Последний герой СССР

Глава 12

Я прошел в прихожую, снял трубку с телефона и набрал номер, который уже успел выучить.

— Настя, что за спешка? Вроде в понедельник прибывает товарищ?

— Я не знаю, он позвонил из Горно-Алтайска, сказал, что прибудет рейсовым автобусом через час, и что его желательно встретить. Олег Клочков, — напомнила она. — Не забыл?

— Не забыл. Но я даже не знаю, как он выглядит? Написать на картонке фамилию, подойдет сам?

— Петр Константинович уже отправился на автовокзал, у него есть фото. Думаю, не маленькие, разберетесь. — Проворковала Настя и отключилась.

Интересно, я уже немного знал ее, и сейчас чувствовал раздражение секретарши, но по телефону ее голосок звучал все равно удивительно нежно.

— Мам, пап, я поехал! И не теряйте меня, — я обнял подошедшую маму, пожал руку отцу. — Кстати, дом будете выбирать, постарайтесь, чтобы участок не меньше тридцати соток был.

— Ты пшеницу там собрался выращивать? — хохотнул отец.

— Картошку, батя, картошку, — ответил я и вышел за дверь.

У подъезда меня ждал сюрприз. Неприятный. Возле моей «Волги» крутилась Анжела.

Я хотел проигнорировать, но она схватила меня за руку.

— Что, я смотрю, хорошо жить стал? Богатую бабу нашел? Кто тебя купил? Какая-нибудь старая толстая тетка⁈ — она говорила все громче и громче, люди оглядывались, но ей было все равно, в центре какого внимания быть. — Ты посмотри на меня, посмотри, от чего ты отказался! — и бывшая невеста подняла блузку, оголив груди. — У твоей старухи такие есть?

— По себе не суди, — ответил ей коротко и оттолкнул от машины.

— Владичка, ну если хочешь, я готова до свадьбы, ты же хотел…

— Ты о бытовой проституции что-нибудь слышала? — Процедил сквозь зубы. Меня просто трясло от омерзения. Где были мои глаза, что я женился на этой…

Сел в машину, не обращая внимания на рыдания девушки. Они притворны, и рыдает она не по мне, скорее, из-за того, что покататься на «Волге», свысока глядя на подруг, не получится.

Молодой был, дурной и глупый. Но — в молодости все такие, принимают желаемое за действительное и внешнее в двадцать лет куда важнее внутреннего. Почему-то вдруг вспомнил Настю. Эта девушка не опустится до такого вот унижения, что я сейчас наблюдал. Впрочем, не только я — весь двор.

До вокзала минут пятнадцать езды. Я проехал по улице Георгиева и выехал на Павловский тракт. Асфальт блестел после недавнего ливня, вода заполнила все ямы и выбоины на дороге. Я ехал на своей серой «Волге», привычно выдерживая дистанцию. Передо мной едва тащились «Жигули» восьмой модели — машина новая, но сильно побитая, видимо, после аварии.

И вдруг — резкий скрежет тормозов, звон стекла. Из-за поворота вынесло грузовик, развернуло на мокром покрытии. Он пронесся по встречке и с глухим ударом врезался в «Жигули». Я вдавил педаль тормоза, «Волгу» повело, но я удержал ее на дороге.

«Восьмерку» отбросило к обочине, развернуло, а грузовик замер поперек полосы, кабина задымилась. Если бы я не задержался с Анжелой у дома родителей на те несколько секунд, то сейчас бы грузовик въехал в бочину мне.

Из «Жигулей» вывалился крупный мужик и, с характерным кавказским акцентом, закричал:

— Вах! Новий машина позавчера бил. Вчера аварий, сегодня аварий! Зечем так, а?

Я выскочил из машины и кинулся к грузовику. В кабине сидел абсолютно пьяный водила.

— Твою ж дивизию! — я вытащил его из кабины и едва сдержался, чтобы не въехать в оплывшую физиономию — со всей дури, с плеча. Чудом обошлось без жертв. Но его пьянка могла бы стоить жизни тому кавказскому мужику, который сейчас причитает над своей «восьмерой».

ГАИ сейчас подъедет, а это значит, мне придется давать свидетельские показания, и встретить проводника я точно не успею. За моей «Волгой» выстроился длинный хвост транспорта. Я сел за руль и, свернув с дороги на обочину, объехал место аварии. Пусть разбираются без меня.

Посмотрел на часы — опаздываю. Тихо зверел, представляя, как Петр самостоятельно встречает проводника. Или встретит не того, или вообще не встретит. Самого бы потом не пришлось искать.

На вокзале был тютелька в тютельку в семнадцать ноль-ноль. Автобус из Горно-Алтайска только что прибыл. На платформу идти поздно. Что ж, дам объявление в справочном бюро, объявят по радио, что у касс ожидают Олега Клочкова.

Я притормозил перед поворотом к автовокзалу. Мимо, с грохотом, пронесся рейсовый автобус, нырнув колесом в невидимую под водой выбоину. Моя чистенькая серая «Волга» умылась грязью. Включил дворники, они лениво елозили по стеклу, оставляя коричневые полосы на лобовом.

Петра на перроне я не нашел, Горно-Алтайский автобус стоял пустым, пассажиры уже покинули его. Я тихо, сквозь зубы, выругался. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, в какой заднице ты окажешься. Петро мне не друг, он напарник, но с завидной регулярностью я попадаю из-за него впросак. Петр, конечно, видный ученый. Не сумасшедший, нет. Так… слегка своеобразный. И уж если кому сходить с ума, то точно не ему. У него шкура как у носорога — непробиваемая. И нервы — стальные канаты, на которых можно подвесить мост.

Я, конечно, работаю с ним не так долго, чтобы делать какие-то выводы, но и того, что я понял о нем за эти дни, вполне достаточно, чтобы постараться не иметь с ним никаких дел — вообще. Я не говорю о его рассеянности, на фоне всего остального рассеянность — просто милая изюминка в характере Петра. Но вот то, что он не пунктуален до невозможности, реально выбешивает. Я вообще не понимаю, как он может держать в голове гигантские объемы информации, мысленно анализировать сотни, если не тысячи, казалось бы, никак не связанных между собой фактов и выдавать абсолютно неожиданные решения сложнейших задач. Выстраивать на их основе самые невероятные логические цепочки, но при этом совершенно не помнить о назначенных встречах и не менее важных звонках. Я уже не говорю о том, что Петр не мог вспомнить, когда он ел в последний раз. Нет, желудок-то он не забывал набить, причем всем, что попадется под руку, но вот совершенно не фиксировал этого в памяти.

И с этим человеком мне идти в поход, как минимум, третьей степени сложности. Надеюсь, проводник, этот Олег Клочков, не окажется еще одной головной болью.

Я вошел в здание автовокзала. Последний раз был здесь в девяносто седьмом, перед тем, как навсегда покинуть Барнаул. В своей предыдущей жизни.

Тогда уже стояли кофейные автоматы, которых сейчас, в девяностом году нет в самом принципе. Так же змеился длинными очередями народ возле касс. Сновали таксисты, предлагая поездки на длинные расстояния. По радио бубнила механическая тетка, раз за разом повторяя: «Извозчик частный — выбор опасный». Где-то возле рядов скамеек для ожидающих голосила тетка, обобранная наперсточниками. Пока всего этого нет. И слава Богу.

Я подошел к справочному бюро, попросил дать объявление по селектору. Скоро из динамиков донеслось: «Олег Клочков, подойдите к справочному бюро, вас ожидают».

Встал неподалеку, от всей души надеясь, что ботаник его уже встретил и они мило едут на такси в… В Р. И. П.!

Решив для очистки совести подождать минут десять, я прислонился спиной к стене и лениво рассматривал людей.

Толчея и шум на вокзале — дело обычное, но сегодня особенно многолюдно. Понятное дело — пятница, завтра суббота. Дачники спешат к своим грядкам, мечтая продолжить борьбу с сорняками. Студенты, замученные сессией, едут к родне в деревню — подхарчиться. Молодежь торопится покинуть город и оттянуться пару дней на природе.

Мимо прошла группа туристов, с огромными рюкзаками, с боков которых свисали котелки и чайники.

И тут я увидел его…

Дежавю… Это уже было!

Я вспомнил, что видел это в своей прошлой жизни, когда в первый раз вернулся из армии. Мы тогда с Вальком собирались закатить знатный мальчишник перед моей свадьбой и заехали на автовокзал купить у таксистов водки. Я так же стоял возле стены, пока Валек искал своего знакомого, который во времена горбачевского «сухого закона» приторговывал спиртными напитками Так же стояли люди у касс и в какой-то момент я заметил, что очереди заволновались.

Тогда я увидел его — мальчишку, как мне показалось. Не смотря на летнюю жару, на нем было надето пальто, какие выдавались воспитанникам детдомов годах в пятидесятых — драповое, стоящее колом, с цигейковым воротником. Их-под засаленного до блеска воротника виднелся платок — зеленый, прошитый люрексом, в каких-то запредельных цветах. Такие были последним писком моды у дам бальзаковского возраста и привозились из Средней Азии. Купить такой для многих женщин было большой удачей. На ногах у бродяжки — в моей уже прожитой жизни его бы назвали бомжом — растоптанные ботинки, подошва которых прикручена проволокой. На вид не определишь, сколько ему лет. Засаленная мордочка могла принадлежать как подростку, так и взрослому человеку. Про таких обычно говорят: «Маленькая собачка до старости щенок»…

И вот сейчас ситуация повторяется. Снова этот бомжик, который смотрится подростком лет двенадцати, пробирается сквозь толпу. Идет, слегка подтанцовывая, жмурясь, перекатывая за щекой конфету. Иногда достает конфету пальцами, счастливо смотрит на нее и снова сует в рот.

Очередь порвалась, задвигалась, пропуская странное существо. Люди, увидев его, отстранялись или, вовсе, шарахались, усиливая царящую в зале суматоху. Некоторые, отшатнувшись, смущались, разглядев под слоями грязи и тряпья подростка. Другие, напротив, брезгливо морщились и старались отойти подальше. А пацан шел вперед и, казалось, никого не замечал. Его голова судорожно подергивалась, плечи поднимались и опускались, руки взлетали, замирали на миг, потом падали и снова волной взлетали вверх. Казалось, что бродяжка был фантастической, нездешней птицей, случайно залетевшей к недобрым людям.

Замурзанное личико под большой стеганной шапкой напоминало мордочку зверька. Острое, клинышком, оно было обтянуто сморщенной, стариковской кожей. Но глаза его светились — ясные-ясные, огромные, ярко-голубые. Бродяжка самозабвенно напевал что-то, нечленораздельные звуки складывались в непонятные слова, а танцующая походка напоминала движения паралитика.

ДЦП? — предположил я. Возможно. Я действительно видел этого человечка в своей прошлой жизни. Тогда, присоединившись к Вальку, который, наконец-то отыскал знакомого таксиста, я курил, ожидая, пока мой ушлый друг договорится о цене.

Неподалеку грузный красномордый мужик с копной темных кудрей, стоя рядом с черной «Волгой», собрался перекусить. Он положил на капот пачку печенья, поставил рядом треугольный пакет кефира и рылся в карманах, пытаясь что-то отыскать. К нему подошла девушка, видимо, знакомая. Детина приобнял ее и что-то зашептал, склонившись к уху. Девица благосклонно хихикала. Я особо не обращал на них внимания, но девушка оглянулась, и я с удивлением узнал в ней свою бывшую одноклассницу. Та тоже узнала меня, высвободилась из медвежьих объятий красномордого и быстро растворилась в толпе на посадочных платформах.

— Вот бля… — выругался вслед красномордый и повернулся за едой. Но рука наткнулась на пустое место — кефир и печенье исчезли с капота.

— Гаденыш! Зашибу паршивца! — По бабьи повизгивая, заорал таксист.

Он метнулся за машину и тут же из-за черного бока «Волги» вылетел вот этот самый бомжик, на которого я смотрю сейчас, второй раз оказавшись двадцатилетним Владом Агеевым. Насколько я помню, бродяжка голоден и сейчас его едва не убьет озверевший водила.

Тогда, в моей первой жизни, футбольным мячом вылетев из-за машины, он скорчился в луже, подтянул колени к животу и обхватил голову руками. Шапка слетела, валялась рядом.

— Никола, уймись! — Закричал кто-то из таксистов.

Но тот будто не слышал. Он несколько раз пнул тщедушного человечка ногой, обутой в тяжелый чехословацкий ботинок. Я подбежал к ним, краем сознания отметив, что бродяжка даже не закричал от боли, напротив, продолжал улыбаться — все так же безмятежно, и от этого нереально жутко.

Прекрасно помню, как меня тогда охватила ярость. Бить маленьких, обижать тех, кто слабее и уж совсем нерушимое — лежачего не бьют… А таксист увлекся.

Я ударил — и мужик осел в ту самую лужу, в которой только что улыбался маленький бомжик. Из-под его широкого зада поплыли кефирные разводы.

— Сука, сука, сука, — плача, проскулил таксист. Я замахнулся, ударил. Раз, еще…

Как ни странно, избиение таксиста прекратил оборвыш. Он подковылял к «Волге», погладил пальцами капот, потом перешел к двери со стороны водителя, все так же ласково поглаживая машину.

— Бедненькая! — Почти причитал он. — Тебе больно будет! Здесь ударишься, здесь тоже, и здесь…

— Замолчи, Христа ради замолчи! — Взвыл таксист, а бродяжка, повернувшись к нему, вдруг сказал:

— У тебя черт за спиной. — Потом посмотрел на меня, застывшего с поднятой рукой и сжатым кулаком. — У тебя тоже черт за спиной, но ты с ним договоришься.

А тем же вечером в новостях нового коммерческого канала «ТВ-Сибирь» я увидел сюжет: черная «Волга» с шашечками на боку, объятая пламенем. Вокруг пожарные, но двери заклинило. Знакомый мне красномордый таксист так и не смог выбраться, сгорел заживо. А я отделался травмой позвоночника и несколькими годами на больничной койке…

Мне потом рассказали, что бродяжку зовут Ванечкой и никакого детского церебрального паралича у него нет. Он вообще здоров. А походка… Танцует он так. Всегда. Еще я узнал, что ему уже лет двадцать, если не больше, он не ребенок, просто так выглядит, и что он — местный, вокзальный дурачок…

Но вот сейчас, в моей новой жизни, мне совсем не хотелось снова сталкиваться с этим существом… Не знаю, какого уж он «черта» за моей спиной тогда увидел, но повторять этот опыт я не хочу. Хватило в прошлой жизни, и снова наступать на те же грабли не собираюсь.

Я развернулся, хотел направиться к выходу, но налетел на кого-то. Извиниться не успел, дальнейшее вообще помню смутно. Будто по памяти ластиком прошлись. Сначала увидел летящий в лицо кулак. От удара уклонился, машинально, не думая. Реакция хорошая и тело не забыло два года тренировок и боев, порой реагирую на автомате.

Люди вокруг слились в разноцветный гудящий хоровод. Голоса будто кто приглушил, сделав звуковой фон гудящим пчелиным роем. И клекот. Птичий. Еще миг — и в лицо метят когтистые лапы. В голове мелькнуло: «Какой мудак хищную птицу выпустил на автовокзале? Тут люди…»… Увернулся чудом. Но птица оказалась быстрее и снова попыталась вцепиться мне в лицо. Лапы здоровые…

Клюв… Вот этого нельзя допустить, голову проломит на раз два. Не мог отвести от нее глаз. Это что-то нереальное, но хорошо помню глаза птицы — круглые, яростные и — какие-то человеческие, что ли? — и злой клекот.

Откуда здесь птица? Огромная, больше орла размером. Мысли скакали, я уворачивался, и тут же пытался схватить ее за лапы. Не получалось. Выкрутиться, упасть, вскочить… Переворот… Подсечка…

С кем я все-таки дерусь?..

Черт его знает, как драться с птицей…

Пропустил удар… Странно, по физиономии мне въехали вполне человеческим кулаком. Я тоже врезал в чью-то морду лица…

«Чертова птица… Кто стоит за ней?».

В сознание пробился тоненький голосок:

— А у вас черти за спиной… Откопают — закопают, откопают — закопают, — и тонкий, почти детский, и от этого жуткий смех.

Мальчишку бы не зацепить ненароком…

«Побеждает тот, кто бьет первым», — звенело в голове, но я не видел, кого бить. Не мог рассмотреть противника, птичьи крылья кружились передо мной коричневым пламенем…

Вдруг рассмотрел в общей круговерти вокзального дурачка. Ванечка схватил ведро и плеснул на меня. И тут же милиция. Я «лицом в пол», руки заламывают, щелчок наручников…

Когда милиционеры выводили меня из зала ожидания автовокзала, я вдруг посмотрел наверх. У перил второго этажа стоял Петр и смотрел на меня холодным, оценивающим взглядом экспериментатора. Так смотрят на лягушку, которую собираются препарировать.

За мной вели еще кого-то.

— Вызывай второй экипаж! — Крикнул милиционер, оглянувшись. — В один не стоит сажать, поубивают друг друга. — Он подтолкнул меня. — Нашли место, где драку на Калиновом мосту утроить. Битва двух якодзун, ёпта!

УАЗ трясло, я краем сознания понимал, где нахожусь, но перед глазами по-прежнему крутился водоворот коричнево-оранжевых перьев…