Последний герой СССР

Глава 5

Я его где-то видел, точно видел, но не мог вспомнить, где. У меня память на информацию, я никогда не забываю того, что прочел. Но вот память на лица — увы, похуже.

Он кивнул Алферову и прошел в кабинет.

— Сан Саныч! — позвал Алферов. Из второго кабинета тут же выскочил человечек небольшого роста, сухой, жилистый, будто скрученный из проволоки, с глазами Медузы Горгоны и костлявыми, крючковатыми пальцами. — Сан Саныч, оформляйте молодого человека к нам на работу. Пока — консультантом. Дальше посмотрим. Все, нас не беспокоить.

— Но… у него нет образования, — пробормотал вслед Сан Саныч довольно тихо, но Алферов услышал.

— Зато есть мозги, — бросил он через плечо и прошел следом за человеком в камуфляже.

Я вспомнил, кто этот человек, когда дверь в кабинет закрылась за ними. Это генерал Рохлин. Почему я не узнал его сразу? Наверное, потому что на газетных фотографиях он похож на Шарикова из фильма «Собачье сердце» в исполнении Толоконникова. Но вживую Лев Рохлин производил неизгладимое впечатление. Его взгляд, харизма, голос — все это делало его совсем другим человеком, нежели на фото. Может, он просто не фотогеничен? Не знаю. Но впечатление даже от столь короткой встречи генерал оставлял мощное.

Петр глянул на часы.

— О, время обедать! Я погнал! — И, схватив висевшую на стуле черную сумку на длинном ремне, быстро выбежал из приемной. Попрощаться забыл, но мне было не до него.

Сан Саныч впился в меня взглядом, будто действительно хотел заставить окаменеть. Ну, я и не таких в своей жизни видел, и посмотрел на него так, будто собрался играть в гляделки. Наконец, он отвел взгляд и скомандовал:

— За мной… консультант, ишь ты…

Почти весь его кабинет занимал длинный стол буквой «Т», вокруг стулья. Небольшой шкаф, забитый бумагами, у стены. Окна закрыты и занавешены плотными портьерами. Гудит кондиционер, наверняка бакинский, других в это время еще не было. В кабинете почти холодно.

На Сан Саныче плотный пиджак, рубашка застегнута на все пуговицы. Опрятен и свеж, будто только что из душа. Бывают люди, которые умеют носить одежду, Сан Саныч точно из их числа! Но, на мой взгляд, ему бы лучше подошло кимоно, органичнее бы смотрелось.

Дверь приоткрылась и в кабинет заглянула секретарша.

— Александр Александрович, — сказала она нежным голоском, — я на обед. Вам ничего не нужно? Может быть булочек купить?

Сан Саныч, услышав ее голос, встал и посмотрел на нее совсем другим взглядом. Лицо стало жестче, морщины резче, а в глазах появилась какая-то собачья тоска. Он поправил узел галстука, затянул его, хотя, куда крепче?

— Нет, Анастасия… э… Викторовна! Я сыт… — и когда девушка, улыбнувшись, ушла, он добавил: — По горло…

Н-да, интересные у них тут взаимоотношения, но — это не мое дело.

— Мне так никто не сказал про размер заработной платы, — напомнил я о себе.

Если бы взглядом можно было убить, то я бы был убит — Сан Саныч посмотрел на меня так, будто я попросил денег из его личного кошелька.

— Зарплата хорошая, — неопределенно ответил он, — согласно штатному расписанию.

Ладно, пока эта тема не главная. Я раздумывал, как перевести разговор на человека в камуфляже. Потом решил спросить напрямую:

— А генерал Рохлин здесь какими судьбами? Он же, вроде бы, должен быть в Нахичевани?

— Командировка, — лаконично ответил Сан Саныч, давая понять, что разговор закончен.

Он положил передо мной лист бумаги, продиктовал, как написать заявление о приеме на работу и тут же поставил резолюцию и размашистый росчерк в левом верхнем углу.

— Завтра пулей пройди медкомиссию, два дня должно хватить. А лучше за день сделай. Пройдешь в санатории Барнаульский, у нас с ними договор, там без очередей и специалисты хорошие. В четверг, в шестнадцать часов чтобы как штык здесь, с фотографиями на пропуск. В пятницу первый рабочий день. Свободен.

И он, придвинув к себе папку с бумагами, уткнулся в них, сразу потеряв ко мне интерес.

Я вышел, прикрыв дверь без лишнего шума. Все прошло гладко. Работа у меня есть и, кажется, не пожалею, что устроился сюда. Я чувствовал, что сделал все правильно, и пока этого достаточно. А остальное… что ж, буду решать проблемы по мере их поступления. Пока рано что-то загадывать, планировать или делать какие-то выводы.

Спустился по лестнице. Фойе встретило меня запахом земли и зелени. Видимо, секретарша недавно полила цветы. На разлапистых резных листьях неизвестного мне растения блестели капли воды. Другие цветы тоже были ухоженными. Улыбнулся, заметив большую лейку рядом с одним из горшков.

Стол секретарши пустовал.

Вышел на крыльцо и зажмурился. Солнце на миг ослепило. Не замедляя шага прошел мимо строителей, о чем-то громко спорящих у лесов. Охранник у глухого забора, увидев меня, молча достал связку ключей, выбрал один и открыл небольшую дверцу.

Валек ждал там же, где я оставил его час назад. Он стоял, прислонившись спиной к ограде, с бутылкой минералки в руке. Видимо, успел сгонять до ларька.

— Ну что, прокатило? — спросил он.

Он достал из кармана ключи и ловко открыл минералку. Жестяная крышечка отлетела куда-то под забор.

Я взял у него бутылку, сделал глоток. Вода тепловатая, но приятная. Глянул на этикетку: «Боржоми».

— И что теперь? — не унимался альбинос. — Какая работа-то? Что ты, как партизан — слова не вытянешь!

Я пожал плечами, протянул бутылку обратно.

— Пока не знаю, — ответил ему. — Но контора серьезная.

— А деньги? Деньги будут? — не унимался друг.

— Будут, — ответил коротко.

Валек прищурился, хмыкнул, но больше вопросов не задавал.

— Садись, поехали на реку, — сказал он, протягивая мне шлем. — Но сначала заскочим ко мне. Отец подарок прислал — крутая штука! Увидишь — обалдеешь!

Валек просто светился. Я попытался угадать, что же могло привести моего и без того эмоционально друга в состояние, близкое к эйфории, и не смог. Валек всегда бурно радовался любой мелочи. Так что это мог быть как новый мотоцикл, так и новая кассета с записью того же Жени Белоусова, которого Валек мог слушать бесконечно. Отец Валька… Зубной врач, если меня не подводит память. Живет где-то в Краснодарском крае. С матерью Валька он развелся лет десять назад, но сына все эти годы поддерживал. И сейчас поддерживает — деньгами, редкими звонками, иногда такими вот «подарками».

— Что на этот раз? — Спросил, застегивая под подбородком ремешок шлема.

Валек только усмехнулся, завел мотоцикл.

— Увидишь, — сказал он.

Я сел за ним и «Ява» дернулась с места. Ветер сразу ударил в лицо, сбивая остатки духоты с кожи. Впереди было что-то новое. И я к этому новому был готов.

Мы свернули со Змеиногорского тракта и Валек остановил мотоцикл у двухэтажного дома. Он жил здесь, недалеко от института Лисовенко. Я остался у мотоцикла, а он быстро заскочил в подъезд и через пару минут вернулся, перекинув через плечо потрепанную спортивную сумку.

— Ну что, погнали? — сказал он, приплясывая от нетерпения.

На берегу Оби почти безлюдно. Мужик с арбузом на выцветшем стареньком покрывале. Двое парней курят возле зеленой «копейки», рядом с ними трехлитровая банка пива. У самой воды расположилась парочка: крупная женщина лет сорока пяти — пятидесяти и тщедушный мужичонка, который рядом с корпулентной спутницей выглядел совсем потерянным.

Валек расстегнул сумку и с торжествующим видом достал ружье для подводной охоты.

— Зацени, вот это подарок, а⁈ — похвастался он, сверкая зубами.

Я покрутил ружье в руках — штука серьезная.

— С таким лучше бы подальше от людей отъехать, — предупредил его, но Валек уже натянул маску и нагнулся, закрепить ласты.

— Расслабься, я же не в них стрелять буду, — и он, смешно задирая колени, прошлепал к воде, почти сразу же нырнув.

Я разделся, зашел в воду следом, но только окунулся. Плавать не хотелось. Через пять минут я уже сидел на мотоцикле и смотрел, как Валек то появляется на поверхности, то исчезает в глубине.

Тем временем крупная женщина в черном сплошном купальнике вошла в воду и поплыла вдоль берега. Ее движения были удивительно грациозными для такого мощного тела. Мужичок тут же растянулся на песке, натянув ситцевую панаму на лицо. Через минуту послышался тонкий, свистящий храп. А его спутница тем временем плавно скользила по воде. Затем сделала четкий разворот и нырнула.

— Бывшая пловчиха, что ли? — пробормотал я, наблюдая, как ее тень мелькает в мутной воде.

Солнце пекло немилосердно. Где-то там, в глубине, Валек с его новой игрушкой гоняется за невидимой добычей. Нашел место для охоты — пляж. Я усмехнулся: тут даже если и была рыба, то ее давно распугали отдыхающие.

Женщина всплыла на поверхность, на пару метров ближе к берегу. Махнула головой, стряхнула воду с лица. Обратил внимание, что она даже не запыхалась. Профессионально.

— Тетенька, пошли к нам, пивка выпьем! — крикнул один из парней у зеленой «копейки».

Она даже не повернула голову, просто продолжала плыть, размеренными гребками рассекая воду. Мужичок под панамой храпел, будто ничего не происходило.

Пловчиха снова нырнула. Плавала она действительно красиво, будто только этим всю жизнь и занималась.

Я поискал глазами Валька, но в мутной воде его не было видно.

И вдруг все изменилось.

Из воды на берег пулей вылетела та самая дородная пловчиха. С диким воплем она помчалась по пляжу. Следом за ней появился Валек, с ружьем в руках и помчался за женщиной, словно кузнечик, подпрыгивая и вскидывая колени. Ружье он держал в руках, но гарпуна я в нем не заметил. Гарпун торчал у тетки в заднице. Эти двое были связаны тонкой, почти невидимой на солнце леской, и остановись сейчас Валек, у тетки ползадницы вырвет.

Я бросился наперерез. Подножка — тетка рухнула лицом в песок. Еще одна — Валек плюхнулся рядом с ней на колени. На его лице все еще красовалась маска для подводного плавания. Не во время и не к месту вдруг вспомнилась сцена из «Ну, погоди!», где волку на трубку для дыхания сел воробей. Стащил с друга маску, не дай Бог, сядет птица и все, кирдык. Хотя… ситуация и так полный абзац. Или песец. В общем, катастрофа.

В два шага рванул к мужику с арбузом, тот как раз собрался его резать. Вырвал из рук нож, снова к Вальку и вопящей пловчихе. Перерезал леску, стащил с его ног ласты и сунув все его добро ему в руки, поставил очумевшего друга на ноги.

— Быстро, одеваться, — и подтолкнул в сторону мотоцикла.

— Женщину в травмпункт довезете? — крикнул парням у машины. Те сквозь смех ответили:

— Домчим! Такое представление было, как не помочь?

Женщина подняла голову, посмотрела на меня и, побагровев от ярости, прошипела:

— Я тебя из-под земли достану!

Я то тут при чем? Мне по доброму спасибо надо сказать за спасение чужой задницы.

Валек, уже одетый, подбежал к нам.

— Ты что?

— Гарпун… — начал он.

— Ноги делаем, — я снова подтолкнул его к мотоциклу.

Тут же суетился мужичок в панаме, успокаивая, как выяснилось, жену.

— Любочка, вставай, в машину на заднее сиденье тебя положим, ребята до травмы довезут, — уговаривал он супругу.

Я не стал ждать, чем все закончится. Когда мы с Вальком стартанули с берега на своей «Яве», женщина была уже на заднем сиденье «копейки», ее муж как-то примостился рядом.

На Ленинском проспекте обратил внимание на очередь перед открытым окном на первом этаже одного из домов. Первая «Пиццерия» в нашем городе. Именно так — в кавычках. Над окном полукругом вывеска: «Пицца». Очередь здесь была всегда. Пицца же бывала редко — не успевали готовить, спрос превышал предложение. Сам же продукт отличался от привычной мне пиццы, как небо от земли. Обычная дрожжевая булка, на ней помидор, немного грибов, кусочек колбасы, все это посыпано сыром и щедро залито майонезом. Странно, в молодости я любил именно этот, местный вариант пиццы, мне тогда казалось, что нет ничего вкуснее.

Возле дома Валек остановил мотоцикл.

— Так стрелу жалко, — блондин едва не плакал.

— Не стрелу, а гарпун, — поправил его. — Валек, ну можно подумать, он один в комплекте идет?

Валек поднял брови, глаза его округлились. Эта мысль ему не пришла в голову.

— Ты лучше женщину пожалей, — добавил я. — На фига ты в нее стрелял? Блин, тоже мне, Чингачгук — зоркий глаз!

— Да ладно тебе, я думал — рыба. У нее купальник черный, а ноги в воде смотрятся, реально, как сомы. Думал с первого выстрела и такая знатная добыча.

— Ладно, рыболов-любитель, бывай! Спасибо, что сегодня выручил, — я сунул другу шлем. — На выходных позвоню.

Поднявшись домой, посмотрел на часы. Вечереет. Родители на работе. Отец нескоро придет — после работы, когда мать на дежурстве, он обычно шел в гараж. Там у них своего рода клуб по интересам — шахматы, пивко, мужские разговоры «за жизнь». Мама сегодня дежурит в больнице, она работает медсестрой в Шинниках.

Я прошел на кухню. В холодильнике картошка, лук, овощи. Пожарить картошку и настрогать салат — дело нехитрое. Скоро по квартире витал обалденный аромат жареной картошки. Снял сковородку с плиты, поставил на стол, рядом — миску с салатом. Но аппетита почему-то не было.

Валек с его способностью попадать в самые пикантные, смешные и вообще нереальные ситуации немного отвлек от текущих дел. А ведь обдумать надо многое.

Я включил телевизор, опять Горбачев. В моей прежней жизни он умер в августе две тысячи двадцать второго года, глубоким стариком. Сейчас я смотрел на него, молодого, брызжущего с экрана словами и оптимизмом и жалел. Жалел, что он не дожил до того правительства, которое бы его повесило. Но, историю не переделать. Или?..

Или, все-таки, история меняется?

Вот взять сегодняшнее ЧП. В своей первой жизни я не пошел устраиваться в «Р. И. П.», и с Вальком в этот день мы на пляж, естественно, не поехали. Та тетка-пловчиха наверняка прожила прекрасную жизнь, не подозревая, что могла бы получить гарпун в мягкое место. А сейчас?

А сейчас я поменял решение, пошел на новую работу, в результате поменялись события. А как в глобальном смысле? В масштабе страны? Мира? Меняется ли вся взаимосвязь событий в стране и в мире, если сменить один маленький винтик в системе? И еще один вопрос не давал мне покоя: а та ли это реальность, в которой я когда-то жил? Был ли «Р. И. П.» в моей прошлой реальности?..

Жорес Алферов. Насколько я помню, в конце восьмидесятых он директорствовал в ленинградском физтехе Академии наук. Генерал Рохлин, тоже если не ошибаюсь, был в это время на Кавказе. Почему они сейчас в Барнауле?..

Я прошел в свою комнату и, не раздеваясь, завалился на кровать. Скорее бы завтра. Пройти эту чертову медкомиссию и выйти на работу. Надеюсь, я получу ответы на свои вопросы.

Где-то гуляли, и похоже, серьезно. В открытое окно ворвались звуки чужого веселья.

«Есаул, есаул, что ж ты бросил коня, пристрелить не поднялась рука»…

Газманов. Я улыбнулся, вспомнив, как лихо он скакал по сцене на палочке, изображая есаула. Твою ж дивизию, православный казак иудейского вероисповедания, подумалось вдруг. Но тут же одернул себя: у культуры нет национальности.

«Атас!» — заорала где-то у соседей следующая песня.

«Атас! Веселей рабочий класс! Пускай запомнят гады нас! Малина-ягода, атас! Атас! Атас!»…

Рабочего класса не будет — именно, как класса. Останется рабсила — так будут называть рабочих людей новые «хозяева» жизни. А вот всевозможные «малины» расползутся по стране и расцветут пышным цветом. До такой степени, что будет казаться, будто вся страна живет не по закону, а по понятиям.

«После длинного дня трудового, спи спокойно, родная страна», — за окном вовсю веселились, а мне подумалось, что ловить «банду и главаря» в реальной жизни никто не будет.

За окном высоким женским голосом, перебивая музыку, прокричали:

— Мальчишки, что вы все про войну, да про войну? Поставьте что-нибудь лирическое!

«Ягода-малина, нас к себе манила, ягода-малина с собою в гости звала»…

Твою ж дивизию, хуже только «розовые розы Светке Соколовой», — подумал я, но в окно уже ворвалась следующая песня:

«Кони в яблоках, кони белые, как судьба моя, кони смелые. Скачут-цокают, да по времени, а я маленький, ниже стремени»…

Вдруг подумалось, что почти про меня. Тоже скачу по времени, и рядом с такими фигурами, как Рохлин и Алферов я мелочь. Но вот насчет «ниже стремени» — это еще посмотрим!

Однако — ничего не бывает зря.

Зачем-то я нужен именно здесь и сейчас.

Что ж, завтра узнаем.