Переход

Глава 7

Пока что Алексей не сделал ничего из того, что не было сделано в СССР и без его участия. Даже трактора с мотоциклетными моторами уже имелись, причем их совсем недалеко делали, в Смоленской области. Вот только тамошние самодельщики не осознали (или не знали) того, что основные детали моторов можно изготовить буквально в сельской мастерской — хотя еще на заре Советской власти отдельные товарищи пытались эту мысль до народа донести. Еще в двадцать четвертом году была издана брошюрка под названием «Как самому сделать автомобиль», и половина этой брошюрки расписывала технологию изготовления мотора у себя в сарае. Вот только там предлагалось заказать отливку нескольких чугунных деталей (в частности, цилиндров двигателя) «в ближайшей чугунолитейной мастерской», а в определенный момент все ближайшие чугунолитейки куда-то подевались. И главной проблемой стало даже не исчезновение этих мастерских, а то, что подавляющая часть народа (и практически вся молодежь) уже и не представляла, что чугунные детали отливать не особенно и сложно.

Однако мотор состоит не только из картера и цилиндров с поршнями, в нем есть устройства гораздо более сложные — например, те же магнето. И Вася Николаев, которому Алексей очень внятно рассказал, сколько тракторов получится сделать если эти самые магнето не делать самим, проблемой проникся. Сам он, понятное дело, изготавливать эти магнето не умел, но он мобилизовал комсомольцев области, те пошебуршили по госпиталям — нашли сразу троих специалистов (одного инженера и двух техников), которые магнето сделать могли. А дальше все оказалось уже достаточно просто: специалистов по излечении на фронт обратно не отправили (хотя они все трое и очень просились), а назначили руководителями новенького заводика, который как-то образовался в Орше.

То есть в Орше заводик образовался не случайно хотя немцы разрушили город даже больше чем Витебск: в Витебске было разрушено больше семидесяти процентов домов, а в Орше — больше восьмидесяти. Однако Орша городом был все же относительно небольшим, там до войны и сорока тысяч жителей не было — но главным в выборе места для нового завода стало то, что там уже заработал известковый завод и очень быстро восстанавливался завод «Красный борец». Который до войны назывался Механическим и чугунолитейным (собственно, и два «профессиональных литейщика» из бригады Алексея в детстве именно там и получили свой «профессиональный опыт»). И руководство республики посчитало, что завод, на котором уже делались разные сельхозагрегаты, вполне сможет и незатейливые трактора выпускать — а раз для тракторов нужны магнето…

Вот только «Красный борец» был разрушен почти до основания — зато в городе нашлось человек пятьдесят, ранее на заводе работавших — и после восстановления чугуноплавильного цеха они с величайшим энтузиазмом приступили к освоению новой продукции. То есть для завода новой, но по сути трактор Алексея был даже по нынешним временам примитивнейшим: одна скорость вперед, одна назад в конструкции вообще никакие амортизаторы не предусматривались, если не считать пружин, на которых подвешивалось сиденье тракториста. Но никаких других тракторов ведь вообще не было, а пахать и сеять (и урожай убирать) было необходимо. Поэтому на заводе было налажен и выпуск картофелеуборочных машин, цепляемых к этому трактору (только к этому, там привод барабана соединялся с редуктором заднего колеса трактора).

Но и на «Красном борце» проявилась проблема, которая возникала везде на освобожденных территориях: не хватало рабочих. Даже не опытных рабочих, а вообще любых: людям в городе было просто негде жить. То есть вообще негде, и в январе сорок пятого в городе было хорошо если три тысячи жителей. Но к августу в городе собралось уже около десяти тысяч — и пресловутый «жилищный вопрос» превратился уже в огромную проблему. Хотя бы потому, что даже десяти тысяч жителей просто воды чистой не хватало: на весь город было пятнадцать колонок, в которых люди могли набрать чистую воду.

Зато с электричеством стало полегче: у августу уже протянули ЛЭП через Днепр и Оршицу до «Красного борца» (откуда-то аж из-под Смоленска) и в принципе можно было бы приступать к работе — но если работать просто некому…

Чтобы было кому работать на заводах, нужно чтобы людям было где жить. Алексею очень понравилось, что в Белоруссии Пономаренко не то чтобы отказался, а прямо запретил строить многоквартирные дома из дерева. Резоны партийного начальника были понятны: печное отопление в таких домах просто гарантирует возникновение пожаров, а если сгорает дом не частный, то пожар лишает жилья сразу очень много народу. Но, насколько парень понял из разговора с Пантелеймоном Кондратьевичем, это был лишь формальный повод для такого запрета, а настоящая причина была все же иной:

— Ты пойми, партизан, у нас в республике народу осталось совсем мало. А чтобы народ возвращался их эвакуации, мы людям должны дать что-то очень хорошее, например жилье достойное. И не избу-переросток, а настоящий дом! Я тут посадил архитекторов проекты домов создавать, и они уж расстарались — но проекты в дома сами не превратятся, так что ты уж постарайся…

Разговор этот состоялся, когда Пономаренко пригласил Алексея для обсуждения вопроса о том, как бы побыстрее наделать много кирпичных прессов. И вопрос этот Пантелеймон Кондратьевич взял под свой особый контроль вовсе не потому, что решил этими прессами кирпичные заводы заменить, а потому что для восстанавливаемых (и даже уже восстановленных) кирпичных заводов топлива не хватало.

— Пантелеймон Кондратьевич, пресс кирпичный хорош там, куда кирпич с завода возить сложно и дорого…

— У нас везде возить что угодно дорого, железная дорога с перегрузкой работает, а там, где дорог и вовсе нет…

— Это очень временно, мы уже фашистов разгромили. И грузовики у нас скоро будут в достатке, да и тракторами можно телеги таскать… кстати, нужно будет для тракторов тоже телег понаделать тонны на три груза.

— Ну делай… сколько сделаешь? Опять по штуке в сутки? Но дело и вовсе не в том: вон, в Орше кирпичный завод восстановили — и что? Стоит завод, печи топить нечем. Сейчас, конечно, инженеры думают как печи на торф перевести, но это дело такое…

— Хреновое это дело, печи нужно сразу на газ переводить.

— А газ ты откуда возьмешь? Даже если все население переведешь на прокорм одной капустой тушеной и горохом, то газа много не получишь.

— Ну, гороховый газ тоже можно использовать, я уже начал в деревне строить установку по получения такого. Но куда как проще использовать газ генераторный, который из того же торфа вырабатывать даже выгоднее, чем торф просто сжигать. Энергетически выгоднее.

— Ну-ка, ну-ка… А поподробнее?

— В Шатуре еще до войны построили газогенератор для производства газа из торфа. Называется «генератор с кипящим слоем», только на самом деле там ничего не кипит, а песок раскаленный воздухом перемешивается. Мы такую можем в той же Орше месяца за три выстроить, а если вы каким-то манером добудете тонн десять-двадцать карельского диабаза или хотя бы любого базальта… в генераторе этом песок все время воздухом перемешивается и сталь быстро истирается. А если топку изнутри базальтом покрыть, то печь раз в двадцать дольше прослужит. Или даже в сто раз.

— А ты такой генератор выстроить сможешь?

— Нет. Но в Москве есть такой товарищ, Винтер его фамилия. Он, думаю, тоже генератор построить не сумеет, но он точно знает, кто сумеет. На самом деле нам даже не человек нужен, а проект, инженеры в республике, думаю, найдутся не рукожопые.

— Как ты сказал? — рассмеялся Пантелеймон Кондратьевич. — Ладно, за совет — спасибо, но все же прессы ты постарайся… газ еще когда у нас появится, а строить уже сегодня нужно.

— Тогда еще один совет дам, небольшой. В Орше известняка столько, что не поставить там небольшую цементную печь — это вообще откровенный саботаж и контрреволюция.

— Ты это, думай, что говоришь!

— Думаю. И говорю: саботаж. Мы можем там самостоятельно производить тонн по сто цемента в сутки, уже через месяц-полтора сможем, а все оборудование для печи на «Красном борце» за две недели сделают.

— Ты у нас самый умный? Так давай назначим тебя главным по постройке цементного завода. Сделаешь — страна тебя отблагодарит, а не сделаешь…

— Я что, похож на инженера? На известковом инженеров целых два, и если им денег подкинуть, то…

— Партизан, вот у меня есть… — Пантелеймон Кондратьевич сунул руку в карман и демонстративно открыл вытащенный кошелек, — два рубля есть… двенадцать все же, и мелочью… тридцать семь копеек. Хватит на цементную печь?

С деньгами было, мягко говоря, не очень. Насколько Алексей успел узнать, на восстановление Орши в сорок четвертом было выделено аж четыреста пятьдесят тысяч рублей. На восстановление всего города — а зарплата на заводе была больше шестисот рублей в месяц, бутылка молока стоила двадцать, а водки — триста. Ладно, это на рынке триста, но и госцена у водки была восемьдесят пять рублей за поллитру, так что как на эти деньги городское руководство хоть что-то сумело сделать… А сумели они очень много: в городе только больниц две отремонтировали (а по факту — просто заново отстроили), роддом новый, пять детсадов… Ну и специфика времени: в роддоме было оборудовано пятнадцать коек, а в отремонтированном кожвендиспансере — сто пятьдесят…

Конечно, все это было отремонтировано и выстроено не за счет этих денег, а исключительно за счет самоотверженного труда местных жителей, которые за работу и копейки не получали — но и Алексей, и товарищ Пономаренко прекрасно понимали, что энтузиазмом все проблемы не решить…

— Найдите, изыщите, украдите и дайте заводу миллион на подготовку выпуска цемента. А потом — это через месяц-полтора — разрешите им цемент продавать населению, по самой низкой цене, по двести рублей за тонну. Выручка — двадцать тысяч в день, за два месяца деньги в бюджет вернутся. А если цемент людям дороже продавать…

— Мы на своих людях наживаться не станем! Впрочем и миллион… даже украсть неоткуда.

— Выпустите облигации, десятирублевые, каждая в течение трех месяцев… в течение полугода будет владельцу погашена мешком цемента. Я почему-то думаю, что при такой разрухе облигаций на пару миллионов получится меньше чем за неделю продать.

— Ну и какой ты партизан после этого? Нэпман прожженный… вот только как эти облигации в ЦК согласовать…

— Никак. Вы у нас первый секретарь Белоруссии, и именно вы дадите разрешение — не поручение, а именно разрешение — Витебскому обкому на выпуск областных облигаций восстановительного займа. Займа на восстановление городов и сел области исключительно.

— Значит, говоришь, миллион…

— Я не знаю, про миллион я от балды сказал. Нужно тех же инженеров озадачить, с известкового и с «Красного борца», пусть они сначала сметы составят, а потом уже и облигациями можно будет заняться.

— То есть ты просто тут языком треплешь… но треплешь по делу. Ладно, я думаю, что про прессы кирпичные ты понял, а остальное… телефон-то тебе провели?

— Да.

— Тогда если что, то будь готов по вызову срочно выехать куда-то. В Оршу, или сюда, в Минск. И не спорь: я вижу, что у тебя язык без костей, но излагает он мысли не самые глупые. Простые, вот только почему никто, кроме тебя, до этого не допер… Иди, а понадобишься — позовем.

Про Витебскую ГЭС Алексей знал немного. То есть знал, что ее где-то в двухтысячных построили и что мощность у нее было именно сорок мегаватт. А еще довольно точно знал, где именно ее поставили — но после того, как в Минске один небольшой переулок был заасфальтирован «укатанным бетоном» и люди поняли, «что это хорошо», руководство Белоруссии заказало проект станции в Ленинграде — и там его буквально за полгода подготовили. А решил товарищ Пономаренко, что это — хорошо. Однако проект — это всего лишь довольно толстая папка с бумагами, электричества от него не дождешься — а средств на строительство в республике не было. Но Пантелеймон Кондратьевич запомнил, что один «юный партизан, орденоносец Херов» на всякие выдумки очень даже горазд. Так что не прошло и месяца с последнего разговора, как Алексея снова пригласили в Минск:

— Товарищ Воронов, — Пантелеймон Кондратьевич начал разговор очень официально, — вот скажи нам, бестолковым, на какие шиши мы можем ГЭС возле Витебска выстроить. Потому что в бюджете республики, сам понимаешь, ни шиша нет. А если какие шиши и появятся, то у нас столько всякого неотложного отложено из-за нехватки средств…и я уже спрашивал, Москва денег нам не даст. И вообще ничего не даст, у них не одна небольшая республика, а вся страна в… ну, в общем, в плохом состоянии. У нас половина цемента из Кричева в Россию отправляется, и это правильно. Но вот со станцией…

— Лишних ресурсов в республике никогда не будет, так что тут и выбора нет: ГЭС нужно будет строить межколхозную. Колхозы-то сами могут решать, куда им деньги заработанные девать.

— Ну да, а то они и не знают, куда деньги деть, их у колхозов столько, что хоть в бочках соли.

— Вопрос решаемый. Я вам больше скажу, только колхозы Витебской области на маленькую ГЭС средства легко изыщут. Не прям вот щяз, но уже следующим летом…

— Ага, а я тут сижу и ничего про колхозы не знаю.

— С одной стороны, колхозы у нас из-за разрухи послевоенной просто нищие, но ведь республика им очень серьезно помогает. И было бы неверно, если колхозы в ответ на эту помощь сами республике не помогут. Но начинать нужно не с электростанции, есть другие, несколько обходные пути. Получится помедленнее, но результат любого порадует.

— Я тебя внимательно слушаю…

— Печь цементную в Орше выстроили? Во сколько она обошлась?

— Еще строят, но с ценой уже все ясно: если с газогенераторами считать, то в полтора миллиона. А еще мельницы, и я не говорю о расходах на торфопредприятия.

— Пока и этого достаточно: для колхоза полтора миллиона — сумма очень заметная, но если взять уже два десятка колхозов, хотя бы крупных колхозов на Витебщине, то это уже терпимо. Цементные заводы в Кричеве и в Красном селе пока еще в процессе восстановления, а цемент уже сейчас стране нужен. А возле Костюковичей и глина есть, и мел прекрасный — но большой завод строить долго и средств на него нет. Но если колхозники скинутся и поставят там три-четыре шахтных печи… колхозных печи, то у колхозов уже следующим летом будет цемента достаточно чтобы строить плотину на Двине.

— С плотиной понятно, а генераторы где взять? Прочее все оборудование?

— Я, конечно, молодой еще и ничего в управлении страной не понимаю, но мне кажется, что если во всем Советском Союзе генераторы могут делать только два завода, то это не совсем правильно. Ну да, не смотрите на меня так, я и без вас знаю, что средств нет. Однако опять: средств нет в бюджете, однако здесь мы снова должны опереться на энтузиазм масс. В первую очередь — комсомольцев. Вы товарища Зимянина на эту работу натравите…

— Какую работу?

— На строительство и запуск завода по выпуску небольших гидрогенераторов.

— И как наш комсомол сможет это проделать? Ведь у них…

— Пусть на заводах субботники коммунистические проведут, нужные для нового завода станки сверх плана сделают. Какие именно нужны будут — это пусть уже инженеры-энергетики расскажут. В Витебске станкостроительных заводов сколько уже?

— А металл где брать?

— Я тут для своей деревни приборчик сделал, металлоискатель. И оказывается, у нас в земле столько разных металлов валяется! Я только на полях и в лесах вокруг Приреченской одних гильз немецких насобирал пару центнеров… не один я, там больше детишки все же резвились. А если комсомольцев не из одной деревни мобилизовать… только пионеров в лес посылать нельзя, там и взрывающегося разного много понавалено. Но это пусть уже комсомол с саперами договаривается, я же одно скажу: немцы нам меди запасли что на несколько таких ГЭС хватит генераторы сделать.

— Ну да, в республике жрать нечего, а мы людей будет отвлекать на поиск гильз…

— Да, насчет жрать, раз уж вы напомнили, то скажу пока снова не забыл: в земле у нас не только металл разный валяется. Мне, было дело, немец один интересный попался, геолог из Магдебурга. Он сказал, что километрах в десяти к северо-востоку от Старобина на глубине метров четыреста лежит огромный пласт соли.

— Очень интересно!

— Но соль не поваренная, а сильвинит, то есть хлористый калий. Калийное удобрение, проще говоря.

— А немец этот откуда…

— Я же сказал: геолог из Магдебурга, а там у немцев как раз огромное месторождения калия. Только немец говорил, что у нас оно куда как больше немецкого, и если там шахту отрыть, то урожаи на четверть сразу в Белоруссии вырастут. И не только в Белоруссии.

— А откуда немец…

— Я не успел его поподробнее расспросить, почему-то после моих на них воздействий они слишком быстро помирали. Пуля — она, знаете ли, пользы организму не приносит.

— И ты в это веришь?

— Сколько времени нужно чтобы скважина на четыреста метров пробурить?

— Не знаю…

— И я не знаю. Но разница между мной и вами заключается в том, что я этого и не узнаю никогда, и уж тем более скважину не пробурю. А вы можете нужных людей найти, приказать эту скважину пробурить…

— А средств на такое бурение…

— Ну это точно не ко мне вопрос.

— Ладно, с тобой все ясно. Но если ты не наврал… Тебе точно квартира в Витебске не нужна?

Заниматься комсомольской работой — то есть «влезать в политику» — в планы Алексея ну никак не входило. Да и просто притупить делу, ради которого он, собственно, и отправился в путешествие «во времена до», пока не получалось. Единственное, что его хоть немного успокаивало, так это то, что вышло хоть немного помочь стране в деле обеспечения людей продуктами: все же он не помнил, чтобы в сорок пятом народ носы ворочал от какой-нибудь не особо вкусной еды — а тут в одном районе удалось собрать очень большой урожай «главного ископаемого Белоруссии». Ведь обезлюдившие колхозы не то что урожай вырастить — они и поля распахать не могли, а уж говорить о том, чтобы эти поля еще и удобрить… Но если есть хоть плохонькие, но трактора, то с их помощью и поля вспахать было нетрудно, и — именно с такими, весьма убогонькими, но «узкоспециализированными» машинами — дважды за сезон картошку окучить. А это, как парень прекрасно помнил на примере собственной дачи, урожай картошки как бы не удваивало. Ну а картофелеуборочные машины позволяли ее потом ее собрать быстро и почти без потерь. И что Алексея больше всего удивляло, так это то, что такие машины в России еще до революции изобрели, но почему-то никто их после этой революции даже делать не собирался.

Однако люди не одной картошкой живы, им еще всякого другого подавай: хлеба, мяса, овощей и фруктов всяких. Но с разносолами дела обстояли не то чтобы плохо — их, можно сказать, и вовсе не было. Карточную систему никто отменять не собирался, а на рынке цены были хотя и пониже, чем в сорок третьем, но все равно весьма кусачими. А как с этим бороться, Алексей даже примерно не представлял. То есть представлял, но «в масштабах всей страны», в а эти «масштабы» он вообще лезть не собирался. Хватит, один раз проявил излишнюю инициативу — и его буквально чудом не загребли в «комсомольские работники».

То есть ему было ясно, что эта работа нужна и общественно полезна (ну, до тех пор, пока Хрущев не сделал всю верхушку страны «неприкасаемой»), но ведь он на самом деле не представлял, как руководить огромными массами людей! Да и планы у него были совсем другими — и только сейчас, отказавшись от предложения Пантелеймона Кондратьевича о переходе на «комсомольскую работу», Алексей впервые подумал, что и планов-то у него как таковых не было. То есть был план, но какой-то ограниченный и… тупой: поступить в мединститут, выучиться на врача (желательно учиться при этом на тройки, чтобы не распределиться в столичные учреждения), поступить на работу участковым в районную больницу, в нужное время сделать один-единственный укол маленькой девочке… и всё. О дальнейшем своем существовании он никогда раньше и не задумывался.

Когда он узнал про простое (относительно простое) лекарство от болезни, убившей Галю, Алексей на это вообще почти никак не отреагировал. Разве что пожалел, что лекарство раньше не изобрели. Но спустя полгода он, все глубже вникая в записки Елены, узнал, что чисто теоретически человек может «перейти» в своей реальности во время до собственного рождения. И при этом из этой своей реальности не исчезнуть, а появиться в уже новой реальности, которая ответвится от «старой» в момент его перехода. И мысль о том, что хотя бы так он сможет отблагодарить девушку, которая его, собственно и подвигнула на получение и новой профессии, и любимой семьи, заставила его заняться изучением фармакопеи. Исключительно впрок, ведь по записям испанской физички было совершенно непонятно, как такой переход можно осуществить.

Однако когда Йенс говорил, что понять написанное Еленой можно только после изучения физики в течение двадцати лет, оказалось неправдой. Или правдой были Галины слова о том, что ее институт дает человеку куда как более глубокие знания по физике, чем какое-то иное заведение. И там, причем на семинаре по математике, преподаватель затеял обсуждение как раз модели квантового времени, а на лекции по физике Алексей услышал еще раз про удивительную «константу» в сто тридцать семь секунд. Вроде бы совпадение… но после этого (не сразу, а лет все же через пять) он, в очередной раз перечитывая Еленину «сказку» про котов в переходе, которые замыкают на себя энергетический поток человека, возникающий между реальностями, вдруг понял, как можно перейти в свою же реальность до собственного рождения. Единственное, что ему осталось непонятным, так это сколько котов должны «замкнуть» его собственные связи: все же в шестимерном пространстве геометрия плохо конвертируется в простую трехмерную модель.

Но парень решил рискнуть, а четырех котов, которых он уже постоянно кормил, опускаясь в переход, вроде бы должно было хватить с запасом. Елена вроде бы с тремя смогла такой трюк проделать, хотя и написала потом, что ей просто сильно повезло…

Договориться о том, чтобы у партизана-орденоносца приняли экзамены за десятилетку экстерном, оказалось очень просто. То есть даже и договариваться не пришлось, когда Алексей просто зашел в первую же попавшуюся школу, чтобы уточнить процедуру, директор — средних лет очень усталый мужчина с «Красной Звездой» на пиджаке — лишь поинтересовался:

— А тебе дополнительно подготовиться нужно? Если нужно, то мы с удовольствием поможем. Хочешь — в вечерних классах для взрослых, а хочешь — можешь просто с десятиклассниками доучиться.

— Нет, мне уже доучиваться не надо, да и дел много. Трактора — они себя сами не сделают, а то, что сейчас в Орше делается через задницу…

— Неплохой трактор, зря ты его ругаешь. Люди просто постарались сделать… ну что модно сделать, а за это их оскорблять…

— Никого я не оскорбляю, я же сам этот трактор и придумал. И знаю, что он — дерьмо, но еще знаю, как их него все же конфетку сделать. Но поработать для этого придется, так что времени у меня лишнего нет.

— А… то-то я смотрю: фамилия знакомая. Тогда давай вот как сделаем: как зимние каникулы начнутся, ты к нам приезжай, мы тебе экзамен и устроим. А потом сразу и аттестат выдадим.

— Если экзамены сдам…

— Сдашь, куда ты денешься! Пойдем, в библиотеку зайдем, я тебе попрошу учебники выдать чтобы ты знания мог… обновить. А с аттестатом куда поступать собрался?

— В медицинский.

— Похвально… Тогда… ведь у тебя за младшие классы, как я понял, табелей нет? Тогда мы тебе все экзамены устроим, с четвертого класса. Сдашь на отлично — получишь аттестат с отличием, тогда тебя не смогут в институт не принять.

— А что, могут не принять? Если я все экзамены вступительные сдам?

— Сейчас не знаю, а до войны… у тебя, Воронов, фамилия не очень подходящая… Но я тебе этого не говорил!

— А я и не слышал. Спасибо! Ну, где тут у вас библиотека?