Хозяин дубравы. Том 3. Саженец

Часть 2 Глава 6

168, липень (июль), 8

— Говорят, что смотреть вечно можно на три вещи, — довольным голосом произнес Беромир.

— На какие же? — уточнила Дарья, после несколько затянувшейся паузы.

— На огонь, воду и то, как кто-то другой работает.

— Все шутишь… — фыркнула ведьма, она, чем дальше, тем больше «разрабатывалась» ментально. И уже случались моменты, когда шутки ей не требовалось объяснять. Вот как сейчас. Поэтому Беромир добродушно хохотнул, приобняв ее, и пошел навстречу плоскодонке, на которой только что привезли очередную партию луговой руды. Не мытой. Как есть…

Эти две сотни рабочих рук открыли натурально новые горизонты.

Там, у старого жилища, когда удалось «припахать» бояр с дружинниками, то и сотни работных человек совокупно не набиралось. Да и мотивация у большинства была совсем иной. Одно дело помогать из вежливости и обстоятельств, и совсем другой — прийти на оплачиваемые работы. За которыми к тому же ведуны присматривали.

И кто пришел?

Не бояре да дружинники, которые воспринимали себя элитой кланов, уступающей разве что ведунам да ведьмам. Нет. Сюда явились самые бедные и тянущие наиболее жалкое существование. Оттого и вели они себя намного приличнее. Ленились, правда, немного, но не наглели, так как видели в этих заработках свой шанс…

Работники, пользуясь инструментом Беромира, быстро вырубили довольно крупный участок леса. Не векового, разумеется. Нет. Лет тридцать назад его уже выжигали под посевы. Так что теперь что-то порядка семи гектаров окружающего пространства представляло собой живописные пеньки. С которыми, впрочем, только еще предстояло поработать.

Потом.

Сейчас же, создав определенную зону отчуждения, чтобы незваные гости тишком не подобрались, Беромир переключился на другие дела. А именно на добычу глины, железной руды, известняка и доломитов.

С камнями получилось очень удобно. Так как их выходы обнаружились вот буквально под боком[1]. Просто в процессе расчистки округи от леса.

В минералогии он разбирался умеренно, шапочно, но с этими камешками сталкивался. В свое время, для общего кругозора Иван Алексеевич посетил несколько семинаров. Его прежде всего интересовали руды, с которыми люди сталкивались в прошлом. Вот с доломитом он там и познакомился, который «докинули» просто в нагрузку, описывая футеровки в XIX веке.

Так вот.

С известняком все оказалось более-менее просто[2].

Обжог, погрузил в воду да попробовал заместить строительный раствор из осадка. Для его целей — такой подход работал более чем достаточно.

С доломитом же пришлось возиться подольше. Требовался тест соляной кислоты, чтобы отличить его от визуально очень похожего кальцита[3]. Для этого он в водяной бане упарил немного купоросного масла, привезенное римлянами, и добавил в него поваренную соль. Соляная кислота в такой реакции выходила как газ, поэтому пришлось немного повозиться. Но, учитывая совершенно незначительные объемы, которые ему требовались для теста, это не составило труда. Фактически счет шел на капли.

Раз-раз и готово.

Или, как говорили пингвины и мультфильма «Мадагаскар»: крякнуть, плюнуть и надежно склеить скотчем…

Надо ли говорить, что на его опыты ведуны смотрели с величайшим интересом. Что-то варит. Что-то мешает. Получает, в общем-то, жуткие вещи. А им ума хватило осознать силу кислот. Чародейство. Чистой воды чародейство…

Так или иначе, Беромир определил доломит и стал его откладывать в сторонку. Ибо ценность оного в текущей ситуации не имела никаких пределов. Ведь если его крепко обжечь, то он становился отличной футеровкой для печей, резко повышая их живучесть. Прямо вот принципиально.

Известняк он собирал с расчетом на обжиг и получение извести. Очень важного и нужного компонента в каменном строительстве. Он ведь шел и на раствор, и для формовки разных изделий[4], заменяя цемент, а в чем-то и превосходя[5]. Иными словами, известняк выглядел альфой и омегой в делах каменного, ну или кирпичного строительства. А Беромир именно на него и замахивался. Да, в некоторой перспективе, но чего тянуть, если внезапно образовался ТАКОЙ трудовой ресурс? Когда еще столь удобный случай подвернется?..

Глина же — это глина.

Она являлась основным сырьем для получения красного, керамического кирпича и такой же черепицы, а также глиняной посуды, которая в эти годы выполняла роль тары буквально для всего. Ну и различных элементов технологических изделий. Перегонные кубы те же приходилось из керамики изготавливать.

Ее работники притаскивали в тачках, так как было совсем недалеко. Хитрых таких тачках, китайских. Конструктивно они представляли собой большое колесо, вокруг которого располагалась рамка с грузовыми платформами по бокам от него. Из-за чего такая тачка выходила вполне уравновешенной и не давила на руки погруженным на нее грузом. Поэтому и катить ее получалось сильно проще, чем обычную. Да и вообще — песня, а не тачка.

Ну и железная руда.

Луговая, в основном, то есть, скопления бурого железняка по берегам сырых оврагов, у водоемов или во всякого рода низинах. Этого добра в лесной зоне хватало за глаза. Главное — знать, что смотреть и где искать. Первые-то дни да, Беромиру пришлось походить с ребятами: показывая и рассказывая. А потом они уже сами. Дело-то нехитрое. И ржавую землю с чем-то иным спутать сложно.

Вывозили руду на плоскодонке специальной постройки. Этаком корыте, грубо сколоченном из тесаных досок. Оршица река мелкая и узкая, не развернуться особо. Поэтому плоскодонку эту сделали совершенно симметричной, чтобы не мучиться с разворачиванием с широкими, скошенными оконечностями. Ну и «раздули» до примерно десяти тонн грузоподъемности при осадке в какие-то полметра.

Корыто.

Просто длинное, широкое корыто.

Но именно оно и требовалось здесь и сейчас.

Веслами такое, конечно, по Оршице не провести из-за узости русла. Поэтому работали шестами. Медленно и вдумчиво. Один «гондольер» стоял на носу, второй на корме. Скорость, правда, получалась небольшая, словно у идущего шагом человека, но быстрее и требовалось. Во всяком случае сейчас и на этом участке…

Беромир подошел к этому «корыту» и присвистнул.

— Это где тебя угораздило? — кивнул он на рассеченный лоб одного из «гондольеров».

— Да упал, — нехотя ответил он.

Ведун не отставал, выпытывая.

Подтянулись другие.

Разговор стал более напряженный и… тут раздался голос Добрыни, что вклинился в эти разборки:

— Лодка идет.

— Что за лодка? Где?

— По Днепру. Большая пирога. Много людей. Но кто — не видно пока.

Беромир кивнул и возвращаясь к пострадавшему «гондольеру» продолжил:

— Ты думаешь, что можно упасть в воду и так разбить лоб? Зачем ты пытаешься меня обмануть? Что случилось?

— Да подрался он, — не выдержал его напарник, видя, что не отстанут.

— С кем?

— Со мной. — нехотя ответил он. — Гадости говорил про девку, которую я в жены племяннику метил. Негоже сие.

— А что за гадости?

— Да отказали ему со сватовством к ней. Вот он глупости и болтал про нее самые грязные. Будто она с конем тешилась и с козлом, а людей, дескать, чурается. Я потерпел-потерпел, осаживая его словами, да не выдержал и огрел его шестом по лбу. Откуда и рана сия. Он после того удара взвился. Бросился на меня с кулаками. Ну и искупался. Сам. Голова звенела от удара, вот и поскользнулся. Едва не утонул — пришлось за шкирку вытаскивать из воды.

Этот пострадавший прям поник головой, слушая признание коллеги.

— Правду он говорит? — спросил у него Беромир, когда старший закончил. — Чего молчишь?

— Правду.

— А чего сам молчал?

— Стыдно ему. — фыркнул напарник.

— Ладно. Иди к Дарье. Пусть обработает рану, а то еще загниет.

— Боязно.

— Языком чесать было не боязно? — усмехнулся Беромир. — И не забудь Дарье все рассказать, добавив от меня, чтобы она придумала тебе какое наказание. Но без членовредительства. Понял ли?

— Да. — едва различимо ответил парень.

— Не слышу.

— Да. Все понял. — сильно громче ответил он.

— Так поспешай. С открытой раной по грязной воде самое милое дело нагноение подхватить. Чем быстрее она все очистит, тем лучше. Ну! — прикрикнул на него Беромир.

И тот с видом смертника пошел по указанному адресу.

Все остальные промолчали. Хотя и с некоторым неодобрением. Да, парень увлекся, но доверять ведьме Мары наказание? Сам же Беромир направился к берегу Днепра — гостей встречать. Но как только подошел, так и воскликнул удивленно:

— Ба! Да неужели!

Там, на носу лодки, стояла женщина и махала ему рукой.

— Мила.

Это была она. А с ней — целая делегация…

— Рад тебя видеть, — произнес ведун, обнимая женщину, когда она уже выпрыгнула из пироги на мосток.

— Дочка как? — первым делом спросила она.

— Внутри крепости. — махнул он головной куда-то назад. — Она сейчас уже из нее почти не выходит. Не праздная. С вот таким животом.

— Славно, — улыбнулась женщина.

— Что с тобой случилось? Роксоланы говорили, что ты погибла.

— Насилу вырвались, — серьезно произнесла она, а потом кивнув на троих роксоланов в лодке, добавила. — Если бы не они — точно бы сгинула. Двоих в стычках потеряли, пока вырывались.

— Пойдем, с дороги отдохнете да расскажите все обстоятельно. И спутников своих зови…

Прошли в крепость.

Далее в уже немало просохший донжон.

Сели.

И начали разговор.

Оказалось, что, вырвавшись из главного стойбища орды Сусага, Милу и ее спутников ждало много злоключений. За ними организовали погоню. И один из отрядов «сел им на хвост», вынуждая отворачивать, петляя. Сильный ветер сдул снег со льда, из-за чего их этот маневр прошел незамеченным. Однако пришлось отходить на юг — в зону контроля соседней орды. Ведь весь север степи между Доном и Днепром гудел, и прорваться было просто невозможно. Там-то, у самого Днепра, и случилась драка, из-за которой отряд потерял двух из пяти воинов. Но вырвались. И после определенных злоключений прошли через правобережные владения языгов к родичам Милы.

С трудом.

Занимаясь разбоем в дороге. Ибо иначе им было бы не прокормиться. Благо, что спутники Милы в этом давно «набили руку», так как промышляли подобным почти каждую зиму. Вот и грабили языгов помаленьку. Ловко и умело.

Заодно подменили своих изнуренных лошадей.

А потом на Припяти узнали о том, что Беромир учудил и как больно да обидно побил превосходящие силы роксоланов. Отчего родичи резко поменяли отношение к Миле. И если поначалу ее скорее терпели, то после этого известия стали воспринимать как уважаемого гостя. Более того — кое-кто из ее племянников двоюродных и троюродных даже выразил желание отправиться с ней. Чтобы попасть под руку Беромира.

— А он? — спросил ведун, кивнув на последнего персонажа за столом, пока не введенным в… хм… застольный оборот. — Кто он?

— Валамир[6], мой двоюродный брат по матери.

— Гёт?

— Да, — ответил тот.

— А…

— Повздорил он с конунгом. — вместо Валамира ответила Мила. — У нас скрывался.

— А в чем суть их вражды?

— С дочерью конунга потешился.

— Насильно? — вопросительно выгнул бровь Беромир.

— При мне она присылала гонца, с которым передавала свое обещание уговорить отца, чтобы он разрешил им жениться.

— А что Валамир молчит?

— Тетя все верно сказала. Любим мы друг друга.

— А ко мне зачем пришел?

— О тебе уже идет слава, как об удачливом конунге. Сердце Витимира смягчится, если я добуду и себе славы под твоей рукой. И он отдаст за меня прекрасную Аудофледу[7].

— Понял. А вы что хотите? — поинтересовался Беромир у иных племянников Милы.

— Славы и богатства, — задорно произнес Радомир, почесав затылок.

— А то! — также жизнерадостно поддержали его Ростила и Малята.

— А вы ради чего пришли? — спросил он трех роксоланов.

— Службу служить. — ровно ответил старший из них.

Беромир кивнул, принимая ответ. Формулировка эта вполне переводилась примерно, как «в наем», на более привычный ему язык.

Получалось, что в его дворе прибыло еще семь мужчин и одна женщина. На какое-то время.

И если роксоланов ведун охотно оставил бы. Им все равно податься больше некуда. Поэтому при добром и справедливом к ним отношении они могли оказаться очень надежными ребятами. То вот с остальными — подумал бы. Ему героические дурни не требовались от слова вообще.

А тут…

Мила же, словно бы почувствовав мысли зятя, лишь развела руками. Давая понять, что и сама не рада.

[1] В 1844 г. Ю. Г. Блазиус впервые устанавливает выходы девонских известняков и доломитов на Днепре у Орши. Прямо на территории города. А вообще, по реке Оршица хватало таких выходов, как и по самому Днепру в тех местах.

[2] Известняк состоит преимущественно из карбоната кальция СаСО3. При обжиге он распадается до оксидов (CaO), известных как негашеная известь, которая, смешиваясь с водой, становится гидроксидом Ca(OH)2, известным как гашеная известь.

[3] Если капнуть на кальцит соляной кислотой, то она вскипает. Доломит такой реакции не дает, он довольно инертен.

[4] Например, римский кирпич. Для его получения раствор на основе гашеной извести смешивали с наполнителем, например, песком, формовали и давали высохнуть. Где-то через три месяца такой кирпич набирал достаточную прочность, и его можно было применять в кладках 1–2 этажных сооружений.

[5] Известковый раствор с годами набирает все большую прочность. И лет через пару сотен лет уже сопоставим с природным известняком, в отличие от цемента, у кладки которого с годами наблюдается деградация.

[6] Готское окончание личных имен «-мир» и «-мер» не имеет отношения к славянскому «мир». Оно идет от прагерманского корня *mēr-, на базе которого построено прилагательное *mērja- «выдающийся» (отраженное в готском mērs, древнеанглийском mære, древнесеверном mærr, древневерхненемецком māri) — популярный компонент прагерманских имен, смоделированных по кельтскому образцу (в данном случае — под непосредственным влиянием галльского — māros «великий, славный»). Имя «Беромир» для носителя гётского языка тех лет означало «выдающийся медведь» или как-то так.

[7] Аудофледа — одно из древнегерманских имен. От aud (богатство) + *fledi (красивый, сияющий) либо *fladi (красота, блеск, сияние).