Последний герой СССР

Глава 11

Хлопнула дверь и на пороге раздевалки появилась Анастасия Викторовна. В свежей блузке, на ней снова сарафан — и что она по ним так тащится? — коса аккуратно уложена на голове, на ногах элегантные лодочки на невысоком каблучке. Милая, нежная девушка, сейчас в ней под угрозой расстрела не узнаешь ту фурию, что уложила Сорокина — полковника ГРУ — на обе лопатки. Библиотекарша, да и только.

Кто она такая? Я не могу понять. На любовницу или жену Сорокина вроде не похожа. И дело тут не в возрасте. Ученица? Возможно. Хотя, скорее всего дочь. Опекает он ее прямо по-отцовски. Но в то же время он — Александр, а она — Викторовна. Не сходится. Я пожал плечами и подумал, что мне, в принципе-то, какая разница? Настя — не моя головная боль, а Сорокина.

— Через пятнадцать минут в мой кабинет, с заявлением об увольнении, — рявкнул Сорокин.

Настенька, милая и нежная Настенька улыбнулась и, посмотрев на Сан Саныча ангельским взглядом, вдруг показала ему фигу. Сорокин задохнулся от возмущения:

— Да я… да ты…

Но Настя, взмахнув подолом сарафана, скрылась за дверью. Сорокин закрыл за ней дверь тира на ключ, проверил, подергав. И двинулся к двери, через которую мы попали в тир. В узком коридоре действительно были две двери. Над одной написано «Тир. Запасной выход» — сейчас горела лампа подсветки — и рядом: «Не входить, идут стрельбы». А вот над второй дверью просто написаны цифры, нитрокраской по трафарету.

Сан Саныч достал ключ, щелкнул замком и толкнул дверь плечом. Тут же протянул руку и включил свет и выключил сигнализацию. Я шагнул за ним и обомлел. Это была не просто оружейная комната с парой шкафов, а настоящий арсенал. Стеллажи до потолка, ящики с гранатами, автоматы в стойках, снайперские винтовки в наглухо закрытых шкафах. Все интереснее и интереснее… Чем же на самом деле занимаются в «Р. И. П.»?..

— Вон там, — Сан Саныч ткнул пальцев в сторону ближайшего стеллажа, указывая на темный пластиковый ящик, — приборы ночного видения. Петруха потом объяснит, в чем фишка. Его изобретение. А с остальным… Сам разберешься. Сильно не жадничай. И, это… Ты о случившемся в тире не распространяйся, — как-то, мне показалось, даже виновато, попросил он.

— Не буду, — ответил коротко.

— И что, даже без вопросов обойдешься?

— Я не любопытен, — пожал плечами. Меня действительно сейчас больше интересовало оружие. Хотя Настя тоже интересовала. Увидел ее с неожиданной стороны и девушка, признаться, заинтриговала меня.

— Она моя дочь, — Сан Саныч вздохнул. — Мы вместе с женой работали, а когда она погибла, я Настеньку от себя отпустить боялся. Ну и учил всему, что сам умею… Не заметил, как выросла. Да такой, что подковы на лету рвала… Не было никакой управы, просто руки опускались. Все-таки, девочка. Хорошо, теща возмутилась, мозги мне вправила. Сказала, что девушке другое воспитание нужно. Музыка, культура, театры там всякие. Дальше — институт культуры, библиотечный факультет. Сам не знаю, как Настя уговорила меня взять ее сюда, секретаршей.

— Один вопрос: почему она Викторовна?

— Александровна. А Викторовна — это она захотела, чтобы никто даже не подозревал, что я ее отец. У нас и фамилия разные. У нее фамилия жены — Воложина. Ладно, пойду увольнять, — он вздохнул.

Я почему-то подумал, что уволить нашу секретаршу у Сорокина не получится. Дочка не из породы, а в породу — вся в папу.

— Ключи потом мне занесешь, и на сигнализацию поставь, — Сорокин положил связку ключей на стеллаж и вышел.

Я взял три прибора ночного видения, отложил в сторону. Прошелся меж рядов. Гранаты? Вряд ли понадобятся. Достаточно будет карабина «Сайга», для нашей поездки оптимален. Пистолет Макарова, который отобрал у ботаника, тоже остался у меня. Не на войну едем. Пожалуй, патроны взять и все. Сложив оружие, патроны и приборы ночного видения в пустой ящик, оставил тут же, на пустой стойке.

Покинув оружейную, поставил на сигнализацию и захлопнул за собой дверь. Вышел на улицу и задохнулся от налетевшего прохладного ветра. Пока я кувыркался на бетонном полу в тире и потом был в оружейной, прошел дождь. Даже, пожалуй, гроза. Вокруг лужи, с крыши потоки из водосточных труб. Ну наконец-то! Признаться, жара уже изрядно поднадоела.

Вернулся на склад к Кузьмичу. Там собственноручно собрал свой рюкзак, переложив все по своему. Кузьмич пил чай и сильно ко мне не лез.

Попрощавшись с Кузьмичом, отнес ключи Сорокину. Тот, видимо после разговора с дочерью, был в бешенстве. Взглядом, кажется, мог бы убить, лицо пошло красными пятнами, говорит скупо, сквозь зубы. Я положил ключи на стол и едва удержался от насмешки, увидев обрывки бумаги на столе, на полу и на воротнике Сан Саныча. Настенькино заявление об увольнении? Скорее всего.

— Оружейку на сигнализацию поставил? — рявкнул он на меня.

— Так точно, сигнализацию включил, лампа загорелась. Цвет лампы — красный, форма — овальная, — ответил я, с усмешкой глядя на Сан Саныча.

— Ты мне еще пошути тут, шутник нашелся, — заорал он и тут же вдруг остыл. — Так, время час. На сегодня все. Свободен. Сегодня и завтра отдыхай. А в понедельник с утра как штык. Встретите с Петром Клочкова. В понедельник же должен американец приехать. Я тебя еще отдельно проинструктирую. Но потом. Непосредственно перед выездом. Как раз бумаги будут готовы. Все-таки приграничный район. Иди.

Я вышел. Нет, я конечно, сочувствовал Сан Санычу, но ситуация, после того, как прошла злость, казалась мне комичной. Спустился в фойе. Настя, как ни в чем не бывало, дежурно улыбнулась мне и проворковала:

— Всего доброго, Владислав Борисович.

— И вам всего доброго, Анастасия… Викторовна?

— Да, Викторовна, — буркнула она сердито.

Я только покачал головой. Женщины — они такие непредсказуемые и разные… Слава Богу, в моей жизни этот вопрос закрыт раз и навсегда.

В гараже Василий Иванович обрадовал:

— Все, убрал к чертям Петькину гуделку, — я не успел поблагодарить его, как завгар плеснул ложку дегтя:

— Можешь спокойно оставлять ключ в замке. Да, и напиши на лобовом стекле, чтобы воры не стеснялись, снимали колеса и шарились в салоне.

Я покинул территорию организации и пока ехал, из головы не выходили снятые колеса. В девяностые с колесами была настоящая беда. Не сейчас — через год-другой оставить машину на ночь — считай, подарить ее. Целиком или по деталям — дело десятое. Вспомнилась комичная история с австрийцами.

В девяносто первом году, когда экономике пришла окончательная жопа, и с продуктами стало совсем плохо — в Нечерноземье во многих районах не могли даже отоварить талоны — Майкл Горби обратился к правительствам и людям доброй воли с просьбой оказать продовольственную помощь голодающему населению Советского Союза. Лично я, вспоминая об этом, испытываю жгучий стыд. За какие-то несколько лет угробить великую страну, довести до нищенства народ… Но — про колеса.

Почему-то первыми откликнулись на призыв о помощи австрийцы. Австрия отправила колонну с продовольственной помощью — несколько фур в сопровождении австрийских полицейских. Фуры «разули» на первой же остановке на территории Советского Союза. Тогда австрийцы попросили правительство СССР о том, чтобы колонну сопровождали австрийские полицейские с табельным оружием. Разрешение они получили, но колонна с продовольствием все равно не сразу доехала до Москвы. На второй остановке колеса сняли не только с фур, но и с австрийских бронетранспортеров.

Сейчас, в относительно спокойном по сравнению с предстоящими годами, девяностом году люди еще не подозревают, что их ждет. А ждет их голод — настоящий. Причем процентов восемьдесят населения Советского Союза. Девяностые — они у всех были разными. Для кого-то это время возможностей и перемен, но для многих — время выживания, любой ценой. И цена эта часто оказывалась непомерной. Я, когда жил первый раз, тоже заплатил свою «цену». Ею оказалась жизнь моих родителей и друга.

Приехав к дому, спокойно оставил машину у подъезда. После ночного концерта я за нее не волновался. Поднялся на свой этаж, но задерживаться в квартире не стал. Взял барсетку с деньгами и уже выходил, когда услышал голоса за дверью соседней квартиры. Толкнул ее — Петр опять пренебрег замками — вошел.

— О, Влад! На ловца и зверь бежит! — в заваленной техническим хламом и книгами комнате, расчистив себе место на стуле, сидел Вовчик. — Тут Петя у нас собирается покорять вершины Алтая, я вот шузы подогнал клевые.

Вовчик просто сиял, но, когда он думал, что на него не смотрят, улыбка сползала с лица и в глазах мелькало затравленное выражение. — А когда вы выезжаете? Я бы пришел проводить. Петр, как? Подошли?

— Ага! — ученый вышел из спальни в новых кроссовках. Я поднял брови: настоящий «Адидас», надо же!

— Сколько тебе за них? — Петр полез в карман за деньгами.

— Не-не-не, презент! — Вовчик улыбался.

— Да зачем такие жертвы? — я усмехнулся. Альтруизм не являлся сильной стороной его характера, если не берет денег, значит, ему что-то надо.

— Да ты что, Влад, что я нищий что-ли? Что я не могу другу подарок сделать? — Вовчик спрыгнул со стула, потряс руку сначала Петру, потом мне. — Ну я побежал, бывайте! И дороги вам хорошей!

Странный он какой-то сегодня.

— Отличная обувь, — между тем радовался подарку Петр. Ну блин, как ребенок, действительно! — Влад, посмотри какие хорошие кроссы! Не жмет нигде, не давит! Как специально для меня сделали! — Он попрыгал, пробежался по комнате, свалив кипу бумаг со стола.

— Ты сегодня вечером что планируешь? — поинтересовался у него на всякий случай. Петр, конечно, не от мира сего человек, но как я успел уже убедиться, постоять за себя сможет.

— Да вон, — он кивнул на гору бумаг, которую только что свалил со стола, — докторскую буду набирать. Она у меня в рукописном виде. Да, тут что хотел тебе дать, — и он вытащил маленькую черную коробочку из пластмассы. На ней экран — не широкий, сантиметра два.

— Что за тамагочи? — Спросил у него и вспомнил, что тамагочи появятся позже. Ладно, слово незнакомое, сочтет за речевую особенность.

— Пейджер! — Гордо сообщил ботаник. Теперь всегда будешь на связи! Кстати, пейджинговая станция у нас своя, в «Р. И. П. е», Настя на первых порах за оператора, но уже кого-то Сан Саныч принял — будет круглосуточная связь.

Я вздохнул, вспомнив сотовую связь в будущем, смартфоны и айфоны. Но — пока чем богаты, пейджер так пейджер.

Поблагодарив Петра, вышел к машине. Надо к родителям. Мама там наверняка с ума сходит, три дня не звонил. Отец тоже беспокоится.

Не заметил, как доехал до Сулимы. Время иногда ведет себя странно. бывает, что внутреннее чувство такое, будто прошел час, а на деле минут пять. И наоборот: кажется, что вот только вышел из квартиры Петра — а уже у дома своих родителей. Всю дорогу размышлял о том, как вообще возможно попаданство и не заметил, как доехал.

— Владичка! Сынок! Ну разве так можно! — запричитала мама, когда я вошел в квартиру родителей. — Пропал на три дня, я уже хотела в милицию идти, но отец не дал.

— И правильно, — папа усмехнулся, но я видел на его лице облегчение. — Мужик в армии отслужил, имеет право загулять.

— Пап, не было загула, работы много, — я чувствовал себя последней сволочью. События закрутили так, что действительно в эти дни не вспоминал о родителях.

— Пойдемте за стол, — тут же захлопотала мама. — не ел ведь?

— Верно, мам, слона бы съел, как голоден, — я занырнул в ванную комнату, вымыл руки и, вытирая их полотенцем, посмотрел в зеркало. Я изменился. Сильно. По сравнению с тем двадцатилетним парнем, которым был когда-то, сейчас стал жестче. Появились мимические морщины, губы не растянуты в вечной ухмылке, как это было в прошлой жизни, напротив, сжаты в четкую линию. Брови сосредоточенно сведены, уже намечается складка между ними. И взгляд. Взгляд опытного, много пожившего человека. Все-таки я не умею расслабляться. Постоянная боль прошлой жизни приучила ждать подвоха с любой стороны.

Постарался расслабиться и из ванной вышел с улыбкой на лице.

— Что у нас сегодня? — обнял маму, поцеловал в щеку.

— Садись, тебе понравится. Бигус сделала. Правда, с курицей, но неплохо получилось. — она наложила еду в тарелки и поставила на стол.

— Мам, пап, поговорить надо, — начал я.

Отец, только что зачерпнув ложку капусты, отложил ее обратно на тарелку.

— Говори, — сказал он, серьезно глядя на меня.

— У меня действительно серьезная работа. Организация называется «Развитие. Инвестиции. Проекты.». Занимаются научными исследованиями, изобретениями и еще Бог знает чем. Я в этом не разбираюсь. Работы много, и я не смогу бывать у вас так часто, как мне этого бы хотелось.

— Влад, ты стал как-то мудрено говорить, — заволновалась мама, но тут же успокоила себя:

— Это наверное потому, что с образованными людьми общаешься.

— Наверное, — не стал спорить. — Я там человек маленький, моя задача возить их и сопровождать. Вот сейчас предстоит командировка в Горный. Примерно на неделю. Я оставлю телефон, секретаршу зовут Анастасия Викторовна…

— Так ты из-за нее Анжелу бросил? — тут же сделала абсолютно неверные выводы мать.

— Зинуль, а ты уверена, что эта Анастасия Викторовна не гром-баба лет пятидесяти с откляченным от постоянного сидения на стуле задом? — Отец рассмеялся. — Вы, женщины, любите делать предположения, а потом сами же в них верите.

Я пододвинул тарелку и сам не заметил, как опустошил ее. Не знаю, как готовила мама — хорошо или плохо, но ее еда всегда была для меня самой вкусной. Выпил стакан чая и, чувствуя себя сытым, блаженно прикрыл глаза. На минуту. Но тут же встал, принес из ванной барсетку и достал деньги. Положил на стол.

— Влад, да зачем? Нам с отцом хватает! — попыталась отказаться мама.

— Я зарплату такую получаю, что сам могу не просто помочь, но содержать тебя, — нахмурился отец. — Сейчас на аренду переходим, еще добавится, — он даже не посмотрел на мои деньги.

— Так, родители, стоп! Вот просто молчите и слушайте. Договорились? — они кивнули, синхронно. Отец подтянул табуретку ближе к себе и похлопал по сидушке. Мама села и, сняв полотенце с плеча, разгладила его на коленях.

— Итак, эти деньги — подъемные на обустройство. Их получает каждый, кто устраивается в «Р. И. П.». И сумма не маленькая. Пять тысяч полновесных росс… — я прикусил язык и тут же поправился:

— … советских рублей. У вас тоже есть сбережения, не очень большие, но все же. — родители переглянулись, мама сердито, отец с ухмылкой. — Предлагаю купить дачу. Точнее — дом в деревне. Недалеко от города.

— Вот блин, и буду я на фазенде раком стоять, сорняки дергать, — рассмеялся отец. — То еще удовольствие!

— Сорняки на даче. А на фазенде рабы работают, — и мама добавила, мечтательно вздохнув:

— Обещают «Рабыню Изауру» повторить. Я многие серии не видела. Не, мне на работе девочки рассказывали, но что с тех рассказов?..

Да, действительно, после показа бразильского сериала «Рабыня Изаура» дачи стали называть фазендами и слово прижилось в среде садоводов-любителей и дачников. Я, при всем желании, из этого фильма мог вспомнить только маму Чоли. Хотя нет, мама Чоли была в сериале «Богатые тоже плачут», который мне, лежачему, пришлось по неволе смотреть вместе с матерью. А в «Рабыне Изауре», если не ошибаюсь, был некто Тобиас. Кстати, после показа этого сериала в СССР собак стали называть Тобиками.

— И что тебя на садоводство потянуло? Никогда даже на картошку было не заманить, — напомнил отец.

Я вздохнул. Не люблю врать, но и сказать им правду тоже не могу.

— Предлагаю купить дом в деревне. Дачный участок в шесть соток будет маловат. Не серьезно. А земля — есть земля, всегда прокормит. Лучше в Кубанке. Дядя Андрей до сих пор там работает?

Дядя Андрей — двоюродный брат матери, работал в трактористом и жил в кубанском колхозе давно, уже лет десять.

— Ну, Андрюха со своего колхоза никуда, — кивнул отец.

— Вот и отлично. Созвонитесь, попроси присмотреть. Кубанка не сильно далеко, машина у тебя старенькая, но бегает резво. Дорога, насколько помню, хорошая, асфальт до самой деревни. И в деревне тоже.

Почему я предложил именно этот поселок? Во-первых, человеку с улицы не так-то просто было купить дом в деревне. Еще посмотрят, продавать тебе или нет. Если не ко двору пришелся, то хоть золотые горы предлагай, деревенские пошлют лесом. Не знаю, может в других регионах по-другому, но у нас на Алтае так.

Дальше — именно в Кубанке в девяносто третьем-девяносто четвертом годах были организованы первые отряды самообороны, когда начались налеты городских мародеров. От десяти дворов брали одного человека, совхоз выделял машину и бригада дежурила всю ночь, вооруженная охотничьими ружьями. Пару раз даже отбили налеты. Во многих деревнях тогда подчистую выгребали картофель, овощи, заготовки. Не брезговали скотиной, выносили птицу со дворов. Времена были страшные. Точнее — они еще только грядут. Но говорить родителям об этом я не стал.

— Кто знает, может сам потом переберусь на жительство на природу, трактор куплю, корову заведу. Жена — хозяйка, детишки, — решил порадовать маму. — И, бать, выбирайте с нормальными хозяйственными постройками. Чтобы можно было скотину держать.

— Я вот буквально позавчера с Андреем разговаривал, — отец взял со стола деньги. — Говорит, у них немцы в Германию выезжают, а дома у немцев справные, крепкие, так что думаю, подберем. Плохо только, что дома в основном совхозные. Но вроде бы есть и частные.

— Что это так противно пищит? — мама нахмурилась. — Мышь, что ли завелась? Говорю же тебе, кота надо купить!

— Мам, все в порядке, — я рассмеялся, достал из кармана пейджер, прочитал сообщение. — Это меня на работу вызывают, причем срочно. Вроде бы выходной должен завтра быть. Что там стряслось?