. — Причем копье упирается в этот ток, а через него — в седло. Так что ты не рукой его держишь, а лошадью. И вот там — на самом его кончике, собирается вся сила, с которой твой скакун летит вперед. Оттого особо сокрушительно.

— А эти штуки, — указал один из роксоланов на шпоры[5], — как ты ими подгоняешь лошадь? Их же используют для того, чтобы ее останавливать.

— Так то заточенные как иглы, а эти видите какие? С ним как раз очень сподручно брать разгон, когда руки заняты и нельзя охаживать коня чем-нибудь. Ладно. Щит подавайте. Ну!

Они безропотно подчинились.

И Беромир повесив на плечевой подвес большой каплевидный щит, вновь имитировал атаку. Потом еще. И еще. Покрутившись. Делая все это, разумеется, очень топорно и неловко. Сказывался слабый навык верховой езды. Впрочем, роксоланам хватало.

Ведун остановился.

Слез, кряхтя и ругаясь. И пригласил любого из роксоланов попробовать.

Никто не отказался.

Так, до самого вечера на той лужайке и провели. По очереди выезжая и пробуя. Под самый же закат они встали на колено перед Беромиром и поклялись на мече в верности. Как и уговаривались.

Еще и кровью клинок напоив.

Сами.

Осознанно.

Осторожно надрезав ладони.

Для сарматов, высшей доблестью которых был копейный удар, предложенный Беромиром синтез комплекта крылатого гусара и раннего рыцарского щита, выглядел чем-то невероятным и невозможным. Настоящим чародейством. Откровением небес. А ведун — тем, кто этот глас озвучивает…

[1] Самаркандская бумага начала производится не ранее 751 года. Отдельные исследователи считают, что ее производили уже в III веке, но автор считает эти утверждения ошибочными, из-за отсутствия торговли этой бумагой с парфянами и римлянами. Скорее всего, речь идет о III веке Хиджры, то есть, период с 822 по 922 год н.э., что вполне укладывается в логику захвата пленных китайцев в битве на реке Талас в 751 году и развитие китайской технологии с доведением е до уровня самаркандской, а это в те годы происходило очень неспешно. Полвека — это еще очень быстро, просто невероятно.

[2] Канифоль (продукт перегонки смолы хвойных пород) в воде не растворяется, поэтому ее растворяли в спирте (как можно более крепком) и получившуюся эмульсию добавляли в воду.

[3] Толщина кожи животных обычно довольно сильно колеблется от места к месту, что усугубляется выделкой. Это уменьшало выход и удорожало материал.

[4] Велизар — очередное омонимичное имя эпохи, которое встречалось не только у славян. В славянских зафиксировалось в южных изводах, например, в болгарском, в прямом значении «великая заря», и переносном «светлый», «ясный», «яркий» или как-то так. Тот самый Велизарий имя носил, вероятно, фракийское, означающее «стрелок».

[5] Шпоры изобрели уже в V веке до н.э. на Балканах (в районе Иллирии). Они представляли собой с очень острым шипом на конце и использовались только для того, чтобы остановить лошадь. Шпоры с колесиком, пригодные для современного применения (чтобы заставить лошадь бежать быстрее) возникли в XII веке в Англии, распространившись к XIV веку по всей Европе. В районе XVI-XVII века шпора приходит к наиболее удачной форме в виде шейки с утолщением на конце.