Последний герой СССР

Глава 20

Не стал мешкать, достал из рюкзака спутниковый телефон и позвонил Сорокину. Он ответил почти мгновенно. В трубке раздался ровный, лишенный всяких эмоций, голос:

— Сорокин слушает.

— Цель найдена, — так же ровно доложил я.

— Принято. Оставайтесь на линии. Уточним координаты. Полетное задание для вертолетчиков будет через пару минут.

Я ждал недолго.

— Влад, координаты подтверждены. Вертолет вылетает. Через два часа будет на точке. Вернетесь с вертолетчиками. — Сорокин помолчал и совсем другим тоном поинтересовался:

— Наш гений цел?

— Почти, — ответил я, ухмыльнувшись и отключился.

Все. Считай, дело сделано. Вдруг почувствовал зверский голод. Простой аромат гречневой каши показался верхом гастрономической роскоши. Сглотнул слюну и, спрятав чемоданчик в рюкзак, подсел к костру.

Петр уже поел, впрочем, он всегда делал это быстро. Я взял миску и наложил каши. Тушенка действительно разварилась на волокна, но все равно очень вкусно. Только опустошив миску, понял, что каша совсем не соленая. Забавно, сейчас это показалось мне такой мелочью…

— Влад, ты не против, если я добью? — спросил Петр, заглядывая в котелок.

Мотнул головой, мол, давай, не стесняйся. Пока он ел, мыл посуду, перекладывал вещи в рюкзаке, проводник поманил меня за собой к вагончикам.

— Влад, переговорить надо, — тихо, чтобы не слышал ученый, сказал он. — Есть тема.

Я кивнул.

— Я тут долго отирался, считай до мая месяца. Зима у нас длинная, так что обшарил здесь все. Кстати, запасы нашел, консервы, еще кое-что. Так и выжил. Пойдем, покажу. Рюкзак возьми.

Вернулись быстро. Петр еще возился со своими вещами.

Олег поднял вещмешок, закинул его за спину.

— Все, мужики, я свою часть контракта выполнил, — он подал мне руку.

— Ты не с нами? — вопрос задаю для проформы, понятно, что у кого-то в Монголии остался перед Олегом «должок», который он обязательно стрясет.

— Собака заждалась. — Олег улыбнулся — второй раз. Лицо его, обычно суровое и отрешенное, вдруг стало почти мальчишеским. — Передай Сорокину, что машину я забрал в счет оплаты. Больше он мне ничего не должен.

— Ну, бывай. — пожимаю его сухую, крепкую ладонь. — До встречи!

— Это вряд ли. Прощайте — так будет правильнее, — он хлопнул ботаника по плечу, махнул мне рукой и начал подъем.

Двигался быстро, легко, как зверь, знающий эти тропы. Я провожал его глазами, пока он не пропал за скальным козырьком, скрывающим от посторонних глаз вход в древний монастырь.

Слышался нарастающий гул вертолета. Я смотрел в небо, ожидая, что он вот-вот появится из-за горного хребта. Но он показался из-за осыпи, закупорившей долинку. Махина МИ-26 вынырнула стремительно, грохот заложил уши. На панели спутникового телефона загорелся зеленый огонек.

Снимаю трубку, прикладываю к уху, кричу через шум:

— Прием!

В трубке спокойный голос командира:

— Двенадцать-пятнадцать. Вас вижу. Обозначьте объект.

Петр прыгает возле контейнера, машет руками. Показываю на него рукой.

— Обозначил. Видите?

Грохот винта оглушает, превращая мир в вибрирующую бурю.

Я бросился к контейнеру, по его бокам на высоте двух метров приварены петли. Подпрыгиваю, хватаюсь за первую карабинную скобу стропы, защелкиваю ее. Вторую цепляю вслепую — ветер не дает открыть глаза. Скоро все четыре стропы были закреплены.

Мы с Петром, подхватив рюкзаки, нырнули под брюхо вертолета. Сверху сбрасывают средство для эвакуации, устраиваю Петра на носилках, как пострадавшего, застегиваю ремни и даю отмашку. Стою, готовый кинуться на помощь, если этот ученый чудила вдруг умудрится и оттуда сверзиться. Но нет — Петр благополучно оказался на борту.

Пара мгновений — и на землю падает тяжелый трос. Обматываю вокруг бедра и предплечья, даю отмашку. Меня резко дергает с земли — и я вваливаюсь в темное, гулкое нутро вертолета. Меня тут же хватают за куртку и люк захлопывается. Сажусь на скамью и… вижу кислое лицо Арни. Американец смотрит на меня мутными глазами, но тут же клюет носом, засыпая. Петр показывает мне большой палец, улыбаюсь ему в ответ.

Камни, завал, долинка — все стремительно уходит вниз. Я посмотрел на американца и ухмыльнулся: в принципе, можно считать задачу выполненной.

Через два часа были в Барнауле. Вертолет завис над асфальтированной площадкой, за лабораторным зданием «Р. И. П.». внизу, не обращая внимания на ветер и пыль, ребята в камуфляже ловят груз, хватаются руками за ребра жесткости и наваливаются всем весом — чтобы погасить колебания. Слышится металлический лязг — отцепляют карабины. Контейнер, наконец-то, с глухим стуком встает на землю. Его мгновенно окружает оцепление. Вертолет приземляется, мы с ботаником с трудом расталкиваем американца и первым выпихиваем его из вертолета. Следом спрыгиваю сам и помогаю спуститься на землю Петру. Вертолет взмывает вверх, рев двигателя меняет тональность.

С Арнольда Слободчикова мгновенно слетает сон. Он быстрым шагом, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, бежит к контейнеру. Но оцепление останавливает его. Я закинув на плечо рюкзак, наблюдаю, как Сорокин в сопровождении людей в строгих костюмах (среди которых с удивлением узнаю того самого «пастора» — подполковника Блохина, что наблюдал за мной и Клочковым в Железке) направляется к контейнеру.

Настя, серьезная, с косой, уложенной короной на голове, в деловом пиджаке и строгой юбке, с фотоаппаратом в руках. Девушка едва скользнула по мне взглядом и переключилась на контейнер. Сфотографировала. Еще раз. И еще.

Военные кувалдой сбивают заклинивший замок, распахивают двери — за ними еще одни. На вторых дверях контейнера сложный кодовый замок. Человек в камуфляже — я его раньше не видел — подошел к замку, открыл разъем, подключил к нему небольшую коробочку. Дисплей засветился зеленым. Специалист набрал ряд цифр, внутри контейнера щелкнуло, послышалось мягкое гудение. Дверь отъехала в сторону и…

Ужас на лицах «комиссии» невозможно описать культурно, у меня на языке вертелось нецензурное слово, но я промолчал. Однако Блохин, с которого слетела вся его ханжеская светскость, заорал:

— Да вы что тут, совсем о***ели⁈

Контейнер был под завязку забит человеческими костями, они водопадом хлынули на асфальт, один череп откатился к американцу под ноги. Арни Слободчиков, до этого мгновенья едва не прыгавший от нетерпения, с криком «шщит⁈», отскочил прочь.

— Это точно тот самый контейнер? — Голос Блохина дрожит, он едва сдерживает ярость.

— Вот свидетель, — кивает на американца Сорокин. — Все на глазах международной общественности сделали. Но, Коля, ты можешь слетать туда-обратно, за четыре часа сам все на месте проверишь, ручками, так сказать, пощупаешь. Мне скрывать нечего.

Настя, закончив фотографировать, ушла.

Тем временем подготовили акт, присутствующие расписались под тем, что «контейнер не был вскрыт; долгое время простоял под воздействием перепадов температур, воздействием осадков; секретный кодовый замок марки ЭТЦ не вскрыт; контейнер заполнен останками неизвестного происхождения, среди которых пульт управления объектом не обнаружен»…

— Какой «не обнаружен»⁈ — Заорал Блохин. — Надо проверить, может он под этими костями!

— Пожалуйста, проверяйте, — Сорокин усмехнулся так, как, наверное, мог бы усмехнуться сам дьявол и жестом пригласил Николая Ивановича к жуткому «кургану», вывалившемуся из контейнера. — Проверяйте, — растягивая гласные, произнес он равнодушо.

Блохин с американцем переглянулись и начали разгребать эту кучу, отбрасывая в сторону кости.

— Ветров! — Сан Саныч окликнул одного из стоящих в оцеплении. — Принеси товарищам шанцевый инструмент.

Солдат метнулся к складу, и тут же вернулся назад с совковыми лопатами. КГБшник зло зыркнул на него, но лопату взял. Сухой, ломкий хруст разносился над площадкой.

А я смотрел на это и думал, что и умерли люди в муках, в подземелье монастыря, и после смерти нет им покоя. Словно прочитав мои мысли, Сан Саныч подозвал к себе командира группы:

— Капитан, после того, как эти вандалы, — он кивнул в сторону Блохина и Арни, — закончат глумиться, похороните по человечески.

Блохин с американцем ничего не нашли. Сорокин не предложил даже умыться, но было заметно, что ему приятно наблюдать за тем, как КГБшник пытается безуспешно стряхнуть пыль с одежды. Подозреваю, что у этих двоих личные счеты, слишком уж эмоционально они реагируют друг на друга. Вокруг них воздух почти искрит от целой гаммы скрытых эмоций.

«Гостей» полковник Сорокин проводил до ворот — лично. Я отметил, что траспорт проверяющих на территорию «Р. И. П.» не пустили. Сорокин перебросился парой слов с охранником на входе, и вернулся к контейнеру.

— Влад, пойдем. — И быстрым шагом направился к лабораторному зданию. Я обратил внимание на то, что сегодня строителей нет. Работа приостановлена. — Где Петр? — Сан Саныч оглянулся.

— Убежал к Насте, уже наверное обедает, — ответил я.

— Отлично. Ему не нужно присутствовать при нашем разговоре, пока вся эта свистопляска с проверяющими не утрясется.

Лабораторное здание имело странную планировку. Я уже был в нем, когда ботаник пытался протащить в машину оборудование, но тогда вошел с другой стороны и сразу попал в небольшое помещение. Сейчас же Сорокин провел меня по периметру. Лаборатории соединялись в центре лучами и я вдруг вспомнил, что в своей первой жизни был здесь. Тогда же, когда посещал дом Лисавенко — во время школьной экскурсии. И нам очень ярко рассказывали о том, что здесь будет оборудован климатрон. Что вот в этом отсеке будет воссоздан климат тропических лесов Африки; а здесь — климат пустынь Средней Азии; а в следующем отсеке — тундра с ее карликовыми деревьями, мхами, лишайниками и морошкой. Потом, насколько я читал, это здание выкупила московская фирма, и идея климатрона еще долго не давала покоя новым собственникам. Даже начали ремонт здания, но скоро разорились. Значит, «Р. И. П.» в моей первой реальности не существовал? И эта реальность, в которую я попал, умерев в офисе от сердечного приступа, действительно альтернативная? Но обдумать не успел — Сорокин нажал кнопку, отключая сигнализацию.

Мы попали в небольшую — квадратов шесть — комнату с лифтом, в центре огромного, разделенного на лепестки лабораторий, зала. В кабине две кнопки без обозначения этажей. Сан Саныч нажал на одну — и лифт ухнул вниз.

Судя по времени, мы спустились на три этажа — не меньше. Останавливаемся. Еще одна дверь — куда более серьезная. Сорокин молча подходит к панели возле, пальцы порают над клавиатурой, вбивая длинную последовательность цифр. Тихий щелчок — и красный глазок сигнализации гаснет. Щелчок замка, тяжелая дверь отъезжает в сторону. В холодном воздухе запах металла.За этой дверью еще одна. Массивная, стальная, с маховиком посредине, словно в банковском хранилище.Сорокин вращает колесо, дверь открывается.

Воздух внутри сухой и холодный. Вдоль стен стеллажи с опечатанными металлическими ящиками, ряд сейфовых ячеек — все как в самом надежном банке.

Сан Саныч оборачивается ко мне, его лицо в синеватом свете кажется высеченным из камня.

— Давай. — Говорит он.

Я скидываю рюкзак с плеча, расстегиваю. Внутри, аккуратно обернутый в спальник, лежит черный чемоданчик. Похож на чемоданчик со спутниковым телефоном, но крупнее, тяжелее, с дополнительными кнопками на верхней панели, о назначении которых я могу только догадываться.

Усмехаюсь про себя. Всплывает картинка: тайник, который показал Олег Клочков, там, за вагончиком, под камнями. Я так и не сказал об этом Петру. Перед выездом Сорокин дал мне предельно четкие инструкции: «Ни слова. Никому. Даже ему» — и кивнул в сторону ученого. В принципе, правильно. Петр — романтик, он бы увидел в этом шаге предательство, а не необходимость. Сейчас, находясь в самом чреве этого странного места, я очень четко понимал, что в «Р. И. П.» любая эмоция — это роскошь. Или слабость.

Передаю чемоданчик Сорокину. Он берет его уверенно, осторожно проводит ладонью по поверхности. Бросает на меня взгляд, в нем удовлетворение от сделанной работы. Без слов открывает одну из ячеек ключом, который снимает с шеи — висел на шнурке вместе с крестиком. Внутри лежит еще один чемоданчик. Почти близнец того, что я доставил из горной долины, но поменьше и кнопок на верхней панели не так много. Ну-ну, переносной пульт управления был уничтожен⁈ Да как же! Я хмыкнул.

Полковник Сорокин кладет второй пульт рядом с первым и закрывает ячейку. Дело сделано.

Обратный путь кажется длиннее. Синяя лампа в лифте мерцает, отбрасывая наши тени на стены. Сорокин не произносит ни слова. Я тоже молчу. В голове роятся вопросы, но задавать их сейчас не стоит. Не ответит человеку «с улицы». Я и так слишком много видел за то недолгое время, что работаю здесь. Что ж, приберегу их до лучших времен, если эти времена когда-нибудь наступят. Или, если не найду ответов сам…

Когда вышли из лаборатории, я бросил взгляд в сторону контейнера. Группа силовой поддержки уже расчистила площадку от останков и БТР готовился отъехать. Оперативно они.

Слепящий дневной свет после подземной синевы флуоресцентных ламп заставляет щуриться. Сан Саныч быстро идет к домику профессора Лисавенко, почти игрушечному на фоне лабораторной махины. Вошли в зеленое фойе, я принюхался — пахнет жареной картошкой. Странно. Там, за этой «оранжерейной» стеной есть еще и кухня? Хотя, скорее всего, есть. Ведь когда-то давно профессор жил здесь с семьей, а значит, где-то готовили еду. Ни Насти, ни Петра возле стойки с телефонами не было.

Быстро поднялись по лестнице и Сорокин сразу направился в свою часть «распашонки». В кабинете прошел к столу, но не сел, облокотившись о спинку стула. На его лице появилась редкая, почти искренняя ухмылка.

— У Олега Клочкова, — говорит он неторопливо, будто смакуя каждое слово, — юмор, конечно, очень своеобразный, но сегодня… — полковник не сдержался, хохотнул — коротко и скрипуче, — сегодня он меня просто порадовал! Надо было так «пошутить» — загрузить в контейнер кости! Я впервые видел Колю Блохина таким… — он помолчал, подбирая слово, — грязным. В прямом смысле. С головы до ног в пыли и прахе. Зрелище, однако!

— Кто такой Олег Клочков на самом деле? — не смог удержаться от вопроса. Филолог после пединститута вряд ли способен провернуть фокус с контейнером. И на фоне этого рассказ проводника о его «приключениях» в Монголии кажется если не ложью, то полуправдой — как минимум.

Ухмылка слетает с лица Сан Саныча, будто ее и не было. Взгляд снова становится таким, от которого неподготовленному человеку впору окаменеть. Он смотрит на меня прямо, словно взвешивая, сколько правды мне можно выдать, не сломав хрупкий баланс между доверием и безопасностью.

— Кто такой Олег Клочков? — переспрашивает он, будто размышляя вслух. — Даже не знаю, что тебе ответить…

Он замолкает, взгляд его теряется где-то на черных шторах и тут же возвращается ко мне.

— Ты про Фотия Лескина когда-нибудь слышал?

Я кивнул. В памяти всплыли скудные сведения из Википедии.

— Старовер. Командовал армией в Восточном Туркестане в сороковые годы. Загадочная личность, — ответил Сорокину, уже, впрочем, понимая, куда он клонит.

Сорокин беззвучно усмехнулся.

— Загадочная… Да, ГРУ — такая контора, Влад. Что ни человек — то загадка. Что ни биография — то прикрытие. Лесков был одним из таких. И Клочков из той же породы.

Сан Саныч замолчал, но этого мне достаточно. Он ответил на мой вопрос. Но Сорокин продолжает говоить, и его голос становится тише, но тверже:

— Сейчас Клочков, своего рода, засланный казачок, работает под прикрытием. Играет свою роль в одной очень и очень опасной игре. И в связи с этим приказ: от Петра ни на шаг! Даже до отхожего места его одного не отпускай. Понял?

Я молча киваю. Понимаю, какой ношей будет столь тесное сосуществование с нашим гением, но — работа есть работа.

— Наружку я к нему приставил давно. И еще… Ремонт закончится буквально через несколько дней. Чужих больше здесь не будет. — Голос Сан Саныча становится обычным, деловым и резким. — Он переселится сюда. На третьем этаже лабораторного корпуса есть несколько жилых помещений. Но, подозреваю, что наш Петя будет дневать и ночевать в лаборатории. Его стихия. А наша с тобой задача — сделать так, чтобы в этой стихии ему ничего не мешало и никто его не потревожил. Особенно те, кто прикидывается своими…

После этих слов я почему-то подумал о Вовчике.